Чаша человечества

Чай был сначала лекарством, а после сделался напитком. В Китае, в восьмом столетии, чай вошел в область поэзии, как средство утонченного развлечения. В пятнадцатом столетии чай возвысился до религии эстетизма-тиизма. Тиизм - это культ, основанный на поклонении прекрасному среди низости повседневного существования. Этот культ предписывает чистоту и гармонию, тайну милосердия во взаимных отношениях романтизм социального порядка. По существу, это - культ Несовершенного, поскольку он представляет слабую попытку совершись что-то, возможное в условиях того невозможного, что мы называем жизнью.

Философия чая - это не просто эстетизм в обычном значении слова, ибо она, соединяя в себе этику и религию выражает наше представление о человеке в природе. Это - гигиена, потому что она побуждает к чистоте; это - бережливость, потому что она учит находить комфорт в простом, скорее чем в сложном и дорогом; это - моральная геометрия, поскольку она определяет наше чувство меры по отношению к миру. Эта философия олицетворяет настоящий дух восточной демократии, делая всех своих приверженцев аристократами по вкусам.

Долгая изолированность Японии от всего мира, ведущая к самоуглубленности, благоприятствовала развитию тиизма. Наша домашняя жизнь и привычки, наш костю и кухня, фарфор, лакировка, живопись, даже ваша литература, - все испытывало на себе его влияние. Всякий изучающий культуру Японии, не может пренебречь этим фактом.

Тиизм проник и в элегантные будуары и в жилище смиренных. Наши крестьяне научились расставлять цветы, и заурядный чернорабочий обращается с приветом к скалам и водам. В нашей обыденной речи мы говорим о человеке, что в нем " совершенно нет чая", когда он нечувствителен к трагикомической стороне личной драмы. И мы говорим о неукротимом эстете, который, не обращая внимания на мирскую трагедию, бросается стремглав в весенний поток освобоженных эмоций, - что в нем " слишком много чая".

Постороннего наблюдателя, быть может, удивит, что из-за пустяков подымается такой шум. Какая буря в чашке чая, - скажет он. Но когда подумаешь, как в конечном счете, мала чаша человеческого наслаждения, как часто она переливается через край слезами, как легко осушить ее до дна в нашей неутолимой жажде бесконечного, мы не должны порицать себя за то, что мы сделали проблему из чайной чашки. Человечество делало хуже. Мы слишком предавались культу Вакха, мы прославили даже кровавый образ Марса. Почему же не посвятить себя Королеве Камелий, почему не радоваться теплому потоку сочувствия, который течет от ее алтаря. Жидкий янтарь в фарфоре цвета слоновой кости может дать посвященному ощущение соприкосновения с мягкой сдержанностью Конфуция, с остротой Лаотсе и с эфирным ароматом самого Сакямуни.

Те, кто не могут чувствовать ничтожности великого в себе, склонен также недосматривать величия малого в других. Средний человек запада, в своем самодовольстве, будет смотреть на чайную церемонию, как на еще один пример тех тысячи и одной странностей, которые олицетворяют для него причудливость и ребячество востока. Он привык смотреть на Японию, как на варварскую страну, в то время как она кротко наслаждалась миром, и он стал называть ее цивилизованной с тех пор, как она устроила кровавую бойню на Манчжурских полях. За последнее время появилось очень много комментариев в кодексу самураев, этого искусства смерти, которое заставляет наших солдат находить радость в самопожертвовании. Но едва ли кто-либо заинтересовался тиизмом, который в значительной степени представляет наше искусство жизни. Пускай мы лучше останемся варварами, если наше стремление к цивилизации должно основываться на мрачной славе войны. И лучше мы подождем того времени, когда должное уважение будет оказано нашему искусству и нашим иделам.

Когда же наконец запад поймет или постарается понять восток? Мы, азиаты, часто приходим в ужас от той курьезной паутины фактов и выдумок, которая сплетается относительно нас. О нас пишут, что мы питаемся запахом лотоса, а то и мышами и тараканами. Это - или бессильный фанатизм, или отвратительная болтливость. Духовная утонченность Индии высмеивается, как невежество, благоразумие китайцев, как глупость, японский патриотизм, как результат фатализма. О нас рассказывают, что мы менее чувствительны к боли и к ранам по причине грубости нашей нервной организации.

Почему не потешиться на наш счет. Азия возвращает комплимент. Было бы еще много пищи для веселья, если бы Вы могли знать все то, что было выдумано и написано нами о Вас. Эти истории полны очарования, создаваемого перспективой, в них - бессознательное преклонение изумления и в них же молчаливая неприязнь к новому и неизвестному (неясному). Вас награждали добродетелями, слишком утонченными, чтобы им завидовать, и обвиняли в преступлениях, слишком живописных, чтобы их осуждать. Наши писатели прошлого, - мудрецы, которые знали, - осведомляли нас, что у нас пушистые хвосты, запрятанные где-то в складках Вашей одежды, и что у Вас часто бывает на обед фрикассе из новорожденных младенцев. Нет, за Вами числится что-то еще даже и похуже: мы привыкли думать, что вы - самый невозможный народ в мире, потому что Вы, будто бы, никогда не исполняете того, что проповедуете.

Эти неправильные представления у нас быстро исчезают. Торговля принудительно ввела европейские языки во многих восточных портах. Азиатская молодежь стремится в западные университеты, чтобы получить современное образование. Мы не можем глубоко проникнуть в сущность Вашей культуры, но по крайней мере, мы ходим узнать.

Некоторые из моих соотечественников усвоили слишком многие из Ваших обычаев и Ваш этикет, ошибочно думая, что крахмальные воротники и шелковый цилиндр охватывают все достижения нашей цивилизации. Как бы ни было печально и достойно сожаления такое заблуждение, оно все-таки выражает нашу готовность приблизиться к западу на коленях. К несчастью, позиция запада неблагоприятна для понимания востока. Христианский миссионер поучает, но не учится сам. Ваши сведения о нас основаны на нескольких переводах из нашей огромной литературы, отчасти же на анекдотах, рассказанных случайными путешественниками. И лишь редко случается, что рыцарское перо Левкадио Хиирна или же автора " Паутина индийской жизни" озаряет мрак востока факелом наших собственных чувств.

Быть может, распространяясь слишком много о культуре чая, я тем самым выдаю свое незнание ее принципов. Самый дух учтивости требует, чтобы Вы сказали лишь то, что от Вас ожидается, но не больше. Но я не собираюсь быть вежливым тиистом. Так уже много зла бьюо причинено взаимным непониманием нового и старого миров, что не следует извиняться тому, кто вносит свою лепту для продвижения взаимного понимания. Начало двадцатого столетия было бы избавлено от зрелища кровавой бойни, если бы России снизошла лучше узнать Японию. Какие ужасные последствия для человечества вытекают из презрительного пренебрежения к восточным проблемам.

.Европейский империализм, который не считает ниже своего достоинства поднять нелепый крик о " желтой опасности", не отдает себе отчета о том, что Азия тоже может живо почувствовать кровавое значение белой опасности. Вы можете смеяться над нами за то, что в нас " слишком много чая", но разве мы не сможем подозревать, что Вы, люди запада, совсем не имеете " чая" в своей организации.

Давайте прекратим эту войну эпиграммами двух континентов, и, быть может, совместное обладание половиной земного полушария сделает нас более мудрыми и серьезными. Мы развивались по различным линиям, но нет причины, почему один не может дополнять другого. Внутренее беспокойство толкало Вас распространяться все дальше, а мы создали гармонию, которая слишком слаба, чтобы выдержать натиск извне. Поверите ли Вы. В некоторых отношениях восток в лучшем положении, чем запад. До настоящего рвем времени человечество встречалось лишь за чашкой чая. Это - единственная азиатская церемония, которая пользуется всемирным уважением. Белый человек насмехался над нашей религией и нашими правами, но без колебания принял коричневый напиток. Теперь послеобеденный чай - это важная функция в западно-европейском обществе. Легкое постукивание подносов и блюдец, мягкий шелест женского гостеприимства, общий спрос относительно сахару и сливок дают Вам знать, что культ чая установился вне всякого сомнения. Философская покорность гостя судьбе, ожидающей его в виде сомнительного варева, говорит о том.что в этом единственном отношении восточный дух восторжествовал.

Говорят, что самое ранее упоминание о чае в европейской лите ратуре находится в сообщении одного арабского путешественника, что после 879 года главным источником доходов в Кантоне были налоги на соль и чай. Марко Поло отмечает отставку одного китайского министра финансов в 1285 году за произвольное увеличение налогов на чай. Только уже в период великих открытий европейцы начали узнавать больше относительно крайнего востока. В конце шестнадцатого столетия голландцы привезли новость, что приятный напиток делается на востоке из листьев какого-то куста. Путешественники джиовани Батиста, Раммузио /1559/, Л.Алмейда /1576/, Маффено /1588/, Тарейра /1610/ также упоминали о чае. Ъ 1610 году корабли голландской Остиндской компании впервые привезли чай в Европу. Во Франции он сделался известен в 1636 году и достиг России в 1638 году. Англия приветствовала чай в 1650 г. и говорила о нем так: " Этот прекрасный и всеми врачами одобряемый напиток, называемый китайцами " тча", а другими нациями " тэ", иначе " тее".

Как это было со всеми хорошими вещами в мире. пропаганда чая встретилась с оппозицией. Еретики в роде Хенри Сэйвиля /1678/ заявили, что чаептие - это отвратительный обычай. Ион Эануэй /" Этюды о чай" 1756/ сказал, что, по-видимоу, мужчины теряют свою стройность и привлекательность, жещины - свою красоту, благодаря употреблению чая. В начале стоимость его /около пятнадцати или шестнадцати стерингов за фунт/ не допускала широкого потребления и сделала чай " царским угощением, предметом для подарка принцам и вельможам". Но несмотря на такие отрицательные качества, питье чая распространялось с поразительной быстротой. В первой половине восемнадцатого столетия кофейни Лондона фактически сделались чайными, где находили себе убежище такие умы, как Аддисон и Стиль, которые коротали время над чашкой чая. Напиток вскоре сделался жианенной необходимостью - предметом обдож^ния. Это, кстати напоминает нам о том, какую важную роль играет чай в новой истории, Колониальная Америка покорялась притеснениям, пока человеческое терпение не пошатнулось благодаря черезмерному обложению чая налогами. Американская независимость ведет свое начало с тех пор, как ящики с чаем полетели в воду Бостонской гавани.

Есть утонченное очарование во вкусе чая, которое делает его неотразимым и способным стать предметом идеализации. Западные юмористы быстро научились смешивать аромат своей мысли с ароматом чая. Чай не бросает вызов, как вино, в нем нет самодовольства кофе, нет в нем и жеманной невинности какао. Уже в 1711 году " Спектатор" говорит: " Поэтому я особенно рекомендовал бы эти свои соображения всем упорядоченным семействам, которые каждое утро уделяют часок для чая с хлебом и маслом; и я настойчиво посоветовал бы им, для их же добра, приказать, чтобы эта газета аккуратноподавалась на стол и считалась частью чайной сервировки". Самювль Джонсон дает свой собственный портрет, как " закоренелого и бестыдного чаепийца, который в течение двадцати лет запивал свою еду только настоем этого очаровательного растения; который за чаем приветствовал утро".

Чарлз Лэмб, горячий сторонник тиизма, заставил звучать его верные ноты, когда писал, что для него величайшим удовольствием было делать добро потихоньку, и чтобы после это случайно обнаружилось. Ведь тиизмиесть искусство внушать мысль о том. о чем не смеешь говорить. Это - благородное побуждение осмеивать самого себя с тонким спокойствием, и оттого тиизм - это воплощение юмора, улыбка философии. Все настоящие юмористы могут в этом смысле называться - " философами чая", например, Мсерей.и, конечно, Шекспир. Поэты декаданса /а когда мир не был в состоянии декаданса/ в своем протесте против материализма также, до некоторой степени, открыли дорогу тиизму.Теперь, быть может, восток и запад, к взаимному утешению, смогут встретиться в созерцании Несовершенного.

Таоисты рассказывают, что при великом начале Безначального Дух и материя столкнулись в смертном бое. Наконец Желтый Император, Сын Неба, восторжествовал над Шухиюнгом, демоном тьмы и земли. Титан в своей предсмертной агонии ударился головой о свод солнца и вдребезги разбил голубой купол из яшмы. Звезды лишились своих гнезд, месяц бесцельно блуждал в бездне ночи. В отчаянии Желтый Император искал повсюду мастера для починки неба. Ему не пришлось искать напрасно. Из Восточного моря поднялась королева, божественная Ниука, с рогами и драконовым хвостом, блистающая в своем огненном вооружении. Она спаяла пятицветную радугу в своем волшебном котле и починила китайское небо. Но говорят также, что Ниука забыла заполнить две маленькие трещинки в голубой тверди. Так начался дуализм любви - две души бесприютно блуждают в пространстве, пока не соединяйся, чтобы завершить вселенную. Каждый должен снова и снова строить свое небо надежды и мира.

Небо современного человечества, действительно разбито в циклопической борьбе за власть и богатство. Мир нащупывает свой путь во тьме эгоизма и вульгарности. Знание покупается ценой нечистой совести. Добро творится из выгоды. Восток и запад, словно два дракона, брошенные в море брожения, напрасно стараются снова обрести сокровище жизни. Нам нужна Ниука, чтобы загладить ужасное опустошение. Мы ожидаем великого Аватдра. А тем временем давайте выпьем чаю. Вечерний свет горит на бамбуках, фонтаны нежно журчат и шелест сосен слышен в напеве кипящего чайника. Будем мечтать о нирване и погрузимся в чарующую бессмысленность окружающего.