Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава xVI.
О чем все время говорили волны Поль больше не вставал со своей постельки. Он лежал очень спокойно, прислушиваясь к шуму на улице, мало заботясь о том, как идет время, но следяза ним и следя за всем вокруг пристальным взглядом. Когда солнечные лучи врывались в его комнату сквозь шелестящие шторы иструились по противоположной стене, как золотая вода, он знал, что близитсявечер и что небо багряное и прекрасное. Когда отблески угасали и, поднимаясьпо стене, прокрадывались сумерки, он следил, как они сгущаются, сгущаются, сгущаются в ночь. Тогда он думал о том, как усеяны фонарями длинные улицы икак светят вверху тихие звезды. Мысль его отличалась странной склонностьюобращаться к реке, которая, насколько было ему известно, протекала черезвеликий город; и теперь он думал о том, сколь она черна и какой кажетсяглубокой, отражая сонмы звезд, а больше всего - о том, как неуклонно катитона свои воды навстречу океану. По мере того как надвигалась ночь и шаги на улице раздавались такредко, что он мог расслышать их приближение, считать их, когда онизамедлялись, и следить, как они теряются вдалеке, он лежал и глядел намногоцветное кольцо вокруг свечи и терпеливо ждал дня. Только быстрая истремительная река вызывала у него беспокойство. Иной раз он чувствовал, чтодолжен попытаться остановить ее - удержать своими детскими ручонками илипреградить ей путь плотиной из песка, - и когда он видел, что онанадвигается, неодолимая, он вскрикивал. Но достаточно было Флоренс, котораявсегда находилась около него, сказать одно слово, чтобы он пришел в себя; и, прислонив свою бедную головку к ее груди, он рассказывал Флой о своемсновидении и улыбался. Когда начинал загораться день, он ждал солнца, и когда яркий его светначинал искриться в комнате, он представлял себе - нет, не представлял! онвидел - высокие колокольни, вздымающиеся к утреннему небу, город, оживающий, пробуждающийся, вновь вступающий в жизнь, реку, сверкающую и катящую своиволны (но катящуюся все с тою же быстротой), и поля, освеженные росою.Знакомые звуки и крики начинали постепенно раздаваться на улице; слуги вдоме просыпались и принимались за работу; чьи-то лица заглядывали в комнату, и тихие голоса спрашивали ухаживающих за ним, как он себя чувствует. Польвсегда отвечал сам: - Мне лучше. Мне гораздо лучше, благодарю вас! Передайте это папе! Постепенно он уставал от сутолоки дня, от шума экипажей, подвод илюдей, сновавших взад и вперед, и засыпал, или его снова начинала тревожитьбеспокойная мысль - мальчик вряд ли мог сказать, было то во сне или наяву, -мысль об этой стремительной реке. - Ах, неужели она никогда не остановится, Флой? - иной раз спрашивалон. - Мне кажется, она меня уносит. Но Флой всегда умела уговорить его и успокоить; и ежедневно ониспытывал радость, заставляя ее опустить голову на его подушку и отдохнуть. - Ты всегда ухаживаешь за мной, Флой. Теперь дай мне поухаживать затобой! Его обкладывали подушками в углу кровати, и он сидел, откинувшись наних, в то время как она лежала возле него; часто наклонялся, чтобыпоцеловать ее, и шепотом говорил тем, кто находился с ними, что она устала ичто она столько ночей не спит, сидя подле него. Так постепенно угасал день, жаркий и светлый, и снова золотая водаструилась по стене. Его навещали три важных доктора, - обычно они встречались внизу ивместе поднимались наверх, - и в комнате было так тихо, а Поль такпристально следил за ними (хотя он никогда и никого не спрашивал, о чем ониговорят), что даже различал тиканье их часов. Но внимание егососредоточивалось на сэре Паркере Пепсе, который всегда садился на край егокровати. Ибо Поль слышал, как говорили, давно-давно, что этот джентльмен былпри его маме, когда она обвила руками Флоренс и умерла. И он не мог забытьоб этом. Он любил его за это. Он его не боялся. Люди вокруг него изменялись так же непонятно, как в тот первый вечер *в доме доктора Блимбера, - все, кроме Флоренс; Флоренс никогда не менялась; а тот, кто был сэром Паркером Пенсом, превращался затем в отца, которыйсидел, подпирая голову рукою. Старая миссис Пипчин, дремлющая в кресле, часто превращалась в мисс Токс или тетку; и Поль довольствовался тем, чтоснова закрывал глаза и спокойно ждал, что последует дальше. Но эта фигура, подпиравшая голову рукою, возвращалась так часто, оставалась так долго, сидела так неподвижно и торжественно, ни с кем не заговаривая - с нею тожене заговаривали, - и редко поднимая лицо, что Поль устало начал размышлять отом, существует ли она на самом деле, и когда видел ее, сидящую здесь ночью, ему становилось страшно. - Флой! - сказал он. - Что это? - Где, дорогой? - Там! В ногах кровати. - Там никого нет, кроме папы! Фигура подняла голову, встала и, подойдя к кровати, произнесла: - Родной мой! Разве ты не узнаешь меня? Поль посмотрел ей в лицо и подумал: неужели это его отец? Но лицо, такое изменившееся, на его взгляд, сморщилось, словно от боли, и не успел онпротянуть руки, чтобы обхватить его и привлечь к себе, как фигура быстроотошла от кровати и скрылась в дверях. Поль с трепещущим сердцем взглянул на Флоренс; он понял, что она хочетсказать, и остановил ее, прижавшись лицом к ее губам. Заметив следующий разэту фигуру, сидящую в ногах кровати, он окликнул ее. - Не горюйте обо мне, милый папа! Право же, мне совсем хорошо! Когда отец подошел и наклонился к нему, - он это сделал быстро ипорывисто, - Поль обнял его за шею и повторил эти слова несколько раз иочень серьезно; и с тех пор, когда бы Поль ни видел его у себя в комнате, -было это днем или ночью, - он всегда восклицал: " Не горюйте обо мне! Правоже, мне совсем хорошо! " Вот тогда-то он и начал говорить по утрам, что емугораздо лучше и чтобы это передали отцу. Сколько раз золотая вода струилась по стене, сколько ночей темная, темная река, невзирая на него, катила свои воды к океану, Поль не считал, непытался узнать. Если бы доброта всех окружающих или его ощущение этойдоброты могли стать еще больше, то пришлось бы допустить, что онистановились добрее, а он - признательнее с каждым днем; но много или малодней прошло - казалось теперь неважным кроткому мальчику. Однажды ночью он размышлял о матери и ее портрете в гостиной внизу иподумал, что, должно быть, она любила Флоренс больше, чем отец, если держалаее в своих объятиях, когда почувствовала, что умирает, ибо даже у него, еебрата, который так горячо ее любил, не могло быть более сильного желания. Итут у него возник вопрос, видел ли он когда-нибудь свою мать, потому что онне мог припомнить, отвечали они ему на это " да" или " нет", - река текла такбыстро и затуманивала ему голову. - Флой, видел ли я когда-нибудь маму? - Нет, дорогой; почему ты об этом спрашиваешь? - Неужели я никогда не видел какого-то лица, ласкового, точно у мамы, склонявшегося надо мною, когда я был маленьким, Флой? Он спрашивает недоверчиво, как будто перед ним рисовался чей-то образ. - Видел, дорогой! - Чье же, Флой? - Твоей старой кормилицы. Часто. - А где моя старая кормилица? - спросил Поль. - Она тоже умерла? Флой, мы все умерли, кроме тебя? Было какое-то смятение в комнате, продолжавшееся секунду, - быть может, дольше, но вряд ли, - потом все снова стихло; и Флоренс, без кровинки в-лице, но улыбающаяся, поддерживала рукою его голову. Рука ее сильнодрожала. - Пожалуйста, покажи мне эту старую кормилицу, Флой! - Ее здесь нет, милый. Она придет завтра. - Спасибо, Флой. С этими словами Поль закрыл глаза и заснул. Когда он проснулся, солнцестояло высоко, и день был ясный и теплый. Он полежал немного, глядя на окна, которые были открыты, и на занавески, шелестевшие и развевавшиеся на ветру; потом он сказал: - Флой, это уже " завтра"? Она пришла? Кажется, кто-то пошел за ней. Быть может, это была Сьюзен. Полюпочудилось, когда он снова закрыл глаза, будто Сьюзен сказала ему, что скоровернется; но он не открыл их, чтобы посмотреть. Она сдержала слово - бытьможет, она и не уходила, - но первое, что он услышал вслед за этим, былишаги на лестнице, и тогда Поль проснулся и сел, выпрямившись, в постели.Теперь он видел всех около себя. Их больше не окутывал серый туман, какойбывал иногда по ночам. Он узнал их всех и назвал по именам. - А это кто? Это моя старая кормилица? - спросил мальчик, глядя ссияющей улыбкой на входившую женщину. Да. Больше никто из чужих людей не стал бы проливать слезы при виде егои называть его дорогим ее мальчиком, миленьким ее мальчиком, ее бедным, родным, измученным ребенком. Никакая другая женщина не стала бы опускатьсяна колени возле его кровати, брать его исхудалую ручку и прижимать к губам ик груди, как человек, имеющий какое-то право ласкать ее. Никакая другаяженщина не могла бы так забыть обо всех, кроме него и Флой, и исполнитьсятакой нежности и жалости. - Флой! У нее милое, доброе лицо! -сказал Поль. - Я рад, что снова еговижу. Не уходи, старая кормилица. Останься со мною! Все чувства его были обострены; и он услышал имя, которое знал. - Кто это сказал " Уолтер"? - спросил он, оглядываясь. - Кто-то сказал" Уолтер". Он здесь? Мне бы очень хотелось его увидеть. Никто не ответил сразу; но через мгновение отец сказал Сьюзен: - В таком случае верните его. Пусть поднимется сюда! Немного погодя - тем временем Поль, улыбаясь, смотрел с любопытством иудивлением на свою кормилицу и видел, что она не забыла Флой, - Уолтераввели в комнату. Его открытое лицо, непринужденные манеры и веселые глазавсегда привлекали к нему Поля; увидев его, Поль протянул руку и сказал: - Прощайте! - Прощайте, дитя мое? - воскликнула миссис Пипчин, поспешив к изголовьюкровати. - Почему " прощайте"? Секунду Поль смотрел на нее с задумчивым видом, с каким так часторазглядывал ее из своего уголка у камина. - О да, - спокойно сказал он, - прощайте! Уолтер, дорогой, прощайте! -Он повернул голову в ту сторону, где стоял Уолтер, и снова протянул руку. -Где папа? Он почувствовал дыхание отца на своей щеке, прежде чем успел произнестиэти слова. - Не забывайте Уолтера, дорогой папа, - прошептал он, глядя ему в лицо.- Не забывайте Уолтера. Я любил Уолтера! Слабая ручка взмахнула, как будто крикнула Уолтеру еще раз " прощайте! ". - Теперь положите меня, - сказал он, - и подойди, Флой, ко мне поближеи дай мне посмотреть на тебя! Сестра и брат обвили друг друга руками, и золотой свет потоком ворвалсяв комнату и упал на них, слившихся в объятии. - Как быстро течет река мимо зеленых берегов и камышей, Флой! Но онаочень недалеко от моря. Я слышу говор волн! Они все время так говорили. Потом он сказал ей, что его убаюкивает скольжение лодки по реке. Какиезеленые теперь берега, какие яркие цветы на них и как высок камыш! Теперьлодка вышла в море, но плавно подвигается вперед. А вот теперь перед нимберег. Кто это стоит на берегу?.. Он сложил ручки, как складывал, бывало, на молитве. Но он не отнял рук, было видно, как он соединил их у нее на шее. - Мама похожа на тебя, Флой. Я ее знаю в лицо! Но скажи им, что гравюрана лестнице в школе не такая божественная. Сияние вокруг этой головыосвещает мне путь! И снова на стене золотая рябь, а в комнате все недвижимо. Древний законсей пришел с нашим первым одеянием и будет нерушим, пока род человеческий непройдет своего пути и необъятный небосвод не свернется, как свиток. Древнийзакон сей - Смерть! О, возблагодарим бога все те, кто видит ее, за другой еще более древнийзакон - Бессмертье! И не смотрите на нас, ангелы маленьких детей, безучастно, когда быстрая река уносит нас к океану!
Данная страница нарушает авторские права?