Главная страница
Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава xli
Новые голоса в волнах Все идет так, как издавна шло. Волны охрипли, повторяя своитаинственные речи; песчаные гребни бороздят берег; морские птицы взмывают ипарят; ветры и облака летят по неисповедимым своим путям; белые руки манят влунном свете, зазывая в невидимую, далекую страну. С нежною, меланхолическойрадостью Флоренс снова видит старые места, где когда-то бродила такаяпечальная и, однако, счастливая, и думает о нем в тихом уголку, где оба онимного, много раз вели беседу, а волны плескались у его ложа. И теперь, когдаона сидит здесь в раздумье, ей слышится в невнятном, тихом ропоте моряповторение его коротенькой повести, сказанных им когда-то слов; и чудится, будто вся ее жизнь, и надежды, и скорби с той поры - и в заброшенном доме ив доме, превратившемся в великолепный дворец, - отражены в этой чудеснойпесне. А кроткий мистер Тутс, слоняющийся поодаль, тоскливо посматривая наобожаемое им существо, мистер Тутс, последовавший сюда за Флоренс, но посвоей деликатности не смеющий тревожить ее в такую минуту, также слышитреквием маленькому Домби в шуме волн, вздымающихся, и падающих, и вечнослагающих мадригал в честь Флоренс. Да, и он смутно понимает - бедный мистерТутс! - что они нашептывают о тех временах, когда он был более разумным иотнюдь не тупоголовым; и слезы выступают у него на глазах, так как онбоится, что стал теперь непонятливым и глупым и годным только для того, чтобы над ним смеялись; и тускнеет его радость, вызванная успокоительнымшепотом волн, напоминающих ему, что он на время избавился от Петуха, ибоэтот бойцовый экземпляр курятника отсутствует, тренируясь (за счет Тутса)перед великой битвой с Проказником. Но мистер Тутс набирается храбрости, когда волны нашептывают емусладостную мысль, и помаленьку, не раз останавливаясь в нерешимости, приближается к Флоренс. Заикаясь и краснея, мистер Тутс притворяетсяудивленным и говорит (от самого Лондона он неотступно следовал за еекаретой, наслаждаясь даже тем, что задыхался от пыли, вырывавшейся из-подколес) о своем крайнем изумлении. - И вы взяли с собой Диогена, мисс Домби! - говорит мистер Тутс, пронзенный насквозь прикосновением маленькой ручки, столь ласково идоверчиво протянутой ему. Несомненно Диоген здесь, и несомненно у мистера Тутса есть основанияего заметить, так как Диоген устремляется к ногам мистера Тутса и, в яростиналетая на него, кувыркается, словно собака из Монтаржи *. Но Диогенаостанавливает кроткая хозяйка: - Куш, Ди, куш! Неужели ты забыл, Ди, кому мы обязаны нашей дружбой? Стыдись! О, хорошо Диогену прижиматься мордой к ее руке, и отбегать, и сновавозвращаться, и носиться с лаем вокруг нее, и бросаться очертя голову напервого встречного, чтобы доказать свою преданность. Мистер Тутс тоже был быне прочь броситься очертя голову на любого прохожего. Мимо идет какой-товоенный, и мистеру Тутсу очень хотелось бы броситься на него стремглав. - Диоген дышит родным воздухом, не правда ли, мисс Домби, - говоритмистер Тутс. Флоренс с признательной улыбкой соглашается. - Мисс Домби, - говорит мистер Тутс, - прошу прощенья, но если вы непрочь зайти к Блимберам, я... я иду туда. Флоренс, не говоря ни слова, берет под руку мистера Тутса, и ониотправляются в путь, а Диоген бежит впереди. У мистера Тутса дрожат колени; и хотя он великолепно одет, ему кажется, что костюм плохо сидит на нем, онвидит морщинки на шедевре Берджеса и Кo- и жалеет, что не надел самойпарадной пары сапог. Снаружи дом доктора Блимбера сохраняет все тот же педантический иученый вид; а наверху есть окно, на которое она, бывало, смотрела, отыскиваябледное личико, и при виде Флоренс бледное личико в окне освещалось улыбкой, а исхудавшая ручка посылала воздушный поцелуй, когда она проходила мимо.Дверь отворяет тот же подслеповатый молодой человек, чья глупая улыбка, обращенная к мистеру Тутсу, является выражением слабохарактерности. Ихвводят в кабинет доктора, где слепой Гомер и Минерва дают им аудиенцию, какв былые времена, под аккомпанемент степенного тиканья больших часов в холлеи где глобусы стоят на прежнем месте, словно и мир неподвижен и ничто в немне гибнет в силу всеобщего закона, по которому - покуда мир вращается - всерано или поздно рассыпается в прах. А вот и доктор Блимбер и его ученые ноги; вот и миссис Блимбер в своемнебесно-голубом чепце; вот и Корнелия со своими рыжеватыми кудряшками иблестящими очками, по-прежнему роющаяся, как могильщик, в гробницах языков.Вот стол, на котором он сидел, покинутый, одинокий, " новичок"; и сюдадоносится издалека воркование все тех же мальчиков, ведущих все ту же жизнь, все в той же комнате, на основании все тех же принципов! - Тутс! - говорит доктор Блимбер. - Очень рад вас видеть, Тутс. Мистер Тутс хихикает в ответ. - И в таком прекрасном обществе, Тутс! - говорит доктор Блимбер. Мистер Тутс, побагровев, объясняет, что случайно встретил мисс Домби, итак как мисс Домби, подобно ему самому, пожелала посетить старые места, онипришли вместе. - Конечно, вам доставит удовольствие, мисс Домби, - говорит докторБлимбер, - повидать наших молодых людей. Это все ваши бывшие однокашники, Тутс. Кажется, в наш маленький Портик не поступало новых учеников, дорогаямоя, - говорит доктор Блимбер Корнелии, - с тех пор как мистер Тутс наспокинул? - Кроме Байтерстона, - возражает Корнелия. - Верно, - говорит доктор. - Для мистера Тутса Байтерстон - новое лицо. Пожалуй, новое и для Флоренс, ибо в классе Байтерстон - уже не юныйБайтерстон из пансиона миссис Пипчин - щеголяет в воротничке и галстуке иносит часы. Однако Байтерстон, рожденный под какою-то несчастливойбенгальской звездой, весь перепачкан чернилами, а его лексикон так распух отпостоянного обращения к нему за справками, что не хочет закрываться изевает, как будто и в самом деле устал от вечных приставаний. Зевает также иего хозяин, Байтерстон, выращиваемый под усиленным давлением доктораБлимбера; но в зевоте Байтерстона чувствуется злоба и угроза, и кое-ктослыхал, как он выражал желание, чтобы " старый Блимбер" лопался ему в руки вИндии. Там он и опомниться не успеет, как его утащат в глубь страныБайтерстоновы кули и передадут с рук на руки тугам; * уж в этом он может несомневаться! Бригс по-прежнему ворочает жернова науки; а также и Тозер, и Джонсон, ивсе остальные; старшие ученики заняты преимущественно тем, что с превеликимусердием забывают все, что знали, когда были моложе. Все они столь же учтивыи бледны, как и в былые времена; и среди них мистер Фидер, бакалаврискусств, с костлявыми руками и щетинистой головой, трудится по-прежнему: внастоящий момент запущен в работу его Геродот, а остальные оси и валы лежатна полке за его спиной, Огромное впечатление производит даже на этих степенных молодыхджентльменов визит вырвавшегося на волю Тутса, на которого взирают сблагоговением, словно на человека, который перешел Рубикон и дал зарокникогда не возвращаться, и чей покрой костюма и чьи драгоценные украшениязаставляют перешептываться исподтишка. Однако желчный Байтерстон, которогоне было здесь во времена мистера Тутса, в разговоре с младшими мальчикамипритворяется, будто относится с презрением к последнему, и говорит, чтохотелось бы ему увидеть разряженного Тутса в Бенгалии, где у его матери естьизумруд, принадлежащий ему, Байтерстону, и извлеченный из подножья тронараджи. Вот оно как! Великое волнение вызвано также присутствием Флоренс, в которую молодыеджентльмены немедленно снова влюбляются, все, кроме упомянутого желчногоБайтерстона, не желающего влюбляться из духа противоречия. Черная ревностьвспыхивает к мистеру Тутсу, и Бриге высказывает мнение, что Тутс в концеконцов не такой уж взрослый. Но эта позорная инсинуация быстро опровергаетсямистером Тутсом, который громко говорит мистеру Фидеру, бакалавру искусств: " Как поживаете, Фидер? " - и приглашает его пообедать сегодня вместе уБедфорда; в результате такого подвига он может теперь, если пожелает, выдавать себя за стреляного воробья, и оспаривать это будет трудновато. Жмут руки, раскланиваются, и каждый молодой джентльмен горит желаниемлишить Тутса милостей мисс Домби, а после того, как мистер Тутс, хихикая, бросил взгляд на свой старый пюпитр, Флоренс и он удаляются с миссис Блимбери Корнелией; и слышно, как за их спиной доктор Блимбер, выходя последним изакрывая дверь, говорит: " Джентльмены, сейчас мы возобновим наши занятия".Ибо только это, и вряд ли что еще, слышит доктор в шепоте волн, и за всюжизнь не слыхал он ничего другого. Потом Флоренс потихоньку уходит и вместе с миссис Блимбер и Корнелиейподымается наверх в старую спальню; мистер Тутс, понимая, что в нем, да и нив ком другом, там не нуждаются, разговаривает с доктором в дверях кабинета, или, вернее, слушает, что говорит ему доктор, и удивляется, почему онпочитал когда-то этот кабинет святилищем, а самого доктора с его округлыминогами, кривыми, как у церковного фортепьяно, человеком, внушающимблагоговейный ужас. Флоренс вскоре приходит и прощается; мистер Тутспрощается, а Диоген, который все это время безжалостно докучалподслеповатому молодому человеку, бросается к двери и с дерзким громким лаемлетит вниз по откосу; тем временем Милия и другая служанка докторавыглядывают из окна верхнего этажа, весело подсмеиваясь над " этим Тутсом", иговорят о мисс Домби: " Ну, право же, разве она не похожа на своего брата, только еще красивее? " Мистер Тутс, заметив слезы на лице Флоренс, страшно встревожен и смущени сначала опасается, не допустил ли он промаха, предложив навеститьБлимберов. Но он быстро успокаивается, когда она утверждает, что ейдоставило большое удовольствие снова побывать здесь, и говорит об этом оченьвесело, пока они идут по пляжу. Слышатся голоса моря и ее нежный голос, икогда Флоренс и мистер Тутс приближаются к дому мистера Домби и мистер Тутсдолжен расстаться с ней, он порабощен до такой степени, что у него неостается и признаков свободной воли. Когда она на прощанье протягивает емуруку, он никак не может ее выпустить. - Мисс Домби, прошу прошенья, - меланхолическим шепотом говорит мистерТутс, - но если бы вы мне разрешили... Улыбающиеся и невинные глаза Флоренс заставляют его тотчас жезапнуться. - Если бы вы мне разрешили... если бы вы не сочли это дерзостью, миссДомби, если бы я мог... разумеется, без всякого поощрения, если бы я мог, знаете ли, надеяться, - говорит мистер Тутс. Флоренс смотрит на него вопросительно. - Мисс Домби, - говорит мистер Тутс, который чувствует, что теперь уженельзя отступать, - право же, я обожаю вас до такой степени, что просто незнаю, что мне с собой делать. Я несчастнейший человек. Если бы мы не стоялисейчас на углу площади, я упал бы на колени и просил бы вас и умолял, безвсякого поощрения с вашей стороны, дать мне только надежду, что я могу-могусчитать, возможным, что вы... - О, пожалуйста, не надо! - восклицает Флоренс, встревоженная ирасстроенная. - О, прошу вас, не надо, мистер Тутс! Пожалуйста, перестаньте! Не говорите больше ничего. Будьте добры, сделайте мне такое одолжение, неговорите! Мистер Тутс ужасно пристыжен и стоит с разинутым ртом. - Вы были так добры ко мне, - продолжает Флоренс, - я вам такпризнательна, у меня столько оснований быть расположенной к вам как клучшему другу, и, право же, я к вам так и расположена, - тут невинное лицообращается к нему с самой ласковой и чистосердечной улыбкой, - и я уверена, что вы хотите только сказать мне " до свидания". - Разумеется, мисс Домби, - говорит мистер Тутс, - я... я... именно этоя и хочу сказать. Это не имеет никакого значения... - До свидания! - восклицает Флоренс. - До свидания, мисс Домби! - бормочет мистер Тутс. - Надеюсь, вы ничегоплохого не подумаете. Это... - это не имеет никакого значения, благодарювас. Это не имеет ровно никакого значения. Бедный мистер Тутс в полном отчаянии возвращается в свою гостиницу, запирается у себя в спальне, бросается на кровать и лежит очень долго: похоже на то, что это все-таки имеет огромное значение. Но мистер Фидер, бакалавр искусств, является к обеду - к счастью для мистера Тутса, ибо впротивном случае неизвестно, когда бы он встал. Мистер Тутс поневоле встает, чтобы встретить его и оказать ему радушный прием. И благотворное влияние этой социальной добродетели - радушия (не говоряуже о вине и прекрасном угощении) - открывает сердце мистера Тутса и делаетего разговорчивым. Он не сообщает мистеру Фидеру, бакалавру искусств, о том, что произошло на углу площади, но когда мистер Фидер спрашивает его, " когдаже это совершится", мистер Тутс отвечает, что " есть предметы, о которых..." - и тем самым немедленно ставит на место мистера Фидера. Далее мистер Тутсвыражает удивление: какое право имел Блимбер обращать внимание на егопоявление в обществе мисс Домби! Если бы ему, Тутсу, угодно было счесть этодерзостью, он вывел бы его на чистую воду, невзирая на то, что Блимбер -доктор; но, полагает он, это объясняется только невежеством Блимбера. МистерФидер говорит, что нимало в этом не сомневается. Впрочем, мистеру Фидеру как закадычному другу разрешено касатьсянекоего предмета. Мистер Тутс требует только, чтобы о нем говорилитаинственно и задушевно. После нескольких стаканов вина он предлагает выпитьза здоровье мисс Домби, присовокупив: " Фидер, вы понятия не имеете о том, скакими чувствами я предлагаю этот тост". Мистер Фидер отвечает: " О нет, имею, дорогой мой Тутс, и они делают вам честь, старина". Мистер Фидерпреисполнен дружелюбия, жмет руку мистеру Тутсу и говорит, что, есликогда-нибудь Тутсу понадобится брат, Тутс знает, где найти его. Мистер Фидерговорит также, что он порекомендовал бы мистеру Тутсу - если тому угодноприслушаться к его совету - выучиться играть на гитаре или хотя бы нафлейте, ибо женщины, когда вы за ними ухаживаете, любят музыку, и он сам вэтом убедился. И тут мистер Фидер, бакалавр искусств, признается, что он имеет виды наКорнелию Блимбер. Он сообщает мистеру Тутсу, что не возражает против очков, и если доктор намерен совершить похвальный поступок и удалиться от дел, ну, что ж, в таком случае они будут обеспечены. По его мнению, человек, заработавший приличную сумму денег, обязан уйти от дел, и Корнелия была бытакой помощницей, ко юрой каждый может гордиться. В ответ на это мистер Тутспринимается воспевать хвалу мисс Домби и намекать, что иной раз он не прочьпустить себе пулю в лоб. Мистер Фидер упорно называет такой шаг опрометчивыми, желая примирить своего друга с жизнью, показывает ему портрет Корнелии вочках и со всеми прочими ее атрибутами. Так проводит вечер эта скромная пара, а когда вечер уступает местоночи, мистер Тутс провожает домой мистера Фидера и расстается с ним у дверидоктора Блимбера. Но мистер Фидер только поднимается на крыльцо, а по уходемистера Тутса снова спускается вниз, бродит в одиночестве по берегу иразмышляет о своих видах на будущее. Прогуливаясь, мистер Фидер ясно слышит, как волны вещают ему об окончательном уходе доктора Блимбера от дел, ииспытывает нежное, романтическое удовольствие, созерцая фасад дома имечтательно раздумывая о том, что доктор сначала выкрасит его заново ипроизведет полный ремонт. Мистер Тутс в свою очередь бродит вокруг футляра, в коем хранится егожемчужина, и, в плачевном состоянии духа, вызывая некоторые подозрения уполисменов, взирает на окно, в котором виден свет, и нимало не сомневается, что это окно Флоренс. Но он ошибается, ибо это спальня миссис Скьютон. И вто время, как Флоренс, спящей в другой комнате, снятся сладкие сны, напоминающие ей о прошлом, вновь воскресшем, - женщина, которая в суровойдействительности заменила на прежней сцене кроткого мальчика, вновьвосстанавливая связь - но совсем по-иному! - с тлением и смертью, распростерта здесь бодрствующая и сетующая. Уродливая, изможденная, оналежит, не находя покоя на своем ложе; а подле нее, внушая ужас своейбесстрастной красотой - ибо ужас отражается в тускнеющих глазах старухи, -сидит Эдит. Что говорят им волны в тишине ночи? - Эдит, чья это каменная рука поднялась, чтобы нанести мне удар? Неужели ты ее не видишь? - Там ничего нет, мама, это вам только почудилось. - Только почудилось! Все мне чудится. Смотри! Да неужели ты не видишь? - Право же, мама, там ничего нет. Разве я бы сидела так спокойно, еслибы там что-то было? - Так спокойно? - Она бросает на нее испуганный взгляд. - Теперь этоисчезло... а почему ты так спокойна? Уж это мне не чудится, Эдит. Я всяхолодею, видя, как ты сидишь подле меня. - Мне очень жаль, мама. - Жаль! Тебе всегда чего-то жаль. Но только не меня! Она начинает плакать, беспокойно вертит головой и бормочет опренебрежительном к ней отношении и о том, какой она была матерью и какойматерью была эта добрая старуха, которую они встретили, и какиенеблагодарные дочери у таких матерей. В разгар этих бессвязных речей онавдруг умолкает, смотрит на дочь, восклицает, что у нее в голове мутится, ипрячет лицо в подушку. Эдит с состраданьем наклоняется и окликает ее. Больная старуха обвиваетрукой ее шею и с ужасом бормочет: - Эдит! Мы скоро поедем домой, скоро вернемся. Ты уверена, что явернусь домой? - Да, мама, да. - А что он сказал... как его там зовут... я всегда забывала имена...майор... это ужасное слово, когда мы уезжали... ведь это неправда? Эдит! -Она вскрикивает и широко раскрывает глаза. - Ведь со мною этою быть не может? Каждую ночь горит свет в окне, и женщина лежит на кровати, и Эдит сидитподле нее, и беспокойные волны всю ночь напролет взывают к ним обеим. Каждуюночь волны твердят до хрипоты все те же таинственные речи: песчаные гребнибороздят берег; морские птицы взмывают и парят; ветры и облака летят понеисповедимым своим путям; белые руки манят в лунном свете, зазывая вневидимую далекую страну. И больная старуха по-прежнему смотрит в угол, где каменная рука - по еесловам, это рука статуи с какого-то надгробия - занесена, чтобы нанести ейудар. Наконец она опускается, и безгласная старуха простерта на кровати, онаскрючена и сморщена, и половина ее мертва. Эту женщину, накрашенную и наштукатуренную на смех солнцу, изо дня вдень медленно провозят сквозь толпу; при этом она ищет глазами добруюстарушку, которая была такой хорошей матерью, и корчит гримасы, тщетновысматривая ее в толпе. Такова эта женщина, которую часто привозят навзморье, и здесь останавливают коляску; но ее никакой ветер не можетосвежить, и нет для нее успокоительных слов в ропоте океана. Она лежит иприслушивается к нему; но речь его кажется ей непонятной и зловещей, и ужасотражен на ее лице, а когда взгляд ее устремляется вдаль, она не видитничего, кроме пустынного пространства между землей и небом. Флоренс она видит редко, а при виде ее сердится и гримасничает. Эдитвсегда подле нее и не допускает к ней Флоренс; а Флоренс ночью в своейпостели трепещет при мысли о смерти в таком обличии и часто просыпается иприслушивается, думая, что час пробил. Никто не ухаживает за старухой, кромеЭдит. Хорошо, что мало кто ее видит; и дочь бодрствует одна у ее ложа. Тень сгущается на лице, уже покрытом тенью, заостряются ужезаострившиеся черты, и пелена перед глазами превращается в надгробныйпокров, который заслоняет потускневший мир. Руки, копошащиеся на одеяле, слабо сжимаются и тянутся к дочери, и голос - не похожий на ее голос, непохожий ни на один голос, говорящий на языке смертных, - произносит: " Ведь ятебя выкормила! " Эдит без слез опускается на колени, чтобы приблизиться к голове, ушедшей в подушки, и говорит: - Мама, вы меня слышите? Широко раскрыв глаза, та старается кивнуть в ответ. - Можете ли вы припомнить ту ночь перед моей свадьбой? Голова остается неподвижной, но по лицу видно, что она помнит. - Я сказала тогда, что прощаю вам ваше участие в этом, и молила богапростить меня. Я сказала вам, что с прошлым мы с вами покончили. Сейчас яповторяю это снова. Поцелуйте меня, мама. Эдит прикасается к бледным губам, и с минуту ничто не нарушает тишины.Через минуту ее мать со своим девическим смехом - скелет Клеопатры -приподнимается на постели. Задерните розовые занавески. Еще что-то кроме ветра и облаков летит понеисповедимым путям. Задерните поплотнее розовые занавески! Сообщение о случившемся послано в город мистеру Домби, который навешаеткузена Финикса (он еще не отбыл в Баден-Баден), только что получившего такоеже сообщение. Добродушное создание вроде кузена Финикса - самый подходящийчеловек для свадьбы или похорон, и, принимая во внимание его положение всемье, с ним надлежит посоветоваться. - Домби, - говорит кузен Финикс, - честное слово, я ужасно потрясентем, что мы с вами встречаемся по случаю такого печального события. Беднаятетя! Она была чертовски жизнерадостной женщиной. Мистер Домби отвечает: - В высшей степени. - И очень, знаете, моложавой на вид... сравнительно, - добавляет кузенФиникс. - Право же, в день вашей свадьбы я думал, что ее хватит еще надвадцать лет. Собственно говоря, я так и сказал одному человеку у Брукса -маленькому Билли Джоперу... вы его, конечно, Знаете, он носит монокль? Мистер Домби дает отрицательный ответ. - Что касается похорон, - говорит он, - нет ли каких-нибудьпредположений... - Ах, боже мой! - восклицает кузен Финикс, поглаживая подбородок, начто у него как раз хватает руки, едва высовывающейся из манжеты, - я, право, не знаю! У меня в поместье есть усыпальница в парке, но боюсь, что онануждается в ремонте, и, собственно говоря, она в чертовски плохом виде. Еслибы не маленькая заминка в деньгах, мне бы следовало привести ее в порядок; но, кажется, туда приезжают и устраивают пикники за оградой усыпальницы. Мистер Домби понимает, что это не годится. - Там в деревне премиленькая церковь, - задумчиво говорит кузен Финикс, - чистейший образец англо-норманского стиля, и вдобавок превосходнозарисованный леди Джейн Финчбери - она носит туго затянутый корсет, - но, говорят, здание испортили побелкой, и ехать туда далеко. - Быть может, тогда в самом Брайтоне? - предлагает мистер Домби. - Честное слово, Домби, вряд ли мы можем придумать что-нибудь лучшее, -говорит кузен Финикс. - Это, знаете ли, тут же, на месте, и городок оченьвеселый. - А какой день удобно было бы назначить? - осведомляется мистер Домби. - Я готов поручиться, - говорит кузен Финикс, - что меня устроит любойдень, какой вы сочтете наиболее подходящим. Мне доставит величайшееудовольствие проводить мою бедную тетку до преддверия... собственно говоря, до... могилы, - говорит кузен Финикс. - Вы можете уехать из города в понедельник? - спрашивает мистер Домби. - В понедельник мне как раз очень удобно, - отвечает кузен Финикс. Тогда мистер Домби сговаривается с кузеном Финиксом, что возьмет его ссобой, и вскоре откланивается, а кузен Финикс провожает его до площадкилестницы и говорит на прощанье: " Право же, Домби, мне ужасно жаль, что вамприходится столько хлопотать из-за этого", на что мистер Домби отвечает: " Помилуйте! " В назначенный день кузен Финикс и мистер Домби встречаются и едут вБрайтон и, совмещая в себе всех прочих, оплакивающих усопшую леди, провожаютее останки до места упокоения. Кузен Финикс, сидя в траурной карете, узнаетпо пути бесчисленных знакомых, но, соблюдая приличия, не обращает на них нималейшего внимания и только называет вслух имена для сведения мистера Домби: " Том Джонсон. Человек с пробковой ногой, завсегдатай Уайта *. Как, и выздесь, Томми? Фоли на чистокровной кобыле. Девицы Смолдер"... и так далее.При совершении обряда кузен Финикс приходит в уныние, отмечая, что вподобных случаях человек, собственно говоря, поневоле задумывается о том, что силы ему изменяют; и слезы навертываются у него на глазах, когда все ужекончено. Но он вскоре собирается с духом, и так же поступают все прочиеродственники и друзья миссис Скьютон, причем майор неустанно твердит вклубе, что она никогда хорошенько не укутывалась, а молодая леди собнаженной спиной, которой столько хлопот причиняли ее веки, говорит, тихонько взвизгивая, что, должно быть, покойница была чудовищно стара истрадала самыми ужасными недугами, и нужно об этом забыть. Итак, мать Эдит лежит, забытая своими добрыми друзьями, которые неслышат волн, твердящих до хрипоты все те же слова, и не видят песчаныхгребней, избороздивших пляж, и белых рук, манящих в лунном свете изазывающих в невидимую, далекую страну. Но все идет так, как издавна шло наберегу неведомого моря. И к ногам Эдит, стоящей здесь в одиночестве иприслушивающейся к волнам, прибиваются влажные водоросли, чтобы устелить еежизненный путь. ГЛАВА XLII,
повествующая о доверительном разговоре и о несчастном случае Облеченный уже не в траурный костюм и зюйдвестку капитана Катля, ноодетый в солидную коричневую ливрею, которая, притязая на скромность ипростоту, была тем не менее такой самодовольной и самоуверенной, что могласделать честь любому портному, - Роб Точильщик, столь преобразившийсявнешне, а в глубине души вовсе пренебрегший капитаном и Мичманом, коим лишьизредка уделял несколько минут своего досуга, задирая нос перед этимидостойными и неразлучными друзьями и припоминая под торжествующийаккомпанемент сей медной трубы - своей совести, - с каким триумфом онизбавился от их общества, - Роб Точильщик служил теперь своему покровителюмистеру Каркеру. Проживая в доме мистера Каркера и состоя при его особе, Робсо страхом и трепетом взирал на белые зубы и чувствовал, что долженраскрывать свои круглые глаза шире, чем когда бы то ни было. Содрогаться сильнее перед этими зубами он бы не мог даже в том случае, если бы находился в услужении у великого волшебника, а зубы былимогущественнейшими талисманами. Мальчишка с такою силой ощущал власть своегопатрона, что это поглощало все его внимание и требовало от него слепогоповиновения и подчинения. Он не считал безопасным размышлять о патроне дажев его отсутствие, опасаясь, что его немедленно схватят за горло, как в тоутро, когда он впервые предстал перед мистером Каркером. и он снова увидит, что каждый зуб обличает его и ставит ему в вину каждую его мысль. В умениемистера Каркера читать его тайные мысли, буде ему того захочется, Роб, находясь с ним лицом к лицу, верил так же твердо, как в то, что мистерКаркер его видит, когда на него смотрит. Влияние заведующего было стольвелико и зачаровывало настолько, что, едва осмеливаясь об этом думать, онбеспрестанно чувствовал над собой несокрушимую власть патрона, уверен был вего способности сделать что угодно с ним, Робом, и старался ему угождать ипредупреждать его приказания, не видя и не слыша ничего вокруг. Быть может, Роб не спрашивал себя - в таком состоянии было бынеобычайным безрассудством задавать себе подобные вопросы, - не потому ли онвсецело подчинился этому влиянию, что у него мелькали подозрения, будто егопатрон в совершенстве овладел некоей наукой предательства, жалкие начаткикоей сам Роб усвоил в школе Точильщиков. Но, разумеется, Роб не толькобоялся его, но и восхищался им. Пожалуй, мистер Каркер был лучше осведомленоб источниках своей власти и пользовался ею умело. Отказавшись от места у капитана, Роб в тот же вечер, избавившисьпредварительно от своих голубей и даже заключив второпях невыгодную сделку, отправился прямо в дом мистера Каркера и, разгоряченный, с пылающим лицом, предстал перед своим новым хозяином, словно ожидая похвалы. - Бездельник! - сказал мистер Каркер, взглянув на узелок. - Ты бросилсвое место и пришел ко мне? - О сэр, - забормотал Роб, - вы, знаете ли, сказали, когда я был здесь, в последний раз... - Я сказал? - удивился мистер Каркер. - Что я сказал? - Простите, сэр, вы ничего не сказали, сэр, - ответил Роб, почувствовавший угрозу в тоне мистера Каркера и пришедший в крайнеезамешательство. Его патрон посмотрел на него, обнажив десны, и, грозя указательнымпальцем, произнес: - Предчувствую, что ты плохо кончишь, друг-бродяга. Тебя ждет беда. - Ох, пожалуйста, не говорите так, сэр! - воскликнул Роб, у которогоноги подкашивались. - Право же, сэр, я хочу только работать на вас, сэр, служить вам, сэр, и честно исполнять все, что мне прикажут. - Советую честно исполнять все, что тебе прикажут, раз ты имеешь делосо мной, - отозвался его патрон. - Да, я это знаю, сэр, - ответил покорный Роб. - Я уверен, что выправы, сэр. Если бы только вы были так добры и испытали меня, сэр! А есликогда-нибудь вы увидите, сэр, что я поступаю наперекор вашему желанию, пожалуйста, убейте меня. - Щенок! - сказал мистер Каркер, откидываясь на спинку стула ибезмятежно улыбаясь Робу. - Это ничто по сравнению с тем, что я с тобойсделаю, если ты вздумаешь обмануть меня. - Да, сэр, - ответил несчастный Точильщик, - я уверен, что вы жестокосо мной расправитесь, сэр. Я бы и пытаться не стал обманывать вас, сэр, хотябы мне сулили за это золотые гинеи. Оробевший Точильщик, чьи надежды на похвалу не оправдались, стоял, смотря на своего патрона и тщетно стараясь не смотреть на него, в смущении, похожем на то, какое часто обнаруживает дворняжка при сходныхобстоятельствах. - Значит, ты отказался от прежнего места и пришел сюда просить меня, чтобы я взял тебя к себе на службу, да? - сказал мистер Каркер. - Если вам будет угодно, сэр! - отвечал Роб, который, в сущности, поступал согласно инструкциям самого патрона, но сейчас не посмел даженамекнуть на это в свое оправдание. - Ну, что ж! - сказал мистер Каркер. - Ты меня знаешь? - Простите, сэр, да, сэр, - ответил Роб, теребя в руках шляпу; онпо-прежнему был скован взглядом мистера Каркера и бесплодно пыталсяизбавиться от оков. Мистер Каркер кивнул. - В таком случае берегись! Множеством поклонов Роб выразил живейшее понимание этогопредостережения и с поклонами отступал к двери, весьма ободренныйперспективой очутиться за этой дверью, но патрон остановил его. - Эй! - крикнул он, грубо возвращая его назад. - Ты привык... Закройдверь! Роб повиновался, как будто жизнь его зависела от его проворства. - Ты привык торчать у замочной скважины. Тебе известно, что это значит? - Подслушивать, сэр? - высказал догадку Роб после смущенного раздумья.Его патрон кивнул. - И подсматривать и прочее. - Здесь я бы не стал этого делать, сэр, - сказал Роб. - Честное слово, сэр, умереть мне на этом месте, не стал бы, сэр, сколько бы мне за это нипосулили! Пусть мне предлагают все сокровища в мире, я не подумаю этоделать, раз мне не приказано, сэр! - Советую не делать. Ты привык также болтать и сплетничать, - свеличайшим хладнокровием продолжал его патрон. - Остерегайся заниматься этимздесь, иначе несдобровать тебе, негодяй! - И он снова улыбнулся и сновапогрозил ему указательным пальцем. От ужаса Точильщик дышал прерывисто и хрипло. Он пытался доказатьчестность своих намерений, но мог только таращить глаза на улыбающегосяджентльмена, с тупой покорностью, которая, по-видимому, удовлетворилаулыбающегося джентльмена, ибо тот приказал ему идти вниз, после того какнесколько секунд молча разглядывал его и дал ему понять, что принимает его ксебе на службу. Вот каким образом Роб Точильщик поступил к мистеру Каркеру, и егоблагоговейная преданность сему джентльмену укреплялась и возрастала - еслитолько это было возможно - с каждой минутой. Он служил уже несколько месяцев, и вот однажды, ранним утром, емупришлось распахнуть калитку перед мистером Домби, который приехал, как былоусловлено, позавтракать с его хозяином. В тот же момент сам хозяинстремительно бросился встречать важного гостя и приветствовал его всемисвоими зубами. - Я никогда не надеялся видеть вас здесь, - сказал Каркер, когда помогему сойти с лошади. - Это исключительный день в моем календаре! Никакоесобытие не может быть особо примечательным для такого человека, как вы, которому доступно все; но для такого человека, как я, дело обстоит совсеминаче. - Вы здесь устроились со вкусом, Каркер, - сказал мистер Домби, удостоив остановиться посреди лужайки и бросить взгляд вокруг. - Вам угодно было это заметить, - отозвался Каркер. - Благодарю вас. - Мне кажется, каждый мог бы это заметить, - сказал мистер Домби снадменно-покровительственным видом. - Насколько это возможно, местечко оченьудобное и прекрасно устроенное... очень элегантное. - Насколько это возможно. Совершенно верно! - ответил Каркер спренебрежением. - Оно нуждается в этой оговорке. Ну, мы уже достаточно о немпоговорили. Вам угодно было похвалить его, я и благодарен. Не соблаговолители войти? Войдя в дом, мистер Домби отметил - и для этого у него были основания -отличную отделку комнат и комфортабельную обстановку. Мистер Каркер, сосвоим показным смирением, встретил это замечание почтительной улыбкой исказал, что понимает деликатный его смысл и ценит его, но поистине коттедж, как он ни убог, достаточно хорош для человека в его положении - лучше, бытьможет, чем надлежит ему быть. - Но вам, столь высоко стоящему, может быть, он кажется лучше, чем естьна самом деле, - продолжал Каркер, растягивая до ушей свой лживый рот. -Монархи находят прелесть в жизни бедняков. При этом он настороженно посмотрел на мистера Домби и настороженноулыбнулся, и посмотрел еще настороженнее и еще настороженнее улыбнулся, когда мистер Домби, встав перед камином в позу, которую так часто копировалего помощник, взглянул на висевшие на стенах картины. Пока холодный взглядмистера Домби скользил по картинам, пристальный взгляд Каркера следовал заего взглядом и приноравливался к нему, точно отмечая, куда он устремлен.Когда он задержался на одной картине, Каркер, казалось, затаил дыхание - такпристально и по-кошачьи зорко следил он за своим принципалом, - но глазамистера Домби скользнули по этой картине так же, как и по другим, и, по-видимому, она произвела на него не большее впечатление, чем всеостальные. Каркер посмотрел на картину - это был портрет женщины, похожей на Эдит, -как на живое существо, со злобным беззвучным смехом, брошенным, казалось, ей в лицо, но, в сущности, он осмеивал великого человека, который, ничего неподозревая, стоял рядом с ним. Вскоре был подан завтрак; и, предложивмистеру Домби кресло, повернутое спинкой к картине, он сел на свое обычноеместо, лицом к ней. Мистер Домби был даже более степенным, чем обычно, и крайне молчаливым.Попугай, раскачиваясь в позолоченном кольце в своей нарядной клетке, тщетностарался привлечь к себе взоры, ибо Каркер слишком пристально наблюдал засвоим гостем, чтобы обращать внимание на птицу; а гость, погруженный вразмышления, сидел с задумчивой, чтобы не сказать - хмурой, миной, неотрывая глаз от скатерти. Что касается Роба, прислуживавшего за столом, тоему, посвятившему все силы и способности наблюдению за своим хозяином, едвали пришло в голову, что гость был тем самым великим джентльменом, к которомуего привозили в детстве как свидетельство о здоровье семьи и которому он былобязан кожаными штанишками. - Разрешите спросить, - сказал вдруг Каркер, - как здоровье миссисДомби? Задав этот вопрос, он подобострастно наклонился вперед, поддерживаярукою подбородок, и в то же время поднял глаза на картину, как будто говорилей: " Ну-ка, посмотри, как я его расшевелю! " Мистер Домби, покраснев, ответил: - Миссис Домби здорова. Вы мне напомнили, Каркер, что я хотел кое о чемпобеседовать с вами. - Робин, ты можешь уйти, - приказал хозяин, чей мягкий голос заставилРобина вздрогнуть и скрыться, причем он до последней минуты не спускал глазсо своего патрона. - Вы, конечно, не помните этого мальчика? - добавилКаркер, когда опутанный сетями Точильщик удалился. - Нет, - сказал мистер Домби с величественным равнодушием. - Мало вероятно, чтобы его запомнил такой человек, как вы. Вряд ли этовозможно, - пробормотал мистер Каркер. - Но он принадлежит к той семье, изкоторой вы взяли кормилицу. Может быть, вы припоминаете, что великодушноприняли на себя заботу о его образовании? - Это тот самый мальчик? - нахмурившись, спросил мистер Домби. -Кажется, он не делает чести полученному образованию. - Да, боюсь, что это дрянной мальчишка, - пожимая плечами, ответилКаркер. - Такая у него репутация. Но суть вот в чем: я взял его к себе наслужбу, потому что он, не имея возможности подыскать себе место, вообразил(полагаю, ему внушили это дома), будто имеет какие-то права на вас, ипостоянно добивался случая обратиться к вам с просьбой. И хотя установленныеи признанные отношения мои к вашему дому носят исключительно деловойхарактер, но я чувствую такой непроизвольный интерес ко всему, васкасающемуся, что... Он снова запнулся, как бы стараясь обнаружить, достаточно ли он успелрасшевелить мистера Домби. И снова, поддерживая рукою подбородок, искосапосмотрел на картину. - Каркер, - сказал мистер Домби, - я ценю то, что вы не ограничиваетевашей... - Службы, - подсказал улыбающийся хозяин дома. - Нет, я предпочитаю сказать - вашей заботы, - возразил мистер Домби, прекрасно сознавая, что делает ему весьма лестный комплимент, - чистоделовыми отношениями. Примером тому служит внимание к моим чувствам, надеждам и разочарованиям, о чем свидетельствует этот незначительный случай, вами упомянутый. Я вам признателен, Каркер. Мистер Каркер медленно наклонил голову и очень осторожно потер руки, словно боялся каким-нибудь движением прервать доверительные речи мистераДомби. - Ваше сообщение очень своевременно, - продолжал мистер Домби посленедолгих колебаний, - ибо оно расчищает путь к той теме, какую я намерензатронуть, и напоминает мне, что мои слова отнюдь не устанавливают каких-тоновых отношений между нами, хотя, быть может, и свидетельствуют о большомдоверии с моей стороны, чем то, каким я до сих пор... - Удостаивали меня! - подсказал Каркер, снова наклоняя голову. - Небуду говорить о том, сколь я почтен. Такой человек, как вы, прекрасно знает, какую великую честь может он при желании оказать человеку. - Миссис Домби и я, - сказал мистер Домби, с величественнымпренебрежением пропустив мимо ушей этот комплимент, - не пришли к соглашениюпо некоторым вопросам. Мы как будто еще не понимаем друг друга. Миссис Домбидолжна кое-чему научиться. - Миссис Домби отличается многими редкими качествами и несомненнопривыкла к тому, чтобы ей курили фимиам, - сказал этот вкрадчивый, лукавыйнаблюдатель, подмечавший каждый взгляд и интонацию собеседника. Но там, гденаличествует любовь, чувство долга и уважение, - там все маленькие промахибудут быстро заглажены. Мистеру Домби невольно представилось лицо, обращенное к нему в будуареего жены, когда властная рука указывала на дверь. И, вспомнив, какотражались на нем любовь, чувство долга и уважение, почувствовал, что кровьприлила к его щекам, а это подметили зоркие глаза, смотревшие на него. - Миссис Домби и я, - продолжал он, - беседовали незадолго до смертимиссис Скьютон о причинах моею неудовольствия. О нем вы можете иметьнекоторое представление, так как были свидетелем того, что произошло междумиссис Домби и мною, когда вы были у нас... у меня в доме. - Когда я так сожалел о своем присутствии! - сказал улыбающийся Каркер.- Я горжусь вашим особым вниманием, как и надлежит гордиться человеку в моемположении, хотя я ничем его не заслужил. Вы можете делать что угодно, нероняя себя, я же, удостоившись быть представленным миссис Домби, прежде чемей была пожалована высокая честь носить ваше имя, я, будьте уверены, почтисожалел в тот вечер, что в свое время мне на долю выпало такое счастье. То обстоятельство, что кто-то, отмеченный его милостями ипокровительством, мог при каких бы то ни было обстоятельствах об этомсожалеть, являлось феноменом, которого мистер Домби не постигал. Посему онпроизнес с сугубым достоинством: - В самом деле? Но почему же, Каркер? - Боюсь, что миссис Домби, - отвечал помощник, облеченный доверием, -которая никогда не была расположена отнестись ко мне с благосклоннымвниманием - человек в моем положении не может ждать этого от леди, гордой отприроды и чья гордость столь ей к лицу, - боюсь, что миссис Домби вряд липростит мое невинное участие в том разговоре. Ваше неудовольствие - делосерьезное, вы это, конечно, знаете. И навлечь его на себя в присутствиитретьего лица... - Каркер, - надменно сказал мистер Домби, - смею думать, что в первуюочередь нужно считаться со мной? - О! могут ли быть какие-нибудь сомнения? - ответил тот с нетерпением, как человек, подтверждающий всем известный и неопровержимый факт. - Полагаю, миссис Домби занимает второе место, когда дело касается насобоих, - сказал мистер Домби. - Не так ли? - Не так ли? - повторил Каркер. - Разве вы не знаете лучше всех, чтовам незачем об этом спрашивать? - В таком случае, я надеюсь, Каркер, - сказал мистер Домби, - вашисожаления о неудовольствии миссис Домби могут быть почти уравновешены вашимудовлетворением при мысли о том, что вы сохранили мое доверие и доброе о васмнение. - Вижу, что я действительно имел несчастье, - ответил Каркер, - вызватьэто неудовольствие. Миссис Домби говорила вам об этом? - Миссис Домби высказывала различные мнения, - заявил мистер Домби свысокомерной холодностью и равнодушием, - которых я не разделяю и которые ненамерен обсуждать или вспоминать. Как я уже говорил вам, не так давно япредъявил миссис Домби известные требования касательно почтительности ипокорности в семейной жизни, на которых я считал нужным настаивать. Мне неудалось убедить миссис Домби в необходимости немедленно изменить ееповедение в интересах ее собственного спокойствия и благополучия, а такжемоего достоинства. И я уведомил миссис Домби, что, если я найду нужным сновавыразить протест, я передам ей свое мнение через вас, мое доверенное лицо. Взгляд, направленный на него Каркером, сменился дьявольским взглядом, брошенным на картину над его головой, который упал на нее, как молния. - А теперь, Каркер, - продолжал мистер Домби, - я, нимало не колеблясь, говорю вам, что добьюсь своего. Со мной нельзя шутить. Миссис Домби должнапонять, что моя воля - закон и что я не намерен делать ни единого исключенияиз своих жизненных правил. Будьте добры взять на себя это поручение, которое, раз оно исходит от меня, надеюсь, не является для вас неприемлемым, с какой бы учтивостью ни выражали вы своего сожаления, - за него я благодарювас от имени миссис Домби. И, я убежден, вы окажете мне любезность иисполните его столь же тщательно, как и всякую другую обязанность. - Вы знаете, - сказал мистер Каркер, - что вам достаточно приказатьмне. - Знаю, - сказал мистер Домби, величественно выражая свое согласие, -что мне достаточно вам приказать. Я считаю необходимым предпринятьдальнейшие шаги. Миссис Домби - леди, несомненно наделенная высокимидостоинствами, чтобы... - Чтобы оказать честь даже вашему выбору, - подсказал Каркер сподобострастной улыбкой. - Да, если вам угодно воспользоваться этим выражением, - сказал мистерДомби внушительным тоном. - В настоящее время я не замечаю, чтобы миссисДомби оказывала ему должную честь. Есть дух противодействия в миссис Домби, который надлежит уничтожить, который надлежит сломить. Миссис Домби, по-видимому, не понимает, - энергически сказал мистер Домби, - что самаямысль о противодействии мне - чудовищна и нелепа. - Мы, в Сити, знаем вас лучше, - отозвался Каркер, улыбаясь ирастягивая рот до ушей. - Вы знаете меня лучше, - повторил мистер Домби. - Надеюсь. Впрочем, ядолжен отдать справедливость миссис Домби, хотя бы это и казалосьнесовместимым с ее дальнейшим поведением (оно остается прежним). В тот раз, когда я с некоторою суровостью высказал ей свое неодобрение и принятое мноюрешение, мое увещание произвело, по-видимому, очень сильное впечатление. -Мистер Домби изрек эти слова с самой величавой напыщенностью. - Итак, яхочу, Каркер, чтобы вы взяли на себя труд сообщить миссис Домби от моегоимени, что я должен напомнить ей о нашем разговоре и несколько удивлен, почему он еще не возымел действия. Что я должен настаивать на согласованииею своих поступков с требованиями, предъявленными ей в этом разговоре. Что янедоволен ее поведением. Что я чрезвычайно им недоволен. И что я принужденбуду, как это ни печально, передать через вас еще более неприятные и точныепредписания, если здравый смысл и надлежащие чувства не побудят ееподчиниться моим желаниям, как это сделала первая миссис Домби и - полагаю, я могу это добавить - как сделала бы всякая другая леди на ее месте. - Первая миссис Домби была очень счастлива, - сказал Каркер. - Первая миссис Домби отличалась здравым смыслом, - сказал мистер Домбис благородной снисходительностью к умершей, - и очень тонкими чувствами. - Как вы думаете, мисс Домби похожа на свою мать? - осведомился Каркер. Лицо мистера Домби изменилось мгновенно и зловеще. Помощник, облеченныйдоверием, следил за пристально. - Я коснулся мучительной темы, - сказал он с вкрадчивым сожалением, противоречившим выражению его загоревшихся глаз. - Прошу вас, простите меня.Интерес, мною проявляемый, заставил меня забыть о возможных нежелательныхассоциациях. Прошу вас, простите. Но что бы он ни говорил, его загоревшиеся глаза все с тем же вниманиемизучали пасмурное лицо мистера Домби. А затем он бросил странныйторжествующий взгляд на картину, словно призывая ее в свидетели того, как онснова его поддел и что за этим последует. - Каркер, - сказал мистер Домби побелевшими губами, скользя взором постолу и говоря слегка изменившимся голосом и несколько более торопливо, чемобычно, - вам не за что просить извинения. Вы ошибаетесь. Вопреки вашимпредположениям, нежелательная ассоциация вызвана настоящей ситуацией, а невоспоминаниями. Я не одобряю поведения миссис Домби по отношению к моейдочери. - Простите, - сказал мистер Каркер, - я не совсем понимаю. - В таком случае, постарайтесь понять, - продолжал Домби. - Вы можете -нет, вы должны - передать миссис Домби мой протест касательно этого пункта.Будьте добры передать ей, что ее нескрываемая привязанность к моей дочеримне неприятна. На эту привязанность могут обратить внимание. Она можетпривести к тому, что люди попытаются сравнивать отношение миссис Домби кмоей дочери с отношением миссис Домби ко мне. Будьте добры довести досведения миссис Домби, что я против этого возражаю и жду, чтобы онанемедленно приняла во внимание мое возражение. Быть может, миссис Домбиотносится к этому серьезно, быть может, это только ее причуда, а возможно, она действует так назло мне, но как бы там ни было, я протестую. Если миссисДомби относится к этому серьезно, тем с большей охотой должна она уступить, ибо подобным поведением она не окажет услуги моей дочери. Если моя женапомимо и сверх надлежащей покорности своему супругу питает к кому-торасположение и уважение, она может дарить их кому угодно, но прежде всего ятребую от нее покорности мне! Каркер, - сказал мистер Домби, сдерживаянеобычное волнение и возвращаясь к свойственной ему манере, в какой онпривык утверждать свое величие, - будьте добры, Каркер, не забыть об этомпункте и не умалить его значения, считайте его весьма существенным вполученных вами инструкциях. Мистер Каркер поклонился, встал из-за стола и, стоя задумчиво передкамином и поддерживая рукой свой гладко выбритый подбородок, посмотрелсверху вниз на мистера Домби со злобным лукавством, напоминая не товысеченную из камня обезьяну, получеловека-полуживотное, не то хитрую мордуна конце старой водосточной трубы. Мистер Домби, понемногу обретаяспокойствие, либо охлаждая волнение сознанием своего высокого положения, сидел, постепенно цепенея снова и глядя на попугая, который раскачивался всвоем широком обручальном кольце. - Простите, - сказал Каркер после недолгого молчания, неожиданнопридвинув свой стул и садясь против мистера Домби, - но я бы хотел знать: известно ли миссис Домби, что вы, быть может, воспользуетесь мною, дабычерез меня выразить свое неудовольствие? - Да, - ответил мистер Домби. - Я это сказал. - Да? - быстро подхватил Каркер. - Но почему? - Почему? - повторил мистер Домби с некоторым замешательством. - Потомучто я ей это сообщил. - А! - воскликнул Каркер. - Но почему вы ей сообщили? Видите ли, -продолжал он с улыбкой, мягко прикасаясь своей бархатной рукой к рукемистера Домби, как прикоснулась бы кошка, спрятавшая свои когти, - чем лучшея пойму, что у вас на уме, тем большую услугу я буду иметь счастье вамоказать. Мне кажется, я понимаю. Миссис Домби не удостоила меня своимрасположением. У меня нет никаких оснований рассчитывать на него; но мне быхотелось знать, так ли это на самом деле? - Быть может, так, - сказал мистер Домби. - Стало быть, - продолжал Каркер, - эти распоряжения, переданные вамимиссис Домби через меня, являются для этой леди тем более неприятными? - Мне кажется, - сказал мистер Домби о высокомерным спокойствием и, однако, с некоторым замешательством, - что взгляд миссис Домби на этотпредмет не имеет отношения к делу в том виде, в каком оно представляется вами мне, Каркер. Но, быть может, вы не ошибаетесь. - Простите, правильно ли я вас понимаю, - сказал Каркер, - полагая, чтовы усматриваете в этом подходящее средство смирить гордыню миссис Домби, -этим словом я обозначаю качество, которое, если оно должным образомограничено, украшает и делает честь леди, отличающейся такою красотою италантами, - и не скажу - наказать ее, но добиться от нее покорности, коейвы естественно и по праву требуете? - Как вам известно, Каркер, - ответил мистер Домби, - я не привыкдавать столь подробные объяснения своим поступкам, которые почитаюуместными, но я не стану опровергать ваши предположения. Если же у вас естькакие-нибудь возражения, вам достаточно будет заявить о них. Но, признаюсь, я не предполагал, что мое поручение, каково бы оно ни было, может васунизить... - О! Унизить меня? - воскликнул Каркер. - Когда я служу вал?! - Или поставить вас, - продолжал мистер Домби, - в фальшивое положение. - Меня - в фальшивое положение! - воскликнул Каркер. - Я буду горд, счастлив оправдать ваше доверие! Признаюсь, мне бы не хотелось, чтобы уледи, к чьим ногам я смиренно приношу свое почтение и преданность - иборазве она не ваша супруга? - появился новый повод для неприязни ко мне. Но, разумеется, желание, высказанное вами, превыше всех прочих соображений.Вдобавок, когда миссис Домби, избавившись от этих ошибочных суждений, смеюсказать - случайных, привыкнет к новому своему положению, она, надеюсь я, увидит в той маленькой роли, какую я играю, зерно - вряд ли мое положениедает право на нечто большее, - зерно моего уважения к вам. И она увидит, чтоя приношу вам в жертву все прочие соображения, тогда как ей выпали честь исчастье каждый день собирать в житницу немало таких зерен. Казалось, в это мгновение мистер Домби снова увидел ее, указывающуюрукой на дверь, и, прислушиваясь к вкрадчивым речам своего помощника, облеченного доверием, снова услышал отзвук слов: " Отныне ничто не можетсделать нас более чуждыми друг другу, чем чужды мы сейчас". Но он прогналэту мысль - и, по-прежнему твердый в своем решении, сказал: - Да, несомненно. - Больше никаких распоряжений? - спросил Каркер, отодвигая свой стул напрежнее место - до сих пор они едва притронулись к завтраку - и оставаясьстоять в ожидании ответа. - Вот еще что, - ответил мистер Домби. - Будьте любезны, Каркер, сообщить, что ни одно из поручений к миссис Домби, которое вы исполняете илибудете исполнять, не предполагает каких бы то ни было ответов. Будьтелюбезны не передавать мне никаких ответов. Миссис Домби уведомлена о том, что мне не подобает идти на соглашение или вступать в переговоры по вопросу, вызвавшему разногласие между нами, и то, что я говорю, является непреложным. Мистер Каркер дал понять, что уразумел это вполне, и они приступили кзавтраку - вряд ли с большим аппетитом. В надлежащее время вернулсяТочильщик, ни на секунду не отрывавший глаз от своего хозяина ипредававшийся грезам, исполненным благоговейного ужаса. После завтракаприказано было привести лошадь мистера Домби; мистер Каркер сел на своюлошадь, и они вместе поехали в Сити. Мистер Каркер был в превосходном расположении духа и говорил много.Мистер Домби слушал его речи с величественным видом человека, который вправетребовать, чтобы его занимали беседой, и изредка снисходительно ронялнесколько слов с целью поддержать разговор. Так ехала эта примечательнаяпара. Но мистер Домби, со свойственным ему достоинством, ехал слишкомотпустив стремена, слишком небрежно держа поводья и слишком редко удостаиваявзглянуть, куда ступает его лошадь. В результате случилось так, что лошадьмистера Домби споткнулась о камни, сбросила его с седла, упала сама, сделалапопытку подняться и, брыкаясь, ударила его подкованным копытом. Мистер Каркер, прекрасный наездник, наделенный зорким глазом и твердойрукой, спешился и, мгновенно схватив поводья, заставил бьющееся на землеживотное подняться на ноги. В противном случае конфиденциальная беседа этогоутра оказалась бы для мистера Домби последней. Будучи еще слишком возбужденэтим неожиданным происшествием, мистер Каркер тем не менее обнажил все зубыи, наклонившись над поверженным своим начальником, пробормотал: " Теперь ядействительно дал миссис Домби повод считать себя оскорбленной, если бы онаоб этом узнала! "; Под руководством Каркера мистер Домби, лишившийся чувств, сокровавленной головой и лицом, был перенесен рабочими, чинившими дорогу, вближайшую харчевню, находившуюся неподалеку, куда к нему явились врачи, которые быстро примчались отовсюду, словно побуждаемые каким-то таинственныминстинктом, подобно коршунам, о коих говорят, будто они слетаются кверблюду, издыхающему в пустыне. Не без труда приведя его в чувство, этиджентльмены принялись исследовать раны. Один врач, живший по соседству, настаивал на сложном переломе ноги, каковое мнение разделял также и хозяинхарчевни; но два врача, жившие в другой местности и лишь случайноочутившиеся в этих краях, с великим бескорыстием опровергали это мнение, и вконце концов было решено, что пострадавший хотя и жестоко расшибся, но несломал костей, если не считать какого-нибудь ребра, и к ночи можно будетосторожно перевезти его домой. Когда раны его были перевязаны, что занялонемало времени, и его оставили, наконец, в покое, мистер Каркер сновавскочил в седло и поехал оповестить домашних о происшествии. Его лицо, лукавое и жестокое, но довольно красивое, если принять вовнимание правильные черты и овал, было особенно неприятно, когда он ехал сэтим поручением: его занимали лукавые и жестокие мысли и мечты скорее оботдаленных возможностях, чем о заговорах и кознях, что побуждало его мчатьсятак, словно он гнал перед собою живых людей. Выехав на более оживленнуюдорогу, он натянул, наконец, поводья и замедлил ход коня, удерживая своюбелоногую лошадь и выбирая, по обыкновению, самый удобный путь; своеподлинное лицо он скрыл насколько возможно под вкрадчивой, раболепной маскойи ослепительной улыбкой. Он подъехал к дому мистера Домби, спешился у двери и попросилразрешения повидать миссис Домби по важному делу. Слуга, который провел егов кабинет мистера Домби, вскоре вернулся и сказал, что в этот час миссисДомби не принимает посетителей, и принес извинения, что не упомянул об этомраньше. Мистер Каркер, вполне готовый к холодному приему, написал на визитнойкарточке, что поневоле берет на себя смелость настаивать на свидании иникогда не дерзнул бы сделать это вторично, если бы происшедшее событие неявилось для него достаточным оправданием. Спустя недолгое время появиласьслужанка миссис Домби и провела его наверх в будуар, где сидели вдвоем Эдити Флоренс. Никогда еще не казалась ему Эдит такой красивой. Как ни восхищался онее лицом и фигурой, как ни ярки были его чувственные воспоминания - никогдаеще не казалась она ему такой красивой. Ее взгляд высокомерно упал на него, когда он остановился в дверях. Ноон смотрел на Флоренс, - впрочем, лишь в тот момент, когда поклонился, войдяв комнату, - всем видом своим подчеркивая вновь приобретенную им власть; ион торжествовал, увидев, что она в смущении опустила глаза, а Эдит привсталаему навстречу. Он очень сожалел, он был глубоко опечален; ему не хватало слов, чтобыобъяснить, с какой неохотою он взялся подготовить ее к сообщению о маленькомпроисшествии. Он умолял миссис Домби не волноваться. Клялся честью, что нетникаких оснований тревожиться. Но мистер Домби... Флоренс вскрикнула. Он смотрел не на нее, а на Эдит - Эдит успокаивалаи утешала ее. Она не вскрикнула от испуга. Нет, нет. Во время прогулки верхом произошел печальный случай. Лошадь мистераДомби оступилась, и он был выброшен из седла. Флоренс вне себя воскликнула, что, верно, он жестоко разбился, что онубит! Нет. Он честью поклялся, что хотя мистер Домби и был сначала оглушен, но вскоре очнулся; разумеется, он страдает от ушибов, но никакой опасностинет. В противном случае он, злополучный вестник, никогда не отважился быпредстать перед миссис Домби. Но это истинная правда, торжественно заверилон ее. Все это он говорил, как бы отвечая Эдит, а не Флоренс; и взгляд его иулыбка предназначались Эдит. Затем он сообщил ей, где находится мистер Домби, и попросил представитьв его распоряжение карету, чтобы перевезти мистера Домби домой. - Мама, - еле выговорила плачущая Флоренс, - если бы я могла поехать! Услышав эти слова, мистер Каркер, смотревший на Эдит, украдкой бросилна нее многозначительный взгляд и слегка покачал головой. Он видел, как онаборолась с собой, прежде чем ее красивые глаза ответили ему, но он вырвал унее ответ - он дал ей понять, что добьется ответа или же заговорит и жестокоранит сердце Флоренс, - и она ответила ему. Когда она отвела от него глаза, он посмотрел на нее так же, как смотрел в то утро на картину. - Мне поручено передать, - сказал он, - что новая экономка, - кажется, ее зовут миссис Пипчин... Ничто не могло ускользнуть от него. Он сразу понял, что приглашениеПипчин было новым оскорблением, нанесенным мистером Домби своей жене. - Должна распорядиться, чтобы, по желанию мистера Домби, постель емуприготовили внизу, на его половине, так как эти комнаты он предпочитает всемостальным. Я не замедлю вернуться к мистеру Домби. Незачем говорить вам, сударыня, что приняты все меры, дабы обеспечить ему покой, и что онпользуется наилучшим уходом. Разрешите повторить еще раз: нет никакихоснований тревожиться. Даже вы можете быть совершенно спокойны, поверьтемне. Он поклонился крайне почтительно и искательно, вернулся в комнатумистера Домби и, распорядившись, чтобы карета была послана вслед за ним, снова сел на свою лошадь и поехал в Сити. Он был очень задумчив, пока ехалтуда, очень задумчив там и очень задумчив в карете на обратном пути вхарчевню, где остался мистер Домби. И только у ложа сего джентльмена онснова стал самим собой и вспомнил о своих зубах. Мистера Домби, измученного болью, усадили под вечер в карету и обложилис одной стороны подушками, а с другой поместился его помощник, облеченныйдоверием. Так как надлежало избегать тряски, они ехали чуть ли не шагом, ибыло уже совсем темно, когда его доставили домой. Миссис Пипчин, кислая имрачная и не забывшая о Перуанских копях, - в чем имели основание убедитьсявсе домочадцы, - встретила его у двери и расшевелила слуг, несколько разокропив их словесным уксусам, пока они переносили его в комнату. МистерКаркер не покидал мистера Домби, пока его не уложили в постель, а затем(мистер Домби не пожелал видеть особ женского пола, за исключениемпревосходной Людоедки) еще раз посетил миссис Домби, чтобы дать отчет оположении ее супруга. Он снова застал Эдит вместе с Флоренс и снова обратился суспокоительными речами к Эдит словно она была жертвой беспокойства. С такимжаром выражал он свое сочувствие, что, прощаясь, дерзнул - бросивпредварительно еще один взгляд в сторону Флоренс - взять ее руку и, склонившись, поднести ее к своим губам. Эдит не отняла руки и не ударила его этою рукою по белому лицу, хотярумянец залил ее щеки, яркий огонек загорелся в глазах и она резковыпрямилась. Но, оставшись одна в своей комнате, она ударила рукою покаминной полке так, что от одного удара на руке показалась кровь, ипротянула ее к огню, пылавшему в камине, как будто не прочь была сунуть ее вогонь и сжечь. До поздней ночи сидела она, сумрачная и прекрасная, перед угасающимпламенем и следила за темными тенями на стене, словно мысли ее были осязаемыи отбрасывали на эту стену тень. Какие бы видения, оскорбительные ипозорные, какие бы горькие предвестники грядущего ни мелькали перед ней, расплывчатые и огромные, одна ненавистная фигура вела их против нее. И этобыл ее муж.
Данная страница нарушает авторские права?
|