Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава xlix
Мичман делает открытие Флоренс долго не просыпалась. День разгорался, день угасал, а она, потрясенная телесно и душевно, по-прежнему спала, не сознавая, что лежит начужой кровати, что на улице шум и суета и свет сияет за занавешенным окном.Полное забвение того, что произошло в родном доме, переставшем для неесуществовать, не могло быть дано даже глубоким сном, который был вызванкрайним утомлением. Какое-то смутное и горестное воспоминание об этом, тревожно дремлющее, но не засыпающее, вторгалось в ее покой. Тупая скорбь, подобно приглушенному ощущению боли, не покидала ее ни на минуту, и бледнаяее щека орошалась слезами чаще, чем хотелось бы это видеть преданномукапитану, который время от времени потихоньку просовывал голову вполуоткрытую дверь. Солнце стояло низко на западе и, выглядывая из-за красноватой дымки, пронизывало лучами бойницы и резные украшения на шпицах городских церквей, словно втыкая в них золотые стрелы. Оно сияло вдали, пересекая реку с ееплоскими берегами огненной полосой, и озаряло паруса судов на море, а еслисмотреть на него с тихих кладбищ, расположенных на холмах за городом, оноокутывало дали заревом, которое как бы соединяло землю и небо, заливая ихярким румянцем. Солнце стояло низко на западе, когда Флоренс, поднявотяжелевшие веки, лежала, глядя бессознательно и безучастно па незнакомыестены и столь же равнодушно прислушиваясь к уличному шуму. Но вдруг онавскочила с постели, удивленно и растерянно осмотрелась вокруг и вспомнилавсе. - Красавица моя! - сказал капитан, постучав в дверь. - Как дела? - Дорогой друг! - воскликнула Флоренс, бросившись ему навстречу. - Этовы? Капитан так возгордился, услышав этот титул, и так был восхищен еепросиявшим от радости лицом, когда она его увидела, что вместо ответапоцеловал крючок, без слов выражая свое удовольствие. - Как дела, мой светлый алмаз? - осведомился капитан. - Должно быть, я очень долго спала, - сказала Флоренс. - Когда я пришласюда? Вчера? - Сегодня, сегодня, моя маленькая леди, - ответил капитан. - Значит, ночь еще не настала? Сейчас еще день? - спросила Флоренс. - Дело идет к вечеру, моя красавица, - сказал капитан, отдергиваязанавеску. - Смотрите! Флоренс, опираясь на руку капитана, такая печальная и робкая, и капитанс его грубоватым лицом и крепкой фигурой, так спокойно охраняющий Флоренс, стояли, не говоря ни слова, в розовом сиянии ясного вечернего неба. Если быкапитан облек свои чувства в слова, он, быть может, прибег бы к оченьстранным оборотам речи, но он понимал не хуже, чем самый красноречивыйчеловек, что этот тихий вечерний час и умиротворенная его красота заставятизлиться слезами раненое сердце Флоренс и что лучше всего дать волю этимслезам. Итак, не единого слова не проронил капитан Катль. Но когда онпочувствовал, что она крепче обхватила его руку, когда он почувствовал, чтоголова одинокой девушки ближе склонилась к нему и прильнула к его грубомусинему рукаву, он ласково прижал ее своей шершавой рукой, понял все, иФлоренс поняла его. - Вот и легче стало, моя красавица, - сказал капитан. - Веселей, веселей! Я пойду вниз и приготовлю чего-нибудь к обеду. Вы сами спуститесьпотом, моя красавица, или же Нэду Катлю вернуться и отнести вас? Когда Флоренс уверила его, что прекрасно может сойти вниз сама, капитан, хотя и явно сомневаясь, допускается ли это правиламигостеприимства, позволил ей поступить по собственному желанию и немедленнопринялся жарить курицу на огне, пылавшем в камине маленькой гостиной. Дабылучше справиться со стряпней, он снял фрак, подвернул манжеты и наделглянцевитую шляпу - без этого помощника он никогда не приступал ни к одномуделикатному или трудному делу. Освежив наболевшую голову и горящее лицо холодной водой, которуюкапитан заботливо припас для нее, пока она спала, Флоренс подошла кмаленькому зеркальцу, чтобы привести в порядок растрепавшиеся волосы. Тогдаона увидела - на одну секунду, ибо тотчас отвернулась, что на груди у нееостался темный след от удара, нанесенного жестокой рукой. Когда она увидела этот след, слезы снова брызнули у нее из глаз. Онастыдилась его, но он не вызвал негодования против отца. Бездомная иосиротевшая, она простила отцу все: вряд ли думала она о том, что должна егопростить, или о том, что прощает, но она бежала от самой мысли о нем так же, как убежала от действительности. И он окончательно ушел и пересталсуществовать. Не было на свете такого человека. Что делать, где жить - об этом Флоренс, бедная, неопытная девушка, немогла еще думать. Она смутно мечтала о том, чтобы где-нибудь, далеко отсюда, обучать маленьких девочек, сестер, которые ее полюбят, а она, живя под чужимименем, в свою очередь привяжется к ним; они вырастут у своего счастливогодомашнего очага, выйдут замуж, но не забудут старой гувернантки и, бытьможет, со временем поручат ей воспитание своих дочерей. Она думала о том, как странно и грустно стать седовласой женщиной, уносящей свою тайну вмогилу, когда Флоренс Домби будет забыта. Но все это представлялось ейтеперь туманным. Она знала только, что нет у нее отца на земле, и много разповторяла это, когда, оставшись одна, обращалась с мольбой к отцу нанебесах. Ее скудный запас денег состоял из нескольких гиней. Часть этих денегследовало потратить на покупку белья и платьев, потому что у нее было толькото, что на ней надето. Она была слишком опечалена, чтобы думать о том, скороли ее деньги иссякнут, и по-детски неопытна в житейских делах, чтобы из-заэтого чересчур огорчаться, даже если бы других огорчений у нее не было. Онапостаралась успокоиться и осушить слезы, привести в порядок мысли, убедитьсебя в том, что события произошли всего только несколько часов назад, - а немесяцев и недель, как ей казалось, - и, наконец, спустилась вниз к своемудоброму покровителю. Капитан очень заботливо накрыл стол скатертью и приготовлял яичный соусв кастрюльке; при этом он с живейшим интересом поливал жиром курицу, в товремя как эта курица подрумянивалась на вертеле над огнем. Обложив Флоренсподушками - а диван для большего ее удобства был уже передвинут в теплыйуголок, - капитан продолжал с изумительным мастерством заниматься стряпней, приготовил горячую подливку во второй кастрюльке, сварил несколькокартофелин в третьей, не забывая при этом о яичном соусе в первой и непереставая поминутно поливать жиром и поворачивать курицу. Помимо этихзабот, на капитане лежала еще обязанность присматривать за небольшойсковородкой, на которой в высшей степени музыкально шипели сосиски; и небывало еще на свете такого сияющего повара, каким казался капитан в разгарэтой работы: немыслимо было определить, что блестит ярче - лицо его илиглянцевитая шляпа. Когда обед был, наконец, готов, капитан Катль сервировал его и подал сне меньшей ловкостью, чем состряпал. Затем он нарядился к обеду, инымисловами - снял свою глянцевитую шляпу и надел фрак. Покончив с этим, онпридвинул стол к дивану, на котором сидела Флоренс, прочитал молитву, отвинтил свой крючок, ввинтил вместо него вилку и приступил к исполнениюобязанностей хозяина дома. - Моя маленькая леди, - сказал капитан, - развеселитесь и постарайтесьхорошенько покушать. Держитесь крепче, милочка! Вот крылышко. Вот соус. Вотсосиски. И картофель! Все это капитан симметрически разложил на тарелке и, полив горячейподливкой, поставил тарелку перед своей дорогой гостьей. - Все иллюминаторы задраены наглухо, маленькая леди, - ободряющим тономзаметил капитан, - и все в полном порядке. Постарайтесь покушать, моякрасавица. Если бы Уольр был здесь... - Ах, если бы он был здесь и заменил мне брата! - воскликнула Флоренс. - Полно, полно, красавица! - сказал капитан. - Перестаньте, прошу вас.Он был вашим испытанным другом, правда, милочка? Флоренс ничего не могла ответить. Она сказала только: - Ах, милый, милый Поль! Ах, Уолтер! - Даже палубу, по которой она ходила, почитал Уольр, - прошепталкапитан, глядя на ее поникшую головку, - почитал не меньше, чем вечножаждущий чтит ручьи и источники. Я как сейчас его вижу в тот день, когда егозанесли в судовой журнал Домби, и за обедом он говорил о ней, и лицо егосияло, словно только что распустившаяся роза, - если не от росы, то, вовсяком случае, от целомудренных чувств. Если бы наш бедный Уольр был здесь, моя маленькая леди... или если бы он мог быть здесь... но ведь он утонул, нетак ли? Флоренс кивнула головой. - Да, да, утонул, - успокоительно произнес капитан. - Так вот, яговорил, что, будь он здесь, он бы вас просил и умолял, мое сокровище, чтобывы немножко покушали. Итак, крепитесь, моя маленькая леди, как вы крепилисьбы ради Уольра, и держитесь носом против ветра. Чтобы доставить удовольствие капитану, Флоренс попыталась съестькусочек. Тем временем капитан, который как будто совсем позабыл о своемсобственном обеде, положил нож и вилку и придвинул свой стул к дивану. - Уольр был молодчина, не правда ли, мое сокровище? - сказал капитан, который в течение некоторого времени молча потирал подбородок и смотрел нанее. - И он был славным парнем, добрым парнем? Флоренс со слезами подтвердила это. - И он утонул, красавица, не правда ли? - успокоительным тоном сказалкапитан. И снова Флоренс могла только подтвердить. - Он был старше вас, моя маленькая леди, - продолжал капитан, - носначала вы были словно двое ребятишек, не правда ли? Флоренс ответила: - Да. - А Уольр утонул, - сказал капитан. - Не правда ли? Этот многократно повторяемый вопрос вряд ли мог служить источникомутешения, но, казалось, он служил таковым для капитана Катля, ибо капитанзадавал его снова и снова. Флоренс, отказавшись от обеда и откинувшись наспинку дивана, протянула ему руку, чувствуя, что она его огорчила, и всейдушой желая ему угодить после всех его хлопот. Но он, удержав ее руку всвоей (которая при этом задрожала) и словно забыв об обеде и об отсутствии унее аппетита, время от времени принимался бормотать глубокомысленным исочувственным тоном: " Бедный Уольр! Да, да! Утонул. Не правда ли? " И каждыйраз ждал ее ответа, словно этот вопрос он задавал только для того, чтобыуслышать ответ Флоренс. Курица и сосиски остыли, подливка и яичный соус перестоялись, преждечем капитан вспомнил о том, что они поданы на стол, и прибег к помощиДиогена, после чего они вдвоем быстро покончили с пиршеством. Восторг иизумление капитана при виде Флоренс, которая как ни в чем не бывало сталапомогать ему убирать со стола, приводить в порядок гостиную и выметать золуиз очага, - с этими чувствами мог состязаться лишь пламенный его протест, когда она принялась ему помогать, - постепенно возросли до таких пределов, что он только и мог, сложа руки, стоять и смотреть на нее, словно накакую-то фею, грациозно исполнявшую за него эту работу: красный ободок унего на лбу снова воспламенился от неописуемого восхищения. Но когда Флоренс, взяв трубку с каминной полки, подала ее ему ипопросила закурить, добрый капитан был потрясен ее вниманием до предела, идержал эту трубку с таким видом, словно первый раз в жизни держит в рукахтрубку. Когда же Флоренс, заглянув в маленький буфет, досталачетырехугольную бутылку и, не дожидаясь его просьбы, приготовила ему стаканпревосходного грога и поставила подле него, капитан почувствовал себя стольвозвеличенным, что даже багровый его нос побелел. Пребывая в блаженномсостоянии, он набил трубку, а Флоренс подала ему огня закурить - капитан нев силах был возражать или помешать ей - и, заняв прежнее свое место надиване, посмотрела на него с нежной и благодарной улыбкой, столь ясноговорившей, что ее одинокое сердце обратилось к нему так же, как обращено еелицо; тогда дым от трубки забился капитану в горло, и заставил егораскашляться, и попал капитану в глаза, и заставил его заморгать ипрослезиться. В высшей степени было приятно наблюдать, как капитан старался убедитьее, будто причина, вызвавшая такие последствия, сокрыта в самой трубке, икак он в поисках этой самой причины заглядывал в чашечку трубки и, не найдяее там, сделал вид, будто выдувает ее из мундштука. Как только трубка былаприведена в порядок, он погрузился в блаженное состояние, приличествующеезавзятому курильщику, но глаза его были устремлены на Флоренс, и снеописуемо добродушной и сияющей физиономией он время от времени выпускалоблачко дыма, которое, вырываясь из его рта, медленно развертывалось, подобно свитку с надписью: " Да, да, бедный Уольр! Утонул, не правда ли? ", после чего он продолжал курить с величайшим благодушием. Как ни были они внешне непохожи друг на друга - Флоренс в расцвете еенежной юности и красоты и капитан Катль с его усеянным шишками лицом, грузной, закаленной бурями фигурой и грубым голосом, - но что касаетсяпростодушного незнания жизни, ее трудностей и опасностей, - в этом отношенииони стояли почти на одном уровне. Ребенок не мог бы превзойти капитана Катляв полном неведении того, что не касается ветров и ненастья, в наивности, легковерии и великодушной доверчивости. Вера, надежда и доброта владели всемего существом. К этим качествам присоединялся какой-то странный романтизм, отнюдь не питающий воображения, но чуждый реальности и не тревожимыйразмышлениями о житейском благоразумии или выгодах. Когда капитан сидел, курил и смотрел на Флоренс, одному богу известно, какие рисовались емуфантастические картины, в которых она занимала первое место. Не менеетуманны и расплывчаты, хотя и не столь жизнерадостны, были мысли Флоренс обудущей ее жизни; и подобно тому, так слезы преломляли свет, на который онасмотрела, так и сквозь новое и тяжкое свое горе она уже видела радугу, слабомерцающую в далеком небе. Странствующая принцесса и доброе чудовище из книгисказок могли бы сидеть так у камелька, и беседа их соответствовала бы мыслямкапитана Катля и бедной Флоренс, - причем между ними было бы и внешнеесходство. Капитана нимало не тревожили затруднения, вызванные пребыванием у негоФлоренс, или ответственность, с этим связанная. Закрыв ставни и заперевдверь, он совершенно успокоился на этот счет. Будь она даже малолетней, опекаемой Канцлерским судом *, это не имело бы ни малейшего значения длякапитана Катля. Такого человека, как он, меньше всего могли обеспокоитьподобные соображения. Итак, капитан преспокойно курил свою трубку; Флоренс и он размышляликаждый по-своему. Когда трубка была выкурена, они напились чаю, а затемФлоренс попросила проводить ее в какую-нибудь лавку по соседству, где бы онамогла купить самые необходимые вещи. Было уже совсем темно, а потому капитандал свое согласие, но сначала выглянул осторожно на улицу, как привык делатьв то время, когда скрывался от миссис Мак-Стинджер, и вооружился большоюпалкой на случай, если непредвиденные обстоятельства заставят его прибегнутьк оружию. Великую гордость испытал капитан Катль, когда подал руку Флоренс ипрошел вместе с нею каких-нибудь двести или триста ярдов, все время зоркопосматривая вокруг и привлекая внимание прохожих своею чрезвычайноюбдительностью и многочисленными мерами предосторожности. По прибытии в лавкукапитан из деликатности счел необходимым удалиться на время, так как Флоренспредстояло купить принадлежности туалета; но предварительно он поставил наприлавок свою жестяную чайницу и, сообщив молодой леди, служащей в лавке, что в чайнице находится четырнадцать фунтов два шиллинга, попросил ее, вслучае если этих денег не хватит на покрытие расходов по обмундированию егоплемянницы - при слове " племянница" он бросил многозначительный взгляд наФлоренс, сопровождая его пантомимой, исполненной лукавства и таинственности, - попросил ее окликнуть его, и он уплатит недостающую сумму из своегокармана. Взглянув как бы невзначай на огромные свои часы с целью поразитьпродавцов и внушить им мысль о богатстве владельца этих часов, капитанпоцеловал затем свой крючок, приветствуя племянницу, и, выйдя из магазина, расположился перед витриной; истинным удовольствием было созерцать егоширокую физиономию, появлявшуюся время от времени среди шелков и лент, таккак он явно опасался, что Флоренс может улетучиться через заднюю дверь. - Дорогой капитан Катль, - сказала Флоренс, выйдя из лавки со свертком, размеры коего весьма огорчили капитана, надеявшегося увидеть носильщика, следующего за нею с тюком товаров, - право же, мне не нужны эти деньги. Яничего из них не истратила. У меня есть деньги. - Моя маленькая леди, - отозвался разочарованный капитан, глядя прямоперед собой вдоль улицы, - будьте так добры, поберегите их для меня, пока яих у вас не попрошу. - Можно мне положить их туда, где они раньше были, - спросила Флоренс, - и хранить их там? Капитан был отнюдь не в восторге от этого предложения, но тем не менееответил: - Да, да, моя маленькая леди, кладите их, куда хотите, только бы вызнали, где их найти. Мне они совсем не нужны, - сказал капитан. - Удивляюсь, как это я их до сих пор не спустил! В первую минуту капитан был совершенно обескуражен, но ожил, почувствовав прикосновение руки Флоренс, и они вернулись домой с теми жепредосторожностями, с какими ушли; капитан открыл дверь каюты МаленькогоМичмана и нырнул туда с быстротою, которую можно было объяснить толькодолгой практикой. Утром, пока Флоренс спала, он нанял дочь некоей пожилойледи, обычно восседавшей под синим зонтом на Леднхоллском рынке иторговавшей птицей, и договорился, чтобы она приходила убирать комнатуФлоренс и оказывать ей разные мелкие услуги. Теперь эта девица явилась, иФлоренс нашла свою комнату такой же удобной и опрятной, если и не такой жекрасивой, как в том старинном призрачном доме, который она когда-то называласвоим. Когда они снова остались вдвоем, капитан настоял на том, чтобы онапоела гренков и выпила стакан негуса * (приготовляемого им безупречно), и, подбодрив ее всеми ласковыми словами и бессвязными изречениями, какие толькомог придумать, повел наверх, в спальню. Но и у него было что-то на душе, ион казался смущенным. - Спокойной ночи, сердце мое, - сказал ей капитан Катль у двери ееспальни. Флоренс поцеловала его. В другое время капитан был бы ошеломлен этим знаком ее привязанности иблагодарности; правда, он и сейчас не оставался к нему нечувствительным, однако он посмотрел ей в лицо с еще большим смущением, чем раньше, и какбудто не хотел от нее уходить. - Бедный Уольр! - сказал капитан. - Бедный, бедный Уолтер! - со вздохом отозвалась Флоренс. - Утонул, не правда ли? - сказал капитан. Флоренс кивнула головой ивздохнула. - Спокойной ночи, моя маленькая леди! - сказал капитан Катль, протягивая ей руку. - Да благословит вас бог, добрый, славный друг! Но капитан все еще неуходил. - Ничего не случилось, дорогой капитан Катль? - спросила Флоренс, которую, принимая во внимание ее состояние, нетрудно было встревожить. - Выхотите мне что-то сказать? - Что-то сказать вам, маленькая леди? - отозвался капитан, взамешательстве встретив ее взгляд. - Ничуть не бывало. Ну, что бы я мог вамсказать, красавица? Ведь вы, конечно, не надеетесь, что я мог бы сказать вамчто-нибудь хорошее? - Нет, - промолвила Флоренс, покачав головой. Капитан пристально посмотрел на нее и повторил: " Нет", все еще мешкая удвери и все еще пребывая в смущении. - Бедный Уольр! - сказал капитан. - Мой Уольр, как я, бывало, называлтебя. Племянник старого Соля Джилса! Любимый всеми, как цветы в мае! Где тытеперь, мой храбрый мальчик! Утонул, не правда ли? Заключив свою речь этим неожиданным обращением к Флоренс, капитанпожелал ей спокойной ночи и спустился вниз, а Флоренс со свечой осталась наплощадке лестницы, чтобы посветить ему. Он скрылся во мраке и, судя по звукуудаляющихся шагов, собирался войти в маленькую гостиную, как вдруг головаего и плечи снова вынырнули, словно из пучины, по-видимому, с единственнойцелью повторить еще раз: " Он утонул, не правда ли, красавица? " Ибо, произнеся эти слова нежным и сострадательным тоном, он скрылся из виду. Флоренс очень сожалела о том, что, приютившись здесь, невольнопробудила эти воспоминания у своего покровителя, что, впрочем, было вполнеестественно. Сидя за маленьким столиком, на котором капитан поместилподзорную трубу, песенник и прочие диковинки, она думала об Уолтере и обовсем с ним связанном в прошлом, пока не захотелось ей лечь в постель, заснуть и не проснуться. Но в то время, как она с тоскою вспоминала обумерших, которых любила, у нее ни разу не мелькнула мысль о родном доме, овозможности туда вернуться, о том, что он еще существует и под его кровомживет ее отец. Она видела, как совершено было убийство. Тот последний, неугасавший образ отца, который она долгие годы лелеяла, несмотря ни на что, был исторгнут из ее сердца, искажен, уничтожен. Мысль о нем казалась ейстоль страшной, что она закрыла глаза и с содроганием оттолкнула от себямалейшее воспоминание о содеянном и о жестокой руке, в этом повинной. Еслибы после случившегося образ его мог сохраниться в ее любящем сердце, оно быразбилось. Но это было невозможно, и пустоту заполнил безумный страх, который заставлял бежать от всего, что было связано с обломками этогообраза, - страх, который могла породить только такая глубокая любовь, стольжестоко оскорбленная. Она не смела посмотреть в зеркало, потому что темное пятно на грудивнушало ей страх перед самою собой, словно на ней было какое-то клеймо. Втемноте она торопливо прикрыла его дрожащей рукой и, плача, опустила усталуюголову на подушку. Капитан долго не ложился спать. В течение целого часа он ходил взад ивперед по магазину и по маленькой гостиной и, по-видимому, успокоенный этойпрогулкой, уселся с серьезной и глубокомысленной миной и прочитал помолитвеннику те молитвы, какие полагается читать на море. С ними не так-толегко было покончить: капитан был чрезвычайно медлительным чтецом ичастенько запинался перед трудным словом, подбадривая себя восклицаниями, вроде: " Ну, смелей, приятель! " или " Держись, Эдуард Катль, держись! ", которые очень помогали ему преодолевать все препятствия. Вдобавок очки взначительной степени ухудшали его зрение. Но, невзирая на это капитан, всерьез принявшись за дело, прочитал все молитвы до последней строки, ипритом с глубоким чувством; весьма одобрив их, он с легким сердцем и сблагодушнейшей физиономией улегся спать под прилавком (побывавпредварительно наверху и послушав, что делается за дверью Флоренс). Ночью капитан несколько раз поднимался наверх узнать, спокойно ли спитего питомица, а на рассвете обнаружил, что она проснулась, так как Флоренс, услышав шаги у своей двери, спросила, он ли это. - Да, моя маленькая леди, - хриплым шепотом ответил капитан. - Хорошоли вы себя чувствуете, мой алмаз? Флоренс поблагодарила его и ответила утвердительно. Капитан, не желая упускать столь удобного случая, прижался губами кзамочной скважине и произнес голосом, звучавшим, как хриплое завываниеветра: - Бедный Уольр! Утонул, не правда ли? После этого он ушел, снова лег в постель и спал до семи часов утра. И весь день он не мог отделаться от смущения и замешательства, хотяФлоренс, занимаясь шитьем в маленькой гостиной, была оживленнее, чемнакануне. Чуть ли не каждый раз, когда ей случалось поднимать глаза отработы, она замечала, что капитан смотрит на нее и задумчиво поглаживаетподбородок; и он так часто придвигал к ней свое кресло, словно намереваясьсообщить нечто весьма конфиденциальное, и так часто отодвигал его снова, какбы не зная, с чего начать, что в течение дня он на этом утлом суденышкесовершил рейс вокруг гостиной и не раз, в весьма плачевном состоянии, садился на мель, налетев на стену или дверь чулана. Только в сумерках капитан Катль, бросив, наконец, якорь возле Флоренс, начал говорить более или менее связно. Когда отблески огня, пылавшего вкамине, упали на стены и потолок маленькой комнаты, на чайный поднос, чашкии блюдца,, расставленные на столе, и на спокойное лицо Флоренс, обращенное кпламени, отражавшемуся в ее полных слез глазах, капитан прервал долгоемолчание такими словами: - Вы никогда не бывали в море, моя прелесть? - Никогда, - ответила Флоренс. - Это могущественная стихия, - с благоговением произнес капитан. -Много чудес в пучине морской, моя красавица! Подумайте о море, когда веетветер и вздымаются волны. Подумайте о нем, когда в грозовую ночь бывает тактемно, - продолжал капитан, торжественно поднимая свой крючок, - что высобственную руку разглядеть не можете, разве что ее осветит вспышка молнии, а вы плывете, плывете, плывете сквозь бурю и тьму, как будто несетесьстремглав к миру бесконечному, во веки веков, аминь, а когда найдете этоместо - отметьте. Бывают такие времена, моя красавица, когда впору сказатьсвоему приятелю (перелистав предварительно книгу): " Дует жестокийсеверо-восточный, Билл; слышишь, как он ревет? Как я жалею всех несчастных, прибитых к берегу, да поможет им бог! " Эту последнюю цитату, дающую наилучшее представление об ужасах океана, капитан произнес внушительным тоном и закончил свою речь громким возгласом: " Держись крепче! " - А вам случалось попадать в шторм? - спросила Флоренс. - Как же, моя маленькая леди, и на мою долю пришлось немало бурь, -сказал капитан, с волнением вытирая голову, - и мне не раз приходилосьрыскать по волнам. Но... но я не о себе хотел поговорить. О нашем дорогоммальчике, - он ближе придвинулся к ней, - об Уольре, который утонул. Капитан говорил таким дрожащим голосом и повернул к Флоренс такоебледное и встревоженное лицо, что она в испуге схватила его за руку. - Вы изменились в лице! - воскликнула Флоренс. - Вы вдруг стали совсемдругим. Что случилось? Милый капитан Катль, у меня мороз пробегает по спине, когда я смотрю на вас! - Нет, нет! Не робейте, маленькая леди, - ответил капитан, поддерживаяее рукой. - Все в порядке, все в порядке, моя дорогая. Так вот, я говорил...Уольр... он... он утонул. Не правда ли? Флоренс пристально смотрела на него. Она то краснела, то бледнела иприжимала руку к груди. - Всякие беды и опасности подстерегают человека на море, моя красавица, - сказал капитан. - И над многими доблестными кораблями и многими и многимихрабрыми сердцами сомкнулись немые воды, и так и не проронили ни словечка.Но и на море можно ускользнуть от смерти, и, случалось, один человек издвадцати - быть может, и из сотни, милочка, - был спасен милостью божьей ивозвращался домой, когда его уже считали умершим, а весь экипаж погибшим.Я... я знаю одну такую историю, Отрада моего Сердца, - заикаясь, продолжалкапитан, - когда-то мне ее рассказали. И раз уж я взял этот курс и мы с вамисидим вдвоем у камина, то, быть может, вы хотите, чтобы я вам рассказал ее? Хотите, милочка? Флоренс, дрожа от волнения, которого она не могла ни преодолеть, ниосмыслить, невольно проследила за его взглядом, обратившимся к лавке, гдегорела лампа. Как только она повернула голову, капитан вскочил с кресла и заслонил ейглаза рукою. - Там ничего нет, моя красавица, - сказал капитан. - Не смотрите туда! - Почему? - спросила Флоренс. Капитан забормотал о том, что там ничего веселого нет, а здесь яркопылает огонь в камине. Он слегка прикрыл дверь, которая раньше былараспахнута настежь, и снова уселся на свое место. Флоренс следила за нимвзглядом и пристально всматривалась в его лицо. - Речь шла о корабле, моя маленькая леди, - начал капитан, - которыйотплыл из лондонского порта с попутным ветром и в прекрасную погоду, направляясь в... Не робейте, моя маленькая леди, корабль просто пустился вплаванье, милочка, просто пустился в плаванье! Выражение лица Флоренс встревожило капитана, который и сам был оченьразгорячен и возбужден и вряд ли казался менее взволнованным, чем она. - Продолжать ли рассказ, моя красавица? - спросил капитан. - Да, да, прошу вас! - воскликнула Флоренс. Капитан как будто проглотилчто-то, застрявшее у него в горле, и нервически продолжал: - Так вот этот самый злосчастный корабль попал там, в открытом море, втакой шторм, какой бывает раз в двадцать лет, моя дорогая. Бывали такиеураганы на берегу, которые вырывали с корнем деревья и разрушали города, ибывали такие бури на море в тех широтах, что их не выдержало бы и самоекрепкое из всех спущенных на воду судов. Мне говорили, моя милочка, что деньза днем этот злосчастный корабль доблестно держался и исполнял свой долг, новдруг одна волна разбила борт, унесла мачты и руль, смыла лучших моряков, икорабль был отдан на милость шторма, который не знал милосердия и бушевалвсе пуще и пуще, так что волны перекатывались через судно, и наносили емуудары, и, набрасываясь на него, разбивали его в щепы. Каждое черное пятно нагребне волны было либо обломком живого корабля, либо живым человеком, икорабль был разбит, как скорлупка, моя красавица, и трава никогда невырастет на могилах тех, кто вел это судно. - Но не все же они погибли! - воскликнула Флоренс. - Кто-то спасся? Хотя бы один человек? - На борту этого злосчастного корабля, - продолжал капитан, поднимаясьс кресла и сжимая руку в кулак с видом весьма энергическим и торжествующим, - находился юноша, доблестный юноша - так мне о нем говорили, - который ещемальчиком любил читать и рассуждать о смелых подвигах при кораблекрушениях -я слышал его речи!.. Я слышал его речи!.. И он вспомнил об этом в роковойчас, так как он не утратил мужества и бодрости, когда самые неустрашимыесердца и самые испытанные моряки пали духом. Храбрым он был не толькопотому, что на суше оставались те, кого он любил! Нет! Такова была егонатура. Я это подмечал в чертах его лица - много раз! - и тогда я думал, чтоон просто миловиден, да благословит его бог! - И он спасся? - воскликнула Флоренс. - Он спасся? - Этот храбрый юноша... - продолжал капитан, - смотрите на меня, милочка! Не оглядывайтесь... У Флоренс едва хватило сил спросить: " Почему? " - Потому что там ничего нет, дорогая моя, - сказал капитан. - Неробейте, милочка! Не робейте - ради Уольра, который был дорог всем нам! Таквот, этот юноша, - продолжал капитан, - работал вместе с храбрецами, ободрялробких, ни разу не пожаловался, и, казалось, ничего не боялся, и поддерживалбодрость духа у всех матросов, и внушил им такое уважение к себе, как будтоон был адмиралом; этот юноша, говорю я, второй помощник и один матрос, только они и уцелели из всех бывших на борту. Единственные оставшиеся вживых - они привязали себя к обломкам разбитого корабля и носились побурному морю. - Они спаслись? - вскричала Флоренс. - Дни и ночи носились они на этих обломках по безбрежному морю, -сказал капитан, - и, наконец... нет, не смотрите туда, милочка... наконец, показался парус, и, по милости божьей, они были подняты на борт: двоеоставшихся в живых, один умерший. - Кто из них умер? - вскричала Флоренс. - Не тот юноша, о котором я говорил, - сказал капитан. - Слава богу! О, слава богу! - Аминь, - поспешно отозвался капитан. - Не робейте! Подождите ещеминутку, моя маленькая леди! Ободритесь!.. Находясь на борту этого корабля, они отправились в долгое плавание (потому что негде было пристать), и вовремя этого плавания моряк, которого подобрали вместе с ним, умер. Но оностался в живых и... Не сознавая, что делает, капитан отрезал кусок хлеба, насадил его насвой крючок (обычно служивший ему вилкой для поджаривания гренков) и поднеск огню, с волнением посматривая на что-то, находившееся за спиной Флоренс, ине замечая, как обугливается хлеб. - Он остался в живых, - повторила Флоренс. - И... - И на этом корабле вернулся на родину, - продолжал капитан, глядя всев том же направлении, - и... не пугайтесь, милочка... и высадился на сушу. Иоднажды утром, зная, что друзья считают его умершим, он осторожно подошел кдвери своего дома, чтобы произвести разведку, но изменил курс, неожиданноуслышав... - Лай собаки? - быстро подхватила Флоренс. - Да! - заревел капитан. - Держитесь крепче, дорогая моя! Смелей! Неоглядывайтесь. Посмотрите сюда! На стену! Возле нее на стене видна была чья-то тень. Флоренс вскочила, оглянуласьи громко вскрикнула, увидев Уолтера. Она думала о нем только как о брате, о брате, восставшем из могилы, обрате, который потерпел крушение, спасся и вернулся к ней, и бросилась в егообъятия. Казалось, он был единственной ее надеждой, ее утешением, прибежищеми защитником. " Позаботьтесь об Уолтере, я любил Уолтера! " Воспоминание омилом жалобном голоске, произнесшем эти слова, ворвалось ей в душу, словномузыка в ночи. " О, добро пожаловать, дорогой Уолтер! " Она почувствовала это, хотя высказать не могла, и невинно заключила его в объятия. Капитан Катль, окончательно потеряв голову, попытался вытереть лобобуглившимся гренком, насаженным на крючок, но, убедившись, что сей предметне подходит для этой цели, положил гренок в свою глянцевитую шляпу, не безтруда нахлобучил глянцевитую шляпу себе на голову, попробовал спеть стишокиз " Красотки Пэг", споткнулся на первом же слове и удалился в лавку. Оттудаон не замедлил вернуться с раскрасневшимся, перепачканным лицом и всовершенно размякшем крахмальном воротничке и произнес: - Уольр, мой мальчик, вот маленькое имущество, которое я бы хотелпередать в совместное владение! Капитан поспешно предъявил большие часы, чайные ложки, щипцы для сахараи чайницу и, положив все эти вещи на стол, смел их своей огромной рукой вшляпу Уолтера; однако, вручая эту оригинальную копилку Уолтеру, он сноварасчувствовался до такой степени, что принужден был вторично удалиться влавку и отсутствовал дольше, чем в первый раз. Но Уолтер отыскал его и привел назад, а тогда капитана охватил страх, как бы Флоренс не пострадала от этого нового потрясения. Столь велик былэтот страх, что капитан совершенно образумился и решительно запретилупоминать в течение ближайших дней о приключениях Уолтера. Затем капитанКатль настолько успокоился, что мог освободиться от гренка, помещавшегося вшляпе, и занять место за чайным столом; но с одной стороны Уолтер обнималего за плечи, а с другой стороны Флоренс со слезами на глазах шепталапоздравления, и капитан снова обратился в бегство и отсутствовал добрыхдесять минут. Никогда еще физиономия капитана не сияла и не лоснилась так, как в тотмомент, когда он прочно занял место за чайным столом, переводя взгляд сФлоренс на Уолтера и с Уолтера на Флоренс. Такой эффект отнюдь не был вызванили усилен тем обстоятельством, что он в течение получаса старательнополировал себе лицо обшлагом. Это был только результат душевного еговолнения. Радость и восторг, испытываемые капитаном, разливались по всей егофизиономии и делали ее поистине лучезарной. Гордость, с какою капитан смотрел на загорелые щеки и смелые глазасвоего мальчика, вновь обретенного, гордость, какую он испытывал при видеего молодости и благородной энергии, при виде оживленного лица, дышавшегоискренностью, могла бы зажечь этот свет, озаривший лицо капитана. Восхищениеи сочувствие, с какими он обращал взгляд на Флоренс, чья красота, грация иневинность вряд ли завоевали бы ей более преданного и ревностногоприверженца, чем он, также могли возыметь такое действие. Но это сияние, которое он разливал вокруг, могло достигнуть полного блеска только благодарятому, что он созерцал обоих вместе, и из этого созерцания рождалисьослепительные мечты, реявшие вокруг них и бросившиеся в голову капитану. Капитан Катль прекрасно понимал, - хотя все время пребывал в смятении ине раз убегал ненадолго в лавку, - понимал, что они беседовали о бедномстаром дяде Соле и обсуждали мельчайшие подробности, имевшие отношение к егоисчезновению; что отсутствие старика и невзгоды Флоренс умеряли их радость; что они освободили Диогена, которого капитан заблаговременно заманил наверх, опасаясь, как бы он снова не залаял. Но ему и в голову не приходило, чтоУолтер смотрел на Флоренс как-то по-новому и словно с далекого расстояния; не приходило в голову, что Уолтер часто посматривал на милое лицо, но когдаона поднимала на Уолтера глаза, тот избегал ее открытого взгляда, говорившего о сестринской любви. Такую возможность капитан мог допустить небольше, чем поверить, что возле него находится не сам Уолтер, а его призрак.Он видел их вместе, юных и прекрасных, он знал их прошлое, и под его широкимсиним жилетом не оставалось местечка для каких бы то ни было чувств, кромевосхищения такой парой и благодарности за то, что они снова вместе. Они засиделись до позднего часа. Капитан охотно просидел бы так целуюнеделю. Но Уолтер встал и начал прощаться. - Вы уходите, Уолтер! - воскликнула Флоренс. - Куда? - Временно он повесил свою койку за углом у Броли, маленькая леди, -ответил капитан. - На расстоянии оклика, Отрада Сердца! - Вам из-за меня приходится уйти, Уолтер, - сказала Флоренс. - Вашеместо заняла бесприютная сестра. - Дорогая мисс Домби, - нерешительно отозвался Уолтер, - если не будетдерзостью называть вас так... - Уолтер! - воскликнула она с удивлением. -...Теперь, когда я так счастлив, имея возможность видеть вас иговорить с вами, лишь сознание, что я оказываю вам маленькую услугу, можетсделать меня еще счастливее! Куда бы я только не пошел и чего бы я не сделалради вас! Она улыбнулась и назвала его братом. - Вы так изменились, - сказал Уолтер. - Я изменилась? - перебила она. - Для меня, - тихо сказал Уолтер, словно размышляя вслух. - Для меняизменились. Я оставил вас, когда вы были ребенком, а теперь вижу вас... о, совсем другую... - Но по-прежнему вашей сестрой, Уолтер! Вы не забыли, что мы обещалидруг другу, когда прощались? - Можно ли забыть! - Но больше он ничего не добавил. - Но если бы вы... если бы страдания и опасности изгнали это обещаниеиз вашей памяти - к счастью, этого не случилось! - вспомнили бы вы о немтеперь, Уолтер, когда вы видите меня бедной и покинутой? Когда у меня нетдругого дома, кроме этого, и никаких друзей, кроме тех двух, которые менясейчас слушают? - Вспомнил! Видит бог, что вспомнил бы! - воскликнул Уолтер. - Уолтер! - сквозь слезы сказала Флоренс. - Милый брат! Укажите мнекакой-нибудь путь в жизни... какой-нибудь скромный путь, чтобы я могла идтиэтим путем одна, трудиться и думать иногда о вас - о человеке, которыйзащитит меня и позаботится обо мне, как о сестре! О, помогите мне, Уолтер, ятак нуждаюсь в помощи! - Мисс Домби! Флоренс! Я готов умереть за вас! Но у вас есть друзья, гордые и богатые. Ваш отец... - Нет, нет! Уолтер! - Она вскрикнула и сжала голову руками с такимужасом, что он замер на месте. - Не произносите этого слова! С тех пор он никогда не мог забыть ее голоса и взгляда в тот миг. Ончувствовал: проживи он еще по лет - никогда ему этого не забыть. Куда-нибудь, куда угодно - только не домой! Все миновало, все исчезло, все потеряно и разбито! Нерассказанная повесть о нанесенном ей оскорблении истраданиях заключалась в этом возгласе и взгляде. И он почувствовал, чтоникогда ему этого не забыть, и он не забыл. Она прильнула своим кротким личиком к плечу капитана и рассказала, каки почему она убежала. Если бы каждая пролитая ею при этом горькая слеза былапроклятием, упавшим на голову того, кого она не называла и не порицала, - сострахом подумал Уолтер, - для него это было бы меньшим злом, нежели утрататакой глубокой и сильной любви. - Полно, милочка! - сказал капитан, когда она умолкла (пока онаговорила, капитан слушал ее с величайшим вниманием, сдвинув набекреньглянцевитую шляпу и разинув рот). - Стоп, стоп, мое сокровище! Уольр, мойдорогой мальчик, отчаливай на ночь, а красавицу оставь на мое попечение. Уолтер обеими руками взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. Теперьон знал, что она и в самом деле была бесприютной беглянкой. Хотя такой онабыла ему еще дороже, чем окруженная богатством и роскошью, подобающей ей поположению, но ему казалось, что теперь она более недосягаема, чем даже в тевремена, когда стояла на высоте, которая вызывала головокружение у него, отдавшегося мальчишеским грезам. Капитан Катль, отнюдь не смущаемый подобными размышлениями, проводилФлоренс до ее комнаты и время от времени становился на стражу назачарованной площадке перед ее дверью - ибо для него это место было поистинезачарованным, - пока не успокоился на ее счет и не улегся спать подприлавком. Покидая свой пост, он не мог удержаться, чтобы не крикнутьвосторженно в замочную скважину: " Утонул! Не правда ли, красавица? " - аспустившись вниз, еще раз попытался спеть строфу из " Красотки Пэг". Но онапочему-то застряла у него в горле, и он ничего не мог с ней поделать. Тогдаон лег спать, и ему приснилось, что старый Соль Джилс женился на миссисМак-Стинджер и сия леди держит его в плену, в потайной комнате, и моритголодом.
Данная страница нарушает авторские права?