Источники текста 3 страница. Из плана романа видно, что Тургенев собирался изобразить тяжелое положение бедной девушки — лектрисы Елизаветы Михайловны в доме богатой помещицы Гагиной

Из плана романа видно, что Тургенев собирался изобразить тяжелое положение бедной девушки — лектрисы Елизаветы Михайловны в доме богатой помещицы Гагиной. Лектриса, вскоре после своего приезда к Глафире Ивановне, привлекает общее внимание проживающих в усадьбе. Поочередно Елизавета Михайловна становится жертвой то ненависти со стороны приживалки Халабанской, то грубости Дмитрия Петровича, влюбленного в нее, но поверившего наглым наветам Чермака о ее двойной игре, интриганстве. В результате доноса, сделанного Стяжкиными Глафире Ивановне, а также сложных взаимоотношений с Дмитрием Петровичем, Елизавета Михайловна должна покинуть дом Гагиной и уехать в Москву. Там ее отыскивают сначала Дмитрий Петрович, затем Василий Васильевич, также влюбленный в нее. Глафиры Ивановны в это время уже нет в живых, но бывшая лектриса отвергает обоих претендентов на ее руку.

Таково вкратце должно было быть содержание трех частей романа «Два поколенчя», если б текст его целиком соответствовал публикуемому плану. Однако прежде чем устанавливать, насколько план был реализован Тургеневым при создании первой части романа, следует обратиться к предыстории и отдельным этапам работы писателя над этим произведением.

О том, что Тургенев размышлял о сущности разных повествовательных жанров — повести и романа — еще несколько ранее, в 1847 году, косвенно говорит его рецензия на «Повести, сказки и рассказы Казака Луганского». В этой рецензии Тургенев указывал, что В. И. Далю не всегда удаются его «большие повести», в которых следует «связать и распутать узел, представить игру страстей, развить последовательно целый характер» (наст. изд., т. 1, с. 279). Напечатанная в январской книжке «Современника» за 1852 год статья о романе Е. Тур (Е. В. Салиас) «Племянница» также явилась свидетельством тогдашнего пристального внимания и интереса Тургенева к жанру романа. Свои мысли о дальнейшей судьбе русского романа Тургенев отчетливо высказал именно в этой статье. Тургенев полагал, что для объективного изображения русской общественной жизни наиболее пригодны с точки зрения формы, особенностей художественной структуры романы «сандовского» и «диккенсовского» типов, т. е. романы социальные (см. наст. изд., т. 4, с. 477–478). У писателя существовало, однако, сомнение в том, достаточно ли «высказались уже стихии нашей общественной жизни, чтобы можно было требовать четырехтомного размера от романа, взявшегося за их воспроизведение». Тургенев считал, что «успех в последнее время разных отрывков, очерков, кажется, доказывает противное. Мы слышим пока в жизни русской отдельные звуки, на которые поэзия отвечает такими же быстрыми отголосками» (там же).

Несмотря на сомнения в возможности создания в России того времени социального романа, Тургенев именно в начале 1850-х годов переходит в своем творчестве от очерка и рассказа к произведениям крупного жанра — повестям («Дневник лишнего человека», «Постоялый двор», «Два приятеля» — наст. изд., т. 4) и к роману «Два поколения» (1852–1853). «Записки охотника», вышедшие отдельным изданием в августе 1852 г., в это время были для Тургенева уже пройденным этапом, что сознавал не только сам писатель, но и его литературные друзья. Так, Анненков 12 (24) октября 1852 г. писал Тургеневу: «Я решительно жду от вас романа с полной властью над всеми лицами и над событиями и без наслаждения самим собой (т. е. своим авторством), без внезапного появления оригиналов, которых вы уже чересчур любите… И такой роман вы напишете непременно…» (Рус Обозр, 1894, № 10, с. 488, 489). Московские друзья Тургенева также ждали от писателя произведения большого жанра. E. M. Феоктистов, прочитав в «Современнике» рассказы «Касьян с Красивой Мечи» и «Бежин луг» (которые ему очень понравились), тем не менее писал Тургеневу 30 марта (11 апреля) 1851 г. о том, что пора «переменить род», что «ужасно хочется прочесть какую-нибудь большую повесть», вышедшую из-под его пера.

Тургенев не оставался безучастным к пожеланиям друзей, к тем надеждам, которые на него возлагались. Собираясь выехать из Петербурга в Спасскую ссылку, писатель сообщал Луи и Полине Виардо 1 (13) мая 1852 г., что в деревне он будет «работать над своим романом». Однако прошло много времени, прежде чем писатель взялся за этот труд. Начиная работу над романом, Тургенев испытывал большие сомнения на этот раз уже не в «стихиях общественной жизни», а в собственных силах и возможностях. Эта его неуверенность отражена, в частности, в письме к К. С. Аксакову от 16 (28) октября 1852 г. «Простота, спокойство, ясность линий, добросовестность работы < … >, которая дается уверенностью, — всё это еще пока идеалы, которые только мелькают передо мной», — писал Тургенев. И в заключение подчеркивал: «Я оттого, между прочим, не приступаю до сих пор к исполнению моего романа, все стихии которого давно бродят во мне — что не чувствую в себе ни той светлости, ни той силы, без которых не скажешь ни одного прочного слова».

Вплотную Тургенев приступил к написанию первой части романа, по-видимому, не ранее ноября 1852 г. Об этом свидетельствует его письмо к Е. М. Феоктистову от 27 декабря 1852 г. (8 января 1853 г.), в котором сообщалось об окончании третьей главы и намерении «кончить первую часть к марту». 10 (22) января 1853 г. Тургенев сообщал Анненкову: «…велю переписать написанные мною пять глав романа и доставлю их Вам в Петербург — с тем, чтобы Вы их никому не показывали — и возвратили мне их с Вашими замечаниями и советами». О том, что первая часть романа будет «состоять из 12 глав» и что уже написаны «семь», известно из писем Тургенева к С. Т. Аксакову от 22 января (3 февраля) и Анненкову — от 29 января (10 февраля) 1853 г. И, наконец, 24 февраля (8 марта) 1853 г. Тургенев мог сообщить Анненкову: «…я всё это время писал свой роман с большим жаром и кончил 1-ую часть — 12 глав — страниц около 500!..» В том же письме Тургенев писал: «…моя вещь для Вас переписывается, и я жду Ваших замечаний и советов».

Переписывание романа началось в действительности лишь в конце марта, когда из Москвы в Спасское приехал писец, о чем Тургенев написал Анненкову 2 (14) апреля 1853 г. Процесс переписки оказался длительным, и только 25 мая (6 июня) 1853 г. Тургенев сообщил Анненкову, что посылает ему первую часть романа «послезавтра» и «не без волнения» будет ждать «мнения» адресата. Тургенева волновало следующее обстоятельство: «Попал ли я в тон романа — вот что главное. Тут уж частности, отдельные сцены не спасут сочиненья, роман — не растянутая повесть, как думают иные». В том же письме сообщалось, что роман «будет состоять из трех частей» и что М. С. Щепкину (он гостил у Тургенева в Спасском в марте 1853 г.) «особенно понравились главы 9-ая и 10-ая»; по поводу этих глав он дал Тургеневу «полезные советы», которыми тот «воспользовался».

Писателю хотелось также, чтобы первую часть романа прочитали Аксаковы. 5 (17) июня 1853 г., обещая С. Т. Аксакову, что тот получит рукопись после того, как закончит чтение Анненков, Тургенев просил адресата и его сыновей сказать, «что они думают» о романе.

В чтении его нового произведения друзьями и знакомыми Тургенев был особенно заинтересован, вероятно, потому, что о печатании романа он в то время не мог и помышлять. Этому мешало и его положение ссыльного, и те цензурные осложнения, которые Тургенев не без основания предвидел. Вот почему в письме к Анненкову от 30 мая (11 июня) 1853 г. писатель, с одной стороны, давал адресату «полное право прочесть < … > роман», кому тот найдет «полезным (Коршу, например), для отобрания мнений», а с другой стороны, в том же письме содержалась просьба не читать роман «никому, кто бы взглянул < … > с точки зрения журналистики или печатанья».

В течение июня — августа 1853 г. с рукописью первой части романа «Два поколения» ознакомились и прислали Тургеневу свои критические замечания Анненков, С. Т. и К. С. Аксаковы, В. П. Боткин и Н. X. Кетчер; читал ее также Е. Ф. Корш. В целом положительно отозвались о рукописи Анненков в письме от 12 (24) июня 1853 г. (см.: Рус Обозр, 1894, № 10, с. 489–491, где оно ошибочно опубликовано с датой «1 июня») и С. Т. Аксаков, который 4 (16) августа писал Тургеневу: «Первая часть, как приступ к роману, очень интересна и возбуждает много мыслей и ожиданий» (там же, с. 482). В противоположность С. Т. Аксакову, В. П. Боткин в своем письме к Тургеневу от 18 (30) июня 1853 г. сказал о первой части «Двух поколений», что она «читается без увлечения, потому что ни одно из лиц не возбуждает ни большого участия, ни большого любопытства» (Боткин и Т, с. 40), и далее продолжал в том же резко критическом тоне.

По мнению Анненкова и Аксаковых, наиболее удачными явились в первой части романа образы Глафиры Ивановны и Василия Васильевича (см. об этом подробно в комментарии к «Собственной господской конторе» — с. 387). Понравился и Чермак, о котором писал, отнеся его к тем лицам, которые «превосходны», С. Т. Аксаков в письме к Тургеневу от 4 (16) августа 1853 г. (Рус Обозр, 1894, № 10, с. 482). На то, что «очень хорошо задумано и начинает рисоваться лицо Чермака», указал Тургеневу и В. П. Боткин в приведенном выше письме (Боткин и Т, с. 43).

Положительную оценку получило у друзей писателя изображение природы в первой части романа. В частности, Анненков в письме от 12 (24) июня 1853 г. упомянул о «теплых и верных», по его мнению, описаниях природы (Рус Обозр, 1894, № 10, с. 490). А В. П. Боткин 18 (30) июня 1853 г. писал Тургеневу, что «небольшие и всегда грациозные картины природы» изредка прерывают «монотонность» повествования, которое в общем «тянется < … > обстоятельно, добросовестно, трудолюбиво и рутинно…» (Боткин и Т, с. 42, 43).

Несмотря на то что Тургенев, по-видимому, довольно ярко обрисовал в первой части своего романа помещичий быт и ему удались такие бытовые персонажи, как Глафира Ивановна, Василий Васильевич и Чермак, а также на то, что картины природы были нарисованы, видимо, с присущим Тургеневу мастерством, — все-таки роман в целом не получился. Вышло, вероятно, то, чего так боялся Тургенев, когда писал Анненкову 25 мая (6 июня) 1853 г., — что «частности, отдельные сцены — не спасут сочиненья».

Неудача, постигшая Тургенева при создании первой части его романа, объяснялась главным образам тем, что неотчетливыми вышли образы двух центральных персонажей, Дмитрия Петровича и Елизаветы Михайловны — представителей молодого поколения, с которыми связана была собственно романическая сторона произведения. Анненков, например, считал, что образ Дмитрия Петровича не получился у Тургенева достаточно определенным («…молодца Митю вы, кажется, не дописали»), так как в романе отсутствует глава о его воспитании. Не понравилось Анненкову и то, что слишком подробно дана биография Елизаветы Михайловны. Критик находил, что из нее «рано или поздно придется поубавить многое» (Рус Обозр, 1894, № 10, с. 490). В. П. Боткин также находил, что «Дмитр< ий> Петр< ович> < … > темен и неопределенен» и что «такая же неопределенность < … > лежит и на лице Елиз< аветы> Мих< айловны>. Участие и любопытство, возбуждаемые ею, очень слабы» (Боткин и Т, с. 40–41). Почти буквально то же сказал об этих двух героях и С. Т. Аксаков. По его мнению, «Дмитрий Петрович как-то очень темен и несимпатичен» и «оба молодые люди, то есть Елизавета Михайловна и Дмитрий Петрович, особенно последний, не возбуждают участия, и это верный знак, что они очерчены неудачно». Подобно К. С. Аксакову, он был недоволен наличием «любовной чумы» в первой части романа: «Ведь, кажется, в нее все будут влюблены», — писал он Тургеневу о лектрисе 4 (16) августа 1853 г. (Рус Обозр, 1894, № 10, с. 483).

Неясность или неопределенность образов Дмитрия Петровича и Елизаветы Михайловны объяснялась прежде всего тем, что они не были выразителями каких-либо общественных идеалов, передовыми людьми эпохи. Это обстоятельство отметил К. С. Аксаков, писавший Тургеневу в начале августа 1853 г., что «из Дмитрия Петровича могло бы выйти самое замечательное лицо, на котором бы обозначился весь современный общественный вопрос. Общественный интерес — вот что должно быть задачей литературных произведений» (там же, с. 486).

Тургенев, который всегда с большим вниманием относился к замечаниям Анненкова и С. Т. Аксакова, обещал первому в письме от 15 (27) июня, что сократит «главу о лектрисе». «Что же касается до главы о воспитании Мити, — продолжал Тургенев, — то она в моем плане начинает 2-ую часть романа — и до половины уже написана, — но после Вашего письма я убедился, что ее надо поместить в первую часть…». Отвечая С. Т. Аксакову, Тургенев писал ему 30 августа (11 сентября) 1853 г.: «…в мою героиню (которую, впрочем, я всю переделаю) в сущности не влюбляется никто — и менее всех Дмитрий Петрович, который, напротив, ее так же капризно возненавидит…».

Сопоставляя эти высказывания Тургенева о Дмитрии Петровиче с соответствующими местами плана, можно заметить существенную разницу между ними. В публикуемом плане вторая часть романа вовсе не начинается главой о воспитании Мити; она здесь вообще отсутствует. (Фраза «Описание Д. П.», вписанная карандашом, заканчивает в плане главу 9 / 12 первой части романа.) И если в цитированном выше письме к Анненкову Тургенев утверждал, что именно ею начинается в его плане вторая часть, то он, очевидно, имел в виду уже какой-то другой, позднее составленный план.

Из публикуемого плана романа совсем не вытекает также и того, что к Елизавете Михайловне в сущности все остаются равнодушными, а Дмитрий Петрович даже возненавидит ее. Заключительная глава третьей части плана предусматривает приезд в Москву Дмитрия Петровича и Василия Васильевича с целью сделать предложение Елизавете Михайловне.

Огорченный отрицательными отзывами В. П. Боткина, а также Н. X. Кетчера, Тургенев в письме к Анненкову от 9 (21) июля 1853 г. признавался: «…время самообольщения заменилось для меня временем сильного сомнения в самом себе — и мне теперь долго нельзя будет взяться за перо. Нужно все-таки некоторого роду опьянение, чтобы работать, а когда его нет — ничего не клеится». Анненков, защищая роман от критики Боткина и Кетчера, писал Тургеневу 14 (26) августа 1853 г.: «…хотя бы вам пришлось переделать всю первую часть, переделайте ее, но дальнейшего развития интриги и замысла ни под каким видом не оставляйте. В них слышится живое трепетание жизни < … > верьте мне. Сделайте их цензурнее, и пустите в публичный оборот» (Рус Обозр, 1894, № 10, с. 497).

Неожиданная поддержка была получена и от Некрасова, который 26 сентября ст. ст. 1853 г. писал Тургеневу: «В проезд мой через Москву слышал я от В. Ботк< ина> и Н. Кетч< ера> ругательства твоему роману… меня удивил выбор судей с твоей стороны: как Б< откин>, так и К< етчер> очень мало понимают в этом деле. Если ты рассчитывал, что они дадут прочесть твой роман кому-нибудь имеющему поболее вкусу, то очень ошибся: никто, кроме них, его не читал, и решение над ним в Москве состоялось по приговору этих двух лиц < … > Это, конечно, неважность для тебя, но еще вопрос, правы ли эти господа, и я прошу тебя не как журналист, а как твой приятель — пришли мне этот роман для прочтения. Я не хочу этим сказать, что у меня больше вкусу, но мне любопытно прочесть этот роман, и, если хочешь, я потом напишу тебе о нем свое правдивое мнение. Само собой разумеется, что я не имею тут никаких журнальных соображений» (Некрасов, т. X, с. 194–195).

Просьбу Некрасова Тургенев в то время исполнить не смог. 16 (28) октября 1853 г. он писал И. И. Панаеву и Некрасову: «Я сам потом досадовал на себя, зачем я не распорядился так, чтобы первую часть моего романа вам сообщили; теперь же это невозможно — рукопись только что вернулась ко мне, и я намерен приняться за переделку…». Действительно, рукопись романа Тургенев только что получил обратно от Н. X. Кетчера. В письме к Анненкову от 15 (27) октября 1853 г. он сообщал об этом и добавлял: «Кетчер ее всю испестрил заметками — спасибо ему за это — примем к сведению». Прошло около месяца, но Тургенев, по-видимому, не приступал еще к переработке романа. 14 (26) ноября 1853 г. он писал С. Т. Аксакову: «Я в Орел повезу < … > свой роман, который я во многом переделаю. Я немного охладел к нему — однако чувствую, что надо его кончить и развить те характеры и мысли, которые только еще обозначены в первой части». А о том, что побывавший проездом в Спасском И. С. Аксаков «поощрил» Тургенева продолжать работу над романом, писатель уведомлял Анненкова несколькими днями позже, 20 ноября (2 декабря) 1853 г. Охлаждение Тургенева к роману «Два поколения» оказалось, однако, весьма продолжительным. Лишь в 1855 году он вновь решил обратиться к «Двум поколениям». 2 (14) июня 1855 г. Тургенев сообщал С. Т. Аксакову, что хочет приняться за свой роман и «переделать его с основанья». Но в те же дни он начал новую «большую повесть», т. е. «Рудина», и 20 августа (1 сентября) 1855 г. извещал А. В. Дружинина: «Я свой роман пока оставляю под спудом — в нем мне многое не нравится — надо всё это переделать».

Некрасов, к этому времени, по-видимому, уже ознакомившийся с рукописью произведения, желал напечатать «Два поколения» в «Современнике». 12 (24) августа 1855 г. он спрашивал Тургенева: «…а роман-то твой? Ты, кажется, о нем не думаешь, а я решительно утверждаю, что первые его четыре главы превосходны и носят на себе характер той благородной деятельности, от которой, к прискорбию, так далеко отошла русская литература» (Некрасов, т. X, с. 232). Не подлежит сомнению, что Некрасов имеет здесь в виду принадлежность романа «Два поколения» к «натуральной школе», т. е. к гоголевскому направлению.

И позднее редакторы «Современника» не оставляли надежд на появление первого романа Тургенева в их журнале. Об этом убедительно свидетельствует письмо Чернышевского к Тургеневу от 7 (19) января 1857 г. Сообщая о тяжелом положении журнала из-за того, что Григорович, Островский и Л. Н. Толстой не выполнили своих обещаний, Чернышевский «умолял» Тургенева прислать роман «Два поколения» и тем «спасти» журнал «от крайнего затруднения» (Чернышевский, т. XIV, с. 331). Однако ни в «Современнике», ни в «Отечественных записках» (из писем Тургенева к А. А. Краевскому, относящихся к 1855 году, известно, что писатель предлагал «Два поколения» в этот журнал) роман этот так и не появился. Он не был завершен Тургеневым — вследствие не только критических замечаний его друзей, но и собственной неудовлетворенности. Есть основания предполагать, что Тургенев впоследствии уничтожил рукопись романа. Об этом имеются его собственные, хотя и противоречивые, свидетельства. Так, 17 февраля (1 марта) 1857 г. писатель сообщал В. П. Боткину: «Третьего дня я не сжег (потому что боялся впасть в подражание Гоголю), но изорвал и бросил в watercloset все мои начинания, планы и т. д….». «Сожженным» назван роман «Два поколения» и в письме к П. П. Васильеву от 14 (26) июля 1870 г. Впрочем, по-видимому, рукопись «Двух поколений» если и была сожжена Тургеневым, то во всяком случае не полностью. Об этом свидетельствует не только отрывок «Собственная господская контора», опубликованный Тургеневым в 1859 г., но и один из современников писателя — И. Павловский. Со слов самого автора он рассказывает в своих воспоминаниях о том, что описание сада из уничтоженного романа (см. главу 3 части 1 плана) Тургенев впоследствии включил в «Новь» (Pavlovsky l. Souvenirs sur Tourgu& #233; neff. Paris, 1887, p. 171).

Как бы то ни было, в пору создания первого романа Тургенев понимал, что ему не удалось написать проблемное произведение, отвечающее на вопросы современности; его роман оказался посвященным лишь изображению быта и любовно-психологических переживаний. Возможно, писатель сознавал, что даже название, данное роману, никак не оправдано, ибо проблема двух поколений по существу отсутствует: ни Дмитрий Петрович, ни Елизавета Михайловна никакой общественной проблемы в себе не воплощают. Высказано также предположение, что в «Двух поколениях» не оказалась преодоленной «старая манера», типичная для «Записок охотника». Не было ни развития характеров, ни развития действия, т. е. не осуществился переход Тургенева к «новой манере», к чему он так стремился после выхода в свет своей первой книги (см.: Габель М. О. Роман И. С. Тургенева «Два поколения». — В кн.: Второй межвузовский тургеневский сборник. Уч. зап. Курского гос. пед. ин-та, т. 51. Орел, 1968, с. 87 — 101). Наконец, Тургенев мог предполагать, что роман «Два поколения» будет трудно провести через цензуру. Но если его первая попытка создать произведение большого жанра — роман — не привела к положительным результатам, всё же она сыграла определенную роль в становлении художественного метода Тургенева-романиста, явившись, наряду с работой над повестями, ступенью на пути к созданию «Рудина» и последующих романов.

M-r Dessert, 60 лет (Ф.)… — В 1869 г. имя этого персонажа, упомянутого также в плане комедии «Компаньонка» (см. наст. изд., т. 2, с. 524), было перенесено в повесть «Странная история» (см. рассказ г-на X о «старичке французе» Дессере, его «бывшем гувернере»). В перечне действующих лиц неосуществленного рассказа «Учителя и гувернеры», относящегося, видимо, к 1881 г., также упомянут «Дессёр старик».

Метр-Жан — он же и Свергибус… — См. наст. изд., т. 2, с. 697.

< Воспоминания о Н.В. Станкевиче>

Впервые опубликовано Л. Н. Майковым по беловому автографу, извлеченному из бумаг П. В. Анненкова: ВЕ, 1899, № 1, c. 10–16. Перепечатано: Рус Пропилеи, т. III. M., 1916, с. 133–138. Вошло в издание: Т, Сочинения, т. XII, с. 242–248.

Печатается по тому же беловому автографу — ИРЛИ, ф. 93 (собрание П. Я. Дашкова), оп. 3, № 1262.

Написано, по-видимому, в Спасском летом 1856 г., между 7 (19) мая и 11 (23) июля. На это указывает, с одной стороны, упоминание о романе «Рудин», опубликованном в январской и февральской книжках «Современника» 1856 г., а с другой — то, что в воспоминаниях отмечаются черты сходства между Станкевичем и Л. Н. Толстым; с последним Тургенев, после недолгого знакомства в Петербурге в ноябре-декабре 1855 г., сблизился именно в эти летние месяцы 1856 г. Более точные данные отсутствуют.

Воспоминания о Станкевиче были написаны Тургеневым, вероятно, по просьбе П. В. Анненкова как подсобный материал для его статьи «Н. В. Станкевич. Биографический очерк» (Рус Вести, 1857, № 2, кн. 1, с. 441–490, кн. 2, с. 695–738; № 4, кн. 1, с. 357–398); в том же году вышло отдельное издание, с добавлением писем Станкевича: «Николай Владимирович Станкевич. Переписка его и биография, написанная П. В. Анненковым», М., 1857.

Анненков, не знавший лично Станкевича, при составлении его биографии пользовался его перепиской и рассказами его друзей. Но ему не хватало, по-видимому, живых бытовых деталей, характеризующих Станкевича и его окружение, впечатлений от его внешности, манеры держаться, говорить и т. д. Всё это мог дать ему Тургенев, близко общавшийся со Станкевичем в последние месяцы его жизни; потому-то написанные им воспоминания носят такой личный, интимный характер. Анненков заимствовал из написанного Тургеневым ряд отдельных черточек и крупных или мелких фрагментов, выделяя их — не всегда, однако — кавычками и авторскими ремарками, без упоминания имени Тургенева. Так, описание внешности Станкевича, взятое из записки Тургенева дословно, дано в кавычках с авторскими вводными словами: «Одному из его знакомых мы обязаны следующим описанием наружности Станкевича» (Станкевич, Переписка, с. 233); эпизод у развалины по дороге из Альбано в Рим дан в такой форме: «…одному из товарищей его вздумалось закричать громким голосом: Divus Caius Julius Caesar» (там же, с. 166); описание остроумнейшей беседы Е. П. Фроловой с гостем-французом введено со словами: «Один из молодых русских, так радушно принятых ею в Берлине, рассказывал нам сцену, которой был очевидцем» (там же, с. 210–211); рассказ о том, как Станкевич читал стихи Пушкина, подымаясь по лестнице, поясняется замечанием: «Приятель, сопровождавший его, следовал за ним и видел…» (там же, с. 228). Характеристики отношений между Фроловой и Беттиной Арним, Фарнгагеном и Беттиной (там же, с. 210), упоминание об отрицательном отношении Станкевича к Жорж Санд (с. 226) даны без ссылки на источник, но эти данные явно заимствованы Анненковым из воспоминаний Тургенева.

Тургенев очень интересовался работой Анненкова над биографией и перепиской Станкевича и не раз спрашивал о ходе работы в письмах к Анненкову: «А что биография Станкевича — когда выйдет?» (3 (15) января 1857 г.); «Да, кстати, что же издание писем Станкевича? Подвигается?» (4 (16) марта 1857 г.); «я с истинным нетерпением ожидаю статьи о Станкевиче» (9 (21) марта 1857 г.). По прочтении первых двух статей о Станкевиче в «Русском вестнике» Тургенев, воздавая «хвалу» Анненкову, писал ему 3 (15) апреля 1857 г.: «Вы воскресили мне его < Станкевича> светлое лицо, Вы перенесли меня во времена моей молодости, весь смысл ею жизни угадан, верно, тонко передан — спасибо! Но зачем Вы иногда так мудрено пишете? < … > Еще раз искреннее и горячее спасибо. Да издайте, ради бога, скорее эти письма. Я уже их обещал < Л. Н.> Толстому, который будет упиваться ими, за это я ручаюсь».

Еще до публикации статей Анненкова Тургенев, прочитав в 9-й книжке «Современника» шестую статью «Очерков Гоголевского периода русской литературы» Чернышевского, где речь шла о кружках 30-х годов, о Станкевиче, Белинском и «друзьях г. Огарева» (т. е. о Герцене), в ряде писем к друзьям выразил свое удовлетворение — очевидно тем, что в статье отдавалось должное историческому значению Белинского, Станкевича и их сверстников. «Статья Чернышевского меня искренно порадовала», — писал он Панаеву 29 октября (10 ноября) 1856 г., делая при этом оговорку о том, что Чернышевский «несколько нецеремонно обходится с живыми людьми, рассматривая их частную жизнь с исторической точки зрения…». «Сознаюсь, — продолжает он, — что при выбранном им предмете трудно было совершенно избегнуть это неудобство, но все-таки считаю своею обязанностью это заметить. А статья прекрасна, и иные страницы меня истинно тронули». Так же писал Тургенев братьям Колбасиным («От статьи Чер< нышевско> го я пришел в умиление — пожмите ему от меня за нее руку» — 19 (31) октября 1856 г.), Боткину (25 октября (6 ноября) 1856 г.), Дружинину (30 октября (11 ноября) 1856 г.), Л. Н. Толстому (16 (28) ноября 1856 г.), резко разойдясь во мнении с Анненковым и Боткиным (см.: Т и круг Совр, с. 284). В статье Чернышевского он видел подтверждение того, что в художественной форме было им высказано устами Лежнева в «Рудине».

Образ Станкевича находил себе неоднократно — и до и после написания статьи о нем для Анненкова — отражения в творчестве Тургенева. В рассказе «Андрей Колосов», по мнению некоторых исследователей, Тургенев, отмечая высокий авторитет своего героя среди товарищей, в какой-то степени воспроизводил черты, характерные для Станкевича в годы. его студенчества (Гершензон М. О. Образы прошлого. М., 1912, с. 162–163; Бродский Н. Л. Поэты кружка Станкевича. СПб., 1913, с. 60; Машинский С. Станкевич и его кружок. — В его кн.: Слово и время. Статьи. М., 1975, с. 47–52). Однако позднейшие исследования не подтверждают этого мнения, — см. наст. изд., т. 4, с. 555, примечания к «Андрею Колосову». В статье «Два слова о Грановском» (1855) с глубоким уважением упомянуто имя Станкевича (см. наст. том, с. 327). Образ Станкевича и атмосфера его кружка запечатлены в «Рудине» в образах Покорского и его друзей (см. наст. том, с. 255–258). Позднее, в повести «Призраки» (1863), Тургенев воспроизвел эпизод, рассказанный в воспоминаниях о Станкевиче, — воззвание, обращенное к Юлию Цезарю среди развалин. Сюжет повести «Несчастная» (1868) возник из рассказа Станкевича, в его письме к Я. М. Неверову от 15 (27) сентября 1833 г., о трагически погибшей девушке Эмилии, приемной дочери московского музыканта Ф. Гебеля (см.: Станкевич, Переписка, с. 245–247). Четыре строки из посвященного ей стихотворения Станкевича «На смерть Эмилии» цитируются в тексте последней, XXVIII главы повести.

Первая публикация воспоминаний о Станкевиче в «Вестнике Европы» 1899 г. вызвала несколько рецензий в газетах: Рус Вед, 1899, № 13, 13 (25) января, с. 2 (Новости литературы и журналистики); Новое время, 1899, № 8208, 3 (15) января, с. 3 (Среди газет и журналов) и др.

Меня познакомил с Станкевичем — в 1838-м году, в конце. — Тургенев допускает неточность. Первое знакомство его со Станкевичем состоялось в 1833 г. в Московском университете (см.: Станкевич, Переписка, с. 64). В период жизни Тургенева в Петербурге (1834–1838) и в первые месяцы его пребывания в Германии (летом 1838 г.) они не встречались (если не считать мимолетную встречу в Эмсе, в середине июня) и увиделись в Берлине, по возвращении туда Станкевича из путешествия по Германии, 23 сентября (5 октября) 1838 г. Зиму 1838–1839 г., а также летом — в июне 1839 г. Тургенев и Станкевич изредка встречались в Берлине (см. письмо Тургенева к Т. Н. Грановскому от 8 (20) июня 1839 г. из Берлина). Осенью 1839 г. Тургенев вернулся в Россию, а в конце февраля 1840 г. приехал в Рим, где вновь увиделся со Станкевичем — и на этот раз ближе сошелся с ним. Первые страницы воспоминаний Тургенева относятся к берлинским их встречам 1838–1839 гг.

…не «виршеплет» ли это Станкевич… — Этот вопрос Тургенева вызван был тем, что в 1829–1836 гг. Станкевич опубликовал в журналах и альманахах несколько лирических стихотворений (см.: Станкевич Н. В. Стихотворения. — Трагедия. — Проза. М., 1890).