Как устроен Лондон

«Лондон состоит из сотни деревень» — это общее место, которое при всей своей избитости никогда не потеряет актуальности. Именно поэтому Лондон так бесконечно разнообразен, но и ориентироваться в нем из-за этого крайне сложно — ни о каком центре в московском смысле слова речи и не идет. Проще и, главное, разумнее говорить по отдельности о разных районах города — каждый со своими традициями, демографией, политэкономией, главной торговой улицей и церковью.

Исторически проще всего начать с представления о Лондоне как об агломерации двух средневековых городов, коммерческого Сити (с заречными выселками Боро) и правительственного Вестминстера. В первом среди стоящих вдоль древних изогнутых улочек небоскребов — план Сити практически не меняется уже тысячу лет — снуют туда-сюда банковские клерки с сэндвичами, а во втором картина похожая, но клерки правительственные, дома пониже, а улицы пошире. Между этими двумя полюсами вдоль древнего тракта, ныне известного под именем Стрэнд, расположились судейский Холборн и торгово-театральный Ковент-Гарден — самые старые из всех лондонских пригородов. Тут, на лондонском экваторе, больше всего, пожалуй, незадачливых туристов, которые решили, что если у них есть два дня на весь город, то лучше всего отправиться в самую его географическую середину. Дальше к западу идут расчерченные по линейке кварталы, плоды строительной активности землевладельцев-аристократов. За ныне почти необитаемым Сент-Джеймсом начинается вечно престижный Мейфэр, чуть к северу — превратившийся в богемно-эмигрантский раек Сохо, за которым следуют Блумсбери и Фитцровия. Каждый из них настолько увяз в своих наследственных идиосинкразиях и маньеризмах, что и знать не желает ничего о соседях.

Следующий пояс «деревень» — бывшие настоящие деревни, за долгие столетия понемногу поглощенные городом. Они идут от приречного Челси и укрывшегося за Гайд-парком Кенсингтона к до сих пор сохранившему свой деревенский гонор Мэрилебону и засевшим на северных холмах Хайгейту и Хэмпстеду. Хотя тут вряд ли встретишь людей, чьи предки, как в настоящей деревне, жили на этом месте испокон веков, впечатление иногда складывается именно такое — иначе просто непонятно, как этим районам удается так прочно держаться за раз усвоенную рутину. К востоку от Холборна деревенское кольцо продолжает вечно социально неопределившийся Клеркенвелл и твердыня либеральной интеллигенции Ислингтон, но на нем приходится остановиться — у с давних пор индустриального и портового Ист-Энда устройство совсем иное. Он состоит из постепенно сросшихся рабочих слобод — Шордича, Уайтчепела, Уоппинга, Стипни и прочих. Тут постоянство сменяется столь же вечной переменчивостью (что, заметим, примерно одно и то же). Волны эмигрантов сметают друг друга, класс вытесняет класс, одна за другой вымирают отрасли промышленности: неустроенность жизни дышит во всем уже много сотен лет. Примерно так же обстоит дело и на южном берегу Темзы, вечном бедном родственнике своего северного собрата, — там расположились малопристойный Ламбет, насквозь отчаявшийся Пекхам и бедово-наркоманский Брикстон. Хотя между ними попадаются и более респектабельные местечки — Кеннингтон, к примеру, или Херни-Хилл, не говоря уж о королевском и военно-морском Гринвиче.

Наконец, еще дальше следует пояс викторианских и эдвардианских пригородов — Уолхемстоу, Стратфорд, Аксбридж, Милл-Хилл, Хендон, — всех и не перечислишь, десятки поселков каждый со своим особым лицом. Именно там и живет большинство лондонцев, но что толку о них говорить — все равно ни один турист до них не доберется, если у него нету там какого-нибудь особенного дела. А если у вас оно есть — на месте и разберетесь.