Главная страница
Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава I
Чарльз Диккенс. Торговый дом Домби и сын. Торговля оптом, в розницу и на экспорт
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
Я не могу упустить удобного случая и попрощаюсь со своими читателями наэтом месте, предназначенном для разного рода приветствий, хотя мне нужнотолько одно - засвидетельствовать безграничную теплоту и искренность ихчувств на всех стадиях путешествия, которое мы только что завершили. Если кто-либо из них испытал скорбь, знакомясь с некоторыми из главныхэпизодов этой вымышленной истории, я надеюсь, что такая скорбь сближает другс другом тех, кто ее разделяет. Это не бескорыстно с моей стороны. Япретендую на то, что и я ее испытывал, по крайней мере так же, как и всякийдругой, и мне хотелось бы, чтобы обо мне благосклонно вспоминали за моеучастие в этом переживании. Девоншир. Марта 24, 1848
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
Я беру на себя смелость полагать, что способность (или привычка)пристально и тщательно наблюдать человеческие характеры - редкаяспособность. Опыт убедил меня даже в том, что способность (или привычка)наблюдать хотя бы человеческие лица отнюдь не является всеобщей. Две обычныеошибки в суждениях, вытекающие, по моему мнению, из указанного недостатка, это смешение двух понятий - нелюдимости и высокомерия, а также непониманиетого, что натура упрямо ведет вечную борьбу сама с собой. В мистере Домби не происходит никакой резкой перемены ни в этой книге, ни в жизни. Чувство собственной несправедливости живет в нем все время. Чембольше он его подавляет, тем более несправедливым неизбежно становится.Затаенный стыд и внешние обстоятельства могут в течение недели или дняпривести к тому, что борьба обнаружится; но эта борьба длилась годы, ипобеда одержана нелегко. Годы прошли с тех пор, как я расстался с мистером Домби. Я не торопилсяпубликовать эту критическую заметку о нем, по теперь предлагаю ее с большейуверенностью. Я начал эту книгу на берегу Женевского озера и в течение несколькихмесяцев работал над нею во Франции. Связь между романом и местом, где он былнаписан, столь врезалась мне в память, что и теперь, хотя я знаю каждуюступеньку в доме Маленького Мичмана и мог бы припомнить каждую скамью вцеркви, где венчалась Флоренс, и кровать каждого из молодых джентльменов взаведении доктора Блимбера, однако мне смутно мерещится, что капитан Катльскрывается от миссис Мак-Стинджер в горах Швейцарии. Точно так же, когдаиной раз что-нибудь случайно напомнит мне, о чем говорили волны, мнемерещится, что я брожу всю зимнюю ночь напролет по улицам Парижа, как и всамом деле бродил, с тяжелым сердцем, в ту ночь, когда мой маленький друг ия расстались навеки.
ГЛАВА I
Домби и сын Домби сидел в углу затемненной комнаты в большом кресле у кровати, аСын лежал тепло укутанный в плетеной колыбельке, заботливо поставленной нанизкую кушетку перед самым камином и вплотную к нему, словно по природесвоей он был сходен со сдобной булочкой и надлежало хорошенько егоподрумянить, покуда он только что испечен. Домби было около сорока восьми лет. Сыну около сорока восьми минут.Домби был лысоват, красноват и хотя был красивым, хорошо сложенным мужчиной, но имел слишком суровый и напыщенный вид, чтобы располагать к себе. Сын былочень лыс и очень красен и, хотя был (разумеется) прелестным младенцем, казался слегка измятым и пятнистым. Время и его сестра Забота оставили начеле Домби кое-какие следы, как на дереве, которое должно быть своевременносрублено, - безжалостны эти близнецы, разгуливающие по своим лесам средисмертных, делая мимоходом зарубки, - тогда как лицо Сына было иссечено вдольи поперек тысячью морщинок, которые то же предательское Время будет снаслаждением стирать и разглаживать тупым краем своей косы, приготовляяповерхность для более глубоких своих операций. Домби, радуясь долгожданному событию, позвякивал массивной золотойцепочкой от часов, видневшейся из-под его безукоризненного синего сюртука, на котором фосфорически поблескивали пуговицы в тусклых лучах, падавшихиздали от камина. Сын сжал кулачки, как будто грозил по мере своих слабыхсил жизни за то, что она настигла его столь неожиданно. - Миссис Домби, - сказал мистер Домби, - фирма снова будет не только поназванию, но и фактически Домби и Сын. Домби и Сын! Эти слова подействовали столь умиротворяюще, что он присовокупилласкательный эпитет к имени миссис Домби (впрочем, не без колебаний, ибо неимел привычки к такой форме обращения) и сказал: " Миссис Домби, моя... моямилая". Вспыхнувший на миг румянец, вызванный легким удивлением, залил лицобольной леди, когда она подняла на него глаза. - При крещении, конечно, ему будет дано имя Поль, моя... миссис Домби. Она слабо отозвалась: " Конечно", или, вернее, прошептала это слово, едва шевеля губами, и снова закрыла глаза. - Имя его отца, миссис Домби, и его деда! Хотел бы я, чтобы его деддожил до этого дня! И снова он повторил " Домби и Сын" точь-в-точь таким же тоном, как ираньше. В этих трех словах заключался смысл всей жизни мистера Домби. Землябыла создана для Домби и Сына, дабы они могли вести на ней торговые дела, асолнце и луна были созданы, чтобы озарять их своим светом... Реки и морябыли сотворены для плавания их судов; радуга сулила им хорошую погоду; ветерблагоприятствовал или противился их предприятиям; звезды и планеты двигалисьпо своим орбитам, дабы сохранить нерушимой систему, в центре коей были они.Обычные сокращения обрели новый смысл и относились только к ним: A. D.отнюдь не означало anno Domini {В лето [от рождества] господня (лат.).}, носимволизировало anno Dombei {В лето [от рождества] Домби (лат.).} и Сына. Он поднялся, как до него поднялся его отец, по закону жизни и смерти, от Сына до Домби, и почти двадцать лет был единственным представителемфирмы. Из этих двадцати лет он был женат десять - женат, как утверждалкое-кто, на леди, не отдавшей ему своего сердца, на леди, чье счастьеосталось в прошлом и которая удовольствовалась тем, что заставила свойсломленный дух примириться, почтительно и покорно, с настоящим. Такие пустыеслухи вряд ли могли дойти до мистера Домби, которого они близко касались, и, пожалуй, никто на свете не отнесся бы к ним с большим недоверием, чем он, буде они дошли бы до него. Домби и Сын часто имели дело с кожей, но никогда- с сердцем. Этот модный товар они предоставляли мальчишкам и девчонкам, пансионам и книгам. Мистер Домби рассудил бы, что брачный союз с ним должен, по природе вещей, быть приятным и почетным для любой женщины, наделеннойздравым смыслом; что надежда дать жизнь новому компаньону такой фирмы неможет не пробуждать сладостного и волнующего честолюбия в груди наименеечестолюбивой представительницы слабого пола; что миссис Домби подписывалабрачный договор - акт почти неизбежный в семьях благородных и богатых, неговоря уже о необходимости сохранить название фирмы, - отнюдь не закрываяглаз на эти преимущества; что миссис Домби ежедневно узнавала на опыте, какое положение он занимает в обществе; что миссис Домби всегда сидела воглаве его стола и исполняла в его доме обязанности хозяйки весьма прилично иблагопристойно; что миссис Домби должна быть счастлива; что иначе быть неможет. Впрочем, с одной оговоркой. Да. Ее он готов был принять. Содной-единственной; но она несомненно заключала в себе многое. Они былиженаты десять лет, и вплоть до сегодняшнего дня, когда мистер Домби, позвякивая массивной золотой цепочкой от часов, сидел в большом кресле укровати, у них не было потомства... о котором стоило бы говорить, никого, кто был бы достоин упоминания. Лет шесть назад у них родилась дочь, и вотсейчас девочка, незаметно пробравшаяся в спальню, робко жалась в углу, откуда ей видно было лицо матери. Но что такое девочка для Домби и Сына? Вкапитале, коим являлись название и честь фирмы, этот ребенок был фальшивоймонетой, которую нельзя вложить в дело, - мальчиком ни на что не годным, - итолько. Но в этот момент чаша радости мистера Домби была так полна, что онпочувствовал желание уделить одну-две капли ее содержимого даже для того, чтобы окропить пыль на заброшенной тропе своей маленькой дочери. Поэтому он сказал: - Пожалуй, Флоренс, ты можешь, если хочешь, подойти и посмотреть насвоего славного братца. Не дотрагивайся до него. Девочка пристально взглянула на синий фрак и жесткий белый галстук, которые, вместе с парой скрипящих башмаков и очень громко тикающими часами, воплощали ее представление об отце; но глаза ее тотчас же обратились снова клицу матери, и она не шевельнулась и не ответила. Через секунду леди открыла глаза и увидела девочку, и девочка бросиласьк ней и, поднявшись на цыпочки, чтобы спрятать лицо у нее на груди, прильнула к матери с каким-то страстным отчаянием, отнюдь не свойственным еевозрасту. - Ах, боже мой! - с раздражением сказал мистер Домби, вставая. - Правоже, ты очень неблагоразумна и опрометчива. Пожалуй, следует обратиться кдоктору Пепсу, не будет ли он так любезен еще раз подняться сюда. Я пойду.Мне незачем просить вас, - добавил он, задерживаясь на секунду возле кушеткиперед камином, - проявить сугубую заботу об этом юном джентльмене, миссис... - Блокит, сэр? - подсказала сиделка, приторная увядшая особа саристократическими замашками, которая не решилась объявить свое имя какнепреложный факт и только назвала его в виде смиренной догадки. - Об этом юном джентльмене, миссис Блокит. - Да, конечно, сэр. Помню, когда родилась мисс Флоренс... - Да, да, да, - сказал мистер Домби, наклоняясь над плетенойколыбелькой и в то же время слегка сдвигая брови. - Что касается миссФлоренс, то все это прекрасно, но сейчас другое дело. Этому юномуджентльмену предстоит выполнить свое назначение. Назначение, мальчуган! -После такого неожиданного обращения к младенцу он поднес его ручку к своимгубам и поцеловал ее; затем, опасаясь, по-видимому, что этот жест можетумалить его достоинство, удалился в некотором замешательстве. Доктор Паркер Пепс, один из придворных врачей и человек, пользовавшийсявеликой славой за помощь, оказываемую им при увеличении аристократическихсемейств, шагал, заложив руки за спину, по гостиной, к невыразимомувосхищению домашнего врача, который последние полтора месяцаразглагольствовал среди своих пациентов, друзей и знакомых о предстоящемсобытии, по случаю коего ожидал с часа на час, днем и ночью, что егопризовут вместе с доктором Паркером Пенсом. - Ну, сэр, - сказал доктор Паркер Пепс низким, глубоким, звучнымголосом, приглушенным по случаю события, как закутанный дверной молоток, -находите ли вы, что ваше посещение подбодрило вашу милую супругу? - Так сказать, стимулировало, - тихо добавил домашний врач, кланяясь вто же время доктору и как бы говоря: " Простите, что я вставил словечко, ноэто ценное добавление". Мистер Домби был совершенно сбит с толку вопросом. Он так мало думал обольной, что не в состоянии был на него ответить. Он сказал, что емудоставило бы удовольствие, если бы доктор Паркер Пепс согласился еще разподняться наверх. - Прекрасно. Мы не должны скрывать от вас, сэр, - произнес докторПаркер Пепс, - что заметен некоторый упадок сил у ее светлости герцогини...прошу прощения: я путаю имена... я хотел сказать - у вашей любезной супруги.Заметна некоторая слабость и вообще отсутствие жизнерадостности, которые намжелательно было бы... не... - Наблюдать, - подсказал домашний врач, снова наклоняя голову. - Вот именно! - произнес доктор Паркер Пепс. - Которые нам желательнобыло бы не наблюдать. Обнаруживается, что организм леди Кенкеби... простите: я хотел сказать - миссис Домби, я путаю имена больных... - Столь многочисленных, - прошептал домашний врач, - право же, нельзяожидать... в противном случае это было бы чудом... практика доктора ПаркераПепса в Вест-Энде... - Благодарю вас, - сказал доктор, - вот именно. Обнаруживается, говорюя, что организм нашей пациентки перенес потрясение, от которого он можетоправиться только с помощью напряженного и упорного... - И энергического, - прошептал домашний врач. - Вот именно, - согласился доктор, - и энергического усилия. МистерПилкинс, здесь присутствующий, который, занимая положениемедика-консультанта в этом семействе - не сомневаюсь, что нет человека, более достойного занимать это положение... - О! - прошептал домашний врач. - Похвала сэра Хьюберта Стэнли! * - Очень любезно с вашей стороны, - отозвался доктор Паркер Пенс. -Мистер Пилкинс, который благодаря своему положению превосходно знаеторганизм пациентки в нормальном его состоянии (знание весьма ценное длянаших заключений при данных обстоятельствах), разделяет мое мнение, что внастоящем случае природе надлежит сделать энергическое усилие и что если нашочаровательный друг, графиня Домби - прошу прощения! - миссис Домби будетне... - В состоянии, - подсказал домашний врач. - Сделать надлежащее усилие, - продолжал доктор Паркер Пепс, - то можетнаступить кризис, о чем мы оба будем искренне сожалеть. После этого они стояли несколько секунд с опущенными глазами. Затем познаку, молча поданному доктором Паркером Пенсом, они отправились наверх, домашний врач открыл дверь перед знаменитым специалистом и последовал за нимс раболепнейшей учтивостью. Утверждать, что мистер Домби не был по-своему опечален этим сообщением, значило бы отнестись к нему несправедливо. Он был не из тех, о ком можно справом сказать, что этот человек бывал когда-нибудь испуган или потрясен; нонесомненно он чувствовал, что, если жена заболеет и зачахнет, он будет оченьогорчен и обнаружит среди своего столового серебра, мебели и прочих домашнихпещей отсутствие некоего предмета, которым весьма стоило обладать и потерякоего не может не вызвать искреннего сожаления. Однако это было бы, разумеется, холодное, деловое, приличествующее джентльмену, сдержанноесожаление. Его размышления на эту тему были прерваны сначала шорохом платья налестнице, а затем внезапно ворвавшейся в комнату леди, скорее пожилой, чемюной, но одетой как молоденькая, в особенности если судить по тугозатянутому корсету, которая, подбежав к нему, - что-то напряженное в ее лицеи манерах свидетельствовало о сдержанном возбуждении, - обвила руками егошею и сказала, задыхаясь: - Дорогой мой Поль! Он - вылитый Домби! - Ну-ну! - отвечал брат, ибо мистер Домби был ее братом. - Я нахожу, что в нем действительно есть фамильные черты. Не волнуйтесь, Луиза. - Это очень глупо с моей стороны, - сказала Луиза, садясь и вынимаяносовой платок, - но он... он такой настоящий Домби! Я никогда в жизни невидела подобного сходства! - Но как сама Фанни? - спросил мистер Домби. - с Фанни? - Дорогой мой Поль, - отозвалась Луиза, - решительно ничего. Поверь мне- решительно ничего. Осталось, конечно, утомление, но ничего похожего на то, что испытала я с Джорджем или с Фредериком. Необходимо сделать усилие. Вот ивсе. Ах, если бы милая Фанни была Домби... Но, полагаю, она сделает этоусилие; не сомневаюсь, она его сделает. Зная что это требуется от нее воисполнение долга, она, конечно, сделает. Дорогой мой Поль, знаю, что с моейстороны очень слабохарактерно и глупо так дрожать и трепетать с головы доног, но я чувствую такое головокружение, что принуждена попросить у васрюмку вина и кусок вон того торта. Я думала, что вывалюсь из окна налестнице, когда спускалась вниз, навестив милую Фанни и этого чудногоангелочка. - Последние слова были вызваны внезапным и ярким воспоминанием омладенце. Вслед за ними раздался тихий стук в дверь. - Миссис Чик, - произнес за дверью медоточивый женский голос, - милыйдруг, как вы себя чувствуете сейчас? - Дорогой мой Поль, - тихо сказала Луиза, вставая, - это мисс Токс.Добрейшее создание! Не будь ее, я бы никогда не могла добраться сюда! МиссТокс - мой брат, мистер Домби. Поль, дорогой мой, - это мой лучший друг, мисс Токс. Леди, столь выразительно представленная, была долговязая, тощая и докрайности поблекшая особа; казалось, на нее не было отпущено первоначальното, что торговцы мануфактурой называют " стойкими красками", и онамало-помалу вылиняла. Не будь этого, ее можно было бы назвать ярчайшимобразцом любезности и учтивости. От долгой привычки восторженноприслушиваться ко всему, что говорится при ней, и смотреть на говорившихтак, словно она мысленно запечатлевает их образы в своей душе, дабы нерасставаться с ними до конца жизни, голова у нее совсем склонилась к плечу.Руки обрели судорожную привычку подниматься сами собою в безотчетномвосторге. Восторженным был и взгляд. Голос у нее был сладчайший, а на носу, чудовищно орлином, красовалась шишка в самом центре переносицы, откуда носустремлялся вниз, как бы приняв нерушимое решение никогда и ни при какихобстоятельствах не задираться. Платье мисс Токс, вполне элегантное и благопристойное, было, впрочем, несколько мешковато и убого. Она имела обыкновение украшать страннымичахлыми цветочками шляпки и чепцы. Неведомые травы появлялись иной раз в ееволосах; и было отмечено любопытными, что у всех ее воротничков, оборочек, косынок, рукавчиков и прочих воздушных принадлежностей туалета - в сущностиу всех вещей, какие она носила и какие имели два конца, коим надлежалосоединиться, - эти два конца никогда не бывали в добром согласии и не желалисойтись без борьбы. Зимои она носила меха - пелерины, боа и муфты, - накоторых волос неудержимо топорщился и никогда не бывал приглажен. У нее былопристрастье к небольшим ридикюлям с замочками, которые при защелкиваниистреляли, словно маленькие пистолеты; и, нарядившись в парадное платье, онанадевала на шею жалкий медальон, изображающий старый рыбий глаз, лишенныйкакого бы то ни было выражения. Эти и другие подобные же черточкиспособствовали распространению слухов, что мисс Токс, как говорится, леди сограниченными средствами, при которых она изворачивается на все лады. Бытьможет, ее манера семенить ногами поддерживала это мнение и наводила намысль, что рассечение обычного шага на два или на три объясняется еепривычкой из всего извлекать наибольшую выгоду. - Уверяю вас, - сказала мисс Токс, делая изумительный реверанс, - чточесть быть представленной мистеру Домби является наградой, которой я давнодобивалась, но в данный момент никак не ожидала. Дорогая миссис Чик... смеюли назвать вас - Луиза? Миссис Чик взяла мисс Токс за руку, прислонила ее руку к своей рюмке, проглотила слезу и тихим голосом сказала: - Благослови вас бог! - Дорогая моя Луиза, - промолвила мисс Токс, - мой милый друг, как высебя чувствуете теперь? - Лучше, - ответила миссис Чик. - Выпейте вина. Вы волновались почтитак же, как и я, и несомненно нуждаетесь в подкреплении. Конечно, мистер Домби исполнил обязанность хозяина дома. - Мисс Токс, Поль, - продолжала миссис Чик, все еще держа ее за руку, -зная, с каким нетерпением я ждала сегодняшнего события, приготовила дляФанни маленький подарок, который я обещала преподнести ей. Поль, этовсего-навсего подушечка для булавок * на туалетный столик, но я намеренасказать, должна сказать и скажу, что мисс Токс очень мило подыскалаизречение, приличествующее событию. Я нахожу, что " Добро пожаловать, малюткаДомби" - это сама поэзия! - Это такое приветствие? - осведомился ее брат. - О да, приветствие! - ответила Луиза. - Но будьте справедливы ко мне, милая моя Луиза, - сказала мисс Токсголосом тихим и страстно умоляющим, - припомните, что только... я несколькозатрудняюсь высказать свою мысль... только неуверенность в исходе побудиламеня позволить себе такую вольность. " Добро пожаловать, маленький Домби" более соответствовало бы моим чувствам, в чем, конечно, вы не сомневаетесь.Но неизвестность, сопутствующая этим небесным пришельцам, надеюсь, послужитоправданием тому, что в противном случае показалось бы недопустимойфамильярностью. Мисс Токс отвесила при этом изящный поклон, предназначавшийся мистеруДомби, на который сей джентльмен снисходительно ответил. Преклонение передДомби и Сыном, даже в том виде, как оно выразилось в предшествовавшемразговоре, было столь ему приятно, что сестра его, миссис Чик, хотя онсклонен был считать ее особой слабохарактерной и добродушной, могла возыметьна него большее влияние, чем кто бы то ни было. - Да, - сказала миссис Чик с кроткой улыбкой, - после этого я прощаюФанни все! Это было заявление в христианском духе, и миссис Чик почувствовала, чтооно облегчило ей душу. Впрочем, ничего особенного не нужно было ей прощатьневестке, или, вернее, ровно ничего, кроме того, что та вышла замуж за еебрата - это уже само по себе являлось некоей дерзостью, - а затем родиладевочку вместо мальчика, - поступок, который, как частенько говорила миссисЧик, не вполне отвечал ее ожиданиям и отнюдь не был достойной наградой завсе внимание и честь, какие были оказаны этой женщине. Так как мистер Домби был срочно вызван из комнаты, обе леди осталисьодни. Мисс Токс тотчас обнаружила склонность к судорожным подергиваниям. - Я знала, что вы будете восхищены моим братом. Я вас заранеепредупреждала, моя милая, - сказала Луиза. Руки и глаза мисс Токс выразили, насколько она восхищена. - А что касается его состояния, моя милая! - Ах! - с глубоким чувством промолвила мисс Токс. - Колоссальное! - А его умение держать себя, дорогая моя Луиза! - сказала мисс Токс. -Его осанка! Его благородство! В жизни своей я не видела ни единого портрета, который хотя бы наполовину отражал эти качества. Нечто, знаете ли, такоевеличавое, такое непреклонное; такие широкие плечи, такой прямой стан! Герцог Йоркский коммерческого мира, моя милочка, да и только, - сказала миссТокс. - Вот как бы я его назвала! - Что с вами, дорогой мой Поль? - воскликнула его сестра, когда онвернулся. - Как вы бледны! Что-нибудь случилось? - К сожалению, Луиза, они мне сказали, что Фанни... - О! Дорогой мой Поль, - перебила его сестра, вставая, - не верьте им! Если вы в какой-то мере полагаетесь на мой опыт, Поль, вы можете несомневаться, что все благополучно, и ничего кроме усилия со стороны Фанни нетребуется. А к этому усилию, - продолжала она, озабоченно снимая шляпу иделовито поправляя чепчик и перчатки, - следует ее побудить и даже в случаенеобходимости принудить. Теперь, дорогой мой Поль, пойдемте вместе наверх. Мистер Домби, который, находясь под влиянием своей сестры по причине, уже упомянутой, действительно доверял ей как опытной и расторопной матроне, согласился и немедленно последовал за нею в комнату больной. Его жена все так же лежала на кровати, прижимая к груди маленькую дочь.Девочка прильнула к ней так же страстно, как и раньше, и не поднималаголовы, не отрывала своей нежной щечки от лица матери, не смотрела наокружающих, не говорила, не шевелилась, не плакала. - Тревожится без девочки, - шепнул доктор мистеру Домби. - Мы сочлинужным снова впустить ее. Так торжественно тихо было у постели, и оба медика, казалось, смотрелина неподвижную фигуру с таким состраданием и такою безнадежностью, чтомиссис Чик на секунду отвлеклась от своих намерений. Но тотчас, призвав напомощь мужество и то, что она называла присутствием духа, она села у кроватии сказала тихим внятным голосом, как говорит человек, старающийся разбудитьспящего: - Фанни! Фанни! Ни звука в ответ, только громкое тикание часов мистера Домби и часовдоктора Паркера Пенса, словно состязавшихся в беге среди мертвой тишины. - Фанни, милая моя, - притворно веселым тоном сказала миссис Чик, -мистер Домби пришел вас навестить. Не хотите ли с ним поговорить? К вам впостель собираются положить вашего мальчика - вашего малютку, Фанни, вы, кажется, почти не видели его; но этого нельзя сделать, пока вы не будетечуточку бодрее. Не думаете ли вы, что пора бы уже чуточку приободриться? Что? Она приблизила ухо к постели и прислушалась, в то же время окинуввзглядом окружающих и подняв палец. - Что? - повторила она. - Что вы сказали, Фанни? Я не расслышала. Ни слова, ни звука в ответ. Часы мистера Домби и часы доктора ПаркераПенса словно ускорили бег. - Право же, Фанни, милая моя, - сказала золовка, меняя позу и помимосвоей воли заговорив менее уверенно и более серьезно, - мне придется на васрассердиться, если вы не подбодритесь. Необходимо, чтобы вы сделали усилие -быть может, очень напряженное и мучительное усилие, которое вы нерасположены делать, но ведь вы знаете, Фанни, в этом мире все требуетусилий, и мы не должны уступать, когда столь многое от нас зависит. Ну-ка! Попытайтесь! Право же, придется мне вас пожурить, если вы этого не сделаете! В спустившейся тишине состязание в беге стало неистовым и ожесточенным.Часы словно налетали друг на друга и подставляли друг другу ножку. - Фанни! - продолжала Луиза, озираясь с нарастающей тревогой. - Вы хотьвзгляните на меня. Откройте только глаза, чтобы показать, что вы меняслышите и понимаете; хорошо? Боже мой, что же нам делать, джентльмены? Оба медика, стоявшие по обеим сторонам кровати, обменялись взглядами, идомашний врач, нагнувшись, шепнул что-то на ухо девочке. Не понимая смыслаего слов, малютка повернула к нему мертвенно-бледное лицо с глубокимитемными глазами, но не разжала объятий. Снова шепот. - Мама! - сказала девочка. Детский голос, знакомый и горячо любимый, вызвал проблеск сознания, ужеугасавшего. На мгновение опущенных веки дрогнули, ноздри затрепетали, имелькнула слабая тень улыбки. - Мама! - рыдая, воскликнула девочка. - О мамочка, мамочка! Доктор мягко отвел рассыпавшиеся кудри ребенка от лица и губ матери.Увы, они лежали недвижно - слишком слабо было дыхание, чтобы их пошевелить. Так, держась крепко за эту хрупкую тростинку, прильнувшую к ней, матьуплыла в темный и неведомый океан, который омывает весь мир. ГЛАВА II,
в которой своевременно принимаются меры по случаю неожиданного стеченияобстоятельств, возникающих иногда в самых благополучных семействах - Я никогда не перестану радоваться тому, - заявила миссис Чик, - чтосказала, когда меньше всего могла предвидеть случившееся, - право же, менясловно что-то осенило, - сказала тогда, что все прощаю бедной дорогой Фанни.Что бы ни случилось, это навсегда останется для меня утешением! Это внушительное замечание миссис Чик сделала в гостиной, кудаспустилась сверху (она надзирала за портнихами, занятыми шитьем семейноготраура). Она изрекла его в назидание мистеру Чику, дородному лысомуджентльмену, с очень широким лицом, который постоянно держал руки в карманахи обладал прирожденной склонностью насвистывать и мурлыкать песенки -склонностью, каковую он, сознавая неприличие подобных звуков в доме скорби, не без труда подавлял в настоящее время. - Не переутомляйся, Лу, - сказал мистер Чик, - а не то у тебя будетприпадок. Ля-ля-ля пам-пам-пим! Ах, боже мой, забыл! Сегодня мы живы, азавтра умрем! Миссис Чик удовольствовалась укоризненным взглядом, а затем продолжаласвою речь. - Да, - сказала она, - надеюсь, это потрясающее событие послужит длявсех нас предостережением и научит нас бодриться и своевременно делатьусилия, когда они от нас требуются. Из всего можно извлечь мораль, если бымы только умели ею пользоваться. Наша будет вина, если мы и сейчас упустимэту возможность. Мистер Чик нарушил торжественную тишину, наступившую вслед за этимзамечанием, в высшей степени неуместным напевом " Сапожник он был" * и, оборвав его с некоторым смущением, произнес, что несомненно это наша вина, если мы не извлекаем пользы из таких печальных событий. - Я полагаю, мистер Чик, что из них можно извлечь больше пользы, -возразила его супруга после недолгого молчания, - если не напевать " Школьнойволынки" или не менее бессмысленного и бесчувственного мотива" рам-пам-пам-ля-ля-ля-лям" (которым мистер Чик действительно услаждал себяпотихоньку и который миссис Чик воспроизвела с безграничным презрением). - Это просто привычка, дорогая моя, - принес извинение мистер Чик. - Вздор! Привычка! - отозвалась жена. - Если вы существо разумное, неприводите таких нелепых объяснений. Привычка! Если бы у меня развиласьпривычка (как вы это называете) разгуливать по потолку наподобие мух, думаю, что мне бы прожужжали все уши. Казалось весьма правдоподобным, что такая привычка привлекла бывсеобщее внимание, а посему мистер Чик не посмел оспаривать этопредположение. - Как поживает младенец, Лу? - осведомился мистер Чик, желая переменитьтему разговора. - О каком младенце ты говоришь? - спросила миссис Чик. - Право же, ниодин здравомыслящий человек не может себе представить, какое утро я провелатам внизу, в столовой, с этой массой младенцев. - Масса младенцев? - повторил мистер Чик, с тревогой озираясь. - Большинство сообразило бы, - продолжала миссис Чик, - что теперь, когда больше нет с нами бедной милой Фанни, возникает необходимостьподыскать кормилицу. - О! А! - произнес мистер Чик. - Трам-там... - такова жизнь, хотел ясказать. Надеюсь, ты нашла себе по вкусу, дорогая моя. - Конечно, не нашла, - ответила миссис Чин, - и вряд ли найду, насколько я могу предвидеть. А тем временем ребенок, конечно... - Отправится ко всем чертям, - глубокомысленно заметил мистер Чик. -Несомненно. Однако уведомленный о своем промахе тем негодованием, котороеотразилось на лице миссис Чик при мысли о каком бы то ни было Домби, отправляющемся в подобные места, и надеясь загладить свою ошибку блестящейидеей, он добавил: - А нельзя ли временно воспользоваться чайником? Если у него было намерение привести разговор к быстрому окончанию, онне мог бы сделать это с большим успехом. Бросив на него взгляд, выражавшийбезмолвную покорность судьбе, миссис Чик величественно прошествовала к окнуи посмотрела сквозь жалюзи, привлеченная стуком колес. Мистер Чик, убедившись, что в настоящее время судьба против него, не сказал больше нислова и удалился. Но не всегда бывало так с мистером Чиком. Он частоодерживал верх и в таких случаях сурово расправлялся с Луизой. В общем, всвоих супружеских стычках они были хорошо подобранной, прекрасноуравновешенной парой, не дававшей друг другу спуску. Собственно говоря, былобы очень трудно биться об заклад, кто из них выиграет сражение. Часто, когдамистер Чик как будто уже был разбит, он внезапно переходил в наступление, пускал в ход оружие своей противницы, бряцал им под ухом миссис Чик иодерживал полную победу. Так как ему самому грозили такие же неожиданныеудары со стороны миссис Чик, то их легкие столкновения проходили спеременным успехом, что действовало весьма воодушевляюще. Мисс Токс прибыла на только что упомянутых колесах и ворвалась вкомнату, едва переводя дух. - Дорогая моя Луиза, - сказала мисс Токс, - место еще не занято? - Нет, добрая вы душа, - отвечала миссис Чик. - В таком случае, дорогая моя Луиза, - продолжала мисс Токс, - я верю иуповаю... Но подождите минутку, дорогая моя, я представлю вамзаинтересованную сторону... Сбежав вниз с такою же быстротой, с какой взбежала наверх, мисс Токсвысадила заинтересованную сторону из наемной кареты и вскоре вернулась, ведяее под конвоем. Тогда только обнаружилось, что она применила это слово не какюридический или деловой термин, означающий одного индивида, а как имясуществительное собирательное или объединяющее многих лиц, - ибо мисс Токсэскортировала пухлую и румяную, цветущую молодую женщину с лицом, похожим наяблоко, державшую на руках младенца; женщину помоложе, не такую пухлую, нотакже с лицом, похожим на яблоко, которая вела за руки двух пухлых ребятишекс лицами, похожими на яблоко; еще одного пухлого мальчика, также с лицом, похожим на яблоко, который шел самостоятельно; и, наконец, пухлого мужчину слицом, похожим на яблоко, который нес на руках еще одного пухлого мальчика слицом, похожим на яблоко, коего он спустил на пол и хриплым шепотом приказалему " ухватиться за брата Джонни". - Милая Луиза, - сказала мисс Токс, - зная о вашем великом беспокойствеи желая вас выручить, я отправилась в Королевское убежище для замужнихженщин королевы Шарлотты, о котором вы забыли, и спросила, нет ли тамкого-нибудь, кто, по их мнению, мог бы подойти. Нет, - сказали они, - такихне имеется. Уверяю вас, дорогая моя, когда они мне дали этот ответ, я готовабыла впасть в отчаяние. Но случилось так, что одна из королевских замужнихженщин, услышав мой вопрос, напомнила надзирательнице об одной особе, которая вернулась к себе домой и которая, по ее мнению, несомненно окажетсявесьма подходящей. Как только я это услышала и получила подтверждение отнадзирательницы - превосходная рекомендация, безупречный характер, - тотчас, дорогая моя, взяла адрес и снова в путь. - Как это на вас похоже, милая, добрая Токс! - сказала Луиза. - Ничуть не бывало, - отвечала мисс Токс. - Не говорите этого. Войдя вдом (безукоризненная чистота, дорогая моя! обедать можно прямо на полу), язастала все семейство за столом, и, чувствуя, что никакой рассказ недоставит вам и мистеру Домби такого успокоения, как вид их, всех вместевзятых, я привезла их сюда. Этот джентльмен, - продолжала мисс Токс, указывая на мужчину с лицом, похожим на яблоко, - отец. Не угодно ли вам, сэр, выйти немного вперед? Мужчина с лицом, похожим на яблоко, смущенно подчинившись этомутребованию, занял место в первом ряду, посмеиваясь и ухмыляясь. - Это, разумеется, его жена, - сказала мисс Токс, указывая на женщину смладенцем. - Как поживаете. Полли? - Очень хорошо, благодарю вас, сударыня, - ответила Полли. Желая поискусней представить ее, мисс Токс задала этот вопрос с такимвидом, как будто обращалась к старой знакомой, которую не видела недели две. - Очень рада, - сказала мисс Токс. - Другая молодая женщина - еенезамужняя сестра, которая живет с ними и будет присматривать за ее детьми.Ее зовут Джемайма. Как поживаете, Джемайма? - Очень хорошо, благодарю вас, сударыня, - отвечала Джемайма. - Чрезвычайно этому рада, - сказала мисс Токс. - Надеюсь, так будет ивпредь. Пятеро детей. Младшему шесть недель. Этот славный мальчуган сволдырем на носу - старший. Надеюсь, - добавила мисс Токс, окинув взглядомсемейство, - волдырь у него не от рождения, а вскочил случайно? Можно было разобрать, что мужчина с лицом, похожим на яблоко, прохрипел: - Утюг. - Прошу прощения, сэр, - сказала мисс Токс, - вы говорите... - Утюг, - повторил он. - Ах, да! -сказала мисс Токс. - Совершенно верно. Я забыла. Мальчуган вотсутствие матери понюхал горячий утюг. Вы совершенно правы, сэр. Когда мыподъезжали к дому, вы собирались любезно сообщить мне, что по профессиивы... - Кочегар, - сказал мужчина. - Кожедрал? - в ужасе воскликнула мисс Токс. - Кочегар, - повторил мужчина. - На паровозе. - О! Вот как! -отозвалась мисс Токс, глядя на него глубокомысленно икак будто все еще не совсем понимая, что это значит. - А как вам этонравится, сэр? - Что, сударыня? - спросил мужчина. - Вот это, - сказала мисс Токс. - Ваша профессия. - Пожалуй, нравится, сударыня. Иной раз зола забивается сюда, - онуказал на грудь, - и голос делается хриплым, вот как сейчас. Но это от золы, сударыня, а не от сварливости. Казалось, мисс Токс столь мало почерпнула из этого ответа, чтозатруднялась продолжать разговор. Но миссис Чик тотчас же пришла ей напомощь, приступив к внимательнейшему рассмотрению Полли, детей, брачногосвидетельства, рекомендаций и так далее. Полли вышла невредимой из этоготрудного испытания, после чего миссис Чик отправилась с докладом к своемубрату и в качестве яркой иллюстрации к докладу и в подтверждение егозахватила с собой двух самых румяных маленьких Тудлей - фамилия яблоколицегосемейства была Тудль. Со смерти жены мистер Домби не выходил из своей комнаты, погруженный вразмышления о юности, воспитании и предназначении своего младенца-сына.Что-то угнетало его жесткое сердце, что-то более холодное и тяжелое, чемобычное его бремя; но это было сознание потери, понесенной скорее ребенком, чем им самим, пробудившее в нем вместе с грустью чуть ли не досаду. Былоунизительно и тяжело думать, что из-за пустяка жизни и развитию, на которыеон возлагал такие надежды, с самого же начала грозит опасность, что Домби иСын может пошатнуться из-за какой-то кормилицы. И однако в своей гордыне иревности он с такою горечью размышлял о зависимости - на первых же шагах косуществлению заветного желания - от наемной служанки, которая временнобудет для его ребенка всем тем, чем была бы его собственная жена благодарясоюзу с ним, что при каждом новом отводе кандидатки он испытывал тайнуюрадость. Но настал момент, когда он не мог долее колебаться между этимидвумя чувствами. Тем более, что не было, казалось, никаких сомнений впригодности Полли Тудль, о которой доложила его сестра, не поскупившись на похвалынеутомимой дружбе мисс Токс. - Дети на вид здоровые, - сказал мистер Домби. - Но подумать только, что когда-нибудь они вздумают притязать на некое родство с Полем! Уведитеих, Луиза! Покажите мне эту женщину и ее мужа. Миссис Чик унесла нежную пару Тудлей и вскоре вернулась с более грубойпарой, которую пожелал увидеть брат. - Любезная, - сказал мистер Домби, поворачиваясь в своем кресле всемтуловищем, словно у него не было конечностей и суставов, - мне сообщили, чтовы бедны и хотите зарабатывать деньги, поступив кормилицей к маленькомумальчику, моему сыну, который преждевременно лишился той, кого никогда неудастся заменить. Я не возражаю против того, чтобы вы таким путемспособствовали благосостоянию вашей семьи. Насколько я могу судить, выпроизводите впечатление порядочной особы. Но я должен вам поставить два-триусловия, прежде чем вы займете это место в моем доме. Пока вы будете здесьжить, я настаиваю, чтобы вас всегда называли... ну, скажем, Ричардс...фамилия простая и приличная. Вы не возражаете против того, чтобы вас звалиРичардс? Можете посоветоваться с мужем. Так как муж только посмеивался да ухмылялся и проводил правой рукой погубам, слюнявя ладонь, миссис Тудль, безуспешно подтолкнув его раз-другойлоктем, присела и ответила, что, " быть может, если она должна отказаться отсвоего имени, об этом не забудут при назначении ей жалованья". - О, разумеется, - сказал мистер Домби. - Я желаю, чтобы это былопринято во внимание при оплате. Затем, Ричардс, если вы будете ходить замоим осиротевшим ребенком, я хочу, чтобы вы запомнили следующее: вы будетеполучать щедрое вознаграждение за исполнение некоторых обязанностей, причемя желаю, чтобы в течение этого времени вы как можно реже видели свою семью.Когда минует надобность в ваших услугах, когда вы перестанете их оказывать ине будете больше получать жалованье, всякие отношения между намипрекращаются. Вы меня понимаете? Миссис Тудль как будто сомневалась в этом; что же касается до самогоТудля, то, очевидно, он нисколько не сомневался в том, что ничего непонимает. - У вас у самой есть дети, - сказал мистер Домби. - В наш договоротнюдь не входит, что вы должны привязаться к моему ребенку или что мойребенок должен привязаться к вам. Я не жду и не требую чего-либо в этомроде. Как раз наоборот. Когда вы отсюда уйдете, вы расторгнете отношения, которые являются всего-навсего договором о купле-продаже, о найме, иустранитесь. Ребенок перестанет вспоминать о вас; и вы будьте так добры невспоминайте о ребенке. Миссис Тудль, разрумянившись чуть-чуть сильнее, чем раньше, выразиланадежду, " что она свое место знает". - Надеюсь, что знаете, Ричардс, - сказал мистер Домби. - Нисколько несомневаюсь, что вы его прекрасно знаете. В самом деле, это так ясно иочевидно, что иначе и быть не может. Лиза, дорогая, моя, условьтесь сРичардс о жалованье, и пусть она его получает, когда и как ей будет угодно.Мистер, как вас там зовут, я хочу вам кое-что сказать. Задержанный таким образом на пороге в тот момент, когда он собиралсявыйти вслед за женой из комнаты, Тудль вернулся и остался наедине с мистеромДомби. Это был сильный, неуклюжий, сутулый, неповоротливый, лохматый человекв мешковатом костюме, с густыми волосами и бакенбардами, ставшими темнее, чем были от природы, быть может благодаря дыму и угольной пыли, смозолистыми, узловатыми руками и квадратным лбом, шершавым, как дубоваякора. Полная противоположность во всех отношениях мистеру Домби, который былодним из тех чисто выбритых, холеных, богатых джентльменов, которые блестяти хрустят, как новенькие кредитные билеты, и, кажется, будто их искусственновзбадривает возбуждающее действие золотого душа. - У вас, кажется, есть сын? - спросил мистер Домби. - Четверо их, сэр. Четверо и одна девочка. Все здравствуют. - Да ведь у вас едва хватает средств их содержать? - сказал мистерДомби. - Есть еще одна штука, сэр, которая мне никак не по средствам. - Что именно? - Потерять их, сэр. - Читать умеете? - спросил мистер Домби. - Кое-как, сэр. - Писать? - Мелом, сэр? - Чем угодно. - Пожалуй, мог бы как-нибудь управиться с мелом, если бы понадобилось, - подумав, сказал Тудль. - А ведь вам, полагаю, - сказал мистер Домби, - года тридцать два -тридцать три. - Полагаю, что примерно столько, - отвечал Тудль, снова подумав. - В таком случае, почему же вы не учитесь? - спросил мистер Домби. - Да вот я и собираюсь, сэр. Один из моих мальчуганов будет меняобучать, когда подрастет и сам пойдет в школу. - Так! - сказал мистер Домби, посмотрев на него внимательно и не оченьблагосклонно, в то время как тот стоял, обозревая комнату (преимущественнопотолок) и по-прежнему проводя рукою по губам. - Вы слышали, что я сказалтолько что вашей жене? - Полли слышала, - отвечал Тудль, махнув через плечо шляпой в сторонудвери с видом полного доверия к своей лучшей половине. - Все в порядке. - Так как вы, по-видимому, все предоставляете ей, - сказал Домби, обескураженный в своем намерении еще внушительнее изложить свою точку зрениямужу как сильнейшему, - то, полагаю, не имеет смысла говорить о чем бы то нибыло с вами. - Ровно никакого, - отвечал Тудль. - Полли слышала. Уж она-то незевает, сэр. - В таком случае, я вас не задерживаю дольше, - сказал разочарованныймистер Домби. - Где вы работали раньше и где теперь работаете? - Все больше под землей, сэр, покуда не женился. Потом я выбрался наповерхность. Разъезжаю по одной из этих железных дорог, с той поры как ихпостроили. Подобно тому, как последняя соломинка может сломать спину нагруженноговерблюда, так это сообщение о шахте сокрушило слабеющий дух мистера Домби.Он указал на дверь мужу кормилицы своего сына; когда тот охотно удалился, мистер Домби повернул ключ и стал ходить по комнате, одинокий и несчастный.Несмотря на все свое накрахмаленное, непроницаемое величие и хладнокровие, он смахивал при этом слезы и часто повторял с волнением, которого ни за чтона свете не согласился бы проявить на людях: " Бедный мальчик! " Быть может, характерно для гордыни мистера Домби, что о самом себе онсожалел через ребенка. Не " бедный я! ", не бедный вдовец, принужденныйдовериться жене невежественного простака, который всю жизнь работал " всебольше под землей", но в чью дверь ни разу не постучалась Смерть и за чейстол ежедневно садилось четверо сыновей, но - " бедный мальчик! " Эти слова были у него на устах, когда ему пришло в голову - и этосвидетельствует о сильном тяготении его надежд, страхов и всех его мыслей кединому центру, - что великое искушение встает на пути этой женщины. Ееноворожденный тоже мальчик. Не может ли она подменить ребенка? Хотя он вскоре облегченно отогнал это предположение как романтическое инеправдоподобное, - но все же возможное, чего нельзя было отрицать, - онневольно развил его, представив мысленно, каково будет его положение, еслион, состарившись, обнаружит такой обман. В состоянии ли будет человек притаких условиях отнять у самозванца то, что создано многолетней привычкой, уверенностью и доверием, и отдать все чужому? Когда несвойственное ему волнение улеглось, эти опасения постепеннорассеялись, хотя тень их осталась, и он принял решение наблюдать внимательноза Ричардс, скрывая это от окружающих. Находясь теперь в более спокойномрасположении духа, он пришел к выводу, что общественное положение этойженщины является скорее благоприятным обстоятельством, ибо оно уже само посебе отдаляет ее от ребенка и сделает их разлуку легкой и естественной. Том временем между миссис Чип и Ричардс было заключено и скрепленосоглашение с помощью мисс Токс, а Ричардс, которой с большими церемониямивручили, словно некий орден, младенца Домби, передала своего собственногоребенка со слезами и поцелуями Джемайме. Затем было подано вино, чтобыподнять дух семейства. - Не хотите ли выпить стаканчик, сэр? - предложила мисс Токс, когдаявился Тудль. - Благодарю вас, сударыня, - сказал Тудль, - уж коли вы угощаете... - И вы с радостью оставляете свою славную жену в таком прекрасном доме, не так ли, сэр? - продолжала мисс Токс, украдкой кивая ему и подмигивая. - Нет, сударыня, - сказал Тудль. - Пью за то, чтобы она опять быладома. При этом Полли еще сильнее заплакала. Посему миссис Чик, которая, как иподобает матроне, обеспокоилась, как бы чрезмерная скорбь не причинилаущерба маленькому Домби (" молоко пропадет, пожалуй", - шепнула она миссТокс), поспешила на выручку. - Ваш малютка, Ричардс, будет превосходно себя чувствовать с вашейсестрой Джемаймой, - сказала миссис Чик, - а вам нужно только сделатьусилие, - в этом мире, знаете ли, все требует усилий, Ричардс, - чтобы бытьсовершенно счастливой. С вас уже сняли мерку для траурного платья, не такли, Ричардс? - Да-а, сударыня, - всхлипывала Полли. - И оно будет прекрасно сидеть на вас, я уверена, - сказала миссис Чик, - потому что эта же молодая особа сшила мне много платьев. И из лучшейматерии! - Ах, вы будете такой франтихой, - сказала мисс Токс, - что муж вас неузнает. Не правда ли, сэр? - Я бы ее узнал в чем угодно и где угодно, - проворчал Тудль. Было ясно, что Тудля не подкупишь. - А что касается стола, Ричардс, - продолжала миссис Чик, - то к вашимуслугам будет все самое лучшее. Ежедневно вы будете сами заказывать себеобед; и все, чего бы вы ни пожелали, тотчас вам приготовят, словно выкакая-нибудь леди. - Да, разумеется! - с большою готовностью подхватила мисс Токс. - Ипортер - в неограниченном количестве, правда, Луиза? - О, несомненно! - отвечала в том же тоне миссис Чик. - Придетсятолько, милая моя, слегка воздерживаться от овощей. - И, пожалуй, пикулей, - подсказала, мисс Токс. - За этими исключениями, моя дорогая, - сказала Луиза, - она можетруководствоваться своими вкусами и ни в чем себе не отказывать. - А затем вам, конечно, известно, - сказала мисс Токс, - как она любитсвоего собственного дорогого малютку, и я уверена, Луиза, вы не осуждаете ееза то, что она его любит? - О нет! - воскликнула миссис Чик, полная великодушия. - Однако, - продолжала мисс Токс, - она, естественно, должнаинтересоваться своим юным питомцем и почитать за честь, что на ее глазахмаленький херувим, тесно связанный с высшим обществом, ежедневно черпаетсилы из единого для всех источника. Не правда ли, Луиза? - Совершенно верно! - подтвердила миссис Чик. - Вы видите, моя дорогая, она уже совершенно спокойна и довольна и собирается весело и с улыбкойпопрощаться со своей сестрой Джемаймой, своими малютками и со своим добрымчестным мужем. Не правда ли, дорогая моя? - О да! - воскликнула мисс Токс. - Разумеется! Несмотря на это, бедная Полли перецеловала их всех с великой скорбью и, наконец, убежала, чтобы ускользнуть от более нежного прощанья с детьми. Ноэта хитрость не увенчалась заслуженным успехом, ибо один из младшихмальчиков, угадав ее намерение, тотчас начал карабкаться - если можноприменить это слово с сомнительной этимологией - вслед за нею начетвереньках по лестнице, а старший (известный в семье под кличкой Байлера *- в честь паровоза) отбивал дьявольскую чечетку сапогами в знак своегоогорчения; к нему присоединились и все прочие члены семейства. Множество апельсинов и полупенсов, посыпавшихся на всех без исключенияюных Тудлей, успокоили первые приступы горя, и семейство было поспешноотправлено домой в наемной карете, которую задержали специально для этойцели. Дети под охраной Джемаймы теснились у окна и всю дорогу ронялиапельсины и полупенсы. Сам мистер Тудль предпочел ехать на запятках средиторчавших гвоздей - способ передвижения для него самый привычный. ГЛАВА III,
в которой мистер Домби показан во главе своего домашнего департаментакак человек и отец Похороны скончавшейся леди " состоялись", к полному удовольствиювладельца похоронного бюро, а также и всего окрестного населения, котороеобычно расположено в таких случаях к придиркам и склонно возмущаться каждымпромахом и упущением в церемонии, после чего многочисленные домочадцымистера Домби вновь заняли соответствующие им места в домашней системе. Этотмаленький мирок подобно великому внешнему миру отличался способностью быстрозабывать своих умерших; и когда кухарка сказала: " У леди был кроткий нрав", а экономка сказала: " Таков наш удел", а дворецкий сказал: " Кто бы мог этоподумать? ", а горничная сказала, что " она едва может этому поверить", алакей сказал: " Это похоже на сон", - событие окончательно покрылосьржавчиной, и они начали подумывать о том, что и траур их порыжел от носки. Ричардс, которую держали наверху в почетном плену, заря новой жизниказалась холодной и серой. У мистера Домби был большой дом на теневойстороне темной, но элегантной улицы с высокими домами, между Портленд-Плейси Брайанстон-сквер. Это был угловой дом с просторными " двориками" *, кудавыходили погреба, которые хмуро взирали на свет своими зарешеченными окнамии презрительно щурились косоглазыми дверьми, ведущими к мусорным ящикам. Этобыл величественный и мрачный дом с полукруглым задним фасадом, с анфиладойзал, выходивших окнами на усыпанный гравием двор, где два чахлых дерева спочерневшими стволами скорее стучали, чем шелестели, - так были прокопченыих листья. Летом солнце заглядывало в эту улицу только по утрам, примерно вчас первого завтрака, появляясь вместе с водовозами, старьевщиками, торговцами геранью, починщиком зонтов и человеком, который на ходупозвякивал колокольчиком от голландских часов. Вскоре оно вновь скрывалось, чтобы больше уже не показываться в тот день, а музыканты и бродячий Панч *, скрываясь вслед за ним, уступали улицу самым заунывным шарманкам и белыммышам или иной раз дикобразу - чтобы разнообразить увеселительные номера; ав сумерках дворецкие, когда их хозяева обедали в гостях, появлялись у дверейсвоих домов, и фонарщик каждый вечер терпел неудачу, пытаясь с помощью газапридать улице более веселый вид. И внутри этот дом был так же мрачен, как снаружи. После похорон мистерДомби распорядился накрыть мебель чехлами, - быть может, желая сохранить еедля сына, с которым были связаны все его планы, - и не производить уборки вкомнатах, за исключением тех, какие он предназначал для себя в нижнем этаже.Тогда таинственные сооружения образовались из столов и стульев, составленныхпосреди комнат и накрытых огромными саванами. Ручки колокольчиков, жалюзи изеркала, завешенные газетами и журналами, ежедневными и еженедельными, навязывали отрывочные сообщения о смертях и страшных убийствах. Каждыйканделябр, каждая люстра, закутанные в полотно, напоминали чудовищную слезу, падающую из глаза на потолке. Из каминов неслись запахи, как из склепа илисырого подвала. Портрет умершей и похороненной леди, в рамке, повитойтрауром, наводил страх. Каждый порыв ветра, налетая из-за угла соседнихконюшен, приносил клочья соломы, которая была постлана перед домом во времяее болезни и гниющие остатки которой еще сохранились но соседству; притягиваемые какой-то неведомой силой к порогу грязного, сдающегося внаемдома напротив, они с мрачным красноречием взывали к окнам мистера Домби. Апартаменты, которые оставил для себя мистер Домби, сообщались с холломи состояли из гостиной, библиотеки (которая была, в сущности, туалетнойкомнатой, так что запах атласной и веленевой бумаги, сафьяна и юфтисостязался здесь с запахом многочисленных пар башмаков) и оранжереи, илималенького застекленного будуара, откуда видны были упоминавшиеся вышедеревья и - иной раз - крадущаяся кошка. Эти три комнаты были расположеныодна за другой. По утрам, когда мистер Домби завтракал в одной из первыхдвух комнат, а также под вечер, когда он возвращался домой к обеду, раздавался звонок, призывавший Ричардс, которая являлась в застекленноепомещение и там прогуливалась со своим юным питомцем. Бросая по временамвзгляды на мистера Домби, сидевшего в темноте и посматривавшего на младенцаиз-за темной тяжелой мебели - в этом доме много лет прожил его отец и вобстановке оставалось немало старомодного и мрачного, - она стала размышлятьо мистере Домби и его уединении, словно он был узником, заключенным водиночную камеру, или странным привидением, которого нельзя ни окликнуть, нипонять. Уже несколько недель кормилица маленького Поля Домби сама вела такуюжизнь и проносила сквозь нее маленького Поля; и вот однажды, когда онавернулась наверх после меланхолической прогулки в угрюмых комнатах (онаникогда не выходила из дому без миссис Чик, которая являлась по утрам вхорошую погоду, обычно в сопровождении мисс Токс, чтобы вывести на свежийвоздух ее с младенцем, или, иными словами, торжественно водить их по улице, словно в похоронной процессии) и сидела у себя, - дверь медленно и тихоотворилась, и в комнату заглянула маленькая темноглазая девочка. " Должно быть, это мисс Флоренс вернулась домой от своей тетки", -подумала Ричардс, еще ни разу не видевшая девочки. - Надеюсь, вы здоровы, мисс? - Это мой брат? - спросила девочка, указывая на младенца. - Да, милочка, - ответила Ричардс. - Подойдите, поцелуйте его. Но девочка, вместо того, чтобы приблизиться, серьезно посмотрела ей влицо и сказала: - Что вы сделали с моей мамой? - Господи помилуй, малютка! - воскликнула Ричардс. - Какой ужасныйвопрос! Что я сделала? Ничего, мисс. - Что они сделали с моей мамой? - спросила девочка. - В жизни не видала такого чувствительного ребенка! - сказала Ричардс, которая, естественно, представила на ее месте одного из своих детей, осведомляющегося о ней при таких же обстоятельствах. - Подойдите поближе, милая моя мисс. Не бойтесь меня. - Я вас не боюсь, - сказала девочка, подойдя к ней. - Но я хочу знать, что они сделали с моей мамой. - Милочка, - сказала Ричардс, - вы носите это хорошенькое черноеплатьице в память своей мамы. - Я помню маму во всяком платье, - возразила девочка со слезами наглазах. - Но люди надевают черное, чтобы вспоминать о тех, кого уже нет. - Где же они? - спросила девочка. - Подойдите и сядьте возле меня, - сказала Ричардс, - а я вам что-торасскажу. Тотчас догадавшись, что рассказ должен иметь какое-то отношение к еевопросам, маленькая Флоренс положила шляпу, которую держала в руках, иприсела на скамеечку у ног кормилицы, глядя ей в лицо. - Жила когда-то на свете леди, - начала Ричардс, - очень добрая леди, ималенькая дочка горячо любила ее. - Очень добрая леди, и маленькая дочка горячо любила ее, - повториладевочка. - И вот, когда бог пожелал, чтобы так случилось, она заболела и умерла.Девочка вздрогнула. - Умерла, и никто уже не увидит ее больше на этом свете, и ее зарыли вземлю, где растут деревья. - В холодную землю? - сказала девочка, снова вздрогнув. - Нет! В теплую землю, - возразила Полли, воспользовавшись удобнымслучаем, - где некрасивые маленькие семена превращаются в прекрасные цветы, в траву и колосья и мало ли во что еще. Где добрые люди превращаются всветлых ангелов и улетают на небо. Девочка, опустившая было голову, снова подняла глаза и сидела, пристально глядя на Полли. - Так вот, послушайте-ка, - продолжала Полли, не на шутку взволнованнаяэтим пытливым взглядом, своим желанием утешить ребенка, неожиданным своимуспехом и недоверием к собственным силам. - Так вот, когда эта леди умерла, куда бы ее ни отнесли и где бы ни положили - все равно она пошла к богу, истала эта леди молиться ему, да, молиться, - повторила Полли, оченьрастроганная, ибо говорила от всей души, - о том, чтобы он научил еемаленькую дочку верить этому всем сердцем и знать, что там она счастлива илюбит ее по-прежнему, и надеяться, и всю жизнь думать о том, чтобыкогда-нибудь встретиться там с нею и больше никогда, никогда нерасставаться. - Это моя мама! - воскликнула девочка, вскакивая и обнимая Полли зашею. - А девочка, - продолжала Полли, прижимая ее к груди, - маленькая дочкаверила всем сердцем, и когда услыхала о том от незнакомой кормилицы, котораяи рассказать-то хорошенько не умела, но сама была бедной матерью, только ивсего, - дочка утешилась... уже не чувствовала себя такой одинокой...плакала и рыдала у нее на груди... пожалела малютку, лежавшего у нее наколенях и... ну, полно, полно! -говорила Полли, приглаживая кудри девочки ироняя на них слезы. - Полно, бедняжечка! - Вот как, мисс Флой! Ну, и рассердится же ваш папенька! - раздалсярезкий голос, принадлежавший невысокой смуглой девушке, казавшейся старшесвоих четырнадцати лет, с вздернутым носиком и черными глазами, похожими набусинки из агата. - Да ведь вам строго-настрого было приказано, чтобы вы неходили сюда и не надоедали кормилице. - Она мне не надоедает, - последовал удивленный ответ Полли. - Я оченьлюблю детей. - Ах, прошу прошенья, миссис Ричардс, но это, видите ли, ничего незначит, - возразила черноглазая девушка, которая была так резка иязвительна, что, казалось, могла довести человека до слез. - Быть может, яочень люблю съедобных улиток, миссис Ричардс, но отсюда еще не следует, чтомне должны подавать их к чаю. - Ну, это пустяки, - сказала Полли. - Ах, вот как, благодарю вас, миссис Ричардс! - воскликнула резкаядевушка. - Однако будьте так любезны припомнить, что мисс Флой на моемпопечении, а мистер Поль - на вашем. - Но все же нам незачем ссориться, - сказала Полли. - О да, миссис Ричардс, - подхватила задира. - Вовсе незачем, я этогоне хочу, не для чего нам становиться в такие отношения, раз при мисс Флойместо постоянное, а при мистере Поле - временное. Задира не делала никаких пауз, выпаливая все, что хотела сказать, водной фразе и по возможности одним духом. - Мисс Флоренс только что вернулась домой? - спросила Полли. - Да, миссис Ричардс, только что вернулась, и вот, мисс Флой, не успеливы и четверти часа провести дома, как уже третесь мокрым лицом о дорогоетраурное платье, которое миссис Ричардс носит по вашей маменьке! После такого выговора молодая задира, чье настоящее имя было СьюзенНипер, насильно оторвала девочку от ее нового друга - словно зуб вырвала.Но, казалось, она это сделала без всякого злого умысла, а скорее отчрезмерного служебного рвения. - Теперь она опять дома и будет счастлива, - сказала Полли, кивая ейголовой, и ободряющая улыбка появилась на добродушном ее лице. - А как жеона обрадуется, когда увидит вечером своего дорогого папу! - Эх, миссис Ричардс! - воскликнула мисс Нипер, тотчас подхватывая ееслова. - Полноте! Увидит своего дорогого папу, как бы не так! Хотела б я наэто посмотреть! - А разве она его не увидит? - спросила Полли. - Э нет! миссис Ричардс, ее папенька чересчур уж много занят кем-тодругим, да и покуда еще не было кого-то другого, она никогда не былалюбимицей; в этом доме девочек ни во что не ставят, миссис Ричардс, могу васуверить! Флоренс быстро переводила взгляд с одной няньки на другую, словнопонимала и чувствовала, о чем идет речь. - Вот тебе на! - воскликнула Полли. - Неужто мистер Домби не видал ее стой поры... - Ну да, - перебила Сьюзен Нипер. - Не видал с той поры ни разу, да ираньше по месяцам почти не глядел на нее, и вряд ли признает в ней своюдочь, если завтра встретит на улице, а что до меня, миссис Ричардс, -хихикнув, добавила задира, - то я подозреваю, что он не знает о моемсуществовании. - Милая крошка! - сказала Ричардс, имея в виду не мисс Нипер, амаленькую Флоренс. - О да, здесь сущий ад на сто миль кругом, смею вас заверить, миссисРичардс, не говоря, разумеется, о присутствующих, - сказала Сьюзен Нипер. -Желаю вам доброго утра, миссис Ричардс, ну-с, мисс Флой, извольте идти сомной и не упирайтесь, как непослушный, капризный ребенок, который не умеетвести себя примерно. Несмотря на такое увещание и несмотря также на подталкивания СьюзенНипер, грозившие вывихом правого плеча, маленькая Флоренс вырвалась и нежнопоцеловала своего нового друга. - Прощайте! - сказала девочка. - Благослови вас бог. Скоро я опять квам приду, и вы ко мне придете. Сьюзен нам позволит. Позволите, Сьюзен? В общем, задира была, по-видимому, добродушной маленькой особой, хотя ипринадлежала к той школе воспитателей юных умов, которая считает, что детей, как и деньги, следует хорошенько встряхивать, тереть и перетирать, чтобыпридать им блеск. Ибо, услышав эту просьбу, сопровождавшуюся умоляющимижестами и ласками, она скрестила ручки, покачала головой, и взгляд ее широкораскрытых черных глаз стал мягче. - Нехорошо, что вы меня об этом просите, мисс Флой, вы ведь знаете, чтоя не могу вам отказать, но мы с миссис Ричардс подумаем, что тут можносделать, если миссис Ричардс пожелает... мне, видите ли, миссис Ричардс, может быть, хочется прокатиться в Китай, но, быть может, я не знаю, каквыбраться из лондонских доков. Ричардс согласилась с этим заявлением. - Не такое уж веселье царит в этом доме, - сказала мисс Нипер, - чтобычеловеку захотелось большего одиночества, чем то, какое поневоле выносишь.Ваши Токсы и ваши Чики могут вырвать у меня по два передних зуба, миссисРичардс, но это еще не причина, почему я должна предложить им всю челюсть. Это заявление было также принято Ричардс, как не вызывающее сомнений. - Так будьте уверены, - сказала Сьюзен Нипер, - что я готова жить вдружбе, миссис Ричардс, покуда вы остаетесь при мистере Поле, если удастсячто-нибудь выдумать, не нарушая открыто приказаний, но, господи помилуй, мисс Флой, вы до сих пор еще не разделись, непослушная вы девочка, ступайте! С этими словами Сьюзен Нипер, прибегнув к насилию, налетела на своююную питомицу и вымела ее из комнаты. Девочка, тоскующая и заброшенная, была такой кроткой, такой тихой ибезответной, столько было в ней нежности, которая, казалось, никому не быланужна, и столько болезненной чуткости, которую, казалось, никто не замечал ине боялся ранить, что у Полли сжалось сердце, когда она снова осталась одна.Простой разговор между нею и осиротевшей девочкой растрогал ее материнскоесердце не меньше, чем сердце ребенка; и так же, как ребенок, онапочувствовала, что с этой минуты между ними возникли доверие и близость. Несмотря на то, что мистер Тудль во всем полагался на Полли, она врядли превосходила его в области приобретенных познаний. Но она была нагляднымобразцом женской натуры, которая в целом может лучше, честнее, выше, благороднее, быстрее почувствовать и проявить большее постоянство в нежностии сострадании, самопожертвовании и преданности, чем натура мужская. Хотя онаничему не училась, она могла бы с самого начала дать мистеру Домби крупицузнания, которое, в этом случае, не поразило бы его впоследствии как молния. Но мы уклонились в сторону. В настоящее время Полли помышляла только отом, как бы укрепить завоеванную благосклонность мисс Нипер и придуматьспособ, чтобы маленькая Флоренс могла быть с нею, не нарушая запретов и непроявляя непокорности. В тот же вечер представился удобный случай. Как обыкновенно, она по звонку сошла вниз в застекленную комнату идолго прогуливалась с ребенком на руках, как вдруг, к великому ее изумлениюи испугу, появился мистер Домби и остановился перед ней. - Добрый вечер, Ричардс. Все тот же строгий, чопорный джентльмен, каким она увидела его в тотпервый день. Джентльмен с таким суровым взглядом, что она невольнопотупилась и сделала реверанс. - Как поживает мистер Поль, Ричардс? - Растет, сэр, здоров. - Вид у него здоровый, - сказал мистер Домби, всматриваясь с величайшимвниманием в крохотное личико, которое она приоткрыла, и, однако, притворяясьв какой-то мере равнодушным. - Надеюсь, вы получаете все что хотите? - Да, сэр, благодарю вас. Однако она с таким замешательством дала этот ответ, что мистер Домби, который уже отошел от нее, остановился и снова повернулся к ней свопросительным видом. - Мне кажется, сэр, чтобы развлечь и развеселить ребенка, ничего неможет быть лучше, как позволить другим детям играть около него, - набравшисьхрабрости, заметила Полли. - Когда вы поступили сюда, Ричардс, - нахмурившись, сказал мистерДомби, - я, кажется, высказал желание, чтобы вы как можно реже виделись сосвоей семьей. Будьте добры, продолжайте свою прогулку. С этими словами он удалился во внутренние комнаты, а Полли догадалась, что он совсем не понял ее намерения и что она впала в немилость, отнюдь неприблизившись к цели. На следующий вечер, сойдя вниз, она увидела, что мистер Домбипрогуливается по оранжерее. Она остановилась в дверях, смущенная этимнеобычным зрелищем, не зная, идти ли ей дальше, или отступить; он подозвалее. - Если вы действительно считаете, что такое общество полезно ребенку, -сказал он отрывисто, словно только что услышал предложение кормилицы, - тогде же мисс Флоренс? - Никого лучше не найти, чем мисс Флоренс, сэр, - с жаром подхватилаПолли, - но со слов ее маленькой служанки я поняла, что им не... Мистер Домби позвонил и зашагал по комнате, пока не явился слуга. - Распорядитесь, чтобы мисс Флоренс приводили к Ричардс, когда онапожелает, отпускали с ней на прогулку и так далее. Распорядитесь, чтобыдетям разрешали быть вместе, когда этого захочет Ричардс. Железо было горячо, и Ричардс, смело принявшись его ковать, - это былодоброе дело, и она не теряла мужества, хотя инстинктивно боялась мистераДомби, - пожелала, чтобы мисс Флоренс немедленно спустилась сюда ипознакомилась со своим маленьким братом. Она сделала вид, будто баюкает ребенка, когда слуга ушел исполнятьпоручение, но ей почудилось, что мистер Домби побледнел, что выражение еголица резко изменилось, что он быстро повернулся, словно хотел взять назадсвои слова, ее слова или и те и другие, а удержал его только стыд. И она была права. В последний раз он видел свою заброшенную дочь вобъятиях умирающей матери, что было для него и откровением и укоризной. Какни был он поглощен Сыном, на которого возлагал такие большие надежды, он немог забыть эту заключительную сцен
|