Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава liv
Беглецы Время - одиннадцать часов вечера; место - номер во французском отеле, состоящий из нескольких комнат: темной, холодной передней, или коридора, столовой, гостиной, спальни, второй гостиной, или будуара, который меньшеостальных комнат и расположен в глубине. На главную лестницу выходит толькоодна двустворчатая дверь, но в каждой комнате по две-три двери: комнатысообщаются между собой, а также с узкими ходами в стенах, ведущими, как этонередко бывает в таких домах, на заднюю лестницу с незаметным выходом наулицу. Номер расположен в бельэтаже окнами во двор, но не занимает всегоэтажа целиком - настолько велико здание отеля, состоящее из четырех корпусовс квадратным двором посредине. В этих комнатах царила роскошь, в достаточной мере поблекшая, чтобыказаться меланхолической, и в достаточной мере ослепительная, чтобызатруднять повседневную жизнь показным великолепием. Стены и потолки былипозолочены и расписаны; полы до блеска натерты воском; малиновая драпировканависала фестонами над окнами, дверьми и зеркалами, а канделябры, изогнутые, как ветви деревьев или рога зверей, выступали из обшитых панелью стен. Ноднем, когда жалюзи (сейчас спущенные) бывали подняты, можно было подметитьна этой пышности следы, оставленные временем и пылью, солнцем, сыростью идымом; заметно было, что помещение пустовало часто и подолгу, ибо к такимневзгодам показные игрушки жизни оказываются чувствительными, как самажизнь, и чахнут, словно люди, запертые в тюрьме. Даже ночь и пучки горящихсвечей не могли стереть эти следы, хотя при этом блеске они отступали втень. В тот вечер только в одной комнате - меньшей из перечисленных выше -можно было увидеть ослепительный блеск восковых свечей, их отражение взеркалах, позолоту и яркие краски. Наблюдателю, стоящему в передней, гдетускло горела лампа, и глядящему сквозь ряд темных комнат, эта комнатаказалась сверкающей, как драгоценный камень. В центре этого сияния сиделакрасивая женщина - Эдит. Она была одна. Все та же непокорная, высокомерная женщина. Щеки слегкавпали, глаза как будто сделались больше и сверкали ярче, но надменная осанкаосталась тою же. Никаких признаков стыда на ее лице; запоздалое раскаяние несогнуло ее горделивой шеи. По-прежнему властная и величественная ипо-прежнему равнодушная к себе самой и ко всему остальному, она сидела, опустив темные глаза, и кого-то ждала. У нее не было ни книги, ни рукоделия, никакого занятия, ничего, кромесобственных мыслей, чтобы скоротать медлительное время. Какое-то намерение, достаточно упорное, чтобы заполнить любое ожидание, владело ею. С крепкосжатыми губами, которые дрожали, если она хоть на мгновение переставала засобою следить, с раздувавшимися ноздрями, со стиснутыми руками, она сидела иждала. И намерение, владевшее ею, клокотало у нее в груди. Когда в замке наружной двери повернулся ключ и в передней послышалисьшаги, она встрепенулась и крикнула: " Кто там? " Ей ответили по-французски, идва лакея, звеня подносами, вошли, чтобы накрыть стол к ужину. Она спросила, кто приказал им это сделать. - Мосье отдал распоряжение, когда ему угодно было занять этот номер.Мосье сказал, когда остановился здесь на час en route {По дороге (франц.).}и оставил письмо для мадам... Мадам, конечно, его получила? - Да. Тысяча извинений! Внезапное опасение, что письмо, быть может, позабылипередать, повергло его - лысого бородатого лакея из соседнего ресторана - вотчаяние. Мосье сказал, что ужин должен быть готов к этому часу, а также, что в письме он предупреждает мадам об отданном распоряжении. Мосье оказалчесть " Золотой голове", выразив желание, чтобы ужин был изысканный и тонкий.Мосье убедится в том, что " Золотая голова" оправдает это доверие. Эдит больше ничего не сказала и задумчиво следила за тем, как онисервировали стол на две персоны и поставили бутылки с вином. Прежде чем онизакончили, она встала и, взяв лампу, прошла в спальню, а оттуда в гостиную, и торопливо, но внимательно осмотрела все двери, в особенности ту, котораявела из спальни в проход в стене. Из этой двери она вынула ключ и вставилаего с наружной стороны. Затем она вернулась. Слуги - второй был смуглым желчным субъектом в куртке, гладко выбритым, с коротко остриженными черными волосами - завершили свои приготовления истояли, созерцая стол. Первый лакей осведомился у мадам, скоро ли, по еемнению, приедет мосье. Она этого не знала. Ей это было безразлично. Pardon! {Простите! (франц.)} Ужин готов! К нему следовало приступитьнемедленно. Мосье (который говорит по-французски, как ангел или как француз- это одно и то же) весьма выразительно заявил о своей пунктуальности. Да, английская нация славится своей пунктуальностью. Ах! Что за шум? Боже мой, это мосье. Вот он! Действительно, мосье, которого впустил другой лакей, шел, сверкаязубами, по темным комнатам, напоминающим вход в пещеру, и, войдя в этуобитель света и красок, обнял мадам и обратился к ней по-французски, назвавее своей очаровательной женой. - Боже мой! Мадам вот-вот упадет в обморок! Мадам так обрадовалась, чтоей стало дурно! - Лысый бородатый слуга заметил это и вскрикнул. Но мадам только отпрянула и содрогнулась. Прежде чем были сказаны этислова, она уже стояла, положив руку на бархатную спинку кресла, выпрямившисьво весь рост и с неподвижным лицом. - Франсуа полетел в " Золотую голову" за ужином. В таких случаях онлетает как ангел или птица. Багаж мосье находится в его комнате. Всеприготовлено. Сию минуту будет подан ужин. Лысый лакей сопровождал эти слова поклонами и улыбками, и вскорепоявился ужин. Горячие блюда были принесены на жаровне, холодные уже стояли на столе, а запасные приборы на буфете. Мосье остался доволен сервировкой. Так какстол был маленький, она показалась ему очень удобной. Пусть поставят жаровнюна пол и уходят. Он сам будет брать блюда. - Простите, - вежливо сказал лысый, - это немыслимо! Мосье был другого мнения. Сегодня он ни в чьих услугах больше ненуждался. - Но мадам... - начал лысый. По словам мосье, у мадам была своя горничная. Этого было достаточно. Тысяча извинений! Нет! У мадам не было никакой горничной. - Я приехала сюда одна, - сказала Эдит. - Мне так хотелось. Я привыклапутешествовать, я не нуждаюсь в услугах. Пусть никого ко мне не присылают. Итак, мосье, упорствуя в своем немыслимом желании, пошел вслед заобоими слугами к наружной двери, чтобы запереть ее на ночь. В дверях лысыйобернулся, отвесил поклон и заметил, что мадам по-прежнему стояла, опираясьна бархатную спинку кресла, не обращала никакого внимания на мосье исмотрела прямо перед собой. Когда шум запираемой Каркером двери пронесся по всем комнатам идолетел, как бы приглушенный и придавленный, до этой последней и самойотдаленной комнаты, он слился в ушах Эдит с боем соборных часов, возвестивших полночь. Она слышала, как Каркер остановился, также как будтоприслушиваясь, а затем направился к ней, в молчании протягивая длинную цепьшагов и по дороге захлопывая за собой все двери. Ее рука на секундуоторвалась от бархатного кресла, чтобы придвинуть ближе лежавший на столенож; потом она приняла прежнюю позу. - Странно, что вы приехали сюда одна, дорогая! - сказал он, входя. - Что это значит? - воскликнула она. Она сказала это таким резкимтоном, так гневно повернула голову, так неприветливо взглянула на него и такмрачно сдвинула брови, что он, с лампой в руке, остановился, смотря на нее, словно она лишила его способности двигаться. - Я говорю: как странно, что вы приехали сюда одна! - повторил оннаконец, поставив лампу и улыбаясь самой учтивой своей улыбкой. - Право, этобыла излишняя предосторожность, которая могла даже повредить. Вы должны былинанять горничную в Гавре или Руане, и времени у вас для этого былодостаточно, хотя вы, дорогая, - самая капризная и привередливая из всехженщин, а также и самая красивая. Она бросила на него странный взгляд, но продолжала стоять, опираясь наспинку кресла, и не произнесла ни слова. - Я никогда еще не видел вас такой очаровательной, как сегодня, -добавил Каркер. - Действительность превосходит даже тот образ, который яхранил в памяти во время этого мучительного испытания и который я созерцалденно и нощно. Ни слова. Ни взгляда. Глаза ее были совершенно скрыты опущеннымиресницами, но голова высоко поднята. - Суровы, жестоки были условия испытания! - с улыбкой продолжал Каркер.- Но все они выполнены, остались в прошлом, и тем чудеснее, тем безопаснеенастоящее! Мы найдем приют в Сицилии. В этом самом безмятежном и тихомуголке земного шара мы с вами, мое сокровище, будем вознаграждены за прежнеерабство. Он весело направился к ней, но она мгновенно схватила со стола нож иотступила на шаг. - Ни с места, или я вас убью! - крикнула она. Эта внезапная перемена, происшедшая в ней, напряженная ненависть ибезграничное отвращение, сверкнувшие в глазах и отразившиеся на лице, заставили его остановиться, словно перед ним вспыхнуло пламя. - Ни с места! - сказала она. - Не подходите ко мне, если вам дорогажизнь! Они смотрели друг на друга. Лицо его выражало ярость и изумление, но онпоборол эти чувства и шутливо сказал: - Полно, полно! Ведь мы одни, и никто нас не видит и не слышит. Неужеливы думаете запугать меня этой притворной добродетелью? - Неужели вы думаете запугать меня, - страстно возразила она, - изаставить отказаться от любой намеченной мною цели и любого принятого мноюрешения, если будете напоминать мне о том, что мы здесь одни и неоткудаждать помощи? Меня, которая умышленно приехала сюда одна? Если бы я бояласьвас, разве не стала бы я вас избегать? Если бы я боялась вас, разве была быя здесь глухой ночью и разве сказала бы вам то, что намерена сказать? - Что же именно, прелестная капризница? - спросил он. - Болеепрелестная, чем любая другая женщина в наилучшем расположении духа. - Я ничего вам не скажу, пока вы не сядете вон на тот стул, - ответилаона, - или скажу только одно: не подходите ко мне! Ни шагу дальше! Говорювам, если вы сделаете еще один шаг, - господь мне свидетель, я убью вас! - Уж не принимаете ли вы меня за своего супруга? - усмехнулся он. Не удостаивая его ответом, она вытянула руку, указывая на стул. Онзакусил губу, нахмурился, засмеялся и сел, не в силах скрыть своейрастерянности, нерешительности, нетерпения, нервно кусая ногти и посматриваяна нее искоса с чувством горького разочарования, хотя он и притворялся, будто его забавляет ее каприз. Она положила нож на стол и, коснувшись рукой корсажа, сказала: - Здесь у меня спрятан отнюдь не любовный сувенир. Не желая еще развыносить ваше прикосновение, я обращу этот предмет против вас - теперь выэто знаете - с большей охотой, чем против любой из пресмыкающихся тварей! Он сделал попытку весело засмеяться и попросил ее поскорее доиграть этукомедию, так как ужин стынет. Но украдкой он бросил на нее еще более хмурыйи раздраженный взгляд и с глухим проклятьем топнул ногой. - Сколько раз, - продолжала Эдит, мрачно глядя на него, - вы сосвойственной вам наглостью и подлостью наносили мне оскорбления и обиды? Сколько раз своим вкрадчивым тоном, своими насмешливыми словами и взглядамивы поливали меня грязью за мою помолвку и замужество? Сколько раз выобнажали и растравляли мою рану - любовь к этой милой, заброшенной девушке? Сколько раз вы раздували огонь, на котором я корчилась в течение двух лет, иподстрекали меня к жестокой мести в минуты ужаснейшей для меня пытки? - Не сомневаюсь, сударыня, - ответил он, - что вы добросовестно велиподсчет, и он довольно точен. Полно, Эдит! Все это было уместно по отношениюк этому бедняге - вашему супругу... - А что, если бы, - начала она, следя за ним с таким горделивымпренебрежением и отвращением, что он невольно съежился, как ни старалсяхрабриться, - что, если бы все прочие причины презирать его развеялись какдым и место их заняла бы только одна - то, что вы были его советчиком илюбимцем? - По этой-то причине вы и бежали со мной? - язвительно спросил он. - Да, и потому-то мы находимся лицом к лицу в последний раз.Несчастный! Сегодня ночью мы встретились и сегодня ночью расстанемся. Потомучто я ни на минуту здесь не останусь после того, как выскажу все! Он злобно повернулся к ней и схватился рукою за стол, но не встал, ничего не ответил и воздержался от угроз. - Я, - сказала она, немигающим взором глядя ему в глаза, - женщина, которую с самого детства позорили и ожесточали. Меня предлагали и отвергали, выставляли напоказ и расхваливали, пока я не почувствовала глубокогоотвращения ко всему. Все мои способности и таланты, которые могли бы служитьмне источниками утешения, были выброшены на рынок, чтобы повысить мне цену, словно уличный глашатай объявлял о них во всеуслышание. Мои нищие, но гордыедрузья взирали на это с одобрением, и всякая связь между нами порвалась вмоем сердце. Нет среди них никого, к кому бы я была привязана хотя бы так, как могу привязаться к комнатной собачке. Я осталась одна на свете, прекрасно помня о том, каким бездушным был для меня этот свет и какоебездушной частицей его была я сама. Вы это знаете, и знаете также, что мойуспех в обществе не имеет для меня никакой цены. - Да. Мне так казалось, - проговорил он. - И вы на это рассчитывали! - подхватила она. - И потому преследовалименя. Я дошла до того, что не могла оказывать никакого сопротивления, кромебезразличия к повседневным трудам тех рук, которым я была обязана этимбезразличием. Зная, что мое замужество по крайней мере помешает им торговатьмною вразнос, я допустила, чтобы меня продали так же позорно, как продают наневольничьем рынке рабыню с петлей на шее. Вы это знаете! - Да, - сказал он, оскалив все зубы. - Я это знаю. - И на это рассчитывали! - повторила она. - И потому преследовали меня.После свадьбы я убедилась, что не защищена от позора - от домогательств ипреследования. Они были слишком очевидны: казалось, будто они написаны набумаге грубейшими словами и бумагу постоянно суют мне в руку. Я была незащищена от преследования некоего гнусного негодяя и почувствовала, что досей поры я еще не знала, что такое унижение. Этот позор навлек на меня моймуж, он погрузил меня в этот позор собственными руками и по своей воле, делал это сотни раз. И вот, лишившись по вине этих двоих людей покоя, принуждаемая этими двумя людьми отказаться от последних крох нежности, уцелевших во мне, либо навлечь новое несчастье на невинный предмет моейлюбви, перебрасываемая от одного к другому, убегающая от первого, чтобыподвергнуться нападению второго, я почувствовала безумную ненависть к обоим! Не знаю, кого я ненавидела сильнее - господина или слугу! Он пристально смотрел на нее, стоявшую перед ним во всем величии своейгневной красоты. Она была непреклонна - он это видел, - бесстрашна и бояласьего не больше, чем какого-нибудь червя. - Что могла бы я вам сказать о чести или целомудрии? - продолжала она.- Какое это имело бы значение для вас, какое это имело бы значение в моихустах? Но если я скажу вам, что от омерзения кровь стынет у меня в жилах, когда вы касаетесь моей руки, если я скажу, что с той минуты, когда явпервые вас увидела и возненавидела, и вплоть до сегодняшнего дня, когдаинстинктивное мое отвращение усилилось благодаря тому, что я вас лучшеузнала, вы были для меня самым гнусным существом, которое не имеет себеподобного на Земле, - если я вам это скажу, что тогда? Он тихо засмеялся: - Да, что тогда, моя королева? - Что было в тот вечер, когда вы, набравшись храбрости после сцены, происшедшей на ваших глазах, осмелились прийти ко мне в комнату и заговоритьсо мною? - спросила она. Он пожал плечами и снова засмеялся. - Что было в тот вечер? - повторила она. - У вас такая прекрасная память, - ответил он, - что вы несомненноможете вспомнить сами. - Да, могу, - сказала она. - Слушайте! Заговорив тогда о бегстве, - необ этом бегстве, но о таком, каким оно вам рисовалось, - вы сказали, что ясебя погубила; я, по вашим словам, себя погубила потому, что допустила этосвидание, доставив вам возможность быть застигнутым, если вы найдете этонужным, а также потому, что я и раньше не раз позволяла вам видеться со мноюнаедине, пользовалась для этого благоприятными случаями и откровеннопризнавалась, что к мужу я не чувствую ничего, кроме отвращения, а к самойсебе отношусь безразлично. В вашей власти было меня оклеветать, и моярепутация добродетельной женщины зависела от вас. - В любви все средства... - перебил он, улыбаясь. - Старая поговорка... - В тот самый вечер, - продолжала Эдит, - закончилась борьба, которую ядолго вела, борьба отнюдь не с уважением к доброму моему имени. Я сама незнаю, с чем - быть может, с привязанностью к этому последнему моему убежищу.В тот самый вечер я отреклась от всего, кроме гнева и ненависти. Я нанеслаудар, который поверг в прах вашего надменного господина, а вас заставилстоять вот здесь, передо мною, смотреть на меня и узнать, какая у меня цель! С громким проклятием он вскочил со стула. Она супула руку за корсаж, ини один палец у нее не дрогнул, ни один волос на голове не шевельнулся. Онстоял неподвижно, она тоже, между ними - стол и стул. - Когда я забуду, что этот человек прикоснулся в тот вечер своимигубами к моим и держал меня в своих объятиях, как сделал это и сегодня, -сказала Эдит указывая на него, - когда я забуду пятно от поцелуя на моейщеке, на щеке, к которой прижималась своим невинным личиком Флоренс, когда язабуду мою встречу с нею в то время, как это пятно еще горело на моем лице, когда забуду, каким стремительным потоком обрушилась на меня мысль, что, избавляя ее от преследования, навлеченного моей любовью, я покрываю позороми бесчестьем также и ее имя и навсегда останусь в ее памяти грешницей, откоторой она должна отшатнуться, - когда я об этом забуду, тогда, о мойсупруг, с которым отныне я развелась, я позабуду и эти последние два года, изменю то, что мною сделано, и выведу вас из заблуждения! Ее сверкающие глаза - на мгновенье она их подняла - снова остановилисьна Каркере, и она протянула ему письма, держа их левой рукой. - Посмотрите на них! - презрительно сказала она. - Вы адресовали их мнена вымышленное имя. - Под этим именем вы теперь живете; одно адресованосюда, другое - на какую-то промежуточную станцию. Они не распечатаны.Возьмите их. Она их скомкала и швырнула к его ногам. А когда она снова взглянула нанего, у нее на лице была улыбка. - Сегодня ночью мы встретились, и сегодня ночью мы расстанемся, -сказала она. - Слишком рано вы начали мечтать о Сицилии и блаженном отдыхе.Вы могли бы немного дольше льстить, пресмыкаться, играть свою роль и статьеще богаче. Дорого вам обходится ваше сладостное уединение! - Эдит! - вскричал он с угрожающим жестом. - Сядьте! Пора покончить сэтим. Какой бес вселился в вас? - Имя им легион, - ответила она, горделиво выпрямившись, словно желаясокрушить его. - Вы со своим господином взрастили их на доброй почве, и онирастерзают вас обоих. Предав его, предав его невинное дитя, предав все ивсех, ступайте и похваляйтесь своей победой надо мною и скрежещите зубами, зная, что вы лжете! Он стоял перед нею, бормотал угрозы и хмуро озирался вокруг, словноотыскивая что-то, с помощью чего он одержал бы над ней верх. Но, по-прежнемунеукротимая, она не отступала. - Каждая ваша похвальба - для меня торжество, - продолжала она. - Вас явыбрала как самого подлого человека, какого я только знаю, как паразита иорудие надменного тирана, чтобы рана, нанесенная ему мною, была глубже имучительнее. Похваляйтесь и отомстите ему за меня. Вы знаете, как вы попалисюда сегодня; вы знаете, что стоите здесь, корчась от страха; вы видитесамого себя в подлинном свете, таким же презренным, если не таким жеотвратительным, каким вижу вас я. Так похваляйтесь же и отомстите за менясамому себе! На губах у него была пена, на лбу выступил пот. Если бы она хоть намгновение заколебалась, он справился бы с нею, но она была непоколебима, какскала, и ее испытующий взгляд не отрывался от его лица. - Так мы с вами не расстанемся, - сказал он. - Неужели вы почитаетеменя слабоумным, полагая, что я вас отпущу, когда вы не владеете собой? - Неужели вы полагаете, что меня можно удержать? - отозвалась она. - Попытаюсь, дорогая моя, - сказал он угрожающе. - Да помилует вас бог, если вы попытаетесь подойти ко мне! - ответилаона. - А что, если не будет никакого хвастовства и никакой похвальбы? -сказал он. - Что, если я в свою очередь изменю поведение? Послушайте! - Зубыего снова сверкнули. - На этот счет мы должны прийти к соглашению, впротивном случае и я могу принять неожиданное для вас решение. Сядьте, сядьте! - Слишком поздно! - воскликнула она, и глаза ее загорелись. - Я пустилапо ветру свою репутацию и доброе имя. Я решила принять позорное клеймо, которое на меня ляжет, - зная, что оно мною не заслужено, что и вы этознаете, а он не знает и не может и не будет знать никогда! Я умру и непророню ни слова! Ради этого я нахожусь здесь наедине с вами глухою ночью. Ради этого я встретилась здесь с вами под чужим именем в качестве вашейжены. Ради этого я допустила, чтобы меня видели эти слуги и оставили здесьодну. Теперь ничто не может вас спасти. Он продал бы свою душу, только бы, во всей ее красоте, пригвоздить еездесь к полу, с беспомощно повисшими руками, отданную ему во власть. Но онне мог смотреть на нее без страха. Он видел в ней непреодолимую силу. Онвидел, что она готова на все и неутолимая ее ненависть к нему не остановитсяни перед чем. Глаза его следили за рукой, которая с такой суровой, жестокойрешимостью лежала на белой груди, и он подумал о том, что, если рука этаподнимется на него и промахнется, в следующее же мгновение она поразит этугрудь. Вот почему он не смел приблизиться к ней; но дверь, в которую он вошел, находилась за его спиной, и он отступил назад, чтобы запереть ее. - На прощанье выслушайте мое предостережение! Будьте настороже! -сказала она и снова улыбнулась. - Вас предали, это судьба всех предателей.Известно, что вы находитесь здесь или должны сюда приехать. Сегодня вечеромя видела на улице в карете моего мужа! - Ты лжешь, шлюха! - вскричал Каркер. В ту же минуту в передней громко зазвонил колокольчик. Он побледнел, аона подняла руку, словно волшебница, которая своими заклинаниями вызвалаэтот звук. - Вот! Слышите? Он прислонился спиною к двери, так как заметил в Эдит какую-то переменуи подумал, что она хочет проскользнуть мимо него. Но она быстро вышла впротивоположную дверь, которая вела в спальню, и захлопнула ее За собой. Как только она повернулась, как только отвела от него неумолимый, твердый взгляд, он почувствовал, что может справиться с нею. Он подумал, чтоиспуг, вызванный этой ночной тревогой, сломил ее упорство, так как она и безтого уже была переутомлена. Распахнув дверь, он поспешил последовать за ней. Но в комнате было темно, а так как она не откликнулась на его зов, емупоневоле пришлось вернуться за лампой. Высоко держа лампу, он осматривалсявокруг, полагая, что она забилась куда-нибудь в угол; но в комнате никого небыло. Тогда он перешел в гостиную, потом в столовую, двигаясь неуверенно, как человек, который находится в незнакомом месте; боязливо озирался изаглядывал за ширмы и диваны, но ее нигде не было. Не было ее и в передней, так скудно меблированной, что он мог убедиться в этом с первого взгляда. Все это время колокольчик снова и снова начинал дребезжать. В дверь ужестучали. Он поставил лампу и, подойдя к двери, стал прислушиваться. Слышныбыли голоса; по крайней мере двое говорили по-английски. Несмотря на то, чтодверь была толстая, и несмотря на шум, он слишком хорошо знал один из этихголосов, чтобы сомневаться, кому он принадлежит. Он снова взял лампу, и быстро пошел назад через все комнаты, приостанавливался в дверях и, держа лампу над головой, осматривался вокруг.Он был уже в спальне, как вдруг его внимание привлекла дверь, ведущая впроход в стене. Он подошел к ней и убедился, что она заперта снаружи. Но, уходя, Эдит уронила вуаль, которая застряла в двери. Все это время люди на площадке лестницы звонили в колокольчик иколотили в дверь руками и ногами. Он не был трусом, но этот стук и звон, предшествовавшая им сцена, необычная обстановка, которая продолжала его смущать, крушение всех егопланов (как это ни странно, но он был бы гораздо смелее, если бы они нерухнули), поздний час, сознание, что поблизости нет никого, к кому бы он могобратиться с просьбой о дружеской услуге, но, главное, внезапное сознание, от которого даже его сердце стало тяжелым, как свинец, - сознание, чточеловек, чье доверие он обманул и которого так гнусно предал, находитсяздесь, чтобы встретиться с ним лицом к лицу и бросить ему вызов теперь, когда маска с него сорвана, - все это привело его в панический ужас. Онпопробовал выломать дверь, в которой застряла вуаль, но это оказалось ему непо силам. Он открыл окно и сквозь жалюзи посмотрел вниз, во двор; но высотабыла значительная, а камни не знали жалости. Звонки и стук не прекращались, не проходил и панический страх. Онвернулся к двери в спальне и с отчаянием, напрягая все свои силы, взломалее. Он увидел узкую лестницу, струя ночного воздуха коснулась его ноздрей, он крадучись вернулся назад за шляпой и плащом, потом как можно плотнеезатворил за собой дверь, потихоньку спустился по лестнице, держа в рукелампу, потом потушил ее, поставил в угол и вышел под звездное небо.
Данная страница нарушает авторские права?