Привычка перспективы

Это было 18 марта, примерно в 20'°, когда самолет в Мексику выполняющий рейс 913, коснулся взлетной полосы аэропорта Манзанилло Я не мигая всматривался в темноту за иллюминатором, пытаясь определить было ли мое решение сделать Мексику своим домом на следующий год импульсивным. Я почувствовал, что наступает идеальное время для того, чгобы от всего отрешившись, стереть из памяти людскую паутину, опутывающую мой ясный ум, сделать необходимые записи в тишине и покое и переоценить этот не предсказуемый и мистический опыт, называемый жизнью.

У моей жизни было почти шесть месяцев беременности, но я рассудил так, что если возникнут некоторые проблемы, мы всегда сможем добраться до Гваделаяры по воздуху менее, чем за полчаса. И кто знает, быть может быть медицинское оснащение на территории Манзанилло не настолько плохое, насколько меня пытаются убедить. В крайнем случае мы моли бы вернуться в Соединенные Штаты после восьмого месяца беременности, родить ребенка и затем вернуться в Манзанилло, чтобы завершить там наш год.

Кроме того, впервые в моей жизни время было просто идеальное для того, чтобы провести этот год в Мексике. Нужные обстоятельства сформировались в нужное время. Восемью годами раньше мой друг построил роскошную двадцати пятитысячную - футовую виллу на вершине горы, как раз под отелем Лас Хедас. Но его бизнес не позволял ему проводить там достаточную часть времени в последние годы. Каждый, кто был когда-либо отсутствующим хозяином дома в Мексике знает, что это значит - проблемы. Итак, это была поистине замечательная сделка. Я и моя жена согласились пожить на вилле, присмотреть за хозяйством и осуществлять административный контроль на ней в течение одного года. Казалось бы несложная задача. (Если вы когда-либо жили в Мексике, это мое последнее утверждение без сомнения заставило вас улыбнуться).

Жить в Мексике все равно, что подписать приговор вечных проблем. Это несомненный тест на способность применения альтернативного мышления. В течение первой недели на вилле мы претерпели ряд «основных неудобств»: вода, поступающая к нам была темно-коричневого цвета; затем она полностью пропала на два дня, что означало забившиеся туалеты; мы обнаружили невероятно громадно крыс на нашей кухне, как собственно и небольших тараканов, ящериц, а также клопов под стать динозаврам" кондиционеры были на несколько дней выведены из строя что делало наше основательные комнаты похожими на герметично запечатанные гробницы; и периодически умолкающий телефон. Все это становится для вас совершенно непреодолимым, если вы никогда прежде не жили в Мексике и пытаетесь вызвать мастера или починить что-либо самостоятельно.

Наша вилла располагалась на побережье Манзанилло, приблизительно в 15 милях от города. В действительности мы были даже ближе к паре небольших поселений, Сантьяго и Салахуа, чем к Манзанилло. На второй день пребывания на вилле мы почувствовали необходимость отправиться в Сантьяго за покупками. Если бы даже кто-то сказал нам заранее, что Камачо был худшим магазином в Мексике, его посещение все равно осталось бы для нас шоком. Но как бы там не было, нас никто об этом не предупреждал. Нас уверили, что Камачо был лучшим супермаркетом в районе Манзанилло. Когда впоследствии я заскакивал в него по случаю, после первого же брошенного беглого взгляда я начинал промывку своих мозгов по части соответствия Хенни Янгмену. Но это не помогало; Хенни Янгмен никогда не был в Камачо.

Наихудшая захудалая бакалейная лавка в любом гетто Соединенных Штатов была бы в Сантьяго рынком гурманов. Единственным местом, где я видел на прилавках меньше еды был Ленинград, а посетители напоминали зомби. Но в Камачо люди смеялись. Я подумал, что вероятно, чего-то не понимаю и тоже стал смеяться. Я стал прикидывать у себя в уме, что должно быть, это будет долгий год и что у меня есть два выбора: я могу жаловаться и страдать, как это сделал бы любой нормальный американец или я могу адаптироваться и принять стиль жизни местного населения.

Прошло не так много времени, и я действительно стал наведываться в Камачо пару раз в неделю и даже обмениваться шуточками с мистером Камачо и его работниками. Для меня наступал настоящий праздник, когда на прилавках появлялось еженедельное издание американской Today или холодильник заполнялся новой партией пэпси. Это все зависит исключительно от того, как вы оформите ситуацию в своем восприятии.

После парочки недель тяжелого привыкания к радикально новому образу жизни моя жена и я стали отыскивать неиспытанные доселе разновидности отдыха и расслабления. Мы гуляли по пляжу, много читали, посещали субботний рынок под открытым небом в Сантьяго, ремонтировали виллу и даже путешествовали в Манзанилло за покупками. В качестве баланса мы испытывали восторженную пассивную параною от того, что прятались под покрывалами и прочими укрытиями от раздражающих скорпионов, ожидающих возможности прогуляться по нашим голым пальцам.

Как бы там ни было, это было испытание для моей жены. С одной стороны вилла была столь велика и имела так много ступеней, что нахождение в ней в течение дня было эквивалентно выполнению тяжелой работы. Кроме того улицы и дороги в сельской Мексике строились без учета интересов беременных женщин. Дорога на нашу гору к вилле состояла в основном из обломков скал, и спуск и подъем по ней осуществлялся со скоростью н более 10 миль в час. Находясь на этой тропинке вы чувствовали себя так, словно находились в седле дикой лошади, которая к тому же движется в замедленном темпе. Улицы Сантьяго представляли собой смесь больших булыжников и грязи и были пожалуй даже более трудно проходимыми нежели наша горная тропинка.

Была середина апреля. Ребенок не должен был появиться раньше начала июля, но в целях безопасности я подумал, что неплохой мыслью было бы обследование всех медицинских возможностей, имеющихся на достигаемой территории. Мы расспросили нескольких людей, как американцев, так и местных, обо всех имеющихся возможностях медицинского обеспечения родов и ухода за матерью и новорожденным, и вывод, сделанный нами на основании заключений этих людей, сводился примерно к следующему: «Никто не имеет детей в Манзанилло». Здесь просто не существовало всего того, что мы привыкли ассоциировать с медицинским обеспечением в Соединенных Штатах. Единственной нашей надеждой остался военно-морской госпиталь в маленьком городке Лас Бра-сес около 10 миль от нас.

В следующее воскресенье мы отправились лично убедится в наличии всего необходимого предоставляемого военно-морской базой. И снова шок. Нам даже не понадобилось заходить внутрь. Одного взгляда было достаточно для того, чтобы убедиться, что никто с какими-либо серьезными медицинскими проблемами не выберется оттуда живым. Полуразрушенное здание выглядело как в старых фильмах Богарта. Моими первыми словами были: «Да, более чем достаточно для Манзанилло. Никто не имел здесь ребенка, ибо не выжил, чтобы об этом рассказать». По крайней мере мы полностью исключили для себя альтернативу такой возможности. Мы смеялись и шутили между собой, забираясь в нашу старую машину и удивляясь, как люди умудряются выживать в таких доморощенных больницах как эта по всему миру. Жутко. Быть американцем означает жить в безопасности и быть наиболее защищенным жителем планеты.

Лежа в своей постели той ночью я смотрел в потолок и мысли мои снова и снова возвращались к увиденному на военно-морской базе. «Предположим... ачто, если... нет, невозможно представить». Я не мог даже позволить себе предположить такую возможность. Я просто не мог позволить такому произойти, неважно каким способом. У меня созрел лучший план: отправиться в Штаты ближе к концу мая просто, чтобы быть в безопасности. Затем, когда родится ребенок, и все будет позади, мы сможем вернуться в Манзанилло около третьей недели июля.

Я почувствовал облегчение от принятия такого решения, хотя моя жена продолжала настаивать на том, что нет необходимости отправляться в Штаты так рано. К сожалению ее самочувствие не подкреплялось ее протестами, и она испытывала со временем все больший и больший дискомфорт. Каждая вылазка вверх и вниз по горной ухабистой дороге, казалось, испытывает нашу судьбу, пока наконец я не облазил в одиночку все городские окрестности с ем, чтобы уменьшить жизненные передряги на пути моей жены. Это создавало свои проблемы, так как она не много говорила на испанском, в то время как я его совершенно не знал. Попробуйте предпринять подобное в центре Мексики, если хотите испытать истинную не безопасность.

К концу первой недели состояние моей жены подошло к критической отметке, и я всерьез стал задумываться о возможности неотложной помощи. Я решил, что нам лучше перебраться в Гва-делаяру на следующей неделе с тем, чтобы убедиться в качестве тамошнего медицинского обеспечения. А затем уже решать возвращаться ли назад в Манзанилло, оставаться ли в Гваделаяре до рождения ребенка или попытаться вылететь в Соединенные Штаты. К сожалению Аэромексико был на ремонте и оставались только два рейса в неделю Мексикана Эарлайнс до Гваделаяры, как единственного возможного направления нашего воздушного путешествия.

Что оказалось худшим, так это то, что мы не были информированы о местном законе, запрещающем полеты беременным женщинам со сроком более семи месяцев беременности. В довершение ко всему все билеты до Гваделаяры были забронированы на много времени вперед. Мы рисковали оказаться в далеко не забавной ситуации. Мое беспокойство возрастало п мере того, как я пытался рационально оценить наше положение. Я стал подумывать о том, чтобы зарезервировать вагон, н обнаружил, что это означало бы шесть часов пути со всеми сопутствующими проблемами на пути (постоянно плохое мексиканское снабжение) и всеми неудобствами. связанными с длительными остановками. «Будет ли она в состоянии перенести все это?» - удивлялся я сам себе. Но у меня не было выбора; я должен был попытаться. Воспоминания о внешнем облике так называемой больнице в Лас Брайсес толкали меня вперед, заставляли делать свой выбор между всему доступными нам неприятными альтернативами.

Я зарезервировал вагон на субботу 13 мая и начал паковать багаж, не снимая между тем с себя ответственность за обеспечение порядка на вилле в время нашего отсутствия, а также за оплату всех необходимых расходов до момента нашего возвращения. Я приехал в Мексику отдыхать и писать; однако все очень быстро изменилось. Что мог я узнать от садовников и прислуги, которые не говорили по-английски'7 Наихудшем было то, что система кондиционирования полностью была выведена из строя и нуждалась в полной или частичной замене. В добавок ко всему периодически отключали воду, и машина на грани поломки.

В среду вечером ухудшившееся состояние жены вызвало необходимость врачебной консультации, которую нам назначили в четверг в Манзанилло При этом мы заранее рассматривали ее как свидетельство того. что наша предстоящая субботняя поездка в Гваделаяру не будет сопряжена с риском для жизни. Благодаря нашему другу, капитану Эугенио Гатигресу мы договорились о посещении доктора Эбраджена, который сделает осмотр жены в четверг утром. Доктор Эбраджен сказал нам о том, что без сомнения жена не сможет выносить этого ребенка полный срок, и что она возможно разродится в следующем месяце или что-то около того Он также диагностировал огромное, чрезвычайно болезненное вздутие верхней левой доли брюшной полости, квалифицировав его как грыжу Тем не менее он посчитал возможным для нас отправиться поездом в Гваделаяру при условии, если до субботы не будет ухудшения

В этот вечер тем не менее дела приняли худший оборот - значительно худший Среди ночи жена начала стонать и кричать от боли. Это была женщина, которая никогда не жаловалась ч которая имела чрезвычайный высокий порог болевой чувствительности. По мере того, как она все больше и больше теряла контроль, начала проступать неизбежная реальность, Эю не было ночным кошмаром; это не было фильмом, это не было чем-то из газет, о чем я читал прежде. Это происходило с нами. Та неотложная помощь, которую любой цивилизованный человек расценил бы ночным кошмаром, потребовалась нам здесь и теперь. О Гваделаяре не было и речи. Единственный вопрос был в том, что должно произойти снами прямо здесь в Манзанилло1

Я позвонил Гансу Рослисбергеру, нашему лучшему мексиканскому другу, который был директором Лас Хедас отеля по общественным связям. Он близко был знаком с нашей ситуацией в течение последней пары недель и таким образом сразу понял, что наши дела совсем не хороши. Когда он услышал крики моей жены, он немедленно связался по специальной мобильной связи с нашим общим другом Энди Шрайером, а тот в свою очередь перезвонил капитану Готигрезу, который вызвал к нам скорую помощь и доктора Эбраджена. В течение получаса приехала скорая, мою жену положили на ветхие носилки и погрузили в старый фургон скорой помощи. И затем мы поехали по той горной ухабистой скалистой дороге, которую мы так хорошо уже знали. Я сидел в машине рядом со своей женой и крепко сжимал ее руку. Ханс следовал за нами в своей машине по мере того, как мы ползли по горной дороге со скоростью 2-х миль в час с моей женой, непрерывно стонущей от боли.

Поскольку старый фургон немилосердно подбрасывало вверх и вниз доктор сказал, что необходимо осмотреть жену в пути, не дожидаясь приезда в больницу. Я близко наблюдал его лицо, пока он производил осмотр и сразу понял, что что-то было не так. Он. обратился на испанском к моей жене, и она перевела его слова мне: «Вы собираетесь родить этого ребенка сегодня ночью».

«Невозможно», - подумал я. «Это не может произойти... не здесь... не в Манзанилло...не на два месяца раньше...не в военно-морском госпитале» Только несколько недель назад мы со смехом говорили о том, что не можем рассматривать этот госпиталь в качестве приемлемой альтернативы. Я хотел проснуться от этого кошмара. Я хотел расправить магические крылья и перенестись вместе со своей женой в Гваделаяру, где мы могли быть избавлены от неизвестности... каким-нибудь способом... я не могу позволить этому произойти. Перед нами была одна из тех жизненных неожиданностей. Мы были на пути к военно-морскому госпиталю, где вскоре должна была решиться судьба моей жены и моего еще не рожденного ребенка.

Когда машина скорой помощи съехала наконец с горной дороги на старую автостраду, ведущую к Лас Брайсес, все что я мог видеть в калейдоскопе тьмы и ветра, были разбитые машины, проносившиеся мимо, какие - то люди, перебегавшие дорогу и дым, стелящийся над автострадой со стороны горевших днем полей. Наша - сирена ворвалась ко мне в уши в тот момент, когда я пытался осмыслить происходившие с нами события.

Когда мы прибыли в госпиталь, медперсонал немедленно стал подготавливать жену к родам и затем сразу же увезли ее в лабораторию. Мне было запрещено туда входить, меня оставили у стены двенадцатью ступеньками выше комнаты, в которой находилась его жена. В знойной сырости я часами мерил шагами пол с гримасами боли на лице от каждого крика и стона жены. Среди ночи мой ум дико вращался в попытке прокрутить все возможные сценарии. По мере того как я продолжал свои автоматические перемещения, я рефлексивно прихлопывал москитов и тараканов просто чтобы заполнить остановки «Никто, - думал я про себя: не знает так мало о рождении ребенка. Каковы шансы выживания недоношенного два месяца ребенка при самых благоприятных обстоятельствах» Я задавался этим вопросом. Я не имел об этом никакого представления. И что еще важнее: «Каковы шансы недоношенного ребенка при наихудших обстоятельствах?». Ужасающие мысли продолжали бомбардировать мой ум, и моя голова раскалывалась при каждом новом вскрике жены, которые становились все громче и отчаяннее.

Наконец, около двух часов ночи доктор Эбраджен вышел из лаборатории и обратился ко мне с сомнамбулическим выражением на лице. Он сказал мне что-то по-испански, чего ящ смог понять и знаками велел позвать Ганса, который спал в своей машине на улице. Пока я бежал к машине одна мысль крутилась в моей голове: «Ребенок мертв. Ребенок мертв».Я мог только надеяться, что моя жена жива. После того, как я разбудил Ганса, мы помчались внутрь, где доктор Эбраджен начал что-то ему говорить по-испански. Прошла минута прежде, чем Ганс повернулся ко мне и объяснил с мрачной гримасой и полным сочувствия тоном, что врачи предприняли несколько попыток извлечь ребенка, но всякий раз он начинал терять сердцебиение. Пуповина несколько раз обвила его ноги. Оставалась только одна надежда: кесарево сечение.

Мое лицо исказила конвульсия, я сильно закусил верхнюю губу. Это не было ночным кошмаром и не было сказочных крыльев, способных как в кино перенести нас в Гваделаяру. Время замерло, бедствие обрушилось на наши головы. Отсрочки не будет. Я держал в руках документ, который должен был подписать написанный само собой на испанском- и ручку. Наступил тот самый момент, которого панически боится любое живое существо, момент, который решает вопрос жизни и смерти и остается абсолютно неподконтрольным. Жара... духота... москиты... тараканы... умирающий ребенок, который никогда не увидит этот мир... горячо любимая жена, стонущая в нескольких футах от меня...документ, написанный на иностранном языке, который я должен был подписать. В жизни бывают ситуации, когда выбор может быть сделан только один. В том случае простейший выбор заключался и том, чтобы подписать документ.

Когда они вкатили мою жену в зал перед операционной, она позвала меня и необыкновенно внятно произнесла: Я люблю тебя, Роберт». Слезы катились по моему лицу, когда я отвечал ей своим непослушным голосом: «Я тоже люблю тебя, Эстер». Я наблюдал, как они катили ее вниз по направлению к операционной, думая о том, что могу никогда больше не увидеть это самое живое, доброе, очень чувствительное, любящее, сострадательное, человеческое существо из всех, кого я когда-либо знал. Судьба самого важного человека в моей жизни была мне совершенно неподвластна, она была в руках незнакомцев из страны третьего мира. «Как только мог я допустить, чтобы с нами произошла подобная ситуация?» -спрашивал я себя.

Две медсестры, спавших на кушетках подскочили и побежали в операционную позади моей жены, затем двери за ними захлопнулись. Осталось только ожидание. У меня было почти 2 часа на то, чтобы ответить своим воображением на один из трех возможных сценариев, вертящихся в моем мозгу: моя жена может выжить, а ребенок умереть; моя жена может умереть, а ребенок выживет; или оба, и моя жена, и мой ребенок могут умереть. Я был опустошен эмоционально и все еще цеплялся за слабую надежду на то, что сейчас проснусь и обнаружу, что ничего этого не происходит в действительности. В один из моментов я осознал себя, пытающимся •промоделировать себя в случае третьего, наихудшего исхода событий; в следующий момент мой мозг полностью отключился, неспособный к обдумыванию невозможного.

' Апокалипсис продолжался: общий наркоз был недоступен и потребовалось еще 45 минут молитвы и нахождения анестезиолога, способного сделать моей жене местный наркоз. В какой-то момент она перестала дышать, но им удалось вернуть ее к жизни в последний момент. Лежа на операционном столе с обнаженными внутренностями, она была способна наблюдать за ходом операции в расположенном прямо над ней зеркале. Это была напряженная основательная борьба, и доктору в конце концов удалось извлечь из ее внутренностей ребенка, применив столь значительное усилие, что в результате ее тело подбросило над столом.

Наконец в 412 утра двери операционной открылись, и оттуда появился молодой доктор с лицом, закрытым хирургической маской, держащий на руках ребенка, завернутого во что-то мокрое, напоминающее полотенца. Он быстро двигался мимо меня по направлению к устаревшему инкубатору, который был отделен от нас стеклянной стеной. Ребенок не кричал, но он дышал... очень слабо. Когда доктор попытался поместить ребенка в инкубатор, он случайно задел крышку, которая попала прямо по лицу ребенка. Я сильно закусил губу, вновь прокручивая жуткий сценарий.

Неспособный правильно зафиксировать крышку инкубатора, молодой доктор поднял ребенка и отнес его вниз в холл, а затем в комнату с несколькими пустыми инкубаторами. В это время из операционной вышла одна из медсестер и уверила меня, что с моей женой все будет хорошо, и я тут же помчался следом за доктором. В палате интенсивной терапии он как сумасшедший стал трудиться над ребенком, чтобы поддержать в нем жизнь. Мне пришло в голову, что если ребенок не выживет, я никогда не смогу узнать, как он выглядел. Так что, когда доктору удалось поставить все под контроль, я без колебаний спросил у него возможно ли мне увидеть своего новорожденного, закрытого в инкубаторе сына. К моему облегчению доктор позволил мне бросит на ребенка беглый взгляд.

Тот момент будет всегда жить в моей памяти. Бедный маленький парень боролся за каждый вздох и едва нашел в себе достаточно сил, чтобы издать случайный, почти неслышный вскрик. Хотя он был рожден преждевременно, он был абсолютно красив. Доктор Чегойя, тот, что вынес ребенка из операционной, объяснил мне, что респираторная система достаточно устаревшая, и что все дело частого случая, по крайней мере во время первых двадцати четырех часов. Инфекция, пневмония, сердечная недостаточность - все может представлять в это время реальную угрозу. Необработанный. как и их медицинское оборудование, медперсонал методично боролся за жизнь новорожденного. Его поддели на респиратор, вставили дыхательные трубки в его трахею, ввели катетор с питающим раствором в левую руку.

После того, как Ганс отправился наконец в свой отель, я продолжал свои перемещения по душным, безмолвным коридорам госпиталя... размышляя.. размышляя... размышляя. Час за часом я слонялся, прихлопывая без устали осаждающих меня москитов. Мой разум бесцельно парил, удерживая в восприятии только два слова: перспектива и относительность. Во времена наподобие тех, понимаешь сколь жалкими и несущественными представляются ежедневные жизненные проблемы. Все эти небольшие промахи, раны. несправедливость, нежелательные остановки, финансовые потери, которые мы испытывали в своей жизни, начинают казаться столь малозначительными в свете относительности. Сколь абсурдными они воспринимаются, когда сопоставляешь их с жизнью и смертью кого-то, кто тебе истинно дорог.

Всякий раз проходя палату интенсивной терапии, я видел в ней доктора Иегойя, склонившегося над моим сыном, Эндрю 1 роем, и наблюдающего каждое его шевеление, контропирующего все эти трубки, торчащие из него, массажирующего его руки и ноги, подающего ему порциями кислород и проверяющего его сердечный ритм и пульс и более того, не спускающего с него глаз. Когда бы доктор Чегойя не поднимал на меня свои глаза и не видел меня, он разговаривал со мной своими глазами. Он один из самых сострадающих молодых людей, каких я когда-либо знал, человек, который по истине проявляет заботу.

Примерно в 8 утра другой молодой врач, доктор Гектор Америко сменил доктора Чегойя. Я немного забеспокоился, но не надолго. Доктор Америке также продемонстрировал бесконечное сострадание. Один раз, когда сердце Эндрю перестало биться, доктор Америке отреагировал молниеносными действиями заставив сердце забиться снова поле срочного массажа. Эти выдающиеся молодые люди простаивали у детских инкубаторов по 24 часа в сутки без перерывов - устанавливая оборудование, массажируя и всегда наблюдая... наблюдая... наблюдая.

В разгар этой вселяющей ужас, полной жизненного риска ситуации я нащупал одну ошеломляющую надежную истину: дефицит оборудования, технологий и должного медицинского оснащения мексиканские врачи восполняли состраданием, заботой и должным уходом. Невозможно описать словами те узы, которые связали тогда меня с теми людьми. Я был поистине тронут их человеческим величием. Многие, практикующиеся в медицине, обладают несомненным интеллектом, но лишь небольшой процент из них имеют качества, необходимые в медицинской практике. Это было больше, чем простое везение, иметь на своей стороне всех этих экстраординарных медицинских профессионалов, лучших среди тех, кого только можно надеяться встретить в своей жизни.

Эти чудесные, милосердные, заботливые доктора - вместе со многими столь же милосердными, заботливыми медсестрами -вынесли своими усилиями мою жену и моего сына по другую сторону смерти.

То что произошло дальше едва ли удастся не расценивать как истинное чудо.

Менее чем за неделю состояние здоровья моей жены и моего сына настолько стабилизировалось, что мы получили возможность вернуться на виллу вместе. В ту роковую ночь неделей раньше мы покинули виллу вдвоем; я едва не вернулся назад один; и'вместо этого мы возвращались туда втроем. То, что чуть не отобрало наши жизни, сделало нас значительно сильнее. И конечно желало более здоровые перспективы моему собственному маленькому миру.