Я осмелилась назвать Его Отцом

Билкис Шейх

Эта книга для всех, кто хочет знать, что происходит, когда люди полностью посвящают себя Богу. «Выполнит ли Он Свое обещание всегда заботиться обо мне — защищать меня при любых обстоятельствах?»
Это подлинная история Билкис Шейх, пакистанской женщины благородного происхождения, которая столкнулась с таким вопросом на перекрестке своей жизни. После того, как ее покинул муж (высокопоставленный правительственный чиновник), она удалилась в семейное поместье, чтобы обрести мир и доживать свои дни в тихой роскоши. Но мир, к которому она так стремилась, ускользал от нее. Исследуя Коран, она нашла много ссылок на пророка Ису. Из любопытства она обратилась к страницам Слова Бога.
Странные сны подталкивали ее к серьезным размышлениям и к глубоким переменам в жизни...

1 Пугающее присутствие
2 Странная книга
3 Сны
4 Встреча
5 На распутье
6 Учась искать его присутствие
7 Крещение огнем и водой
8 Есть ли защита?
9 Бойкот
10 Учась пребывать в славе
11 Ветры перемен
12 Время сеять
13 Штормовое предупреждение
14 Побег

1 ПУГАЮЩЕЕ ПРИСУТСТВИЕ

Странное тревожное чувство росло во мне, когда я медленно шла по вымощенным камнем дорожкам собственного сада. Сумерки сгустились. Аромат запоздалых нарциссов тяжело висел в воздухе. Что же это, отчего мне так неловко?

Я остановилась и огля1гулась. В доме, от которого меня отделял большой газон, слуги начали зажигать свет в столовой. Со стороны все казалось мирным и спокойным. Я потянулась, чтобы сорвать высокие зеленые стебли, что-то пронеслось над моей головой.

Я тревожно выпрямилась. Что это было? Облако, похожее на туман — холодное, влажное, нечестивое присутствие — проплыло мимо. В саду вдруг стало темнее. Холодный ветер со вздохами пронесся по верхушкам деревьев, и я содрогнулась.

„Возьми себя в руки, Билкис! & quot; Я стала выговаривать себе. Мое воображение решило подшутить надо мной. Тем не менее, я собрала цветы и устремилась к дому, где мягкий свет, лившийся из окон, обещал утешение. Его прочные белые каменные стены и дубовые двери обещали защиту. Ускорив шаги по выложенной камнями дорожке, я поймала себя на том, что часто оборачиваюсь. Я всегда смеялась, когда при мне говорили о сверхъестественном. Конечно, ничего такого здесь и близко не было. Правда?

Как будто в ответ я почувствовала твердое, очень реальное и неприятное прикосновение к правой руке.

Я закричала. Вбежав в дом, я захлопнула за собой дверь. Слуги уже бежали ко мне, но они боялись произнести хоть слово, потому что сама я, должно быть, походила на привидение. Только перед сном я нашла в себе мужество поговорить о случившемся с двумя горничными. „Вы верите в существование духовных сил? & quot; — спросила я в конце рассказа. Обе горничные, Нурджан и Райшам, одна мусульманка, а другая христианка, уклонились от ответа, 'но Нурджан, нервно теребя руки, спросила меня, буду ли я против, если она пригласит деревенского муллу, из мечети, который мог принести святую воду, чтобы очистить сад. Но чувство здравого смысла уже вернулось ко мне, отказываясь подчиниться суеверию невежественных людей. Кроме того, я не хотела, чтобы о случившемся узнали в деревне. Я попыталась улыбнуться, видя ее тревогу! и сказала ей, пожалуй слишком резко, что я не хочу, чтобы хоть один святоша появился на моей земле, притворяясь, будто он изгоняет злых духов. Тем не менее, после того, как горничные удалились, я поймала себя на том, что ищу свой Коран. Но, с трудом прочитав несколько страниц святой книги мусульман, я устала, закрыла ее, снова убрала книгу в шелковый синий чехол и заснула.

На следующее утро я с трудом проснулась, чувствуя себя, как пловец, которому никак не удается выплыть на поверхность, и в мое сознание проник напев на высокой ноте:

Лаа илаайа шла илаа, Мухаммед изрек!

Слова, произносимые нараспев, проникли через решетки на окнах моей спальни:

Нет Бога, кроме Аллаха, И Мухаммед его пророк.

Этот призыв я слышала почти без исключения каждое утро в течение 46 лет. Я представила себе того, кто произносил нараспев эти слова.

Несколько минут назад в соседней маленькой пакистанской деревушке Вах наш старый муэдзин торопливо вошел в древний минарет. Внутри, наверное, было прохладно, муэдзин поднимался по крутым каменным ступеням, стертым сандалиями целых поколений мусульман. Я представила, как на вершине молитвенной башни он остановился, чтобы восстановить дыхание. Затем, подойдя к парапету, он закинул голову, украшенную бородой, и по слогам, которым уже четырнадцать веков, стал призывать правоверных к молитве:

Придите к молитве, придите к спасению, Молитва лучше, чем сон.

Настойчивый призыв разливался в утреннем тумане по булыжным мостовым деревни Вах, все еще холодным после октябрьской ночи, проникал в мой сад и отражался от стен дома, которые казались розоватыми в лучах восходящего солнца.

Когда последние слова древнего напева коснулись моего слуха, я вспомнила неприятное происшествие в саду прошлой ночью. Тогда я быстро решила заняться обычными утренними делами, которые могли успокоить меня просто потому, что были настолько привычными. Я села и потянулась за золотым колокольчиком, стоявшим на мраморном столике рядом с кроватью. Как только раздался его музыкальный звон, в комнату, как всегда задыхаясь, вбежала Нурджан. Обе горничные спали в комнате, примыкающей к моей, и я знала, что они уже час назад встали и ждали моего звонка. Утренний чай в постели был обязательной процедурой. Нурджан начала раскладывать серебряные расчески и щетки. Это была работящая девушка, пухленькая и смешливая, но немного неловкая. Когда она уронила расческу, я сделала ей строгий выговор.

Райшам, вторая горничная, высокая женщина с грациозными движениями, была старше и спокойнее Нурджан. Она вошла в комнату, неся большой поднос. Она поставила его на стол рядом с кроватью, сняла белую салфетку и налила мне чашку горячего чая.

Сделав глоток обжигающего напитка, я вздохнула с облегчением: чай был лучше молитвы. Мою мать шокировали бы такие мысли. Сколько раз я видела ее молящейся. Я помню, как она расстилала коврик на полу в спальне, затем, обратившись лицом к святому городу Мекке, преклоняла колени и вжималась во время молитвы лбом в коврик. Вспоминая о матери, я посмотрела на шкатулку, стоявшую на столе. Сделанная несколько веков назад из сандалового дерева и украшенная серебром, она принадлежала моей матери, а до этого моей бабушке. Теперь это было моим наследством, и я должна была беречь ее. Выпив две чашки чая, я наклонилась вперед. Это был знак для Райшам, что пора начинать расчесывать мои седеющие волосы длиной до талии, в то время как Нурджан аккуратно трудилась над моими ногтями.

Во время работы девушки переговаривались о новостях из деревни. Нурджан болтала, а Райшам делала спокойные продуманные замечания. Они говорили о мальчике, который покидал дом и уезжал в город, о девушке, которая собиралась замуж, Потом они заговорили об убийстве, которое произошло в соседнем городе, где жила тетя Райшам. Я почувствовала, как Райшам вздрогнула, услышав это известие. Ведь жертвой стала поверившая. Это была молодая девушка, жившая в семье христианских миссионеров. Кто-то наткнулся на ее тело на одной из узких улиц, пересекавших деревню. Предполагалось, что полиция начнет расследование.

„Есть какие-нибудь известия о девушке? & quot; — небрежно спросила я.

„Нет, Бегума Саиб& quot;, — тихо ответила Райшам, тщательно заплетая мне косу. Я понимала, почему Райшам, сама будучи верующей, не хотела говорить об убийстве. Она знала, как и я, кто убил эту девушку. В конце концов, девушка отказалась от мусульманской веры и приняла веру Исы крещение. Тогда брат, разгневанный позором, который этот грех навлек на всю семью, повиновался древнему закону правоверных, гласившему, что отступившие от веры должны умереть.

Хотя законы ислама могут показаться строгими и жестокими, их толкование часто сопряжено с милосердием и состраданием. Но всегда находятся ревнители буквы закона Корана, которые доходят до крайности.

Все знали, кто убил девушку. Но никто ничего не предпринимал. Так было всегда. Год назад поверивший слуга одного из миссионеров был найден во рву с перерезанным горлом, и опять-таки, ничего не предпринималось. Я отмахнулась от печальной истории и собралась вставать. Горничные поспешили к шкафу и принесли несколько шелковых сари, чтобы я могла выбрать. Я выбрала одно, украшенное драгоценностями, и после того, как они помогли мне одеться, поклонились и тихо вышли.

Солнечный свет разлился по моей спальне, позолотив белые стены и мебель цвета слоновой кости. Солнечные блики сверкнули на фотографии в золотой рамке, стоявшей на туалетном столике. Я подошла, взяла фотографию и рассердилась. Ведь еще накануне я перевернула ее, но кто-то из слуг поставил ее по-прежнему! С фотографии в красивой рамке на меня смотрела и улыбалась элегантная пара, сидевшая за угловым столиком в шикарном лондонском ресторане.

Несмотря ни на что, я снова поступила так, как тот, кто продолжает нажимать на больной зуб. Я посмотрела на красивого мужчину с темными усами и горящими глазами. Это был мой муж генерал Халид Шейх. Зачем я хранила эту фотографию? Ненависть всколыхнулась во мне, когда я посмотрела на человека, без которого, как мне казалось когда-то, я не смогу жить. Когда шесть лет назад был сделан этот снимок, Халид был министром внутренних дел Пакистана.

Женщиной, сидевшей рядом с ним и выглядевшей так элегантно, была я. Дочь консервативной мусульманской семьи, которая в течение семисот лет владела землей в этой северо-западной пограничной провинции с холодным климатом, когда-то принадлежавшей северной Индии, я принимала у себя дипломатов и промышленников со всего мира. Я привыкла к поездкам в Париж и Лондон, где я отправлялась за покупками на улицу Мира и в Хэрродз. Элегантная женщина, которая улыбалась мне с фотографии, больше не существовала, думала я, разглядывая себя в зеркало. Нежная светлая кожа стала бронзовой, в блестящих черных волосах появились седые пряди, а разочарование оставило глубокие следы на лице.

Мир фотографии распался на кусочки пять лет назад, когда Халид оставил меня. Страдая от унижения, будучи отвергнутой, я оставила утонченную жизнь Лондона, Парижа и Равалпинди и пыталась обрести покой в семейном поместье, примостившемся у подножия Гималайских гор. В поместье входила маленькая горная деревушка Вах, в которой я провела так много счастливых дней в детстве. Вах была окружена садами, которые сажали многие поколения моей семьи. Большой каменный дом с башнями, террасами и огромными комнатами, в которых звенело эхо, казался таким же древним, как и покрытые снегом вершины Сафед Кох, видневшиеся на западе. Однако моя тетя тоже жила в этом доме, и в поисках еще большего уединения я переехала в маленький дом, который построила моя семья на окраинах Вах. Скрытый, как драгоценность, в двенадцати акрах садов, этот дом, со спальнями на втором этаже и гостиными, столовыми и кабинетами внизу, обещал мне одиночество, в котором я так нуждалась.

Он дал мне даже больше. Когда я приехала, большая часть садов была в запустении. Для меня это было благословением, потому что мне удалось немного избавиться от печали, погрузившись в работу, необходимую для восстановления садов. Часть из двенадцати акров я превратила в обыкновенные сады с высокими стенами и клумбами, а часть земли оставалась в натуральном виде. Постепенно сады с их бесчисленными музыкальными источниками стали моим миром, пока в 1966 г. за мной не укрепилась репутация затворницы, уединившейся на окраине города среди цветов.

Я оторвала взгляд от фотографии в золотой рамке, которую держала в руках, снова перевернула ее и положила на стол, затем подошла к окну и бросила взгляд на деревню. Вах... Само название деревни было радостным возгласом. Много веков назад, когда она была совсем крошечной, легендарный император Могул Акбар остановился здесь со своим караваном, чтобы отдохнуть и напиться воды из источника совсем рядом с тем местом, где я жила теперь. Он с благодарностью уселся под ивой и радостно воскликнул: „Вах! & quot;, тем самым дав название этой местности навсегда.

Но эти воспоминания не освободили меня от тревожного чувства, которое снова и снова поднималось во мне после странного происшествия накануне вечером.

Однако я постаралась стряхнуть его с себя, стоя у окна. Снова наступило утро, я убеждала себя в том, что новый день, принесет безопасное время с привычными занятиями и теплым солнечным светом. Эпизод прошлой ночи все еще казался реальным, но таким далеким, как плохой сон. Я отодвинула белые занавеси и глубоко вдохнула свежий утренний воздух, прислушалась к шуршащему звуку метлы, подметавшей двор. До меня долетел запах древесного дыма и ритмичный звук колес водяной мельницы, работавшей вдалеке. Я удовлетворенно вздохнула. Это Вах, это мой дом, это, в конечном счете, моя безопасность. Именно здесь Наваб Мухаммед Хайат Кан, принц и феодальный землевладелец, жил семьсот лет назад. Мы были его прямыми потомками, и моя семья известна по всей Индии как знать Вах. Столетия назад караваны императоров сворачивали с пути, чтобы навестить моих предков. Даже когда я была маленькой, знать со всей Европы и Азии проделывала тот же самый путь, что и древний караван, через Индию, чтобы навестить мою семью. Но теперь только члены моей семьи проделывали этот путь и приходили ко мне. Конечно, это значило, что я мало видели людей, имевших отношение к этому дому. Но меня это не очень волновало. Мне было вполне достаточно общества четырнадцати домашних слуг. Они и их предки служили моей семье из поколения в поколение. Но самое важное — у меня был Махмуд.

Махмуд — это мой четырехлетний В1гук. Его мать, Тооии, младшая из моих троих детей, стройная привлекательная женщина, была врачом в госпитале Святого семейства в соседнем Равалпинди. Ее муж был известным землевладельцем.

Однако брак их был несчастливым, и отношения между ними ухудшались с каждым годом. Во время их горьких разногласий Тоони отправляла Махмуда навестить меня. Она просила меня оставить его у себя, пока они не помирятся с мужем. Однажды Тоони с мужем приехала ко мне. Они попросили меня оставить у себя годовалого Махмуда до тех пор, пока они не разберутся в своих отношениях.

„Нет, — сказала я, — я не хочу, чтобы его перебрасывали, как теннисный мячик. Но я с удовольствием усыновлю его и выращу как собственного сына& quot;. К сожалению, Тоони с мужем так и не смогли прийти к примирению и в конце концов, разошлись. Однако они согласились на мое предложение и разрешили мне усыновить Махмуда. Все складывалось неплохо. Тоони часто приезжала навестить Махмуда, и мы трое были очень близки друг к другу, особенно с тех пор, как двое других моих детей стали жить далеко.

В тот день Махмуд катался на трехколесном велосипеде по кирпичной террасе, на которую бросали тень миндальные деревья. Он был со мной уже более трех лет. Этот подвижный, похожий на херувима малыш с темно-карими глазами и курносым носом был единственной радостью моей жизни. Казалось, его громкий смех поднимал дух этого уединенного старого дома. Я волновалась, как повлияет на него жизнь с таким замкнутым человеком, как я. Я старалась как-то компенсировать это, заботясь обо всех его нуждах, у него даже был свой штат слуг, состоящий из трех человек в придачу к моим одиннадцати, они одевали его, выносили игрушки и собирали их, когда они надоедали ему.

Но я беспокоилась за Махмуда. В течение нескольких дней он отказывался от еды. Это показалось мне крайне странным, потому что обычно мальчик часто наведывался на кухню и вынуждал моих поваров угощать его сладким печеньем и закусками. В то утро я спустилась вниз и вышла на террасу. После обмена объятиями с Махмудом я спросила его служанку, поел ли малыш.

„Нет, Бегума Саиб, он отказался& quot;, — сказала горничная полушепотом. Когда я уговаривала Махмуда поесть хоть немного, он отвечал, что еще не проголодался. Я насторожилась, когда ко мне подошла Нурджан и робко высказала предположение, что на Махмуда напали злые духи. Пораженная, я бросила на нее строгий взгляд, вспомнив тревожное событие прошлой ночи. Что все это значило? Я снова попросила Махмуда поесть, но тщетно. Он не хотел прикасаться даже к любимому швейцарскому шоколаду, который я заказывала специально для него. Я поймала взгляд его влажных глаз, когда предлагала ему плитку шоколада. „Я бы с удовольствием ел шоколад, мама, — сказал он, — но когда я пытаюсь проглотить что-нибудь, мне больно& quot;. Я похолодела, окинув взглядом маленького внука, некогда такого подвижного, а теперь настолько апатичного.

Я немедленно позвала Манзура, моего шофера, тоже поверившего, и велела ему выводить машину. Через час мы были уже в Равалпинди и направлялись к врачу, наблюдавшему Махмуда. Педиатр тщательно осмотрел Махмуда, но ничего не обнаружил.

Я вся холодела от страха по пути домой. Глядя на маленького внука, который тихонько сидел рядом со мной, я размышляла. Могло ли быть так, что Нурджан не ошиблась? Может быть, что-то действительно было за пределами физического? Может быть... что-нибудь из мира духов напало на него? Я обняла малыша, улыбнувшись про себя подобным мыслям. Я вспомнила, как однажды отец рассказал мне о легендарном мусульманском святом, который мог творить чудеса. Я рассмеялась при одной мысли об этом. Отец был недоволен мной, но именно так я относилась к подобным утверждениям. И все же сегодня, крепко прижимая Махмуда к себе по пути домой, я поймала себя на странных мыслях: может быть, проблема Махмуда связана с туманом в саду?

Когда я поделилась своими страхами с Нурджан, она взмахнула руками, кончики пальцев которых были выкрашены хной, и стала умолять меня пригласить муллу и попросить его помолиться за Махмуда и опрыскать святой водой сад.

Я не соглашалась с ее просьбой. Хотя я верила в основы мусульманского учения, за несколько лет я отошла от многих ритуалов: молитв пять раз в день, поста, сложных церемониальных омовений. Но беспокойство за Махмуда превозмогло мои сомнения, и я разрешила Нурджан пригласить муллу из местной мечети.

На следующее утро мы с Махмудом сидели у окна и с нетерпением ждали муллу. Когда я, наконец, увидела, как он поднимался по ступенькам веранды, халат развевался на холодном осеннем ветру, я одновременно пожалела, что пригласила его, и разозлилась, почему он не мог прийти быстрее.

Нурджан привела старика на мою половину и затем удалилась. Махмуд с интересом наблюдал за муллой, пока тот открывал Коран. Мулла, цвет кожи которого гармонировал с цветом кожи святой книги, бросил на меня бегающий взгляд, положил узловатую темную руку на голову Махмуда и дрожащим голосом начал повторять кул. Это молитва, которую мусульмане произносят каждый раз перед каким-нибудь важным действием, это может быть молитва о больном или перед заключением делового соглашения.

Затем мулла начал читать из Корана по-арабски — Коран всегда читается по-арабски, потому что считается неправильным переводить каждое слово, которое Божий ангел передал пророку Мухаммеду. Я стала терять терпение, постукивая ногой.

„Бегума Саиб, — сказал мулла, протягивая мне Коран, — вы тоже должны прочитать эти слова& quot;. Он указал мне на суру фалак и суру наз, стихи которые нужно повторять в тревожных ситуациях. „Почему вы вместе со мной не повторяете эти слова? & quot;

„Нет, — сказала я, — я не буду. Бог забыл обо мне, и я забыла о Боге! & quot;. Но бросив взгляд на лицо старика, я смягчилась. В конце концов, он пришел сюда по моей просьбе и делал все для блага Махмуда. „Хорошо& quot;, — сказала я, беря в руки потертую книгу. Я открыла ее, затем прочитала первые стихи, на которых остановился мой взгляд:

Мухаммед, посланник Бога, и все, кто с ним, Настроены против неверующих...

Я подумала о поверившей девушке, которая была убита, и о тумане, который появился в моем саду вскоре после этого убийства, и о том, что происходило с Махмудом. Можно ли связать эти события? Конечно же, никакая злая духовная сила не может связать меня и Махмуда с христианами. Я вздрогнула.

Но мулла, казалось, был удовлетворен. Несмотря на мою замкнутость, он приходил три дня подряд, чтобы читать стихи над Махмудом.

И чтобы закончить целую цепь таинственных тревожных событий, я скажу, что Махмуд стал чувствовать себя лучше.

Что я должна была думать обо всем этом?

Вскоре мне предстояло узнать. Сама того не зная, я подтолкнула события, которые позже поколеблют привычный для меня мир.

2 СТРАННАЯ КНИГА

После этих событий меня потянуло к Корану. Может быть, он поможет мне разобраться во всем и в то же время заполнит пустоту внутри. Конечно же, арабский текст заключал в себе ответы, которые часто поддерживали мою семью.

Конечно же, я читала Коран и раньше. Я помнила, сколько мне было лет, когда я впервые начала изучать арабский, чтобы уметь читать нашу святую книгу- мне было четыре года, четыре месяца и четыре дня. В этот день каждый мусульманский ребенок начинает изучать арабский текст. Это событие было отмечено пышным семейным праздником, на который пришли все мои родственники. Именно тогда на специальной церемонии жена нашего муллы начала учить меня алфавиту.

Я особенно запомнила дядю Фатеха (детьми мы называли его Большой дядя Фатех; он не был по-настоящему моим дядей — всех старших родственников в Пакистане называют дядями или тетями). Большой дядя Фатех был самым близким родственником нашей семьи, и я ясно помню, как он наблюдал за мной во время церемонии, его подвижное лицо светилось удовольствием, когда я слушала историю о том, как ангел Гавриил начал передавать Мухаммеду слова Корана в „ночь силы& quot; в 610 г. н. э. Мне понадобилось семь лет, чтобы в первый раз прочесть святую книгу, но когда я закончила ее, это послужило еще одним поводом для семейного праздника.

Ранее я всегда читала Коран по обязанности. В этот раз я чувствовала, что мне на самом деле нужно полистать эти страницы. Я взяла свой Коран, который принадлежал моей матери, расположилась на белом покрывале на своей постели и принялась читать. Я начала с начала, с первого послания молодому пророку Мухаммеду, когда он сидел в одиночестве в пещере на горе Хира;

Во имя твоего Господа, который создал,

Создал Человека из сгустка крови

И твой Господь Самый Щедрый,

Он научил с помощью пера,

Научил человека тому, чего он не знал.

Сначала я увлеклась красотой слов. Но дальше я прочла слова, которые отнюдь не утешали меня:

Когда ты разводишься с женщинами, И они достигли своего срока, То сохрани их в доброте или Освободи их в доброте.

Глаза моего мужа были стальными, когда он сказал, что больше не любит меня. Я внутренне содрогалась, слушая его. А что делать со всеми годами, прожитыми вместе? Разве их можно перечеркнуть просто так? Значит ли это, что я достигла по Корану „своего срока& quot;?

На следующее утро я снова открыла Коран, надеясь найти в витиеватом тексте уверенность, в которой так нуждалась. Но обрести ее не удалось. Я нашла только указания, как жить, и предостережения против других верований. Там были стихи о пророке Исе, послание Которого, как сказано в Коране, было фальсифицировано первыми христианами. Хотя Иса родился от девы, Он не был сыном Божьим. „Поэтому не говори „Три& quot;, — предупреждал Коран против христианского понятия Троицы. — Это лучше для тебя. Бог — это только один Бог& quot;.

После нескольких дней изучения святой книги я отложила ее со вздохом и спустилась в сад, надеясь найти покой в природе и приятных воспоминаниях. Даже в это время года обильная зелень радовала глаз, то там, то тут ее украшали цветы. Для осени это был теплый день, Махмуд гулял по тропинкам, по которым я гуляла с отцом еще ребенком. Я легко могла представить себе отца, он шел рядом со мной в своем белом тюрбане, неизменно облаченный в консервативный английский костюм из Сэвил Роу, строгий, как правительственный министр. Часто он называл меня полным именем Билкис Султана, зная, насколько мне это нравилось. Ведь Билкис звали царицу Савскую, и все знали, что имя Султана означало царственность.

Мы много беседовали. В последнее время нам нравилось разговаривать о новой стране, Пакистане. Он так гордился ею. „Исламская республика Пакистан была создана специально для того, чтобы стать отчим домом для южноазиатских мусульман& quot;, — говорил он. „Мы живем в одной из крупнейших стран мира с исламским законом& quot;, — добавлял он, указывая, что 96% населения нашей страны составляют мусульмане, а остальное — рассеянные группы буддистов, христиан и индуистов.

Я вздохнула и посмотрела поверх садовых деревьев на отдаленные холмы, покрытые лавандой. Я всегда находила утешение в общении с отцом. В последние годы я стала его компаньоном. Мы часто обсуждали быстро изменяющуюся политическую ситуацию в нашей стране, и я высказывала свою точку зрения. Он понимал меня, он был таким чутким. Но теперь его нет. Я вспомнила тот день, когда стояла у его свежей могилы на мусульманском кладбище Бруквуд за пределами Лондона. Он уехал в Лондон на операцию, но не поправился. По мусульманским обычаям, тело нужно похоронить через 24 часа после смерти. Когда я добралась до кладбища, его гроб уже начинали опускать в могилу. Я не верила» что никогда больше не увижу отца. Крышку гроба немного приоткрыли, чтобы я могла в последний раз взглянуть на него.

Но тот прах, который я увидела в гробу, не мог быть моим отцом; куда он ушел? Я молча раздумывала об этом, пока гроб снова закрывали. Каждый удар болью отдавался во мне.

Мать, с которой мы были тоже очень близки, умерла спустя семь лет, оставив меня в полном одиночестве.

В саду стали удлиняться тени, и снова наступили сумерки. Нет, утешение, которое я пыталась найти в воспоминаниях, обернулось новой болью. Где-то вдалеке муэдзин призывал к молитве на закате солнца; эти звуки еще больше обострили чувство одиночества во мне.

„Где? О, Аллах, — шептала я в молитвенном ритме, — где утешение, которое Ты обещаешь? & quot;.

В тот вечер, вернувшись к себе в спальню, я снова достала Коран, ранее принадлежавший моей матери. Меня опять поразило обилие ссылок на иудейские и христианские писания, предшествующие ему. Может быть,, подумала я, мне следует продолжить поиски в этих более ранних источниках?

Но это означало, что мне нужно прочесть Слово Бога. Как могло помочь мне Слово Бога, если, как известно каждому, первые Поверившие так много изменили в ней. Но мысль о необходимости прочитать Слово Бога становилась все более и более навязчивой. Как в Писании понимается Бог? Что Слово Бога на самом деле говорило о пророке Исе? Скорее всего, мне стоит прочесть ее.

Но тут возникла новая проблема: где достать Библию. Ни в одном из близлежащих магазинов такой литературы нет.

Может быть, у Райшам есть. Но я отмахнулась от этой мысли. Даже если у нее и есть, моя просьба напугает ее. Пакистанцев убивали только за попытку обратить мусульман в христианство. Я подумала о других поверивших слугах. Родственники предостерегали меня брать на работу таких из-за недостатка преданности и недостойности. Но меня такой пустяк не волновал, лишь бы только они выполняли свои обязанности. Без всякого сомнения, они не были полностью искренними. В конце концов, когда христианские миссионеры появились в Индии, они легко нашли первых сторонников среди самых низших классов. Большей частью, это были уборщики, люди, занимавшие такое низкое положение в обществе, что их работа ограничивалась уборкой улиц и дорог. Мы, мусульмане, называли таких „поверившими из-за риса& quot;. Может быть, именно из-за еды, одежды и образования, которые предлагали миссионеры, многие из них приняли лжерелигию?

Сами мы с интересом наблюдали за миссионерами, они уделяли так много внимания этим несчастным. Несколько месяцев назад мой шофер Манзур, поверивший, просил у меня разрешения показать мои сад нескольким местным миссионерам, которые восхищались им через решетку.

„Конечно& quot;, — сказала я любезно, думая о том, как бедный Манзур старается произвести впечатление на этих людей. Через несколько дней из окна кабинета я наблюдала, как молодая американская пара ходила по саду. Манзур обращался к ним „уважаемые мистер и миссис Дэвид Митчелл& quot;. У обоих были темные волосы, светлые глаза, оба носили дешевую западную одежду. „Такие бесцветные создания& quot;, — подумала я. И все же я разрешила садовнику дать этим миссионерам семена, если они пожелают.

Но мысли о них напомнили мне о желании найти Слово Бога. Манзур мог достать мне ее. Завтра я распоряжусь об этом.

На следующее утро я вызвала его к себе. Он стоял передо мной в своих белых панталонах, внимательно ждал моих слов, и нервное подергивание его лица, как всегда, заставило меня почувствовать неловкость.

„Манзур, я хочу, чтобы ты достал мне слово Бога& quot;.

„Слово Бога? & quot; — его глаза раскрылись от удивления.

„Конечно! & quot;, — сказала я, стараясь сохранить терпение. Поскольку Манзур не умел читать, я была уверена, что у него нет собственного. Но я чувствовала, что он может мне ее достать. Когда он что-то пробормотал, я не поняла его и повторила просто, но твердо: „Манзур, достань мне Слово Бога& quot;.

Он кивнул, поклонился и ушел. Я поняла, почему он пытался отклонить мою просьбу. Манзур был сделан из того же теста, что и Райшам. Они оба помнили об убитой девушке. Дать Цлово Бога уборщику одно дело, но принести ее человеку из высшего класса, это уже совсем другое дело. Одно лишь упоминание об этом могло поставить его в весьма затруднительное положение.

Через два дня Манзур повез меня в Равалпинди повидаться с Тоони.

„Манзур, я все еще не получила Слово Бога& quot;.

Я заметила, что он с такой силой сжал руль, что суставы побелели.

„Госпожа, я достану& quot;.

Через три дня я вызвала его в дом:

„Манзур, я просила тебя принести мне Слово Бога три раза, но ты этого не сделал& quot;.

Подергивание его лица стало еще более заметным. „Даю тебе еще один день. Если завтра ты не принесешь мне его, я уволю тебя& quot;.

Его лицо посерело. Он знал, что я выполню угрозу. Он повернулся и ушел. Я слышала, как его шоферские ботинки прогремели по террасе.

На следующий день перед приездом Тоони в моем маленьком кабинете внизу появилась Слово Бога, причем самым загадочным образом. Я взяла его и стала тщательно изучать. Это было дешевое издание в тряпичном сером переплете, напечатанное на урду — местном индийском диалекте. Оно была переведено англичанином 180 лет назад, и мне было трудно вникнуть в вышедшую из употребления фразеологию. Совершенно очевидно, что Манзур взял ее у друга, оно было почти новое. Я пролистала его тонкие страницы, положила и забыла о нем.

Через несколько минут подъехала Тоони. Махмуд бежал за ней следом, прыгая от радости. Он знал, что мать привезла ему подарок. Через минуту Махмуд уже вбежал на террасу, унося с собой новый аэроплан, а мы с Тоони присели, чтобы выпить чашечку чая.

Только тут Тоони заметила писание на столе рядом со мной. „Ой, Слово Бога! — воскликнула она. — Ну-ка, открой, посмотрим, что здесь написано& quot;. В нашей семье на все религиозные книги смотрят с уважением. Для нас было привычным делом время от времени открыть наугад любую святую книгу, слепо ткнуть пальцем в один из отрывков, чтобы посмотреть, что там сказано, как будто ожидая пророчества.

Я открыла маленькую Слово Бога с легким сердцем и посмотрела на страницу. Дальше произошло нечто необычное. Такое впечатление, что мое внимание было обращено на стих в нижнем правом углу на правой странице. Я склонилась, чтобы прочитать этот стих:

„Не Мой народ назову Моим народом, и не возлюбленную — возлюбленною;

И на том месте, где сказано им: вы не Мой народ, там названы будут сынами Бога живого& quot;. (Римл. 9: 25-26).

У меня перехватило дыхание, я вздрогнула всем телом. Почему эти слова оказали на меня такое влияние? „Не Мой народ назову Моим народом... и на том месте, где сказано им: вы не Мой народ, там названы будут сынами Бога живого& quot;.

В комнате повисла тишина. Я посмотрела на Тоони, которая ждала, пока я скажу, что я нашла в книге. Но я не могла произнести эти слова вслух. Что-то в них имело такую глубину, что я не могла их прочесть как развлечение.

„Ну, что ты нашла, мама? & quot; — спросила Тоони, и ее живые глаза вопросительно остановились на мне.

Я закрыла книгу, пробормотала что-то о том, что это уже не игра, и перевела разговор на другую тему.

Но слова стучали в моем сердце. Они оказались подготовкой к самым необычным снам, которые когда-либо мне приходилось видеть.

3 СНЫ

Только на следующий день я снова взяла маленькое серое Слово Бога. Ни Тоони, ни я больше не обращали на него внимания после того, как я перевела разговор на другую тему. Но в течение всего дня слова из того отрывка все время звучали в моем подсознании.

На следующий день я рано ушла к себе. Мне хотелось немного отдохнуть и подумать в будуаре. Я взяла с собой Слово Бога и устроилась поудобнее среди мягких подушек на диване. И снова я пролистала тонкие страницы и прочла еще одну странную фразу:

„А Израиль, искавший закона праведности, не достиг до закона праведности& quot; (Римл. 9: 31).

„Ах, — подумала я. — Все, как в Коране; иудеи дискредитировали себя. Автор этих строк, наверное, был мусульманином, — думала я, — потому что он упрекал народ израильский в незнании праведности Божьей& quot;.

Но от следующего отрывка у меня перехватило дыхание:

„Потому что конец закона — Иса, к праведности всякого верующего& quot; (Римл. 10: 4).

На секунду я отложила книгу. Иса? Он конец закона? Я стала читать дальше:

„Близко к тебе слово, в устах твоих и в сердце твоем... Ибо, если устами твоими будешь исповедывать Иисуса Господом и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил Его из мертвых, то спасешься& quot; (Римл. 10: 8-9).

Я отложила книгу и покачала головой. Это прямо противоречило Корану, Мусульмане знали, что пророк Иса был просто человеком, что этот человек не умирал на кресте, но был взят на небо Богом, а вместо Него на кресте умер похожий на Него. Иса, который сейчас находился на небесах, когда-нибудь должен вернуться на землю, чтобы править на ней сорок лет, жениться, завести детей, а затем умереть. Я даже слышала, что для Него отведена специальная гробница в Медине, в городе, где был похоронен Мухаммед. В день воскресения Иса воскреснет и предстанет вместе с другими людьми на суд Божий перед Всемогущим Богом. Но в этом Слове Бога сказано, что Иса уже воскрес из мертвых. Это либо богохульство, либо...

Мой разум был смущен. Я знала, что всякий, призывающий имя Аллаха, будет спасен. Но поверить, что Иса это Аллах? Даже Мухаммед, последний и самый великий из посланников Бога, печать пророков, был всего лишь смертным.

Я откинулась на диван, закрыв руками глаза. Если Слово Бога и Коран говорили об одном и том же Боге, почему же столько противоречий и несогласий между ними? Как речь может идти об одном и том же Боге, если Бог Корана полон мести и наказания, а Бог верующих в писание— это Бог милосердия и прощения? Не знаю, когда мне удалось заснуть. Обычно мне никогда не снятся сны, но в ту ночь мне приснился сон. Он был таким явным, события такими реальными, что на следующее утро мне было трудно поверить, что все это лишь фантазия. Вот что я видела.

Мне приснилось, что я ужинаю с человеком, и я знаю, что это Иса. Он пришел ко мне в гости в мой дом и остановился на два дня. Он сидел напротив меня за столом, и мы вместе ужинали в мире и радости. Неожиданно сон изменился. Теперь я была на вершине горы с другим человеком. Он был одет в хитон и сандалии. Интересно, откуда я узнала его имя? Иоанн Креститель. Какое странное имя. Я поймала себя на том, что рассказываю этому человеку о том, как меня недавно посетил Иисус. „Господь приходил ко мне и гостил у меня два дня, — говорила я. — Но теперь Он ушел. Где Он? Мне нужно найти Его. Может быть, ты, Иоанн Креститель, отведешь меня к Нему? & quot;

Это был сон. Когда я проснулась, с моих уст слетело имя „Иоанн Креститель! Иоанн Креститель! & quot; Нурджан и Райшам вбежали в мою комнату. Казалось, их смутило то, что я кричала во сне, и они быстро стали одевать меня. Я постаралась рассказать им о том, что случилось.

„О, как интересно& quot;, — хихикала Нурждан, поднося мне поднос с духами. „Да, это был благословенный сон& quot;, — прошептала Райшам, расчесывая мне волосы. Меня удивило то, что поверившая Райшам не так удивилась. Я стала спрашивать ее об Иоанне Крестителе, но все равно решила проверить сама; в конце концов, Райшам была простой деревенской женщиной. Но кто был Иоанн Креститель? Мне не попадалось это имя на тех страницах Слова Бога, которые я уже прочла.

В течение следующих трех дней я продолжала читать параллельно Слово Бога и Коран, обращаясь то к одной, то к другой книге.чЯ чувствовала, что открывала Коран только из чувства долга, а затем с нетерпением переключалась на новую книгу, погружаясь в нее, открывая для себя ее странный новый мир. Каждый раз, когда я открывала Слово Бога, меня наполняло чувство вины. Наверное, причиной этому было мое строгое воспитание. Даже когда я стала взрослой женщиной, мой отец подбирал для меня подходящие книги. Как-то раз мы с братом тайком пронесли книгу к себе в комнату. Хотя это была совершенно невинная книга, мы очень боялись, читая ее.

Теперь, когда я открывала Писание, я чувствовала тот же самый страх. Одна история привлекла мое внимание. В нем говорилось о том, как иудейские старейшины привели женщину, взятую в прелюбодеянии, к Исе. Я содрогнулась, представляя заранее, какая судьба ожидала эту несчастную. Читая в Библии о женщине, стоящей перед своими обвинителями, я знала, что ее собственные братья, дяди и двоюродные братья были первыми среди тех, кто собирался побить ее камнями.

Он... сказал им: „Кто из вас без греха, первый брось в нее камень& quot; (Ин. 8: 7).

Я представила, как обвинители один за другим уходили. Вместо того, чтобы наблюдать за ее законной смертью, Иса заставил ее обвинителей признать собственную вину. Книга упала мне на колени, я глубоко задумалась. В этом было что-то настолько логичное, настолько правильное — этот человек говорил истину. Через три дня мне приснился второй странный сон:

Я была в своем будуаре, когда вошла горничная и сказала, что торговец духами хочет видеть меня. Я поднялась с дивана с радостью, потому что в это время в Пакистане импортные духи были дефицитом. Я не могла отказать себе в любимой роскоши. И вот во сне я радостно попросила горничную привести торговца ко мне. Он был одет точно так же, как торговец времен моей матери, когда они ходили от дома к дому, предлагая свой товар. На нем был черный сюртук, товар он носил в большом саквояже. Открыв саквояж, он достал золотой флакон. Сняв крышку, он подал его мне. Заглянув во флакон, я крайне удивилась: духи сверкали, как жидкий кристалл. Я уже собиралась потрогать их пальцем, когда он поднял руку. „Нет, — сказал он. Взяв у меня золотой флакончик, он отошел и поставил его на столик перед моей кроватью. — Это благовоние изольется на весь мир& quot;, — сказал он.

Проснувшись на следующее утро, я очень хорошо помнила сон. Солнечный свет лился через окно, и я все еще чувствовала запах прекрасных духов, их чудный аромат наполнял комнату. Я поднялась и посмотрела на туалетный столик, наполовину уверенная в том, что сейчас увижу золотой флакончик.

Вместо флакона я увидела Слово Бога!

Я затрепетала. Сев на постели, я стала размышлять о своих снах. Что же они значили? Долгое время мне вообще не снились сны, а тут целых два сна подряд. Были ли они связаны? И какая связь между ними и моим недавним столкновением со сверхъестественным миром?

В тот день я, как обычно, отправилась на дневную прогулку по саду. Я все еще размышляла о своих снах. Но теперь к ним добавилось что-то еще. У меня было такое впечатление, будто во мне появились странный восторг и радость, мир, превосходивший все, что я когда-либо знала. Мне казалось, что я приблизилась к присутствию Бога.

Неожиданно я ступила на открытое место, залитое солнцем, воздух вокруг меня казался живым, как будто в нем разлился странный аромат. Это не был аромат цветов — слишком поздно уже цвести садам, тем не менее, это был настоящий аромат.

Я вернулась домой в возбужденном состоянии. Откуда взялся этот аромат? Что происходило со мной? С кем бы я могла поговорить обо всем том, что случилось? Должен быть человек, знающий Слово Бога. Я уже отказалась от мысли расспрашивать поверивших слуг. Прежде всего, на моем месте было бы необдуманным шагом расспрашивать их. Они, скорее всего, никогда не читали Слово Бога и не поймут меня. Нет, мне нужно поговорить с человеком образованным, знающим эту книгу.

Пока я обдумывала все это, мне пришла в голову немыслимая идея. Я попыталась отмахнуться от нее. Меньше всего я хотела обращаться за помощью по этому адресу.

Но это имя снова и снова возвращалось ко мне, и, в конце концов, я позвала Манзура:

„Я хочу, чтобы ты подготовил для меня машину& quot;. Потом, подумав, я добавила: „Я поведу машину сама& quot;.

Глаза Манзура округлились: „Вы сами? & quot;

„Да, сама, если ты не возражаешь& quot;. Он неохотно ушел. Редко я приказывала подать машину так поздно вечером. Я была офицером Королевской индийской армии в женской дивизии во время второй мировой войны и водила машины скорой помощи и служебные машины по любым дорогам и на огромные расстояния. Но во время войны это одно дело, и даже тогда я ездила с сопровождающим. Дочь навабской знати не должна ездить одна в своей машине, особенно по вечерам.

Но я не могла рисковать и ставить Манзура в известность о том, что собиралась сделать, потому что не хотела ненужных сплетен среди слуг. Я была убеждена, что только в одном источнике могу найти ответ на вопросы: кто такой Иоанн Креститель? Как понять сон с духами?

Итак, с большой неохотой в тот вечер я отправилась к супругам, которых почти не знала, — к мистеру и миссис Дэвид Митчелл, которые в то лето побывали в моем саду.

Поскольку они были христианскими миссионерами, мне меньше всего хотелось быть замеченной в их обществе.

4 ВСТРЕЧА

Мой черный Мерседес ждал на подъездной дорожке. Манзур стоял у шоферской двери, до последней минуты защищая тепло в машине от порывов осеннего ветра. Его темные глаза по-прежнему вопрошающе смотрели на меня, но он не говорил ни слова. Я села в теплую машину, устроилась поудобнее за рулем и поехала навстречу сумеркам. Слово Бога лежало на сидении рядом со мной.

В деревне Вах все друг друга знают, знают, кто где живет, Митчеллы жили примерно в пяти милях от деревни. Дома в том районе были построены в качестве временного прибежища для британских войск во время второй мировой войны. Я вспомнила, что уже несколько раз видела эти бедные одинаковые дома, потерявшие большую часть белой краски, их тонкие крыши латали очень часто.

Странная смесь ожидания и страха наполняла меня в пути. Я никогда раньше не бывала в доме христианских миссионеров. Я надеялась узнать о том, кто же был этот загадочный человек, Иоанн Креститель, и все-таки я боялась чего-то определенного, может быть, „влияния& quot;, со стороны тех, кто ответит на мой вопрос. Что скажут в моем окружении о визите к христианскому миссионеру? На секунду я подумала о своем прапрадеде, который сопровождал известного британского генерала Никольсона через Киберский перевал в одну из афганских войн. Какой позор этот визит навлечет на мою семью! Для него миссионеры всегда ассоциировались с бедняками — изгоями общества. Я представила себе разговор с дядей или тетей, в котором бы я, защищаясь, рассказала о странных снах. „В конце концов, — сказала я, — в сцене, разыгравшейся в моем воображении, любой на моем месте захотел бы понять значение таких вещих снов& quot;.

Приблизившись к району, где жили Митчеллы, в тусклом вечернем свете я увидела, что здесь все осталось так, как я запомнила, пожалуй, только знакомые дома выглядели еще более обшарпанными, если это возможно. После поисков по узким улицам я нашла дом Митчеллов именно там, где я и предполагала. Это был маленький выкрашенный в белый цвет дом, скрытый в зарослях шелковицы. Сначала из осторожности я хотела припарковать машину поодаль, но потом взяла себя в руки. Я слишком боялась того, что подумает моя семья. И все же я решилась и припарковала машину напротив дома Митчеллов, взяла Писание и быстро направилась к дому. Двор, как я заметила, был чистым, аккуратным, а веранда содержалась в хорошем состоянии. По крайней мере, эти миссионеры поддерживали чистоту и порядок.

Неожиданно дверь дома распахнулась, и из дома вышла целая группа деревенских женщин, одетых в типичные, похожие на пижаму платья и шарфы. Я остолбенела. Конечно же, они узнают меня, почти все в этом городе знали меня. Теперь повсюду пойдут сплетни о том, что Бегума Шейх ходила в гости к христианским миссионерам!

Как только свет упал на меня и женщины меня заметили, их беседа резко оборвалась. Они поспешили мимо меня на улицу, и каждая приложила руку ко лбу в знак традиционного приветствия. Мне ничего не оставалось, как только продолжить свой путь к дверям, где миссис Митчелл стояла на пороге, вглядываясь в темноту. Вблизи она выглядела такой же, как я запомнила ее, увидев как-то в городе: молодая, бледная, почти хрупкая. Только теперь она была одета, -как деревенские женщины. Увидев меня, она открыла рот от удивления. „Как... как, Бегума Шейх! — воскликнула она.

— Как это?... Но... входите, — сказала она. — Входите& quot;. Я была рада наконец-то очутиться в доме, подальше от глаз деревенских женщин, потому что знала, что они смотрят мне в спину. Мы прошли в гостиную, маленькую и просто обставленную. Миссис Митчелл пододвинула мне то, что считалось самым удобным, — кресло, и поставила его

поближе к огню. Она не стала садиться, но стояла передо мной, нервно теребя руки. Я посмотрела на группу стульев посередине комнаты. Миссис Митчелл объяснила мне, что только что закончила изучение Слово Бога с несколькими местными женщинами. Она нервно откашлялась. „Ах, может быть, Вы хотите чаю? & quot; — спросила она, поправляя волосы.

„Нет, спасибо, я пришла, чтобы кое-что спросить у Вас& quot;. Я оглянулась. „А мистер Митчелл дома? & quot;

„Нет, он уехал в Афганистан& quot;.

Я пожалела об этом. Женщина, стоявшая передо мной, была такой молодой! Разве она может ответить на мои вопросы?

„Миссис Митчелл, — обратилась я к ней, — Вы знаете что-нибудь о Боге? & quot;

Она опустилась в одно из деревянных кресел и посмотрела на меня с изумлением, единственным звуком в комнате было шипение пламени в камине. Затем она тихо сказала: „Боюсь, я немного знаю о Боге, но я знаю Его Самого& quot;.

Какое странное утверждение! Как может человек утверждать, что знает Бога! Но странная уверенность этой женщины передалась и мне. Не успела я осознать, что происходит, как обнаружила, что рассказываю ей о снах, связанных с пророком Исой и с человеком по имени Иоанн Креститель. Странно, но мне было трудно управлять своим голосом, когда я вспоминала свои переживания. Даже пересказывая ей сны, я заново переживала то возбуждение, которое почувствовала на вершине горы. Затем, описав свой сон, я наклонилась вперед.

„Миссис Митчелл, я слышала об Исе, но кто такой Иоанн Креститель? & quot;

Миссис Митчелл посмотрела на меня и нахмурилась. Я почувствовала, что она хочет спросить меня, неужели я действительно никогда не слышала об Иоанне Крестителе, но вместо этого она поудобнее устроилась в кресле. „Ну, Бегума Шейх, Иоанн Креститель был пророком, предшественником Исы, который проповедовал покаяние и был послан приготовить путь Ему. Именно он указал на Ису и сказал: „Вот Агнец Божий, берущий на себя грехи мира& quot;. Он крестил Ису& quot;.

Почему-то мне стало неспокойно при слове „крестил& quot;. Я немного знала об этих дерующих, но всем мусульманам известно об их странном обычае крещения. Я быстро вспомнила многих людей, которых убили после крещения. Такое случалось даже во время британского правления, когда предполагалась свобода вероисповедания. Еще в детстве я научилась сопоставлять два факта: мусульманин крестился, мусульманин умер,

„Бегума Шейх? & quot;

Я очнулась. Сколько мы просидели вот так в тишине? „Миссис Митчелл, — сказала я, причем в горле у меня пересохло, — забудьте о том, что я мусульманка. Просто расскажите мне, что Вы имели в виду, когда сказали, что знаете Бога? & quot;

„Я знаю Ису, & quot; — сказала миссис Митчелл, и я поняла, что она решила, будто ответила на мой вопрос.

Потом она рассказала мне о том, что Бог сделал для нее и для всего мира, разрушив пропасть, отделявшую грешного человека от Него Самого, придя на эту землю во плоти и приняв смерть за каждого из нас на кресте.

В комнате снова повисла тишина. Я слышала, как по шоссе проезжали грузовики. Казалось, что миссис Митчелл не торопилась говорить. Неожиданно, с трудом веря своим ушам, я сделала глубокий вдох и начала говорить вполне определенно: „Миссис Митчелл, в нашем доме за последнее время произошли странные события. События духовные. Хорошие и плохие. Я чувствую себя так, как будто я попала на поле боя, и мне нужна помощь. Не могли бы Вы помолиться за меня? & quot;

Женщина, казалось, удивилась моей просьбе, затем, взяв себя в руки, спросила меня, как я хочу молиться: стоя, преклонив колени или сидя. Я содрогнулась, неожиданно испугавшись. Все эти виды казались мне немыслимыми. Но на моих глазах эта худенькая женщина преклонила колени. И я последовала ее примеру!

„Дух Божий! — тихо произнесла миссис Митчелл, — я знаю, что никакими словами мне не удастся убедить Бегуму Шейх в том, Кто на самом деле Иса. Но я благодарю Тебя за то, что Ты снимаешь покрывало с наших глаз и Сам открываешь Ису в наших сердцах. О, ДУХ СВЯТОЙ, сделай это для Бегумы Шейх. Аминь& quot;

Мы стояли на коленях, как мне показалось, целую вечность. Я радовалась наступившему молчанию, потому что на сердце у меня странным образом потеплело.

Наконец, миссис Митчелл и я встали. „Это Слово Бога, госпожа Шейх? & quot;, — спросила она, указывая на маленькую серую книгу, которую я одной рукой прижимала к груди. Я показала ей книгу. „Что Вы о ней думаете? — спросила она, — Вам было легко ее понимать? & quot;.

„Не совсем, — сказала я, — это старый перевод, и я не очень его понимаю& quot;.

Она вышла в соседнюю комнату и вернулась с другой книгой.

„Это Новый Завет на современном английском, — сказала она. — Его называют переводом Филиппса, он наиболее понятен. Может быть, Вы возьмете его? & quot;.

„Да& quot;, — сказала я без колебания.

„Начните с Евангелия от Иоанна, — посоветовала миссис Митчелл, открывая книгу и закладывая нужную мне страницу. — Это другой Иоанн, но он очень четко говорит об Иоанне Крестителе& quot;.

„Спасибо, — сказала я, тронутая ее вниманием. — А теперь, думаю, я и так отняла у Вас слишком много времени& quot;.

Когда я собралась уходить, миссис Митчелл сказала: „Вы знаете, это так интересно, что именно сон привел Вас сюда. Бог часто разговаривает со своими детьми через сны и видения& quot;.

Когда она помогала мне надеть пальто, я подумала: может быть, стоит рассказать ей о втором сне. О том торговце духами. Он был таким странным. Как уже не раз за тот вечер, я вдруг почувствовала неожиданный прилив храбрости, как будто идущий изнутри. „Миссис Митчелл, скажите, есть ли какая-то связь между духами и Исой? & quot;

Она подумала с минуту, опираясь на косяк. „Нет, — сказала она, — пока мне ничего не приходит в голову. Однако я помолюсь об этом& quot;.

Когда я ехала домой, то вновь ощутила странный аромат, который появился в моем саду накануне!

Приехав домой, я стала читать часть Слова Бога, которая называлась „Евангелие от Иоанна& quot;. Его автор рассказывал об Иоанне Крестителе, странном человеке, облаченном в одежду из конского волоса, пришедшем из пустыни и призывавшем людей подготовиться к пришествию Господа. А затем в тишине своей спальни, сидя на диване, окруженная воспоминаниями и традициями, уходившими назад на семь веков, я поймала себя на одной мысли, несвязной, нежеланной и сразу отвергнутой: если Иоанн Креститель был знамением от Бога, знаком, указывавшим на Ису, может быть, тот же самый человек указывал и мне на Ису?

Конечно же, я постаралась отмахнуться от тревожного христианского влияния.

Тут вошла Райшам, но не с чаем, а с запиской, которую, как она сказала, только что принесли в дом.

Это прислала миссис Митчелл. В ней было следующее: „Прочтите Второе послание к коринфянам, 2 главу, 14 стих& quot;.

Я потянулась за Писанием, которое она дала мне, и искала, пока не нашла нужную страницу. Взглянув на эти слова, я „потеряла дар речи& quot;:

„Но благодарение Богу, Который всегда дает нам торжествовать во Христе и благоухание познания о Себе распространяет нами во всяком месте& quot;.

Я сидела в постели и перечитывала стих; от уверенности, бывшей у меня всего минуту назад, не осталось и следа. Познание Исы распространяется как благоухание! Во сне торговец забрал у меня золотой флакончик с благовонием и поставил его на столик рядом с кроватью, сказав, что „это благовоние изольется на весь мир& quot;. На следующее утро я нашла Писание на том самом месте, куда он поставил флакон! Все было слишком ясно. Мне больше не хотелось об этом думать. Нужно позвонить, чтобы принесли чай, чтобы жизнь снова вошла в привычную колею до того, как что-нибудь еще случится.

Хотя миссис Митчелл пригласила меня прийти еще раз, я решила, что мне лучше этого не делать. Мне казалось, что я приняла разумное и логичное решение самостоятельно исследовать Слово Бога. Мне не хотелось, чтобы мне мешало какое-нибудь внешнее влияние. Однако днем Нурджан вбежала ко мне в комнату со странным выражением лица. „Мистер и миссис Митчелл хотят видеть Вас& quot;, — сообщила она.

Я испугалась. Зачем они пришли сюда? Однако, быстро взяв себя в руки, я велела горничной проводить их ко мне.

Дэвид Митчелл, высокий худощавый человек с волосами песочного цвета, излучал ту же самую доброту, что и его жена. Казалось, они были так счастливы видеть меня, что я забыла о неловкости, которую испытала, узнав об их приходе.

Миссис Митчелл, приветствуя меня, начала с пожатия руки, а потом обняла меня. Это ошеломило меня. Никто, кроме членов семьи, даже самые близкие друзья, не обнимали меня таким образом. Я напряглась, но миссис Митчелл, казалось, не заметила моей реакции. Потом я поймала себя на том, что мне пришлось признать — такое проявление чувств было приятно мне. В ее приветствии не было ничего притворного.

„Я очень рад познакомиться с „цветочной леди& quot;, — воскликнул Дэвид с американским акцентом.

Я взглянула на миссис Митчелл, и она рассмеялась. „Я должна кое-что объяснить. Когда Вы пришли к нам, я хотела сообщить об этом Дэвиду телеграммой, потому что мы часто говорили о Вас, побывав у Вас в саду прошлой весной. Однако я не хотела называть Ваше имя, чтобы защитить Вас. Я думала, как мне назвать Вас в телеграмме, и, выглянув в окно, увидела цветы, которые выросли из тех семян, которые Вы дали нам. И тут название пришло само собой: „цветочная леди& quot;, и эта фраза стала Вашим кодовым именем& quot;.

Я рассмеялась: „Ну, что ж, с сегодняшнего дня Вы можете называть меня Билкис& quot;.

„А Вы, пожалуйста, — сказала она, — называйте меня Синов& quot;.

Это был странный визит. Сначала я приняла его за попытку Митчеллов навязать мне свою религию, но ничего подобного не произошло. Мы выпили чая и поговорили. Я спросила, почему ису называли Сыном Божьим, ведь для мусульманина нет большего греха, чем подобное утверждение.

В Коране снова и снова повторяется, что у Бога нет детей. „А эта Троица? — спросила я. — Как это Бог тройственен? & quot;.

В ответ Дэвид сравнил Бога с солнцем, которое проявляет себя в трех различных видах энергии — в тепле, свете и радиации. Это тройственное отношение, которое вместе составляет солнце, каждое из них в отдельности не является солнцем. Вскоре они ушли.

И снова в течение нескольких дней я сидела с двумя книгами — Кораном и Словом Бога. Я продолжала читать их параллельно, изучая Коран, будучи верной своему воспитанию, и погружаясь в Писание из-за странного внутреннего голода.

И все же иногда я откладывала его^Бог не может открываться в двух книгах, это я знала, потому что содержание их было разным.-Но каждый раз, когда я сомневалась, открывать ли Новый завет, который дала мне миссис Митчелл, я ощущала странное чувство вины. Всю последнюю неделю я жила в мире красоты, не в видимом саду, созданном мною из семян и воды, но внутреннем саду, сотворенном духовным знанием. Впервые я вошла в этот мир красоты с помощью снов, во второй раз я узнала об этом мире в ту ночь, когда почувствовала удивительное присутствие в саду; я познала его еще раз, когда подчинилась внутреннему побуждению и навестила Митчеллов.

Медленно, но неуклонно за последние несколько дней я начала понимать, что есть путь в тот мир красоты. Чтение этой христианской книги, казалось, по какой-то странной причине, еще неведомой мне, было ключом к нахождению этого мира.

И вот однажды маленький Махмуд подбежал ко мне, держась за ухо и стараясь не плакать. „Ухо, мама, — прохныкал он, и в его голосе четко слышалось страдание. — Мне больно& quot;.

Я наклонилась и тщательно осмотрела его. Обычно смуглое лицо Махмуда побледнело, и хотя он был не склонен жаловаться, я видела, как на его маленьких белых щечках блестели слезы.

Я сразу же уложила его в постель и осторожно укрыла. Его темные волосы выделялись на подушке. Как только он

закрыл глаза, я подошла к телефону и позвонила в госпиталь Святого семейства в Равалпинди. Через минуту Тоони была на проводе. Она согласилась, что нам необходимо осмотреть Махмуда в больнице на следующий день. Мне могли предоставить в больнице комнату по соседству, а моей горничной отвели помещение, примыкающее к моему.

День склонился к вечеру, когда мы разместились в удобных комнатах. У Тоони был свободный вечер, и она решила провести его с нами. Вскоре Махмуд с матерью смеялись над какими-то картинками, которые Махмуд раскрашивал в книге, принесенной ему Тоони. Я улеглась и читала в постели Слово Бога. Я также взяла с собой Коран, но теперь я читала его только из чувства долга, без всякого интереса.

Неожиданно свет в комнате померк, а затем погас вообще. Наступила темнота. „Опять неполадки с электричеством, — сказала я. — Здесь есть свечи? & quot;.

Через минуту дверь открылась, и вошла монахиня с фонариком. „Я надеюсь, Вы не боитесь темноты, — весело сказала она. — Скоро мы принесем свечи& quot;. Я узнала в ней доктора Пиа Сантьяго, филиппинку, которая руководила всей больницей. Мы уже встречались с ней в мой прошлый визит. Почти тотчас же вошла еще одна монахиня со свечами, и через минуту теплый свет наполнил комнату. Махмуд и Тоони были у себя, а мне пришлось поддерживать беседу с доктором Сантьяго. Я не могла не заметить, что она уставилась на мое Слово Бога.

„Вы не будете возражать, если я ненадолго присяду? & quot; — спросила доктор Сантьяго. Она пододвинула стул к моей постели, и ее белые одежды зашелестели, когда она садилась.

„Ах, — сказала она, снимая очки и вытирая лоб платком, — это был беспокойный вечер& quot;.

Мое сердце потеплело. Мусульмане всегда уважали таких святых женщин, которые оставили мир, чтобы служить Богу, их вера могла быть ложной, но искренность была неподдельной. Мы поболтали о пустяках, но я поняла, что у этой женщины что-то на уме. Это была мое Слово Бога. Я видела, как она смотрит на него со все возрастающим любопытством. Наконец, она наклонилась вперед и конфиденциальным тоном спросила: „Госпожа Шейх, зачем Вам Слово Бога? & quot;.

„Я ищу Бога& quot;, — ответила я. Далее, пока догорали свечи, я рассказала ей, сначала неуверенно, а затем все более смело, о своих снах, о визите к миссис Митчелл и о сравнении Писания и Корана. „Что бы ни произошло, — подчеркнула я, — я должна найти Бога, но меня смущает ваша вера& quot;, —' сказала я в завершение, понимая, что, пока я говорила, я никак не могла забыть самое главное, что меня смущало. „Мне кажется, что вы сделали Бога.... Я не знаю... Личным! & quot;

Глаза маленькой монахини смотрели на меня с сочувствием, и она наклонилась ко мне. „Госпожа Шейх, — сказала она, и голос ее был полон чувства, — есть только один способ узнать, почему мы так думаем. Вы должны сами это узнать, каким бы странным Вам это ни казалось. Почему Вы не помолитесь Догу, которого Вы ищете? Попросите Его показать Вам путь. Поговорите с Ним, как если бы Он был Вашим другом& quot;.

Я улыбнулась. Она точно так же могла предложить мне поговорить с Тадж-Махалом. Но потом доктор Сантьяго сказала мне нечто такое, что пронзило меня насквозь, как электрический ток. Она подошла ближе и взяла мою руку в свои, слезы потекли по ее щекам. „Поговорите с Ним, — сказала она очень тихо, — как, будто Он — Ваш отец& quot;.

Я резко откинулась назад. Мертвая тишина наполнила комнату. Не слышно было даже разговора Махмуда.и Тоони. Я посмотрела на монахиню, на то, как свет от свечи отражался в ее очках.

Поговорить с Богом как с отцом! Эта мысль потрясла мою душу, и вместе с ней пришло сначала изумление, а затем утешение.

Тут снова все заговорили. Тоони с Махмудом смеялись и решили раскрасить зонтик сиреневым цветом. Доктор Сантьяго улыбнулась, поднялась, пожелала нам всего лучшего, расправила свою одежду и покинула комнату.

Больше не было сказано ни слова о молитве или христианстве. И все же весь вечер и даже наутро я не могла оправиться от изумления. Что еще больше усиливало

ощущение чего-то таинственного, так это то, что врачи не нашли ничего серьезного в заболевании Махмуда, а он твердил, что его ухо больше не болит.

Сначала я рассердилась на него за те беспокойства, которые он всем причинил. Затем мне пришла в голову мысль, что, может быть, каким-то таинственным образом Бог использовал эту ситуацию, чтобы я встретилась с доктором Сантьяго.

Позже в то утро Манзур отвез нас всех в Вах. Когда мы свернули с Гранд Транк на нашу дорогу, между деревьями я увидела серую крышу собственного дома. Обычно я стремилась к нему как к месту, где я уединялась от мира. Но сегодня мои чувства к дому были другими, как будто что-то особенное должно было случиться со мной там.

Когда мы оказались на подъездной дорожке, Манзур посигналил. Выбежали слуги и окружили машину. „С малышом все в порядке? & quot; — спросили все в один голос. Я уверила их, что Махмуд чувствует себя прекрасно. Но я никак не могла сосредоточиться на радостном возвращении домой. Я встала на путь поиска Бога. Я прошла в спальню, чтобы подумать обо всем, что произошло. Ни один мусульманин, я была в этом уверена, не думал об Аллахе как об отце. С самого детства меня учили, что самый верный путь познать Аллаха — это молиться пять раз в день, изучать Коран и раздумывать над ним. И все же я снова и снова вспоминала слова доктора Сантьяго: „Поговорите с Богом. Поговорите с Ним как со своим отцом& quot;.

Оставшись в комнате одна, я преклонила колени и попыталась назвать Его Отцом. Но это было бесполезной попыткой, и я разочарованно встала. Вообще-то это было смешно. Разве не грешно пытаться принизить Великого до нашего уровня? В ту ночь я заснула в еще большем замешательстве, чем прежде.

Через несколько часов я проснулась. Было уже за полночь, и наступил день моего рождения — 12 декабря. Мне исполнилось 47 лет. На мгновение я почувствовала радость, пришедшую ко мне из детства, когда в дни рождения устраивались праздники, были повсюду натянуты ленты, играли в игры, и родственники приезжали весь день. Теперь не будет праздника, может быть, несколько телефонных звонков и ничего больше.

О, как я скучала по тем дням моего детства! Я подумала о родителях, и мне хотелось вспоминать о них только самое лучшее. Мама была такой любящей, такой царственной и прекрасной. А отец! Я так гордилась им, ведь он занимал такие высокие посты в индийском правительстве. Я представила его, как всегда, безу