Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава XXx
Перед свадьбой Хотя зачарованного дома больше не существовало и рабочий люд вторгся внего и стучал весь день, грохотал и топал по лестницам, вызывая с утра довечера непрестанные приступы лая у Диогена, явно убежденного, что в концеконцов враг его одержал над ним верх и, с торжеством бросая вызов, грабитего владения, - но первое время в образе жизни Флоренс не замечалось большихперемен. По вечерам, когда рабочие уходили, дом снова становился мрачным изаброшенным; и Флоренс, слушая удаляющиеся, гулко разносящиеся по холлу илестницам голоса, рисовала себе счастливый домашний очаг, к которому онивозвращаются, и детей, их ожидающих, и ей радостно было думать, что онивеселы и уходят довольные. Она приветствовала вечернюю тишину, как старого друга, но вечер являлсятеперь в ином облике и смотрел на нее более ласково. Красивая леди, котораяуспокоила ее и приласкала в той самой комнате, где сердцу ее нанесли такуюрану, была для нее вестником счастья. Мягкие тени загорающейся светлойжизни, которую ей сулило расположение отца и обретение всего или многого изтого, что она потеряла в тот печальный день, когда материнская любовь угаславместе с последним материнским вздохом, коснувшимся ее щеки, скользиливокруг нее в сумерках и были желанными гостями. Посматривая украдкой нарумяных девочек, своих соседок, она испытывала новое и чудесное ощущение примысли, что скоро они познакомятся и узнают друг друга, и тогда она покажетсяим, не опасаясь, как это было раньше, что они загрустят, увидев ее в черномплатье, сидящую здесь в одиночестве! Отдаваясь мыслям о новой матери, с любовью и доверием к ней в чистомсвоем сердце, Флоренс еще сильнее любила свою родную умершую мать. Она небоялась, что у той будет соперница в любви. Она знала: новый цветок расцвелна стебле, заботливо взлелеянном и глубоко пустившем корни. Каждое ласковоеслово в устах красивой леди звучало для Флоренс, как эхо того голоса, который давно прервался и умолк. Теперь, когда зародилась новая нежность, могла ли она меньше любить воспоминание о нем, раз это было единственнымвоспоминанием о родительской нежности и любви? Однажды Флоренс сидела у себя в комнате, читала и думала об этой леди, обещавшей вскоре навестить ее - содержание книги наводило на эти мысли, -как вдруг, подняв глаза, она увидела ее в дверях. - Мама! - воскликнула Флоренс, радостно бросаясь ей навстречу. - Выпришли! - Еще не мама, - с задумчивой улыбкой отозвалась леди, обвив рукой шеюФлоренс. - Но очень скоро будете ею, - сказала Флоренс. - Теперь очень скоро, Флоренс; очень скоро. Эдит слегка наклонила голову, чтобы прижаться щекой к свежей щечкеФлоренс, и в течение нескольких секунд молчала. Столько нежности было в ееобращении, что Флоренс ощутила эту нежность еще сильнее, чем в день первойих встречи. Она подвела Флоренс к креслу и села рядом с нею; Флоренс смотрела ей влицо, восхищалась ее красотой и охотно оставила свою руку в ее руке. - Вы жили одна, Флоренс, с тех пор как я здесь была? - О да! - с улыбкой, не задумываясь, ответила Флоренс. Она замялась и потупилась, потому что ее новая мама была очень серьезнаи всматривалась пристально и задумчиво в ее лицо. - Я... я привыкла быть одна, - сказала Флоренс. - Мне это совсемнетрудно. Иногда мы с Ди проводим целые дни вдвоем. Флоренс могла бы сказать - целые недели и месяцы. - Ди - это ваша горничная, дорогая? - Это моя собака, мама, - со смехом отозвалась Флоренс. - Мою горничнуюзовут Сьюзен. - А это ваши комнаты? - спросила Эдит, осматриваясь кругом. - Тогда мнеих не показали. Мы должны их украсить, Флоренс. Они будут лучшими во всемдоме. - Если бы мне позволили переменить их, мама, - отозвалась Флоренс, -есть одна комната наверху, которая нравится мне гораздо больше. - Разве здесь недостаточно высоко, милая моя девочка? - с улыбкойспросила Эдит. - То была комната моего брата, - сказала Флоренс, - и я ее очень люблю.Я хотела поговорить о ней с папой, когда вернулась домой и застала здесьрабочих и все эти перемены, но... Флоренс опустила глаза, опасаясь, как бы тот же взгляд не заставил ееснова замяться. -...Но я побоялась, что это его огорчит; а так как вы сказали, мама, что скоро вернетесь и будете здесь полной хозяйкой, я решила собраться сдухом и попросить об этом вас. Эдит сидела, не спуская блестящих глаз с ее лица, но когда Флоренспосмотрела на нее, она в свою очередь опустила глаза. Вот тогда-то иподумала Флоренс, что красота этой леди совсем не такая, какою показалась ейв первый раз. Она считала эту красоту горделивой и величественной; но ледидержала себя так ласково и кротко, что - будь она ровесницей Флоренс иодного с нею нрава - вряд ли она внушала бы больше доверия. За исключением тех минут, когда ее обволакивала какая-то напряженная истранная сдержанность, - а тогда казалось (но Флоренс вряд ли это понимала, хотя не могла не заметить и думала об этом), казалось, будто она чувствуетсебя униженной перед Флоренс и ей не по себе. Когда она сказала, что еще нестала ее матерью, а Флоренс назвала ее полной хозяйкой, эта перемена в нейбыла внезапной и поразительной; и теперь, когда глаза Флоренс былиустремлены на ее лицо, она сидела с таким видом, будто хотела съежиться испрятаться у нее, и менее всего была похожа на женщину, которая готовалюбить ее и лелеять на правах близкого родства. Она охотно согласилась на просьбу Флоренс о новой комнате и сказала, что сама об этом позаботится. Затем она задала несколько вопросов о бедномПоле и после недолгой беседы сообщила Флоренс, что заехала за нею, чтобыувезти к себе. - Теперь мы переехади в Лондон, моя мать и я, - сказала Эдит, - и выбудете жить с нами до моего замужества. Я хочу, чтобы мы ближе познакомилисьи доверяли друг другу, Флоренс. - Вы очень добры ко мне, милая мама, - сказала Флоренс. - Как я вамблагодарна! - Вот что я вам скажу сейчас, потому что более удобного случая, бытьможет, не представится, - продолжала Эдит, оглянувшись, чтобы узнать, однили они, и понизив голос, - когда я выйду замуж и на несколько недель уеду, уменя будет спокойнее на душе, если вы вернетесь сюда, домой. Кто бы вас ниприглашал к себе, вернитесь домой. Лучше быть одной, чем... Я хочу сказать, - добавила она, замявшись, - что, как мне известно, вы лучше всегочувствуете себя дома, милая Флоренс. - В тот же день я вернусь домой, мама. - Так и сделайте. Я полагаюсь на ваше обещание. А теперь, дорогая, собирайтесь, и поедем. Вы найдете меня внизу, когда будете готовы. Медленно и задумчиво бродила Эдит по дому, где так скоро предстояло ейстать хозяйкой; и мало внимания обращала она на изящество и роскошь, которыеуже сейчас можно было заметить. С тем же неукротимым высокомерием, с тем жегорделивым презрением, отражавшимся в глазах и на устах, сверкая тою жекрасотой, умерявшейся только сознанием малой ее ценности и малой ценностивсего окружающего, проходила она по великолепным гостиным и залам, так же, как проходила прежде под тенистыми деревьями, и негодовала и терзала себя.Розы на стенах и на полу были окружены острыми шипами, раздиравшими ейгрудь; в каждой крупице позолоты, ослеплявшей глаз, она видела частичкуденег, за нее уплаченных; широкие и высокие зеркала отражали во весь ростженщину, в чьей душе еще не угасли благие порывы, но которая слишком частолгала самой себе и слишком была унижена и придавлена, чтобы себя спасти.Полагая, что все это очевидно в большей или меньшей степени для каждого изокружающих, она считала гордость единственным средством утвердить себя; и вовсеоружии этой гордости, которая день и ночь терзала ей сердце, она бороласьсо своей судьбой, не страшась ее и бросая ей вызов. Неужели это была та женщина, на которую Флоренс - невинная девочка, сильная только своею искренностью и прямодушием, - производила стольглубокое впечатление, что подле нее она становилась другим человеком, ибоутихала в ней буря страстей, и даже гордость смирялась? Неужели это была таженщина, которая сидела сейчас рядом с нею в карете, обнимала ее и которая, лаская ее и добиваясь любви и доверия, прижимала ее красивую головку к своейгруди и готова была пожертвовать жизнью, чтобы защитить ее от зла и обиды? О Эдит, как хорошо было бы умереть в эту минуту! Быть может, лучшеумереть сейчас, Эдит, чем жить дальше. Почтенная миссис Скьютон, которая думала о чем угодно, только не осмерти - ибо, подобно многим благородным особам, жившим в различные эпохи, она решительно повернулась спиною к смерти и возражала против упоминания остоль пошлой и всех уравнивающей выскочке - заняла дом на Брук-стрит, Гровенор-сквер, принадлежавший величественному родственнику (одному изродичей Финикса), который уехал из Лондона и великодушно уступил свой дом послучаю свадьбы, почитая это подарком, сулящим окончательное избавление иосвобождение от всяких ссуд и даров миссис Скьютон и ее дочери. Дляподдержания фамильной чести надлежало строго соблюдать приличия, и миссисСкьютон отыскала сговорчивого торговца, проживавшего в приходе Мэри-ле-Бон, который ссужал знать и джентри всевозможными предметами обстановки, начинаясо столового серебра и кончая армией лакеев; этот же торговец доставил в домседовласого дворецкого (получавшего добавочную плату за то, что у него былвид старого слуги семейства), двух очень высоких молодых людей в ливреях иотборный штат кухонной прислуги; вот тогда-то в подвальном этаже и возниклалегенда, что паж Уитерс, внезапно освобожденный от многочисленных своихдомашних обязанностей и подталкивания кресла на колесах (неуместного встолице), не раз, как было замечено, протирал глаза и щипал себя, словно унего мелькало подозрение, не заспался ли он у лемингтонского молочника и непредается ли райским грезам. В тот же дом и из того же удобного источникабыло доставлено все необходимое столовое серебро и фарфор, а такжеразнообразные предметы домашнего обзаведения, включая изящный экипаж и паругнедых лошадей, и миссис Скьютон расположилась среди подушек на парадномдиване в позе Клеопатры и торжественно открыла прием. - Ну, как поживает моя прелестная Флоренс? - спросила миссис Скьютон, когда вошла ее дочь со своей протеже. - Право же, вы должны крепкопоцеловать меня, Флоренс, моя милая. Флоренс, робко наклонившись, отыскивала подходящее местечко нанабеленном лице миссис Скьютон, но эта леди подставила ей ухо и вывела иззатруднения. - Эдит, дорогая моя, - сказала миссис Скьютон, - положительно...Повернитесь немного к свету на одну минутку, милая Флоренс. Флоренс, краснея, повиновалась. - Ты не помнишь, дорогая Эдит, - продолжала мать, - какой ты былапримерно в возрасте нашей очаровательной Флоренс или чуть моложе? - Я давно забыла, мама. - Право же, дорогая моя, - сказала миссис Скьютон, - я нахожуопределенное сходство между тобою в те годы и нашей прелестной юнойприятельницей. И это доказывает, что может сделать воспитание, - добавиламиссис Скьютон, понизив голос и давая понять, что, по ее мнению, воспитаниеФлоренс далеко не закончено. - Да, несомненно, - был холодный ответ Эдит. Мать зорко на нее посмотрела и, чувствуя, что вступила на опасный путь, сказала с целью отвлечь внимание: - Прелестная Флоренс, право же, вы должны поцеловать меня еще раз, дорогая моя. Флоренс, конечно, повиновалась и снова коснулась губами уха миссисСкьютон. - Милочка, вы, конечно, слышали, - продолжала миссис Скьютон, удерживаяее за руку, - что ваш папа, которого мы все буквально обожаем и любим добезумия, женится ровно через неделю на моей дорогой Эдит? - Я знала, что это должно быть очень скоро, - ответила Флоренс, - но незнала, когда именно. - Дорогая моя Эдит, - весело сказала мать, - может ли быть, что ты несообщила об этом Флоренс? - Зачем мне было говорить Флоренс? - отозвалась та так быстро и резко, что Флоренс готова была усомниться, ее ли это голос. Тогда миссис Скьютон сообщила Флоренс, - снова с целью отвлечьвнимание, - о том, что отец придет к обеду и несомненно будет приятноизумлен, увидев ее, так как накануне вечером он говорил лишь о делах в Ситии понятия не имел о затее Эдит, осуществление которой должно было, по мнениюмиссис Скьютон, привести его в восторг. Услышав это, Флоренс пришла всмятение, и по мере того, как приближался час обеда, беспокойство ее сталотаким мучительным, что, знай она, как попросить разрешения вернуться домой, не ссылаясь при этом на отца, она убежала бы пешком с непокрытой головой, стремглав и одна, только бы ускользнуть от риска вызвать его неудовольствие. С приближением назначенного часа она едва могла дышать. Она не смелаподойти к окну, боясь, как бы он не увидел ее с улицы. Она не смелаподняться наверх, чтобы скрыть волнение, опасаясь, как бы не встретиться сним неожиданно в дверях, и в то же время чувствуя, что уже не в силах былабы вернуться, если бы ее призвали к отцу. Терзаемая этими страхами, онасидела у ложа Клеопатры, стараясь слушать и отвечать на вздорные речи этойледи, как вдруг на лестнице раздались его шаги. - Я слышу его шаги! - вздрогнув, воскликнула Флоренс. - Он идет! Клеопатра, которая по молодости своей всегда была расположена кигривости и, поглощенная собой, не потрудилась задуматься о природе этоговолнения, толкнула Флоренс за диван и набросила на нее шаль, готовясьсделать мистеру Домби очаровательный сюрприз. Было это проделано так быстро, что через секунду Флоренс услышала в комнате грозные его шаги. Он приветствовал будущую тещу и будущую жену. Голос его звучал такстранно, что трепет пробежал по всему телу дочери. - Дорогой мой Домби, - сказала Клеопатра, - пожалуйте сюда и скажитемне, как поживает ваша милая Флоренс. - Флоренс здорова, - ответил мистер Домби, подходя к ложу. - Она дома? - Дома, - сказал мистер Домби. - Дорогой мой Домби, - продолжала Клеопатра с чарующей живостью, -уверены ли вы в том, что меня не обманываете? Не знаю, что скажет мне моямилая Эдит, услышав такое мое заявление, но, честное слово, я боюсь, дорогоймой Домби, что вы - фальшивейший из мужчин. Будь он действительно таковым и будь он уличен на месте в самойчудовищной лжи, когда-либо обнаруженной в словах или поступках человека, онвряд ли мог прийти в большее смущение, чем сейчас, когда миссис Скьютонсдернула шаль и Флоренс, бледная и трепещущая, предстала перед ним, какпривидение. Он еще не собрался с мыслями, когда Флоренс бросилась к нему, обняла его за шею, поцеловала и выбежала из комнаты. Он оглянулся, словножелая обсудить с кем-нибудь этот вопрос, но Эдит вышла сейчас же вслед заФлоренс. - Признайтесь же, дорогой мой Домби, - сказала миссис Скьютон, протягивая ему руку, - что вы никогда еще не бывали так удивлены иобрадованы. - Я никогда не был так удивлен, - ответил мистер Домби. - И так обрадованы, дорогой мой Домби? - настаивала миссис Скьютон, подняв веер. - Я... да, я чрезвычайно рад, что встретил здесь Флоренс, - скачалмистер Домби. Казалось, он серьезно обдумывал свои слова и затем повторилболее решительно: - Да, действительно я очень рад, что встретил здесьФлоренс. - Вы недоумеваете, как она очутилась здесь, не правда ли? - спросиламиссис Скьютон. - Быть может, Эдит? - предположил мистер Домби. - О, злой угадчик! -отозвалась Клеопатра, покачивая головой. - О, хитрый, хитрый человек! Мне не следовало бы говорить такие вещи, дорогой мойДомби, вы - мужчины - так тщеславны и так склонны злоупотреблять нашимислабостями, но вам известно, что душа у меня открытая... Хорошо, сейчас. Эти последние слова относились к одному из очень высоких молодых людей, доложившему, что обед подан. - Но Эдит, дорогой мой Домби, - продолжала она шепотом, - если она невидит вас подле себя, - а я ей сказала, что не может же она всегда на эторассчитывать, - Эдит хочет, чтобы около нее было хоть что-нибудь иликто-нибудь из тех, кто вам близок. Да, это в высшей степени естественно! Иникто не мог бы удержать ее, когда, находясь в таком расположении духа, онапоехала сегодня за нашей милой Флоренс. Это так очаровательно! Так как она ждала ответа, мистер Домби ответил: - В высшей степени! - Да благословит вас бог, дорогой мой Домби, за то, что у вас естьсердце! - воскликнула Клеопатра, пожимая ему руку. - Но я становлюсь слишкомсерьезной. Будьте ангелом, проводите меня вниз, и посмотрим, какой обеднамерены предложить нам эти люди. Да благословит вас бог, дорогой Домби! После этого вторичного благословения Клеопатра довольно резво спрыгнуласо своего ложа, а мистер Домби предложил ей руку и церемонно повел вниз; когда эта пара входила в столовую, один из взятых напрокат высоких молодыхлюдей, чей орган почтительности был недостаточно развит, засунул язык защеку для увеселения другого высокого молодого человека, взятого напрокат. Флоренс и Эдит были уже там и сидели рядом. Когда вошел отец, Флоренсхотела встать, чтобы уступить ему свое место, но Эдит решительно положиларуку ей на плечо, и мистер Домби занял место напротив. Разговор поддерживала чуть ли не одна миссис Скьютон. Флоренс едваосмеливалась поднять глаза, опасаясь, как бы не было замечено, что онизаплаканы; тем более не осмеливалась она говорить; а Эдит не проронила нислова и только отвечала на вопросы. Поистине, Клеопатра трудилась не нашутку, чтобы довести дело до конца; и поистине оно должно было оказатьсяотменно выгодным, чтобы вознаградить ее! - Итак, все ваши приготовления почти закончены, не правда ли, дорогоймой Домби? - спросила Клеопатра, когда был подан десерт и седовласыйдворецкий удалился. - Даже юридическая сторона! - Да, сударыня, - ответил мистер Домби, - брачный контракт, какуведомляют юристы, уже готов, и, как я сообщал вам, Эдит, остается тольконазначить день для подписания. Эдит сидела подобно прекрасной статуе: такая же холодная, немая инеподвижная. - Милая моя, - сказала Клеопатра, - ты слышишь, что говорит мистерДомби? Ах, дорогой мой Домби! - понизив голос, обратилась она к этомуджентльмену. - Как напоминает мне ее рассеянность, все возрастающая по мереприближения срока, те дни, когда редчайший из людей, ее милый папа, находился в таком же положении, как и вы! - Я не стану назначать. Пусть будет тогда, когда вы пожелаете. -сказала Эдит, едва взглянув через стол на мистера Домби. - Завтра? - предложил мистер Домби. - Как вам угодно. - Или послезавтра, если это более соответствует вашим планам? -продолжал мистер Домби. - У меня нет никаких планов. Я всегда в вашем распоряжении. Назначьтекакой угодно день. - Никаких планов, дорогая моя Эдит? - вмешалась мать. - Да ведь ты сутра до ночи занята, и у тебя тысяча и одно дело со всевозможнымипоставщиками! - Об этом позаботились вы, - возразила Эдит, повернувшись к ней ислегка сдвинув брови. - Вы с мистером Домби можете договориться между собой. - Совершенно верно, милочка, и очень благоразумно с твоей стороны! -воскликнула Клеопатра. - Дорогая моя Флоренс, право же, вы должны подойти иеще раз поцеловать меня, моя милая! Странное совпадение: этот интерес к Флоренс овладевал Клеопатрой чутьне после каждого диалога, в котором Эдит принимала хоть какое-нибудьучастке! Бесспорно, Флоренс никогда не приходилось выносить столько объятий, и, быть может, никогда за всю свою жизнь не бывала она столь полезна. В глубине души мистер Домби был далек от того, чтобы возмущатьсяповедением своей прекрасной невесты. У него были веские основаниясимпатизировать ее высокомерию и холодности, ибо он разделял эти чувства.Ему лестно было думать, что Эдит поступалась своею гордостью ради него и, казалось, признавала только его волю. Ему лестно было представлять себе, какэта гордая и величественная женщина принимает гостей у него в доме изамораживает их, подражая его же манере. Да, в таких руках достоинство Домбии Сына будет возвеличено и упрочено. Так думал мистер Домби, когда остался один за обеденным столом иразмышлял о прошлом своем и будущем, не чувствуя, сколь противоречат егомыслям убожество и мрачность комнаты, и темно-коричневая ее окраска, икартины, пятнавшие стены подобно мемориальным доскам, и двадцать четыречерных стула, украшенные гвоздями в таком же количестве, напоминающиестолько же гробов и ожидающие на краю турецкого ковра подобно наемнымучастникам похоронной процессии, и два истощенных негра, поддерживающие дваветхих канделябра на буфете, и пропитывающий комнату затхлый запах, словнопрах десяти тысяч обедов был погребен в саркофаге под полом. Владелец домажил большей частью за границей; воздух Англии редко приходился по вкусучлену семейства Финиксов; и комната, в память о нем, облекалась все в болееи более глубокий траур и в конце концов приняла столь похоронный вид, чтодля полной иллюзии не хватало только покойника. Недурным подобием покойника, если не по своей позе, то по негнущейсяспине, был в данный момент мистер Домби, глядевший в холодные глубиныМертвого моря из красного дерева, где стояли на якоре блюда с фруктами играфины; казалось, предметы его размышлений всплывали один за другим наповерхность и снова погружались на дно. Здесь была Эдит с величественнымсвоим лицом и величественной осанкой; и рядом с ней - Флоренс, робкообратившая к нему лицо, как было оно обращено в тот момент, когда онавыходила из комнаты; глаза Эдит устремлены на нее, а рука Эдитпокровительственно простерта. Маленькая фигурка в низеньком креслицевозникла затем в лучах света и взирала на него с недоумением, а блестящие ееглаза и старчески-детское лицо светилось словно в мерцающем вечернем пламеникамина. Снова появилась Флоренс подле этой фигуры и поглотила все еговнимание. Что увидел он в ней - роковую препону и обманутую надежду, илисоперницу, которая однажды преградила ему дорогу и могла преградить еще раз, или свое дитя, о котором теперь, в пору успешного сватовства, быть может, удостоит он подумать, ибо в такое время она отказывается мириться со своимположением отвергнутой, или, наконец, напоминание о том, что теперь, когда унего возникли новые связи, он должен соблюдать, хотя бы внешне, интерес кчеловеку, родному по крови, - об этом ему было лучше знать. В сущности, емуэто было неясно; ибо брачная церемония, алтарь и честолюбивые замыслы, кое-где омраченные все тою же Флоренс, - неизменно Флоренс! - мелькали такбыстро и так беспорядочно, что он встал и, спасаясь от них, поднялся наверх. До позднего часа не вносили свечей, потому что миссис Скьютонжаловалась, что они вызывают у нее головную боль; все это время Флоренс имиссис Скьютон беседовали (Клеопатра весьма заботилась о том, чтобы неотпускать ее от себя), и Флоренс тихонько играла на фортепьяно дляуслаждения миссис Скьютон, причем эта любезная леди по временам чувствовалапотребность в новых поцелуях, что бывало всякий раз после того, как Эдитслучалось проронить слово. Впрочем, их было немного, так как Эдит все времясидела в стороне, у открытого окна (несмотря на опасения матери, как бы онане простудилась), и не уходила, пока мистер Домби не откланялся. При этом онбыл невозмутимо снисходителен к Флоренс; и Флоренс ушла спать в комнату, смежную со спальней Эдит, ушла такой счастливой и полной надежд, что о себев прошлом она думала словно о какой-то посторонней, бедной, покинутойдевочке, которой должно посочувствовать в ее несчастье, и, сочувствуя ей, она заснула в слезах. Неделя летела быстро. Ездили к модисткам, портнихам, ювелирам, юристам, кондитерам, в цветочные магазины; и во всех этих поездках Флоренс принималаучастие. Флоренс должна была присутствовать на свадьбе. По этому случаю Флоренс должна была снять траур и надеть великолепныйнаряд. Планы модистки касательно этого наряда - модистка была француженкой ивесьма походила на миссис Скьютон - были столь целомудрены и изящны, чтомиссис Скьютон заказала такой же наряд для себя. Модистка заявила, что наней он будет восхитителен и решительно все примут ее за сестру молодой леди. Неделя летела все быстрее. Эдит ни на что не смотрела и ничем неинтересовалась. Ей доставляли домой роскошные платья, их примеряли, имигромко восхищались миссис Скьютон и модистки, и их прятали, не дождавшись отнее ни слова. Миссис Скьютон строила планы на каждый день и приводила их висполнение. Случалось, что Эдит оставалась в экипаже, когда они отправлялисьза покупками; иногда, если была крайняя необходимость, она заходила вмагазины. Но как бы то ни было, миссис Скьютон распоряжалась всем; а Эдитвзирала на это с таким безучастием и с таким нескрываемым равнодушием, словно ни к чему не имела ни малейшего отношения. Пожалуй, Флоренс могла бызаподозрить ее в высокомерии и сухости, но такой она никогда не была поотношению к ней. Свое недоумение Флоренс заглушала благодарностью и вскорепоборола его. Неделя летела все быстрее. Она летела едва ли не на крыльях. Насталпоследний вечер недели, вечер перед свадьбой. В темной комнате - ибо миссисСкьютон все еще страдала от головной боли, хотя и надеялась навсегдаизбавиться от нее завтра, - находились эта леди, Эдит и мистер Домби. Эдитснова сидела у открытого окна, глядя на улицу; мистер Домби и Клеопатра, надиване, беседовали вполголоса. Было уже поздно. Флоренс, утомленная, ушласпать. - Дорогой мой Домби, - сказала Клеопатра, - завтра, когда вы отнимите уменя милую мою Эдит, не оставите ли вы мне Флоренс? Мистер Домби сказал, что сделает это с удовольствием. - Видеть ее здесь, рядом со мной, когда вы оба уедете в Париж, и знать, что я способствую, дорогой мой Домби, образованию ее ума в этом возрасте, -продолжала Клеопатра, - будет для меня поистине бальзамом в том расстроенномсостоянии, в каком я буду находиться. Эдит внезапно обернулась. Ее равнодушие в одну секунду уступило местожгучему интересу, и, невидимая в темноте, она внимательно прислушивалась кразговору. Мистер Домби с величайшим удовольствием оставит Флоренс в такихпрекрасных руках. - Дорогой мой Домби, - отвечала Клеопатра, - тысяча благодарностей заваше доброе мнение. Я боялась, что вы уезжаете с коварным, заранееобдуманным намерением, как говорят противные юристы - эти ужасные люди! -обречь меня на полное одиночество. - Почему вы так несправедливы ко мне, сударыня? - спросил мистер Домби. - Потому что моя прелестная Флоренс так твердо заявила мне, что завтрадолжна вернуться домой, - ответила Клеопатра, - вот я и начала опасаться, дорогой мой Домби, что вы настоящий турецкий паша. - Уверяю вас, сударыня, - возразил мистер Домби, - что я не отдавалникаких приказаний Флоренс, а если бы и отдал, то ваше желание выше всехприказаний. - Дорогой мой Домби, - отозвалась Клеопатра, - какой вы галантныйкавалер! Впрочем, этого я не могу сказать, ибо у кавалеров нет сердца, а овашем сердце свидетельствуют ваша прекрасная жизнь и натура... Как, неужеливы так рано уходите, дорогой мой Домби? О, право же, час был поздний, и мистер Домби полагал, что ему порауходить. - Наяву ли это все или во сне? - сюсюкала Клеопатра. - Могу липоверить, дорогой мой Домби, что завтра утром вы вернетесь, чтобы лишитьменя моей милой подруги, моей родной Эдит? Мистер Домби, который привык понимать слова буквально, напомнил миссисСкьютон, что они должны встретиться сначала в церкви. - Боль, которую испытываешь, - сказала миссис Скьютон, - отдавая своедитя хотя бы даже вам, дорогой мой Домби, - самая мучительная, какую толькоможно вообразить; а если она сочетается с хрупким здоровьем и если к этомуприбавить чрезвычайную тупость кондитера, ведающего устройством завтрака, -это уже не по моим слабым силам. Но завтра утром я воспряну духом, дорогоймой Домби; не бойтесь за меня и не тревожьтесь. Да благословит вас бог! Эдит, дорогая моя! - лукаво воскликнула она. - Кто-то уходит, милочка! Эдит, которая снова отвернулась было к окну и больше не интересоваласьих разговором, встала, но не сделала ни шагу навстречу мистеру Домби и несказала ни слова. Мистер Домби с высокомерной галантностью, приличествующейего достоинству и данному моменту, направился к ней, поднес ее руку к губам, сказал: - Завтра утром я буду иметь счастье предъявить права на эту руку, какна руку миссис Домби, - и с торжественным поклоном вышел. Как только захлопнулась за ним парадная дверь, миссис Скьютонпозвонила, чтобы принесли свечи. Вместе со свечами появилась ее горничная сдевичьим нарядом, который завтра должен был ввести всех в заблуждение. Ноэтот наряд нес с собою жестокое возмездие, как всегда бывает с такиминарядами, и делая ее бесконечно более старой и отвратительной, чем казаласьона в своем засаленном фланелевом капоте. Тем не менее миссис Скьютонпримерила его с кокетливым удовлетворением; усмехнулась своему мертвенномуотражению в зеркале при мысли о том. какое ошеломляющее впечатлениепроизведет он на майора, и, разрешив горничной унести его и приготовить ееко сну, рассыпалась, словно карточный домик. Эдит все время сидела у темного окна и смотрела на улицу. Оставшись, наконец, наедине с матерью, она в первый раз за весь вечер отошла от окна иостановилась перед ней. Зевающая, трясущаяся, брюзжащая мать подняла глазана горделивую стройную фигуру дочери, устремившей на нее горящий взгляд, ивидно было, что она все понимает: этого не могла скрыть личина легкомыслияили раздражения. - Я смертельно устала, - сказала она. - На тебя ни на секунду нельзяположиться. Ты хуже ребенка. Ребенка! Ни один ребенок не бывает такимупрямым и непослушным. - Выслушайте меня, мама, - отозвалась Эдит, не отвечая на эти слова, презрительно отказываясь снизойти к таким пустякам. - Вы должны остатьсяздесь одна до моего возвращения. - Должна остаться здесь одна, Эдит? До твоего возвращения? -переспросила мать. - Или клянусь именем того, кого я завтра призову свидетелем моеголживого и позорного поступка, что я отвергну в церкви руку этого человека.Если я этого не сделаю, пусть паду я мертвой на каменные плиты! Мать бросила на нее взгляд, выражавший сильную тревогу, которая отнюдьне уменьшилась под влиянием ответного взгляда. - Достаточно того, что мы - таковы, каковы мы есть, - твердо произнеслаЭдит. - Я не допущу, чтобы юное и правдивое существо было низведено до моегоуровня. Я не допущу, чтобы невинную душу подтачивали, развращали и ломалидля забавы скучающих матерей. Вы понимаете, о чем я говорю: Флоренс должнавернуться домой. - Ты идиотка, Эдит! - рассердившись, вскричала мать. - Неужели тыдумаешь, что в этом доме тебе будет спокойно, пока она не выйдет замуж и неуедет? - Спросите меня или спросите себя, рассчитываю ли я на покой в этомдоме, и вы узнаете ответ, - сказала дочь. - Неужели сегодня, после всех моих трудов и забот, когда благодаря мнеты станешь независимой, я должна выслушивать, что во мне - разврат и зараза, что я - неподобающее общество для молодой девушки? - завизжала взбешеннаямать, и трясущаяся ее голова задрожала как лист. - Да что же ты такое, скажи, сделай милость? Что ты такое? - Я не раз задавала себе этот вопрос, когда сидела вон там, - сказалаЭдит, мертвенно бледная, указывая на окно, - а по улице бродило какое-тоувядшее подобие женщины. И богу известно, что я получила ответ! Ах, мама, если бы вы только предоставили меня моим природным наклонностям, когда и ябыла девушкой - моложе Флоренс, - я, быть может, была бы совсем другой! Понимая, что гнев сейчас бесполезен, мать сдержалась и начала хныкать исетовать на то, что она зажилась на свете и единственное ее дитя от нееотвернулось, что долг по отношению к родителям забыт в наше греховное времяи что она выслушала чудовищные обвинения и больше не дорожит жизнью. - Если приходится постоянно выносить такие сцены, - жаловалась она, -право же, мне следует поискать способ, как положить конец своемусуществованию. О, подумать только, что ты - моя дочь, Эдит, и разговариваешьсо мной в таком тоне! - Для нас с вами, мама, - грустно отозвалась Эдит, - время взаимныхупреков миновало. - В таком случае, зачем же ты к ним снова возвращаешься? - захныкаламать. - Тебе известно, что ты жестоко меня терзаешь, известно, как ячувствительна к обидам. Да еще в такую минуту, когда я о многом должнаподумать и, естественно, хочу показаться в наивыгоднейшем свете! Удивляюсьтебе, Эдит: ты добиваешься, чтобы твоя мать была страшилищем в день твоейсвадьбы! Эдит устремила на нее все тот же пристальный взгляд, а мать всхлипывалаи терла себе глаза. Затем Эдит произнесла тем же тихим, твердым голосом, которого не повышала и не понижала ни разу с тех пор, как начала разговор: - Я сказала, что Флоренс должна вернуться домой. - Пусть вернется! - быстро отозвалась огорченная и испуганнаяродительница. - Я не возражаю против того, чтобы она вернулась. Что мне этадевушка? - Для меня она так много значит, что я не зароню сама и не допущу, чтобы другие заронили в ее душу хотя бы крупицу зла! Скорее я отрекусь отвас, как отреклась бы от него завтра в церкви (если бы вы дали мне повод), -ответила Эдит. - Оставьте ее в покое. Пока я в силах этому препятствовать, ее не будут грязнить и развращать теми уроками, какие усвоила я. Это совсемне тяжелое условие в такой печальный вечер. - Быть может, и не тяжелое. Весьма возможно, если бы только тыобращалась со мной, как подобает дочери, - захныкала мать. - Но такиеязвительные слова... - Они остались в прошлом, и больше их не будет, - сказала Эдит. - Идитесвоей дорогой, мама. Пользуйтесь, как вам вздумается, тем, чего вы добились; швыряйте деньги, радуйтесь, веселитесь и будьте счастливы по-своему. Цельнашей жизни достигнута. Отныне будем доживать ее молча. С этого часа я непророню ни слова о прошлом. Я вам прощаю ваше участие в завтрашней позорнойсделке. Да простит мне бог мое участие! Голос ее не дрогнул, стан не дрогнул, и, двинувшись твердой поступью, словно попирая ногами все возвышенные чувства, она пожелала матери спокойнойночи и удалилась в свою комнату. Но не на покой. Ибо не было покоя для нее, когда она осталась одна, всмятении. Взад и вперед ходила она, и снова взад и вперед, сотни раз, средивеликолепных принадлежностей туалета, приготовленного на завтра; темныеволосы распустились, в темных глазах сверкало бешенство, полная белая грудьпокраснела от жестокого прикосновения безжалостной руки, словно раздирающейэту грудь. Так она шагала из угла в угол, повернув голову в сторону, словностараясь не видеть своей собственной красоты и отторгнуть себя от нее. Так вглухой час ночи перед свадьбой Эдит Грейнджер боролась со своим беспокойнымдухом, без слез, без жалоб, без друзей, молчаливая, гордая. Наконец она случайно коснулась рукой открытой двери, которая вела вкомнату, где спала Флоренс. Она вздрогнула, остановилась и заглянула туда. Там горел свет, и она увидела Флоренс, крепко спящую, в расцветеневинности и красоты. Элит затаила дыхание и почувствовала, что ее влечет кней. Влечет ближе, ближе, еще ближе. Наконец она подошла так близко, что, наклонившись, прижалась губами к нежной ручке, свесившейся с кровати, иосторожно обвила ею свою шею. Это прикосновение было подобно прикосновениюжезла пророка к скале в былые времена. Слезы брызнули у нее из глаз, онаупала на колени и опустила измученную голову и рассыпавшиеся волосы наподушку рядом с головою Флоренс. Так провела Эдит Грейнджер ночь перед свадьбой. Так застало ее солнцеутром в день свадьбы.
Данная страница нарушает авторские права?