С радиацией не связано

Стремление показать всему миру, что Чернобыль – это нечто не очень серьезное, не заслуживающее особого внимания, проявилось с первых же дней после аварии. И в первую очередь в этом «преуспели» медики. Чего только не предпринимали они, чтобы убедить, что медицинские последствия Чернобыля совсем мизерны. Так, директор Института Радиационной медицины в Киеве профессор Бебешко заявлял в интервью журналистам, что кроме погибших сразу же после аварии 28 человек больше никаких жертв «даже в отдаленном будущем не предвидится». И это говорилось тогда, когда уже многие сотни участников работ в Чернобыле покинули сей мир. Итог Чернобылю этими деятелями был подведен в первые же месяцы после аварии, и болеть дальше из-за Чернобыля было «запрещено»!

Что же «позволяло» титулованным медикам твердить об отсутствии тяжелых последствий, зная, что эти последствия уже давно наступили? Их «выдающимся изобретением» стало клеймо, которого удостаивался каждый, кто имел неосторожность заболеть после Чернобыля. Это клеймо именовалось весьма категорично – «С радиацией не связано». С самого начала медицинское руководство отнесло к чернобыльским заболеваниям только лучевую болезнь и лучевой ожог. Все же остальное – собственная инициатива самих болеющих.

Или, еще интереснее, придумали еще один ярлык: «радиофобия», то есть боязнь радиации. Вот из-за нее, говорят, люди и болеют! По этому поводу был у меня один весьма своеобразный сюжет. Как-то в кабинете того самого профессора Бебешко собралось несколько ведущих профессоров-медиков из Москвы. И возник интересный спор. Меня пытались убедить в том, что Чернобыль не имеет никакого отношения к тому множеству болезней, которыми болеют люди (имелось в виду – после аварии). Разве что, твердили нам, радиофобия может сказаться, но не радиация. Так что Чернобыль тут ни при чем. Эта логика меня очень заинтересовала, и я начал им подыгрывать. Как это, мол, радиофобия связана с различными болезнями? И начали они доказывать мне, что именно радиофобия и вызванные ею стрессы могут явиться причиной большинства заболеваний. Я упорно сопротивлялся, а они еще более упорно доказывали мне свою правоту. Наверное в споре они уже забыли, с чего начался разговор. Делаю вид, что вынужден согласиться с их позицией. Значит именно радиофобия приводит к таким тяжелым болезням? Да, конечно! Ну хорошо, согласен с вами. Но я не понимаю, откуда берется эта радиофобия? Как не понимаете? Ведь люди боятся радиации, тем более, что увидеть ее или почувствовать сразу человек не может. Опять начался спор, в котором меня убеждали, что чернобыльская авария напугала людей.

Наконец, я согласился и с этим: значит радиофобия рождена Чернобылем? Конечно же! Ясно. Значит радиофобия – из-за Чернобыля, а болезни – из-за радиофобии? Отсюда логическое следствие: эти болезни связаны с Чернобылем! Не так ли?

Наступила немая сцена. Мне показалось, что они почувствовали себя загнанными в угол. И так бывало не один раз. Похоже на то, что медики чувствовали свою неправоту, но какие-то силы держали их в узде. Поэтому многие из них в разных ситуациях говорили совершенно разные вещи, зачастую взаимно противоположные. К основным давителям правды о медицинских последствиях Чернобыля я бы отнес академика Ильина и профессоров Гуськову (6-я клиника, г.Москва) и Бебешко. Но и они, чувствуя слабость своих позиций, постепенно переходили сначала к обороне, а затем и к поэтапному отступлению.

Первым этапом было расширение списка болезней, которые могли быть связаны с Чернобылем. Но … И тут нашли лазейку, способную закрыть дверь перед самым носом больного человека! Учредили так называемые Межведомственные экспертные советы и поставили перед ними задачу не связывать болезни людей с последствиями аварии. А в этом случае ни о какой социальной защите людей не могло быть и речи. Клеймо «с радиацией не связано» добивало и без того пострадавших и беспомощных людей. И эти «советы» отрабатывали свой хлеб: обычно из 100 человек, подавших заявления, связь с радиацией устанавливалась лишь у 5-7.

Но борьба продолжалась. Интересный сюжет возник в феврале 1990 года во время голодовки ликвидаторов в Клинике радиационной медицины в Пуще-Водице под Киевом. Перед самой голодовкой на заседании «совета» из почти что ста человек связь с радиацией установили лишь у шести человек. Голодовка же всерьез перепугала власти, и … Уже во время голодовки на очередном заседании «совета» из такого же числа людей лишь у шести (!) такую связь не установили. Как вам нравится «потрясающая принципиальность» наших медиков?!

Увы, и это еще не было решением. Сама процедура прохождения через «совет» оставалась крайне унизительной. Человек, пострадавший не по своей вине и находящийся в тяжелейшем положении, вынужден был доказывать клеркам от медицины, что он «не верблюд». Но ведь и без «совета» было очевидно, что человек, совершенно здоровый до Чернобыля, и ставший больным или инвалидом после него, пострадал из-за Чернобыля. Какие еще требовались доказательства?

В Проект чернобыльского Закона, разработанного самими чернобыльцами и в самом Чернобыле, была включена статья 2.4 о признании Государством любых заболеваний граждан, прошедших через Чернобыль, последствием ядерной катастрофы.

Принятие этого Закона в первой же Республике – в Белоруссии оказалось ужасно сложным «Боевые действия» разгорались почти по каждой статье. И особенно ожесточенный отпор вызвала как раз статья 18, в которой предлагалось признавать связь заболеваний и инвалидности тех, кто прошел через Чернобыль в 1986-87 годах, без всяких «советов». Как это ни странно, но именно те, кто громче всех кричали, что они за народ, больше всех мешали принятию Закона.

Одним из главных «ударников» по закону оказался Министр здравоохранения Белоруссии Казаков Василий Степанович. А «выталкивал» его на трибуну Верховного Совета ни кто иной, как сам чернобыльский Министр Кеник Иван Альбинович. Доходило до того, что на вопрос депутатов «Можно ли установить, чем вызвана болезнь, радиацией или нет?», наш высокочтимый Министр здравоохранения Казаков Василий Степанович категорично заявил: «Да, можно». Вот это здорово! Никто в мире не может это сделать, а Василий Степанович, оказывается, может. Это же, как минимум, на Нобелевскую премию тянет! Что же вы, Василий Степанович, скромничаете, такой шанс упускаете? Василий Степанович и впоследствии еще не раз «отличался», … пока не сняли. Но сейчас не о нем речь.

Была в Верховном Совете серьезная сила, именовавшаяся фракцией Белорусского Народного Фронта (БНФ). Много труда приложили они под руководством Зенона Позняка к тому, чтобы завалить или, хотя бы, основательно потрепать чернобыльский Закон. И им многое удалось. Вот и по статье 18 именно ту, самую гуманную ее часть с их активной помощью удалось завалить. Но тут произошло нечто неординарное.

На заседании Верховного Совета присутствовал и наш коллега из Киева Юрченко Александр Серафимович. Кстати, он является одним из соавторов Проекта чернобыльского Закона, разработанного в Чернобыле, и активным участником проведения его в Верховном Совете Белоруссии. По поводу указанной статьи мне дали возможность выступить на сессии Совета. Но говорить там можно было лишь очень деликатно и выдержанно. Поэтому большая часть того, что хотелось сказать, осталась, как говорится, за кадром.

И тут объявили перерыв. Выходили мы, бурно обсуждая с Александром Серафимовичем произошедшее. На нашем пути оказался один депутат из БНФ. Он мирно беседовал с кем-то. Но нас уже нельзя было остановить. На этот раз нормы дипломатического этикета были явно нарушены. Этот товарищ молча слушал нас и, похоже, смысл содеянного до него постепенно доходил. Нечем было возразить, и он лишь пригласил нас в тот же день вечером на заседание своей фракции. Мы, естественно, приглашение приняли.

Заседание вел Зенон Позняк: «Что у вас за вопросы к нам?» Мы популярно обрисовали суть возникшей ситуации. Длительное молчание. Видимо, свою ошибку они поняли, но не знают, как теперь выходить из положения. Дело в том, что для изменения уже принятой статьи необходимо набрать «конституционное большинство», то есть 2/3 от списочной численности Верховного Совета. А это совершенно не реально. Решили воспользоваться хитрым приемом.

На следующий день БНФ заявило, что при рассмотрении статьи 18 Закона Комиссия доложила материалы по ней очень невнятно, депутаты ничего не поняли и, поэтому, проголосовали не правильно. Комиссия, конечно же, понимала необоснованность оценки ее работы, но ради дела возмущаться не стала. Депутаты БНФ долго шумели и, наконец, добились согласия на продолжение обсуждения этой статьи. Полностью восстановить первоначальный смысл статьи не удалось, но она стала существенно лучше.

Интересный сюжет имел место и при обсуждении чернобыльского Закона на Верховном Совете СССР в первой декаде мая 1991 года. Всю оргработу по этому Закону возглавлял там Министр по чрезвычайным ситуациям Догужиев Виталий Хусейнович, помогал ему Возняк Василий Яковлевич. Перед обсуждением каждой спорной статьи все участники «компании» собирались в вестибюле вокруг Виталия Хусейновича. Особенно накалилась обстановка, когда подошла очередь статьи о злополучных «экспертных советах». Догужиев соглашался с белорусской (половинчатой) формулировкой, но отказывался двигаться дальше. В последний перерыв перед рассмотрением этой статьи все собрались вокруг Виталия Хусейновича и основательно «насели» на него. Он долго и мужественно отбивался, но в последний момент, перед самым концом перерыва сдался: «Пусть кто-то из депутатов представит этот вариант Верховному Совету».

Ура! Но где взять нужного депутата, который бы разбирался в этом вопросе? Бросились искать. Повезло, попался Щербак Юрий Николаевич, писатель, депутат от Украины. Документы в руки и … спокойненько на свои места. Довольны, что все идет, как по маслу. И вдруг! Подбегает к нам Юрий Николаевич, говорит, что его куда-то срочно вызвали, на заседании он не будет. Бумаги опять у нас в руках. Но времени уже совсем нет, в зале уже почти все депутаты на месте. Опять поиск. И вдруг, везет же, на глаза попадается Гуренко Станислав Иванович, секретарь ЦК Компартии Украины, много времени проведший в Чернобыле и хорошо знающий проблему. Уговаривать его не пришлось: «Давайте бумаги!»

Выступление Станислава Ивановича было настолько убедительным, слушали его с таким вниманием, что нас это просто умилило. Голосовали почти единогласно. Столь важная для всех чернобыльцев статья была принята. И теперь множество ребят, прошедших через чернобыльские злоключения, лишены «удовольствия» получить от медицинских чиновников клеймо «с радиацией не связано».

Чернобыль - Минск – Москва, 1991 год.