Семь печатей

(или Песнь о Начале и Конце)

I

Если я счастлив, то счастлив я благодаря Другому.

Много думаем мы о других, но все пустое, ибо не о Других думаем мы, а о своем, и потому одиноки, потому несчастны!

Нельзя о Другом думать, но не оттого, что запрещено, а оттого, что невозможно! И когда смотрю я на молнии, что источает Другой, когда заворожено гляжу я на его «Да!» и «Нет!», то ощущаю я дыхание Жизни!

Как же не позволить другому быть Другим? Разве не есть это высшее преступление, ибо лезвие его обоюдоостро!

Видел я, как небо разбилось о скалы, видел я, как испарилось море — то было недовольство одного Другим! Мрак и пустыня — недовольство это! В нем и зрячий слеп, и живой умирает от жажды.

Что ж пытаемся менять мы Другого, не оттого ли, что недовольны сами Собой? Всякий, кто ищет пустоту, — найдет ее, но ничего не обретет он, но лишь тот, кто ищет Другого, и найдет все!

Другой разрывает безумие вечного кольца возвращения, ибо свидетельствует он, что всякий — Другой, и ничто не повторяется!

И пока есть Другой — все ново, а значит, Жизнь созидается!

Вот отчего счастлив я благодаря Другому!

II

Если живу я, то живу я благодаря Контакту.

Все, что мы делаем, так это создаем границы да пограничные столбы вкапываем. Кто сказал, что границы — зона контакта? Тот, кто не знает ничего, кроме собственной пустоты.

Границы можно лишь охранять, можно их двигать, но и отступающий, и нападающий вечно остается в своих границах, лишь несколько измененных.

Миры, обнесенные границами, подобны удушливым и зловонным склепам. Границы подобны нитям липким паутины мертвой, что на коротком поводке держат своего обладателя.

Пусть бы даже весь мир оплел паук этот сетями своими- он останется одиноким, этот носитель смерти для всех летающих!

Страшно терять нам границы свои, но иначе скрыты мы от Другого. Смертью кажется нам утрата границы, но она-то и есть единственный путь наш к Жизни

Ибо Жизнь созидается в божественной мистерии Контакта! Контакт — и есть то божество, которое отдали мы на поругание своему страху, страху смерти, умершие прежде рождения.

Нет, не люблю я другого, ибо любовь стала у нас страданием. Я открыт, я изливаюсь, я ощущаю Другого, и Жизнь созидается в Нас!

Вот почему живу я благодаря Контакту!

III

Если проявляюсь я, то проявляюсь я благодаря Свету.

Темны сумерки одиночества, и куется в них тьма. Пусто творчество одинокого, ибо грезит он о том, чего нет. Идеализм — порождение одиноких, обитель несчастных. Холодны звездные хороводы идеалистов!

Почему же свет мы ищем во тьме, почему лишь во тьме кажется нам он ценным? Молнией зовем мы то, что ценим, то, что разрушает. В борьбе рождаются искры, но чем пламя пожара лучше леденящей бездны?

Отчего же не ищем мы источника Света, а ищем лишь только лучи его? Оттого, что отрицаем Другого!

Свет освещающий порождает тени, и только сам по себе не отбрасывает Он теней! Живут зеркала отблесками света, но не Светом самим, а потому красота луны не делает ее менее мертвой!

Лишь одно творчество ведомо мне — это Жизнь, ибо Она — то, что созидается! Все призрачно, кроме самой Жизни, ибо Она вне определяемого. А потому дела мои — только отблески, они радуют глаз, но и только.

Источник Света моего, а не творения мои — вот мое творчество, ибо я не творец, но созидающийся!

Свет мой разрывает колесо вечного возвращения, ибо не для вечности творю я, но источником Света хочу я быть для Другого!

Вот отчего проявляюсь я благодаря Свету!

IV

Если есть я, то есть я благодаря ощущению самого Себя.

Сколько занят я был собою, да так, что и не было меня вовсе! Пестуя свое, не был я собою Самим, но только своим, своим, и только.

Так я и пил из этого кубка свое, но не насыщался. Все достижения мои были лишь ядом, ибо фанфары побед моих сковывали меня страхом!

Кто сказал, что море — это соленая вода? Неужели же я морем сегодня полоскал себе горло больное? Нет, море — это Море! И я — это не мое, но я Сам.

И Жизни неведомо мое, все мое обратит она в пепел, и за это я Ей благодарен! Лишь ощущая самого Себя, соучаствую я в созидании Жизни, ибо только самим Собою могу ощутить я Другого, но не своим!

И когда ощущаю я самого Себя, то останавливается колесо вечного возвращения, и созидаю я Жизнь, которая и есть то, что созидается!

Не знает Другой моего, ибо мое делает его другим. Но алкает Другой меня Самого, ибо Он алкает мой Свет! Ему несу я самое дорогое, что есть у меня, — самого Себя, ибо не боюсь я Другого, ибо ощущаю я близость, ощущаю Контакт, в котором и созидается Жизнь!

Вот отчего я есть благодаря самому Себе!

V

Если ощущаю я полноту самого Себя, то ощущаю ее благодаря Миру.

Что ж так любим жить мы среди развалин? Что ж тлен для нас Жизни дороже? Что ж ищем мы в кромешной тьме одиночества? Не от того ли, что мы недостаточны?

И вот я сказал: «Довольно!» Я сказал, переступая страх свой, и открылся мне Мир, ибо остановил я свои поиски, и стал я собою Самим, стал я источником Света, открыт ныне я для Другого!

Для Двоих создан Мир, ибо Двое есть Жизнь, ибо то она, что созидается! Божественная пара — Мир и Жизнь — вот обитель Двух, что являют собой Света единство, который Един! Вот какова моя полнота, что ощущаю я благодаря Миру!

Не знает Мир кольца вечного возвращения, ибо не знает Он нуля и бесконечности также не знает Он, ибо неисчислим Мир, ибо как можно счесть Свет в обители Света? В полноте своей перестал я вращаться, и ушла суета, а Жизнь исполнила Мир, созидаясь!

Вот отчего ощущаю я полноту самого Себя благодаря Миру!

VI

Если я светел, то светел я благодаря Танцу.

Сколько мы сокрушаемся, сколько сетуем! Во что превратили мы мир! Воистину, если бы неумерли мы еще, то следовало бы нам умереть, не умеющим Танцевать!

Почему так ценим мы пустоту и радости нашей не знаем? Не от того ли, что не ощущали мы золотисто-изумрудного восторга своего Танца? Но как же можно не Танцевать, если Свет Един, Мир создан для Двух, а Жизнь — это то, что созидается?

Долго я был плясуном, долго плясал я на потребу зевак, подобно рыночному скомороху, ибо самим Собою я не был и не знал я счастье Контакта, ощущая Другого! Но, открыв Другого, разве мог я удержаться от Танца!

Сколько помню себя, всегда было у меня тело, но никогда не был я своим телом, ибо не был я самим Собой. Теперь же я ощущаю свой Танец, каждой толикой своего существа я Танцую и Пою музыкой Света!

И ныне Мир играет Двум на божественной лире своей, и ныне Жизнь созидается Нами, растворяя вечность!

Стал для меня Другой альфой и омегой, и поманила меня мистерия Танца, и в обители Света обрел я радость свою!

Вот почему светел я благодаря Танцу!

VII

Если радостен я, то радостен я благодаря Жизни.

Созидается Жизнь, созидается! Слышу я Ее сладкое Пение, и кровь веселая вскипает в жилах моих! Я любуюсь Танцем божественным Жизни, что подобен изгибу крыла, что, как птица свободен, и рвется мой страх, мой истлевший саван!

В обители Света созидающееся лучится! Вот я и стал легковесным, ибо пали тяжкие путы! Ибо Другой приходит и берет меня за руку, озаряя глаза мои своим Светом! Танец возвращает меня к Жизни!

О, Жизнь, ныне узнаю я Тебя! Неужели же знал я Тебя и прежде? Неужели же мог я покинуть твой божественный край? О, как же был я безумен! Как тяжелы были путы мои, как безгранична была моя слепота!

Но нет больше слов, все теряется в Свете, Свете, что не отбрасывает тени, хотя Нас Двое! Но я знаю ответ — Ты Един! Так вот же я, Свет! Мы Танцуем, и созидается Жизнь, ибо она то, что созидается!

Разрушены ныне границы вечности, рассыпалась она и освободила радость мою, что обрел я в Жизни благодаря Другому!

О Жизнь, я неразумное Твое дитя! Прими же радость мою, ибо я счастлив! — Такова моя благодарность!

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ (ноябрь — декабрь)

«Бабочка! Как танцует она шелковыми крыльями, легковесная, любящая сладость!

Она трудится, не принуждая себя, а потому не ропщет, не кряхтит и не охает.

Танцуя, переносит она пыльцу с цветка на цветок, весельем своим созидает она близость!

То, что кажется легковесным, наиболее весомо!»

Так говорил Заратустра, но не о бабочке, а о человеке, но об этом умолчал Заратустра.