Атака на заре

сообщением; они не могли поверить в то, что армия в такую погоду может напасть на них. Один Кайова порывался ехать дальше, но его товарищ хотел остаться, поскольку той ночью у Шайенов были танцы. Итак, Кайовы остались потанцевать, в то время как люди Кастера подбирались все ближе и ближе, а Двойной Волк, окоченевший от холода, лег вздремнуть.

Элизабет в “Следуя за трубой” сделала все что могла, чтобы передать ту холодную ночь: “Возбуждение согревало пылких солдат, и когда оркестр поднес свои холодные губы к еще более холодному металлу и грянул “Гарри Оуэн”, солдатские сердца воспылали энтузиазмом и предвкушением ожидающей их славы”. Очень немногие участвовавшие в боях солдаты циничного двадцатого века могли бы описать свои чувства подобно Элизабет. Впрочем, вполне правдоподобно, что когда оркестр заиграл любимую песню Кастера, проходившую темой по всей его жизни, окоченевшие солдаты яростно и, может быть, даже с энтузиазмом бросились к селению, стреляя в высокие белые палатки Шайенов так быстро, как только могли. Элизабет дома, в безопасности, представила себе эту сцену или же повторила рассказанное ей; но лейтенант Фрэнсис Гибсон был там и также отметил этот патриотический пыл: “Наконец, воодушевляющие мотивы этой бесшабашной мелодии вырвались наружу, наполнив воздух раннего утра веселой музыкой... они увлекли эти хлынувшие со всех сторон кавалькады, массу жаждущей славы кавалерии Дядюшки Сэма...”.

Эта бешеная атака дала Кастеру новое имя. С того дня его называли - помимо прочих имен – Аучесс (Ouchess), Крадущейся Пантерой.

На Территории Дакота пятью годами позже Арикары окрестили его Сыном Утренней Звезды или Дитем Звезд. По крайней мере, именно так он мог получить данное имя. Или же, быть может, скаут Кроу по имени Белый Человек Гонит Его, известный также как Сын Утренней Звезды, даровал это - свое собственное имя - Кастеру. Назвали ли его так сперва Ри или Кроу, Сын Утренней Звезды должен считаться дитем Дакоты; но, очевидно, вернее будет сказать, что символически он был рожден на заре в Оклахоме под ярким мягким светом Венеры[157]. Неважно, как он приобрел его - ему нравилось, когда его называли Сыном Утренней Звезды. Без сомнений Кастер любил это имя больше чем те несколько прозвищ, которыми его прозывали солдаты: Крепкий Зад, Железная Задница, Локоны.

Во время этой атаки пуля пробила сердце внука Александра Гамильтона[158]- капитана Льюиса Гамильтона. Вероятно, она была выпущена из ружья воина по имени Человек С Причудами (Cranky Man). Большинство свидетельств говорит о том, что Гамильтон скакал один впереди своей роты. В “Моей жизни” Кастер намекает, что они с капитаном скакали бок о бок, хотя и написал матери Гамильтона, что они как раз разделились. Согласно офицеру, видевшему что произошло, Гамильтон конвульсивно дернулся, “застыл в стременах, и таким образом труп пронесся еще несколько ярдов, прежде чем упал с лошади...”. Ему было двадцать четыре года - самый молодой капитан регулярной армии. Говорят, он был честолюбив, энергичен, одарен и популярен.

На его шинели, позже подаренной Историческому обществу Оклахомы братом убитого, след от одной пули, и не спереди, а позади - под правой лопаткой. Этот странный факт стал поводом для предположений, что некий кавалерист намеревался застрелить Кастера, но случайно попал в Гамильтона. Хотя это и возможно, нет доказательств, подкрепляющих эту версию. Правильное объяснение может заключаться в том, что Гамильтон скакал в шинели нараспашку, пуля прошла через его тело и, выйдя, пробила шинель позади. Убивший его воин был пешим - деталь, отмеченная Джорджем Бентом, которому Красная Голень и Магическая Лосиная Трубка рассказали, что Человек С Причудами выскочил из своей палатки и застрелил офицера, позже идентифицированного как Гамильтон. Отсюда следует, что пуля должна была ударить снизу вверх. Это обстоятельно подтверждено в рапорте военного врача Генри Липпинкотта: “Пуля вошла на пять дюймов ниже левого соска и вышла у нижнего угла правой лопатки”.

Гамильтон развлекался, делая зарисовки, и явно преуспел в этом: Историческое общество Оклахомы владеет сделанным пером рисунком, на котором изображен какой-то политик или государственный деятель в цилиндре. Этот рисунок напоминает безжалостные карикатуры Домье[159]. Капитан любил зарисовывать образы своих товарищей по Седьмой, но после того, как все вдоволь посмеялись над ними, он разрывал их на клочки: “таким образом устраняя боль от насмешки”, говорит Элизабет, “которую могло бы вызвать постоянное лицезрение карикатуры”. С трудом можно представить себе подобную изысканность в наши дни.

Во время экспедиции Хэнкока Гамильтон свел знакомство с журналистом Теодором Дэвисом, а впоследствии, когда Дэвис вернулся на восток, они переписывались. Из лагеря вблизи Форта Додж за месяц до смерти Гамильтон писал, что готовится большая зимняя кампания. Затем он высказал нелестное замечание в адрес генерала Салли, но попросил Дэвиса не публиковать его, опасаясь задеть генеральские чувства. Кроме Гамильтон прокомментировал симпатию к индейцам, выражаемую правительственными Уполномочен-ными по мирным договорам и некоторыми газетами: “Я лишь хотел бы, чтобы доброту ‘Благородного Красного’ смогли познать на себе некоторые наиболее рьяные их почитатели, как мужчины, так и женщины, а не несчастные поселенцы с Сэйлайн и Соломона. Одна из женщин, доставленных в Форт Харкер, была изнасилована двадцатью тремя негодяями... Комсток стал одной из первых жертв этих дикарей. Он и скаут по имени Гровер посетили лагерь Черного Котла - вождя Шайенов, которого считали дружественным, а когда они покидали его, их нагнали и пристрелили. Гровер прикинулся мертвым и спасся...”.

них знал, что просчет может означать смерть. Они выстрелили одновременно. Шайен - возможно Вождь Сорока - вскинул вверх руки и вышел из боя. Годами позже Сорока вспоминал дуэль с крупным офицером на коричневой лошади, что точно описывает Барница.

Сам капитан получил пулю в живот с такого близкого расстояния, что пламя индейского ружья опалило ему шинель. Много лет спустя Барниц писал, что из-за того, что он наклонился вперед, ружейная пуля ударила в ребро и скользнула вниз, разбив следующее ребро, вырвав кусок из ребра под ним, отрикошетила от него и, пройдя тело насквозь, вышла через мышцу возле позвоночника. Барниц проскакал еще двести ярдов, спешился и лег, зажав в руке поводья своей лошади. Через какое-то время его обнаружили, положили на бизонью накидку и отнесли в полевой госпиталь, где двое врачей - оба страдающие снежной слепотой - решили, что он ранен смертельно. Капитан поверил им и продиктовал послание Дженни: “Передайте миссис Б., что я не так печалюсь о своей ране как о том, что покидаю ее…”.

К всеобщему изумлению он полностью оправился. К Сочельнику Барниц написал Дженни из Кэмп-Саплай, что образование ткани размером с кулак вылезло спереди наружу и напоминало колбасные шарики, которые можно найти в мясных лавках. Доктор Стернберг удалил это “недавно изобретенным любопытным инструментом”.

Случай Барница восхитил доктора Стернберга, который описал его в “Surgeon General’s Circular” № 3 за 1871 год: “Я начал операцию при помощи раздавливающего жома[160]…”. Доктор Стернберг настолько заинтересовался таким ранением, что подарил это образование ткани, известное как “omentum”[161], вашингтонскому Музею военной медицины, где его выставили на публичное обозрение в сосуде с формальдегидом.

Стернберг и его ассистент доктор Липпинкотт были более или менее правы в том, что ранение смертельно. Барниц прожил долго и умер в 1912 году в возрасте семидесяти семи лет, но вскрытие показало, что причиной смерти стала опухоль, образовавшаяся вокруг раны 1868 года. Вскрытие также обнаружило клочок его армейской шинели, который он со времен Уашиты носил в своем теле.

Круглая пуля большого калибра, подстрелившая Барница, вылетела из заряжаемого с дула ружья Ланкастера - возможно одного из множества ружей, выданных Шайенам правительством на мирном совете у ручья Медисин-Лодж. Барниц сам присутствовал на Медисин-Лодж и был изумлен: “Индейцы подписали договор. Розданы подарки - среди прочего 65 новых револьверов! - и сотни новых разделочных ножей! ”.

Восемью годами позже, когда на берегах Йеллоустона майор Рино писал свой рапорт о деле Кастера, он завершил его такими строками: “Душераздирающее зрелище мертвых тел, увенчивающих высоту, на которой пал Кастер, которое моя память живо сохранит до самой смерти, слишком свежо для меня, чтобы не спросить любезный народ этой страны - неужели политика, сталкивающая в бою противоборствующие стороны вооруженные, снаряженные и одетые одним и тем же правительством, не должна быть упразднена”.

Веком позже очевидно, что на этот вопрос майора Рино так и не нашлось ответа.

Как и Барниц, раздражительный Бентин чуть не лишился жизни во время той яростной атаки. Молодой Шайен, очевидно четырнадцати лет от роду, выскочил из палатки вождя, вспрыгнул на лошадь и попытался сбежать. Бентин поскакал за ним, сигналя настолько ясно, насколько можно было в данной ситуации, что если индеец сдастся, то его не тронут. В ответ мальчик развернул лошадь и выстрелил - пуля просвистела у Бентина возле уха. Молодой Шайен стрелял еще дважды. Второй или третий выстрел свалил лошадь Бентина, и капитан кувырнулся в снег. Шайен снова ринулся в атаку. С Бентина было довольно. Он убил индейца.

Этого агрессивного юношу обычно опознавали как сына Черного Котла, но в действительности он приходился вождю племянником. Его звали Голубая Лошадь, и выглядел он младше своего возраста. Согласно Джорджу Бенту, который был женат на племяннице Черного Котла и поэтому должен был знать, о чем говорит, Голубой Лошади было около двадцати одного года, когда он совершил ошибку, напав на решительного бывалого солдата.

Довольно значительной потерей с точки зрения генерала был его любимый стагхаунд Блучер. Глупый Блучер. Приведенный в замешательство столь сильным возбуждением, будучи не в состоянии отличить друзей от врагов, Блучер решил присоединиться к индейцам и получил меж ребер стрелой. Месяцами позже, говорит Кастер, “Я обнаружил его останки на земле возле того места, куда тем полным событий утром положили шинели”.

Бой в селении продолжался всего несколько минут, но еще несколько часов понадобилось, чтобы прикончить отдельных воинов, укрывшихся в лощинах и в подлеске. В рапорте Кастера говорится о 103 убитых воинах. На самом деле, всего лишь 11 индейцев можно посчитать воинами: вождь Черный Котел, вождь Маленькая Скала, Человек С Причудами, Голубая Лошадь, Медвежий Язык, Красные Зубы, Слепой Медведь, Маленькое Сердце, Красная Птица, Высокий Медведь, Белый Медведь. Остальные 92 были скво, дети и старики. В рассказе неустановленного очевидца, опубликованном в нью-йоркской “Tribune”, опустошенный лагерь сравнивался с небольшой скотобойней, усеянной телами убитых животных и индейцев, покрытых грязью, лежащих одно на другом в ямах и канавах. Звучит так, как если бы селение Черного Котла лежало на пути Чингисхана.

Когда немного поутихло, Кастер отрядил команды согнать всех вырвавшихся на свободу лошадей. Сержант Райан был назначен в одну из этих групп. В 1909 году в своих мемуарах он рассказывает, что чуть не погиб, возвращаясь из этой поездки. Когда Райан огибал холм, он наскочил на спешенного воина. Они оказались так близко друг от друга, что первым порывом Райана было перепрыгнуть через индейца на лошади - так он и поступил, ухитрившись при этом застрелить индейца. Но теперь лошадь Райана, в тело которой глубоко вонзились шпоры, трудно было сдержать, и она промчалась еще какое-то расстояние, прежде чем ее удалось усмирить. “Мне очень хотелось оскальпировать того индейца”, - говорил Райан, и, в конце концов, восстановив контроль над животным, он повернул назад. Враг был все еще жив. Сержант всадил в него две пули. Тут возникла другая завернутая в одеяло личность, которая на поверку оказалась не Шайенским воином, а рядовым Иганом из собственной роты Райана и из его родного штата Массачусетс:

Я попросил Игана придержать мою лошадь, спешился, перевернул индейца лицом вниз, поставил свою левую ногу ему на шею и снял с него скальп. Я показал его Игану сказав: “Джон, это первый скальп эскадрона ‘М’”. Я подобрал оружие индейца, которое было заряжавшимся с дула тяжелым бизоньим ружьем, сделанным в Ланкастере, Пенсильвания - того типа, что выпускают для индейцев с целью охоты. Я также взял револьвер Ремингтона 44-калибра и нож в ножнах, но не побеспокоился об имеющихся у индейца безделушках. Я полагаю, что некоторые из этих предметов сейчас все еще находятся в моей домашней коллекции в моем доме.

Подвесив скальп к сабельному крюку на моем поясном ремне, я отправился на поиски нашей команды и по дороге заметил, что пола моей шинели испачкана кровью. Поэтому я выбросил скальп и по прибытии в роту доложил о случившемся ротному командиру, лейтенанту Оуэну Хэйлу. Он спросил, что я сделал со скальпом, и я рассказал ему. Лейтенант улыбнулся и заметил, что мне следовало бы сохранить его, как свидетельство о проявленной доблести. Я обратил внимание лейтенанта Хэйла на состояние моей 14-ти долларовой шинели, а он спросил, что я тогда ощущал. Я ответил, что чувствовал себя вроде того ирландца из одного нью-йоркских полков, входивших в мою бригаду, известную как Ирландская бригада Мигера. Брат этого человека был убит перед Питерсбергом 16 июня 1864 года, и он чувствовал себя из-за этого настолько скверно, что на следующий день засел за бревном и убил 10 конфедератов. Ротный капитан спросил его, что тот испытывает по этому поводу. Ирландец ответил, что не знает, помогло ли это хоть чем-то бедному Тому, но чувствует, что у него полегчало на сердце. Это было тем, что испытывал я сам.

Кайова по имени Хагоун (Hagone) или Серебряный Рог нарисовал битву на Уашите на полоске муслина, который теперь висит в Юго-Западном музее в Хайлэнд-Парке, Калифорния. Овальная группа индейцев занимает центр рисунка Серебряного Рога. Муслин весь испещрен летящими стрелами U-образными следами лошадей, раскрашенными типи и жезлами для ку. Американские войска синхронно спускаются из правого верхнего угла подобно фаланге девичьего кордебалета, все солдаты направляют ружья в одну и ту же сторону. На них надеты голубые штаны и бледно-зеленые рубашки и у всех золотистые волосы - что, вероятно, относится не к генералу Кастеру, а просто к тому факту, что невозможно белых людей отличить одного от другого.

Это была единственная значительная победа Кастера на равнинах. Она привела в ярость и лишила мужества не только Южных Шайенов, но и несколько других племен.

Как только поле боя было очищено от противника, он подсчитал трофеи: 573 бизоньих накидки, 241 седло, 47 ружей, 35 револьверов, 90 форм для отливки пуль, 75 копий, 12 щитов, 35 колчанов, многочисленные топоры, уздечки, арканы, 300 фунтов табака и так далее. В списке значились несколько мешков муки с клеймом Министерства внутренних дел - свидетельство того, что эти индейцы присутствовали у Медисин-Лодж. Кастер выбрал себе в качестве сувенира необычайно высокое белое типи, а затем приказал лейтенанту Годфри сжечь остальные палатки и все прочее имущество: накидки, седла, колчаны, луки, щиты, съестные припасы, украшенные скальпами леггины - все, что можно было обратить в пепел.

Годфри счел, что это пустая трата времени, но подчинился. “Я начал разрушение с верхнего конца селения, срывая типи и складывая по несколько рядком на шесты, поднес к ним огонь...”.

Клубы тяжело пахнущего черного дыма поплыли через реку.

“Один человек принес мне то, что, как я выяснил, было свадебным платьем, ‘платьем из одного куска’, все разукрашенное бисерной вышивкой и лосиными зубами на антилопьей коже, такой мягкой, как тончайшее сукно. Я отправился показать платье генералу и попросить у него разрешения сохранить его, но раз уж я устроил такой большой пожар, я подумал: “А стоит ли, ‘приказ есть приказ’ ”, и бросил его в огонь. Я никогда не переставал сожалеть о том уничтожении”.

Кастер сосредоточился на табуне индейских пони и мулов. Офицерам и скаутам позволили взять любых каких они пожелают, после чего пятидесяти трем пленным женщинам и детям приказали через переводчика Ромеро – неизбежно ставшим известным как Ромео - выбрать оседланных лошадей, так что им не пришлось идти пешком шестьдесят или семьдесят миль до базового лагеря. Затем Кастер приказал лейтенанту Годфри с четырьмя ротами перебить оставшихся животных, так как он не хотел, чтобы Шайены получили их обратно, а гнать такой табун было бы затруднительно или просто невозможно. Палачи Годфри поначалу попытались перерезать всем им горло, но неожиданно это оказалось трудной задачей, так как лошади не выносили запаха белых людей и всякий раз при приближении солдата отчаянно отбрыкивались. Через какое-то время, говорит Годфри, его люди совершенно выбились из сил, так что он послал за подмогой, и животных просто перестреляли. Даже с подкреплением это заняло какое-то время, потому что там было около восьми сотен лошадей и мулов, и когда работа была завершена, заснеженное оклахомское поле расцвело темными цветами.

Крук повторил эту процедуру после захвата селения, возглавляемого Старым Медведем и Псом, но по какой-то причине его люди испытали меньше затруднений, сдерживая индейских лошадок и смогли перебить их ножами и топорами. Бурк, после разъяснения необходимости этого акта, пишет весьма скорбно: “Мучительно было слышать, как печально трубят (я не могу подобрать другое слово, чтобы выразить то, что имею в виду) умирающие создания, когда дуновение жизни вырывалось из перерезанного дыхательного горла. Индейцы на холмах узнали этот плач и были осведомлены, что мы творим...”.

МакКензи проделал то же самое с табуном лошадей Команчей, Кайовов и Шайенов в сентябре 1874 года. Ведомый скаутами Тонкавов, он застал индейцев врасплох у истоков Красной реки, выгнал их из лагеря, поджег их дома и усеял несколько акров земли трупами четырнадцати сотен лошадей. Эта стратегия была безжалостной и эффективной. Не оставлять ничего живого.

Свидетельства о смерти вождя Черного Котла сходятся не во всем, но почти во всем. Явствует, что он вскочил на лошадь и помчался через реку, но далеко не ускакал. Его застрелили в спину. Жена вождя - ее имя неуклюже переводят как Поздняя Магическая Женщина (Medicine Woman Later) - была застрелена подле него.

Многие годы спустя пожилая женщина, которую звали Двигающаяся Позади (Moving Behind), рассказала о бое и о том, как нашли Черного Котла. Вождь и его жена лежали под водой, сказала она. Четверо мужчин - Катящийся Вниз, Покрытый Струпьями, Боится Бобров, Клоун - вытащили их тела на берег. Клоун расстелил одеяло. Черного Котла и его жену положили на него. К тому времени стемнело, так что Движущаяся Позади и остальные ушли. Их группа ехала в западном направлении, проезжая тела мужчин, женщин и детей. Они остановились, чтобы посмотреть на тела и запомнить их имена, а затем двинулись вверх по Уашите и ехали пока не достигли лагеря человека по имени Кривое Запястье. “Там находились некоторые из моих родственников, и они сказали, что рады мне...”.

В другом индейском свидетельстве утверждается, что Черный Котел и его скво всю ночь пролежали в ледяном потоке. Спасшиеся не нашли их до следующего дня.

Вождь Сорока сказал, что, за исключением лица, тело Черного Котла лежало под водой. С помощью нескольких скво он вытащил его на берег. Там он оставил женщин, обсуждавших, похоронить ли Черного Котла на берегу или где-нибудь повыше.

Вождю было шестьдесят семь, когда солдат застрелил его. Он был Сутаи - правильное множественное число: Сутайо - один из того северо-восточного народа, который дал Шайенам Пляску Солнца; кто говорил на том же языке, но на другом диалекте.

Маленький Фил, стремившийся держать под своим контролем ход этой кампании, проделал длинное путешествие из полевой штаб-квартиры в Форте Хейс до базового лагеря Кастера на северной развилке Канадиэн. Он прибыл туда за пару дней до выступления полка.

Воскресным утром 29 ноября вернулись двое из кастеровских скаутов: покрытый перхотью и пылью чудак, известный как Калифорния Джо, и его партнер Джек Корбин. В то время в лагере находился журналист с благозвучным именем ДеБенневилль Рэндольф Кейм, который описывает Джо как пионера-ветерана с длинными спутанными волосами и пламенеющими рыжими бакенбардами. Обоим мужчинам приходилось спать на земле, так что их внешний вид можно было бы оправдать, но Джо был ненормально грязен. Его бакенбарды и волосы потускнели от пыли, в них набилась сухая трава и листья. Говорят, что бандана, повязанная вокруг его шеи, напоминала набедренную повязку индейского воина.

Шеридан поинтересовался, что принесло их так быстро назад. Не сбежали ли они?

Вместо носового платка Джо использовал ружейный чехол. Судя по всему, у него текло из носа, поскольку Кейм говорит, что прежде чем вручить депешу Кастера, Джо утер чехлом нос.

Шеридан быстро прочитал новости, после чего отослал скаутов обратно к Кастеру с посланием:

Сражение на Уашите является наиболее завершенной и успешной из всех наших баталий, и было проведена при столь неблагоприятных погодных условиях и обстоятельствах, что вызывает высочайшее уважение к Вам и Полку.

К этой записке Шеридан приложил копию своего официального рапорта. Кастер приказал своему адъютанту У.У. Куку зачитать его вслух:

Штаб-кв., Окр. Мисс.

В Поле, Пост на Сев.Кан.

При устье Бобрового ручья

Инд.Тер., Ноя. 29-ое, 1868

Общ.Полевой Приказ № 6

Ген-л-Май. Кмнд. сообщает командованию о поражении, нанесенном 7-ым Пк. Кавалерии крупным силам Шайенов под руководством знаменитого вождя Черного Котла, поддержанных Арапахами вождя Маленького Ворона и Кайовами вождя Сатанты утром 27 тек.месяца, на реке Уашита возле Гор Антилопы, Индейская Территория, имеющим результатом потерю дикарями 103 воинов...

1 декабря, получив сообщение, что подходит победоносный полк, Шеридан облачился в свой парадный мундир.

Кастер, в равной степени осознающий всю важность момента, приказал Седьмой остановиться и перестроиться, прежде чем она войдет в поле зрения. Впереди он поместил своих диких проводников Осэджей, их заплетенные волосы были украшены пучками перьев, летящих вослед, и свежеприобретенными Шайенскими серебряными украшениями. Оседжи ехали со щитами из сыромятной кожи, ружьями, копьями и луками. Кейм, наблюдавший этот напыщенный парад, видел окровавленные скальпы, свисавшие с копий, и говорил, что даже лошади Осэджей были украшены скальпами и полосами красных и голубых Шайенских одеял. Наиболее значительным из этих воинов был Рысак - Кум-Ла-Манч - демонстрировавший скальп, который, как он заявил, был снят с головы Черного Котла. Согласно тому, что позже говорил вождь Сорока, это было неправдой. Черный Котел не был оскальпирован, и не Кум-Ла-Манч сразил его.

Позади Осэджей скакали белые скауты - Корбин и Калифорния Джо. Кастер, судя по всему, относился к Джо как к пьяному шуту, впрочем полезному. Спящий или бодрствующий, Джо носил огромное сомбреро, у него был длинный заряжающийся со ствола мушкет “Спрингфилд”, и, как писал Кастер в “Моей жизни на Равнинах”, он всегда ехал верхом на муле, “скорости и выносливости которого весьма доверял”. Больше Кастер почти ничего не знал о Джо..

Настоящее имя Джо было Мозес Ембри Милнер. Он был кентуккийцем, который сбежал из дома, работал то ли скаутом, то ли погонщиком мулов на генерала Керни во времена Мексиканской войны и искал золото в Калифорнии. Туда с ним приехала Нэнси Эмма Уоттс, тринадцати лет от роду. Они поженились и завели четырех детей, но оседлая жизнь удушала Джо. Оставив Нэнси и детей на ранчо в Орегоне, он вновь занялся тем, что любил - приключениями. 29 октября 1876 года в Форте Робинсон его застрелил в спину Томас Ньюкомб, работавший в мясной лавке форта и поссорившийся с Джо. Их разлад, очевидно, был застарелым, поскольку видели, как они пожимали друг другу руки, но около пяти часов пополудни, когда Джо стоял на берегу Белой реки, болтая с друзьями, Ньюкомб проскользнул в квартирмейстерский корраль, установил винчестер на колесо фургона и отправил Джо за “Большой перевал”[162]. Доктор Валентин МакДжилликадди писал историку Брининстулу в 1922 году, что власти восточной Небраски были уведомлены об убийстве, но никого, казалось, это не заинтересовало. “Пролетело четыре дня, но никто не появился, мы были вынуждены освободить Ньюкомба... сейчас он живет в Гарднере, Монтана, и работает в качестве проводника у охотников”.

Доктор МакДжилликадди положил на могилу Джо переднюю спинку кровати из кедра, но много лет спустя кладбище Форта Робинсон было перенесено, а последний видимый след от Калифорнии Джо - та кедровая доска - выброшена. Джо был другом Дикого Билла Хикока и публично заявил, что смерть Хикока была подстроена бандой профессиональных картежников[163]. Это было неосторожным высказыванием, которое, быть может, стало причиной его собственной смерти.

Как бы там ни было, прямо за спиной Джо и его партнера скакали гражданские скауты лейтенанта Сайласа Пипуна, сопровождаемые полковым оркестром. У лейтенанта Пипуна была такая же подмоченная репутация, как и у Ньюкомба. Позже его обвинили в шулерстве и должны были предать суду. Говорят, он умолял обвинивших его офицеров снять свои обвинения. Когда они отказались это сделать, Пипун застрелился.

Следующим ехал прославленный молодой генерал в замшевом костюме с бахромой, верхом на гарцующем вороном жеребце.

Затем шли убитые горем пленники: пятьдесят три сироты и вдовы, завернувшиеся в одеяла и накидки так, что можно было видеть лишь их глаза. Кейм говорит, что женщины смотрели прямо вперед, поверх голов, ни разу не взглянув по сторонам. Они считали, что их ведут на расстрел.

Нижние чины и обоз замыкали процессию.

В надлежащий момент Кастер пришпорил коня и полетел вперед поприветствовать своего босса. В этот миг оркестр грянул “Гарри Оуэн”. Сияло теплое солнышко. Снег начал таять. Той ночью Осэджи устроили Пляску Скальпов, а генерал Шеридан восхищался трофейным типи Кастера.

Это похоже на завершение безупречной кампании, но люди Седьмой были в скверном настроении, так как не вернулось подразделение из восемнадцати солдат во главе с майором Джоэлом Эллиотом. Последний раз их видели скачущими вниз по реке вдогонку за какими-то убегающими Шайенами. Поначалу, из-за всеобщего возбуждения, никто не

Беспокоился. Прошли часы. Приближающийся вечер вынудил Кастера выслать поисковую группу, которая так