Поведенческие стереотипы в отношении к собственности

«Все вокруг колхозное, все вокруг мое»

Слова из популярной советской песни,

ставшие поговоркой

«Не вводи вора в грех — не клади плохо!»

«Как помрешь — ничего с собой не

возьмешь»

Русские народные пословицы

Исторически отношение русского крестьянина к собственно­сти было, можно сказать, очень своеобразным. И своеобразие это состояло в том, что в русском культурном архетипе не сло­жилось твердое представление о различии «мое— не мое (чужое)». Исторически в нем не разделялись такие понятия, как право вла­дения, право пользования и право распоряжения. Вероятно, в этом сказывается прямое влияние традиций крестьянской общины, «мира», на которых основывалось решение всех вопросов част­ной собственности.

В наблюдениях иностранных путешественников не раз отме­чалась та легкость, с которой русский крестьянин мог присво­ить чужую вещь без особых угрызений совести. При этом воров­ство морально оправдывалось бедностью. Причем крестьянин простодушно рассматривал воровство как нанесение жертве только материального, но не морального ущерба.

Случалось (и может случиться сейчас), когда русский чело­век что-то одалживал, то действие «одалживать» понималось только как «просто дать», но совсем не означало намерения вернуть взятое в долг. Коллективистское сознание, постоянная оглядка на то, «что есть у других», породили эту ситуацию: человек не считал грехом, если богатый как бы «поделится» таким образом с тем, кто более нуждается. Если же в этом уличить и на людях поймать за руку, то это — стыдно, но чаще говорят: «Не пой­ман — не вор». В философском же смысле присвоение чего-либо не так уж и позорно, а скорее даже справедливо.

Невнимательность к различению «мое/не мое» имела свои ис­торические причины. Личная независимость так и не смогла вы­работаться в общей массе российского народа, который слиш­ком часто трудился на «чужого дядю»: то на татар, то на казну, то на царя и барина, то на партократию или еще кого-то.

Неумение, отсутствие привычки планомерно строить будущую жизнь ведет к желанию «жить данной минутой», «здесь и сей­час», пока не отобрали то, что заработал. Логика человека при этом проста: «Не стоит думать о том, как сегодняшний день пе­ретечет в завтрашние планы. Придет новый хозяин, будут и новые приказы». Поэтому муравьиная хлопотливость в создании достат­ка, в труде на себя, в накоплении и преумножении материально­го богатства для русских часто вещь бессмысленная, бесполезная: «Помрешь — ничего с собой не возьмешь (на тот свет)». Отсюда идет любовь к широким жестам в растрате денег, которые не обя­зательно заработаны легким трудом. Известно, как во всем мире любят русских туристов с их безмерно щедрыми чаевыми...

За десятилетия советской власти этот поведенческий стерео­тип был многократно усилен благодаря расточительной сущности советской системы хозяйствования. Не вдаваясь в тонкости экономического анализа этой системы, напомним, что лозунг «Все вокруг колхозное, все вокруг мое» действовал максимально разрушительно на саму возможность различать: что «мое», а что — «чужое» (в том числе и государственное). Если вдуматься, то со­ветский лозунг «Все принадлежит народу» означает конкретно, что оно («все») никому не принадлежит. А если это так, то по­чему бы не воспользоваться, не прихватить с работы домой за­водские детали, продукты питания или просто канцелярские товары (в зависимости от места работы) — неважно, на прода­жу или для личного потребления.

Способность различить «мое/чужое» разрушалась в сознании русских в течение всего периода советской власти. Люди поко­лениями воспитывались на приоритете общественных, а не лич­ных интересов. Считалось неприличным требовать себе прибавку к зарплате, это называлось «рвачеством» (т.е. «урвать» кусок для себя, не думая об общественных интересах). Самый страшный упрек того времени: «Вы ставите свои личные интересы выше общественных!» После этого упрека оставалось одно — увольняться, репутация человека была испорчена безвозвратно.

Неразличение понятий «мое/не мое» не стоит воспринимать грубо и прямолинейно, только как «склонность русских к воров­ству» (а подобные утверждения иногда встречаются). Действие этого принципа гораздо шире. Конечно, русский способен взять в долг и «забыть» отдать его под тем предлогом, что одолжив­ший ему сейчас не очень-то нуждается в этих деньгах, они у него «и так есть»: например, «он богатый», «ему везет» и т.п.

Но, в то же время, нельзя не отметить и противоположной склонности русских. Точно так же без лишних колебаний и раз­думий они способны отдать вам последнее, чтобы поделиться с человеком, попавшим в трудную ситуацию. По русской тради­ции «отдать последнюю рубаху». Можно отдать нуждающемуся, а можно раздать все просто от избытка радости, от желания ею поделиться. В литературе существуют многочисленные свидетельства русской «щедрости», которая поражает западных людей⁶⁷. Они расценивают это качество не просто как доброту, а как «порыв, не сдерживаемый ни разумом, ни заботой о своем будущем, ни хоть малой дозой эгоизма». Впрочем, в современной России дело об­стоит несколько иначе.

Интересно, что в русских пословицах редко встретится осуж­дение воровства, но можно найти множество выражений о пре­зрении к бесхозяйственности, которые спровоцировали акт воровстра. Например: «Что плохо лежит, то вору принадлежит», «Не там вор крадет, где много, а там— где лежит плохо», «Не клади плохо, не вводи вора в грех» и т.п. Народной мудростью очевидно осуждается скорее даже не сам вор, а тот, кто ему потакает, дает возможность украсть, кто глуп и неосмотрителен.

В такой особенности русской ментальности сказывается если не враждебное, то отстраненное, равнодушное отношение к пози­тивизму и практицизму, невнимание к материальной культуре и материальным ценностям. Недостаток практицизма и равнодушие к материальной стороне жизни как-то объясняет и другие рос­сийские «странности»: например, любовь к широким жестам в растрате денег, неухоженность и неопрятность русских домов и туалетов, заброшенность садов и парков. Это еще одно доказа­тельство того, что любые наши недостатки — продолжение на­ших достоинств.

Стоит еще раз напомнить, что нравственные принципы не существуют в чистом виде — сами по себе, а всегда являются результатом истории, хозяйственных, политических и прочих от­ношений личности и общества. Неполная развитость чувства соб­ственности, отсутствие такого чувства или равнодушие к нему, неразличение своего и чужого — устойчивые черты русского ар­хетипа. Они не исчезли со временем в сознании и наблюдают­ся до сих пор.

§ 10. Отношение к «начальству»

«Артель без вожака — что топор без дер­жака»

«Ты начальник — я дурак, я началь­ник — ты дурак»

Русские народные поговорки

Напомним еще раз, что в древности на Руси сложились весь­ма демократические традиции отношений между простыми людьми и теми, кто обладал властью. Так, известно, что в северных го­родах, например, в Новгороде, в XII веке существовало «вече» — прообраз парламента. Только жестокость Ивана Грозного унич­тожила этот демократический институт. Однако позднее в Мос­ковском царстве с XIV века возобладала тенденция, привнесен­ная татаро-монголами: под их влиянием в России укрепился тип социальных связей «господин— его слуга» в азиатском варианте. В общественной и в частной жизни поведение человека стало оцениваться с точки зрения его «чина» (т.е. места человека в со­циальной иерархии), иначе говоря «чинопочитание».

Таким образом, постепенно сформировались новые формы поведения человека в обществе: возникла особая сервильная пси­хология и нравственность, которая подкреплялась, как уже гово­рилось, задавленным чувством собственного достоинства русских. Один и тот же человек может проявить пренебрежение, высоко­мерие по отношению к зависимому от него человеку, но бук­вально через минуту его поведение может стать диаметрально про­тивоположным — рабским, угодливым перед лицом начальника; прямо по народной пословице: «С просителями— шибко, а с на­чальством— гибко». О такой модели поведения говорит еще бо­лее выразительная по цинизму русская поговорка, выражающая принцип отношений в любом коллективе, вплоть до настоящего времени: «Ты начальник, я — дурак, я начальник, ты— дурак». На практике это означает, что человек, не обладающий властью, не должен претендовать на то, чтобы осознавать себя как личность. Его ценность только в том, что он — часть общей машины, ис­полнитель, не имеет права спорить, отстаивать свое мнение пе­ред начальником. В любом случае, даже если он прав, эта попыт­ка кончится для него плохо. В течение столетий на генетическом уровне в русского человека вбита идея: «Не спорь с начальством: ему виднее. А если станешь спорить— тебе же будет хуже».

Сервильную психологию можно и стоит осуждать. Но можно попытаться понять это как вынужденную модель поведения, как результат фаталистического отношения к жизни и конформизма русских.

Задумаемся, например, почему в современной России несмотря на ужасающие условия труда и несправедливую систему жизни, несмотря на невыплаты зарплаты, несмотря на явную деформа­цию отношений между работником и работодателем (какая и не снилась западному человеку), крайне редки выступления с со­циальными протестами? Вот, например, аргентинские граж­дане в начале 2002 г. из страха перед девальвацией своей валюты на 50% устроили по всей стране погромы и заставили уйти в отставку одного за другим пятерых (!) президентов. А в России после кризиса 1998 г., когда рубль обесценился на 400% и мил­лионы людей потеряли свои сбережения, рабочие места и на­дежду вернуть свой прежний материальный статус, никому в голову не пришло идти на баррикады или легально использовать суще­ствующие инструменты демократии: например, отозвать своего депутата, потребовать от него хоть каких-то действий... И вновь в либеральной прессе звучат штампы об извечной покорности русских.

Как показывают социологические исследования⁶⁸, большин­ство россиян в период 1995—1998 гг. находилось в состоянии пассивного сопротивления вялотекущему курсу реформ. Это вы­ражалось в том, что продолжалось производство товаров и ус­луг, несмотря на неплатежи заработной платы или ее резкое сни­жение. Люди продолжают работать, получая «смешную» зарпла­ту! Подобное трудно себе вообразить в странах с рыночной экономикой.

Форма пассивного сопротивления в течение многих поколе­ний приводит к привычке терпеть. Самое плохое при этом то, что люди теряют чувство опасности. Аналитики называют это «феноменом вареной лягушки». Известно, что лягушки — хо­лоднокровные твари и их внутренняя температура соответствует внешней. Если ее бросить в горячую воду, то разница темпера­тур даст сигнал опасности, и она выскочит из воды. А вот если ее поместить в воду и постепенно нагревать, то она успевает выравнивать внутреннюю и внешнюю температуру, пока посте­пенно не сварится.

У русского человека очень развито стремление к устойчивос­ти состояния: условия жизни в России часто бывают экстре­мальными, а жить хочется всегда. Вот все и стараются приспосо­биться к любым жизненным условиям, терпят, «затягивают по­яса» в надежде на то, что как-нибудь «кривая вывезет», «авось повезет» и дальше все устроится... Фатализм и свойственный русским конформизм приучил их к мысли, что не стоит совершать рез­ких действий, чтобы не было «еще хуже».

Ситуация усугубляется и отсутствием того, что русским так упорно приписывается: недостаточно развитое чувство коллек­тивизма, умение собраться всем «в едином порыве» перед лицом серьезных трудностей. Такое качество проявляется у русских, к сожалению, крайне редко — только перед лицом всеобщей ка­тастрофы (например, войны).

Конечно, апатия и разнобой в действиях современных рос­сиян могут вызывать только сожаление, но вместе с тем нельзя не почувствовать уважения к стоицизму, огромному терпению и разумному спокойствию россиян. Какие бунты можно устраи­вать в стране, где изношенные атомные реакторы и множество особо опасных производств, связанных с химией и радиацией? А можно ли забывать о суровой русской зиме? Ведь одна авария на электростанции или поломка тепловых коммуникаций в январскую стужу способна бесшумно убить население целого горо­да... Какие уж тут бунты и погромы! Это в 30 градусов жары можно по ночам толпами разбойничать, грабить магазины, не рискуя умереть от переохлаждения. Сравнение Аргентины и России — некорректно, а использование заезженных мифов о покорности русских — неправомерно.

Отмеченные особенности русского архетипа — стоицизм, без­мерное терпение, умение образовать устойчивое состояние, ра­зумное спокойствие, способность выживать в самых невероят­ных условиях, умение найти выход там, где другой человек просто пропадет, неумение (нежелание) отстаивать частные интере­сы, способность смириться с трудными обстоятельствами без гнева в душе, образованность русских в сочетании с развиты­ми интересами создают, на наш взгляд, благоприятную ситу­ацию для любых работодателей в России, для делового сотруд­ничества.