Добровольный нищий

Он был одет в старое тряпье, он ходил между жующими коровами и призывно мычал. Коровы, видимо, пугались его крика и, отшатываясь, пыхтели.

Я поздоровался с оборванцем:

— Добрый день!

— Не мешай! Ты что, не видишь: я разговариваю с коровами! — он рассердился моему появлению.

— По-моему, ты их пугаешь.

— Как может пугать их тот, кто не ест их мяса?! Я усомнился:

— Их вряд ли заботит то, что будет с ними после смерти, но в жизни ты мешаешь их непритязательной трапезе. Так что вряд ли они питают к тебе благодарность.

— Что ты понимаешь! Я думаю о их будущем! Я добровольный нищий! Я забочусь о них! — негодование моего нового собеседника достигло предела, он тыкал пальцем в спины беззаботно жующих коров.

— Мне слышится в твоем голосе, что ты заботишься о себе, — честно признался я, хотя и не был уверен, что он меня услышит.

— Ты хочешь меня обидеть?! - в его голосе звучало искреннее возмущение.

— Нет, я лишь хотел с тобой поздороваться. Мое желание исполнено, так что я, пожалуй, пойду.

Сказав это, я повернулся и уже было собирался идти дальше, но этот человек окрикнул меня:

— Постой!

Я остановился и ждал, ждал долго, поскольку окрикнувший меня погрузился в тягостные раздумья.

— Ты что же, считаешь, что я заблуждаюсь? — сказал он наконец, перебарывая раздражение.

— Я этого не сказал.

— Ну, так подумал…

— Я думаю, что тебе одиноко. Зачем ты пытаешься это скрыть? Разве в этом только и заключается твоя сила?

Он снова медлил.

— У меня есть выбор? — спросил он с подвохом.

— У тебя нет выбора, — сказал я совершенно серьезно. На его глазах появились слезы. Были ли это слезы страха, или, может быть, слезы жалости к самому себе? Не знаю.

— Легко так говорить тому, у кого за спиной Заратустра, — сказал он, сдерживая рыдания.

— У меня за спиной только я сам, но ты прав, за это я благодарен ему, Заратустре, — в моем голосе скользнула металлическая нотка, я сам готов был расплакаться. — Теперь я предложил тебе руку, но не для того, чтобы стоять у тебя за спиной, но чтобы идти с Тобой Вместе дорогами Жизни. Я знаю, что ты Другой, и я не хочу тебе ничего навязывать. Вот моя рука, — я протянул ему руку. — И я повторяю: у тебя нет выбора.

Секунду человек, считавший себя добровольным нищим, стоял в сильнейшем напряжении, и я видел, как трудно ему признать эту безальтернативность его выбора. Он отшатнулся, а потом, расталкивая коров, побежал ко мне. Мы обнялись.

Он плакал, плакал, как ребенок, но теперь, кажется, он готов был стать взрослым. Я шепнул ему на ухо:

— Иди к Заратустре, иди. Мы встретимся позже, мне осталось одно испытание. Пожелай мне удачи.

Он отнял руки, посмотрел на меня заплаканными глазами и утвердительно качнул веками. Я улыбнулся в ответ и отправился дальше.

Тень

3емля подо мной качнулась, пейзаж переменился, но я не двигался с места.

— Ты здесь? — тихо спросил я. — Ты здесь, моя тень? Здесь ли ты, отброшенный мною страх?

Моя тень показалась и обошла меня кругом. Я оцепенел.

— Что? Что еще? — снова спросил я. — Что ты хочешь сказать мне? Ты тоже просишь меня о помощи? Ты хочешь, чтобы я не гнал тебя прочь?

В ответ тень только дрогнула.

— Я не хочу отбрасывать тени.

— Для этого ты должен стать светом, — загадочно пропела моя тень.

— Зачем ты обманываешь меня? Ты не хуже меня знаешь, что светом нельзя стать. К чему искушать, к чему эти игры? Я устал от тебя бегать, этого больше не будет! У меня не осталось больше времени. Скоро, очень скоро ты оставишь меня, ибо скоро меня не будет.

— Ты хочешь освободиться от меня раньше времени? — ехидничая, пропела моя тень.

- Ты снова играешь в игры! Бремя — это только слово, — сурово ответил я своей тени.

— Всё в этом мире — слова. Ибо имя суть кожа.

— Формы переменчивы, это самая большая игра. Я устал играть в игры. Это ни к чему.

— Тогда наступи на меня, наступи! Может быть, можно меня раздавить? — она читала мои мысли, она искушала меня.

— Это снова формы, только формы, — я разгадывал ее козни.

— Я твой вечный спутник, — зло прошипела тень. — Я твое одиночество! Ты можешь оторваться от меня, если попытаешься взлететь, но ты не можешь уничтожить меня, негласно я буду преследовать тебя всюду! Цепи одиночества едины для всех!

— Знаешь, а я ведь не боюсь тебя, — это было странное ощущение. — Нет.

Тень задрожала.

— Ты дрожишь? Тебе холодно? — мне становилось смешно. — А мне тепло, я чувствую тепло!

— Ты не сможешь, не сможешь! — приступы ее негодования были вызваны нарастающей с каждой секундой слабостью. — Ты не сможешь преодолеть свое одиночество! Не сможешь!!!

— Это ведь тоже слова, слова! — я начинал смеяться. — Это тоже игра! — я хохотал. — Я больше не играю! Не играю! — смех распирал меня изнутри, мощным потоком света он шел из меня, вырывался наружу, и, сотрясаемый смехом, я становился невесомым. — Танец! — крикнул я наконец, став самим звуком, и сотую долю секунды я наблюдал взрыв, вспышка яркого света раздвинула и мгновенно поглотила пространство.

* * *

Распластавшись, я лежал на полу, мышцы вытянули мой позвоночник, словно огромный лук. Спазм, стягивающий каждую частицу моего существа, мгновенно разжался…

Я открыл глаза и увидел над собой Заратустру.

— Плясун стал Танцором? — утвердительно прошептал Заратустра.

— Да, — еле слышно ответил я.

Мои веки отяжелели, я сжал в своей руке его руку, и спокойный сон поглотил меня без остатка.