Страна избыточной мужской сверхсмертности

Глобальные проблемы мужского здоровья в России в прин­ципе те же, что и в остальном мире, но они крайне идеологи­зированы.

О том, что проблемы существуют, первым сказал выдаю­щийся советский демограф Б. Ц. Урланис в своей знаменитой статье «Берегите мужчин» (Урланис, 1968). Вопреки пред­ставлению о мужчинах как о сильном поле, — писал Урла­нис, — их «слабость» проявляется с самого рождения.

В 1966 г. в нашей стране появилось на свет 2 175 тысяч маль­чиков, из них 63 тысячи не дожили до одного года. Это соста­вляет 29 на 1 000 родившихся. В том же году родилось 2 066 тысяч девочек, из них 48 тысяч не дожили до одного года, то есть 23 на 1 000. 23 и 29 — различие существенное! А ведь мла­денец-мальчик не пьет и не курит, в чем же причины повышен­ной смертности грудных младенцев-мальчиков? Очевидно, их следует искать в большей биологической жизнестойкости жен­ского организма, которая выработалась на протяжении сотен тысяч лет существования человека: ведь жизнь женщин более важна для сохранения вида, чем жизнь мужчин! У взрослых мужчин трудности усугубляются. Уже в 15—19 лет у юношей коэффициент смертности в два раза выше, чем у девушек этих же лет. С возрастом это различие увеличивается, у 25—29-лет­них мужчин коэффициент смертности в 2, 5 раза выше, чем у женщин! Обобщающим показателем уровня смертности яв­ляется средняя продолжительность жизни. Для мужчин она в нашей стране равна 66 годам, а для женщин — 74 годам. Раз­ница в 8 лет! Что с этим можно сделать?

В небольшой газетной статье Урланис, конечно, не мог дать всесторонний анализ вопроса, но он указал на некото­рые самые больные точки российского мужского нездоровья: пьянство, дорожный травматизм, курение, полное невнима­ние общества к мужскому здоровью, — и призвал страну этим заниматься.

С тех пор прошло 40 лет. Что изменилось?

Разница в продолжительности жизни мужчин и женщин уве­личилась до 13, 5 лет, о чем свидетельствуют данные из Демо­графического ежегодника России (М.: Росстат, 2006. С. 101):

Резко увеличилась разница между Россией и западными странами (см. таблицу ниже). Смертность мальчиков пре­вышает смертность девочек уже в 5—9 лет, причем в России она вдвое выше, чем в странах ЕС (Население России, 2002).

Мировые данные за 2005 г. практически такие же (Основ­ные демографические показатели по всем странам мира в 2005 году, 2005).

Отставание России (в годах) по ожидаемой продолжительно­сти мужской жизни, 2000 г. (Вишневский, 2005)

«Если называть более высокую смертность мужчин муж­ской сверхсмертностью, то применительно к России и к не­которым другим странам можно говорить об " избыточной мужской сверхсмертности", превосходящей средний уро­вень мужской сверхсмертности в странах с аналогичным уровнем женской смертности» (Андреев, 2001).

Обсуждая конкретные причины избыточной мужской сверхсмертности, ученые называют прежде всего алкого­лизм, с которым связаны также ДТП и преждевременные на­сильственные смерти (Халтурина, Коротаев, 2006), и куре­ние, влияющее на сердечно-сосудистые и легочные заболева­ния. Часто говорят и о плохом состоянии общественного здравоохранения (см.: Демографическая модернизация России, 2006). Обсуждение этих вопросов выходит за рамки моих задач и компетентности.

Кроме социально-структурных и экономических причин, на динамику рождаемости и смертности влияют этнокуль­турные факторы. Хотя соответствующая демографическая статистика не вполне достоверна, у некоторых народов Рос­сии (в частности, Северного Кавказа) смертность трудоспо­собных мужчин от внешних причин и от болезней органов кровообращения ниже, чем у русских (Там же. С. 306—308). Джудит Шапиро (Shapiro, 1995) и Марк Филд связывают избыточную мужскую сверхсмертность не только с бедно­стью, пьянством и культурой насилия, но и с особенностями традиционной русской ментальности — нечувствительно­стью к факторам социального и личного риска и угрозы смерти и повышенной чувствительностью мужчин к макро­экономическому стрессу. Это признают и некоторые отече-

ственные авторы. «Мужчинам больше свойственно вовлече­ние в политическую и экономическую сферу, где разочарова­ние и потеря контроля над собственной судьбой могут доми­нировать. Женщины, в силу причин экономического харак­тера также вовлеченные в сферу общественной занятости, имеют обычно традиционный круг забот: домашнее хозяйст­во, семья, дети, муж, родители. Эти заботы вносят в их жизнь ощущение смысла и чувство ответственности, кото­рые в определенной мере служат защитой от социального стресса и способны компенсировать его последствия» (Не­равенство и смертность в России. М., 2000. С. 23).

Гендерные исследования, о которых рассказывалось выше (синдром «несостоявшейся маскулинности»), отчасти под­тверждают эту гипотезу. В том же направлении движутся психологические исследования так называемой выученной беспомощности, когда индивид отказывается от активной борьбы с трудностями, используя свою беспомощность в каче­стве средства эксплуатации других. В этнопсихологии давно сложилось мнение, что фатализм и выученная беспомощность свойственны русским мужчинам больше, чем европейцам. В периоды кризиса это может способствовать усилению де­прессивных настроений, социальной апатии, самоубийствам и т. п. Традиционная маскулинная идеология, сочетающая вы­сокие социальные притязания (на власть, статус, уважение и т. д.) с оправданием и поэтизацией заведомо нездорового об­раза жизни (пьянства, курения, принятия неоправданных ри­сков и т. д.), не может не сказываться и на состоянии мужско­го здоровья (Levant et al., 2003). Подчас это самый настоящий «психологический суицид», когда более или менее доброволь­но выбранный «стиль жизни» в конечном итоге неотвратимо приводит к утрате здоровья и преждевременной смерти.

Однако ученые очень осторожны в выводах. Во-первых, стереотипные черты «национального характера», будь то по­корность судьбе или бесшабашность, сплошь и рядом противо­речат друг другу и никогда не распространяются на весь на­род. Во-вторых, их проявление зависит от конкретных усло­вий. Сравнив отношение к здоровью и тяжелым заболеваниям (раку и инфаркту) 307 здоровых этнических немцев, пере-

ехавших из России в Германию, 300 русских, живущих в Рос­сии, и контрольной группы из 100 этнических немцев, психо­логи выяснили, что через полтора года жизни в Германии раз­ница в установках уменьшается, в более благоприятных соци­альных условиях у людей повышается оптимизм, вера в возможность выздоровления от рака и инфаркта (Kirkcaldy et al., 2007). А от этого зависит и связанное со здоровьем по­ведение — обращение к врачу, соблюдение необходимой осто­рожности, мер профилактики и т. п. По мере повышения уровня жизни и улучшения социально-психологического кли­мата подобные положительные сдвиги возможны и в России. Сложную зависимость причин смертности от образования ри­сует и историческая демография (Shkolnikov et al., 2004).

Как бы то ни было, снизить мужскую сверхсмертность и помочь улучшению мужского здоровья можно только раци­ональными методами. К сожалению, модная в России кон­сервативная идеология, ориентированная не на адаптацию к реальным новым условиям, а на реставрацию идеализиро­ванного патриархально-имперского прошлого, предлагает прямо противоположное.

В январе 2007 г. «Литературная газета» перепечатала ста­рую статью Урланиса и ответ на нее Ю. И. Крупнова под за­головком: «Прекратите нас беречь!»:

Фактическая и косвенная эпидемия самоубийств рус­ских мужчин — вот ключевой факт, лежащий в основе ди­чайшей сверхсмертности. И за этим симптомом стоит утеря смысла жизни.

Мужчина в России либо защитник и воин, труженик, получающий достойное вознаграждение за свой качест­венный труд, либо существо, отказывающееся жить, по­скольку не имеет возможности полноценно отвечать за семью, родных, за страну и самого себя.

Жизнь русского мужчины всегда трагична, поскольку исторична. С хрущевской «оттепели» мы приобрели и по­любили комфорт, но утеряли трагедию. Перестали быть ее героями. Решили, что полноценность и вкус жизни за­висят от «объективных» законов — и не важно, политоло-

гии социализма или «рынка». И тем самым подписали са­ми себе приговор.

В России смертность мужчин — показатель состояния духовно-общественного благополучия и общего состоя­ния развития страны. Качество жизни у нас напрямую определяется наполненностью личного бытия вместе со страной. Без мобилизации в России всегда не просто про­зябание и застой, а деградация и ранняя смерть. Именно в 60-е за спором «о физиках и лириках» проглядели, про­пустили вопрос о мужественности. А статьей Урланиса проблема мужественности, мужского призвания и досто­инства и попросту была запечатана на долгие годы.

В этой ситуации мужественность должна стать объек­том целенаправленного культивирования и роста. Необ­ходимо вернуть уважение к мужчинам и самоуважение у самих мужчин. Необходимо объявить своего рода муж­ской призыв — т. е. возвращение мужчин к роли фунда­мента семейной жизни в стране.

Дальше идут стандартные предложения об администра­тивной защите и пропаганде семейных ценностей и т. п. плюс дать каждой русской семье отдельный дом.

Но если героизм, трагизм и поиск смысла жизни — имма­нентные черты, отличающие «русскую маскулинность» от западной, спрашивается, какую «мобилизацию», «достойное вознаграждение» и долгосрочный смысл жизни имел кресть­янин, остававшийся до 1861 г. крещеной собственностью по­мещика? Чем была «наполнена» его личная жизнь? Кто и как доказал, что «воины» вообще живут дольше и зачинают боль­ше детей, чем землепашцы, ремесленники и торговцы? Жизнь в сталинском ГУААГе, конечно, была трагичнее, чем во времена хрущевской «оттепели», но вряд ли это можно считать положительным демографическим фактором.

Универсального рецепта «мужского здоровья», как и еди­ного канона маскулинности, не существует. Разные люди вы­бирают наиболее подходящие для себя образцы самореализа­ции. Наука только помогает им осознать наличные варианты

и сделать свой жизненный выбор более осознанным. А вот эволюция «Литературной газеты» огорчает. В 1968 г. она как могла ставила реальные вопросы «сбережения народонаселе­ния», а в 2007 г. творческую мысль вытеснила «мобилизаци­онная» риторика.

Подведем итоги.

В третьей главе мы говорили об изменении мужских со­циальных ролей и занятий, бросающем вызов ныне живу­щим мужчинам. Теперь я попытался выяснить, какие в связи с этим возникают психологические проблемы и как это отра­жается на мужских способностях и интересах, агрессивно­сти и соревновательности, сексуальности, образе тела, само­уважении и здоровье. Что же мы узнали?

1. Хотя гендерные различия психических свойств и ка­честв велики и многообразны, их влияние на социальное по­ведение мужчин и женщин неоднозначно и не исключает их фундаментальных сходств. По большинству социально зна­чимых психических черт различия между индивидуальны­ми мужчинами и женщинами больше, чем межполовые. Формирование и проявление большинства гендерно-специфических черт зависят не только от нашего эволюционного наследия, но и от социокультурных условий, образования и характера деятельности. Выравнивание характера дея­тельности мужчин и женщин делает поляризацию их психи­ческих черт и способностей более проблематичной, чем ко­гда-либо раньше.

2. В сфере когнитивных процессов мужчины опережают женщин по ряду пространственных способностей, тогда как женщины имеют преимущества в вербальной сфере. По большинству когнитивных способностей гендерные разли­чия статистически невелики, так что в принципе мужчины и женщины могут одинаково успешно заниматься любой де­ятельностью. Однако способности и одаренность тесно свя­заны с мотивацией, которая всегда зависит от социальных условий. Наиболее выраженные и исторически стабильные, несмотря на все социальные сдвиги, различия между мужчи­нами и женщинами наблюдаются в выборе занятий и напра-

вленности интересов. Мужчины традиционно имеют более «вещные», технические интересы и хобби, тогда как женщин больше занимают человеческие отношения. Однако по мере ослабления гендерной сегрегации в труде и общественной жизни мужчинам и женщинам приходится существенно обо­гащать свой когнитивный и коммуникативный репертуар, заимствуя приемы и качества, которые еще недавно счита­лись исключительной привилегией (или недостатком) про­тивоположного пола.

3. В сфере эмоций половые различия кажутся более выра­женными, чем в умственных способностях, но это тесно свя­зано с языком и особенностями мужской и женской эмоцио­нальной культуры.

4. Повышенная агрессивность и соревновательность муж­чин — одна из наиболее заметных и устойчивых транскуль­турных и кроссвидовых констант маскулинности. Но и тут приходится говорить не столько о количественных, сколько о тонких качественных различиях. Агрессия — не просто эмоциональная разрядка, а определенная социальная страте­гия. Сравнительное изучение агрессивного поведения челове­ка и приматов показывает, что здесь взаимодействует целая совокупность межгрупповых, внутригрупповых и индивиду­альных факторов, а исследования гормональных факторов аг­рессии (в частности, тестостерона) проясняют значение ин­дивидуальных различий. В том же направлении указывают психологические исследования любителей острых ощущений. В любой популяции представлены разные типы мужчин, ка­ждый из которых выполняет свою особую роль. Современная критика гегемонной маскулинности только высвечивает это многообразие.

5. Самые большие биологически обусловленные гендер­ные различия существуют в сфере сексуальности. Несмотря на все сдвиги, вызванные сексуальной и гендерной револю­цией XX в., мужская сексуальность остается значительно бо­лее экстенсивной и инструментальной, нежели женская. Тем не менее и здесь происходят изменения. Многие эмансипи­рованные женщины усваивают «мужские» сексуальные стратегии и стили поведения, а мужчинам, которые уже не

могут просто «завоевывать» или покупать женщин, прихо­дится учиться тонким коммуникативным навыкам и эмпатии. Подобно другим наукам о человеке, современная сексу­альная медицина все больше ориентируется не столько на «пол», сколько на индивидуальность.

6. Важные перемены происходят в психологии телеснос­ти. Мужское тело стало более открытым, что дает мужчинам дополнительную свободу и повышает уровень их рефлексив­ности. Но объективация мужского тела одновременно стал­кивает мужчин с целым комплексом проблем и трудностей, которые раньше считались исключительно женскими. Здесь опять-таки нужна профессиональная психологическая по­мощь.

7. Один из самых сложных вопросов темы — особенности мужского самоуважения. Прежде всего, о взрослых мужчи­нах и женщинах мало достоверных психологических данных.
По большинству критериев мужские самооценки и глобаль­ное самоуважение выше, чем у женщин, это дает мужчинам определенные социальные преимущества. Но уверенность в себе часто оборачивается необоснованной самоуверенно­стью, завышенной самооценкой, а то и просто средством психологической самозащиты. Чем проблематичнее стано­вится мир, в котором мы живем, тем больше издержки такой ориентации.

8. Все трудности и противоречия мужской психологии наглядно проявляются в проблемах здоровья. Представление о мужчинах как о «сильном поле» вступает в противоречие с низкой продолжительностью мужской жизни. Хотя муж­ская сверхсмертность — феномен биологический, это также и социальная проблема. Мужчина не только зачинает детей, но и производит материальные и духовные блага, причем эта его деятельность продолжается значительно дольше, чем его репродуктивная активность. Общество обязано заботиться о сохранении мужского здоровья. Одним из социальных фа­кторов мужского (не)здоровья является традиционная мас­кулинная идеология (не обращаться к врачу, не признавать своих слабостей, избегать самораскрытия и т. д.). В России, которая стала страной избыточной мужской сверхсмертно-

сти, все эти проблемы и трудности гипертрофированы и воз­ведены в степень.

9. Современный мужчина, как и его предки, обладает не­обходимыми адаптивными способностями, чтобы справить­ся с этим вызовами. Но для этого ему нужно считаться с но­выми социальными реалиями и не равняться на один-един­ственный образец гегемонной маскулинности.