Вместо предисловия

Бывать в Глинской пустыни Бог дал мне счастье в 50-х годах - с 1954 по 1959 год. Приезжать туда я могла только летом. Не могу о каждой поездке сказать отдельно, да и не в этом моя задача. Мне хотелось бы, чтобы отдельные моменты, как разноцветные камешки мозаики, вызвали пусть слабое, но все-таки живое ощущение чуда наших дней и донесли его до тех, кому не удалось лично прикоснуться к нему. Конечно передать словами пережитое очень трудно. Не говорить же - жаль, ведь обитель светила всего 19 лет, с 1942 по 19б1 год. Это было такое время, когда трудно было даже узнать о ее существовании, ведь ни единого печатного слова тогда не появилось о ней, и паломники знали об обители только друг от друга. И - удивительно! - узнавали, спешили, ехали со всех сторон! Теперь же, когда вновь открываются храмы и монастыри, особенно внимательно стоит присмотреться к опыту старцев Глинской пустыни, который они донесли до наших дней. И важно не только знать о нем, но и проверить им то, что теперь насаждается...

Однако вернемся к Глинской пустыни. Период 60-х годов был для нее уже более легким в материальном отношении. Теперь многие, оправившись от лишений военных лет и послевоенной разрухи, могли поделиться с монахами. В обитель присылали посылки, денежные переводы, продукты. Начиналось же все в крайней бедности. Вот что рассказал нам один из насельников пустыни, которого позже перевели в другой монастырь.

Открыли обитель в 1942 году. Первое время о ней не знали ни церковные, ни государственные власти. В ближайшей деревне Шалыгино жил последний (перед закрытием в 1922 году) настоятель о.Нектарий (Нуждин). Он собирал и хранил для обители книги, и церковную утварь, облачения. О. Нектарий жил надеждой, что обитель возродится, - так предсказывали старцы - и сохранял все, что мог. Неподалеку жил и о.Серафим (Амелин). При первой возможности они перебрались в единственный уцелевший домовый храм, и к ним сразу же потянулись старички-монахи. Дали клочок земли - 2 га. Нужно было огород посадить и место для сенокоса оставить. Завели скотину: одну лошадь, два быка, три коровы - надо было хотя бы молоком покрывать налоги. Разрешили монахам собирать сучья в лесу, за что они должны были отрабатывать леснику: корчевать пни, расчищать лес, собирать кору бересклета. С быками работали на огороде, который надо было еще удобрять. Монахи все старые, обессиленные пережитым. Во всем нужда. Хлеб пекли из муки, наполовину размешанной с вареной картошкой. Носили лапти, сами красили холсты себе для одежды. О.Нектарий вскоре умер и настоятелем избрали о.Серафима (Амелина). Постепенно местные власти привыкли к существованию обители, разрешили прописывать новых членов монашеского братства. Со временем о Глинской пустыни стало узнавать все больше и больше народу, приезжали помогать и привозили все необходимое. Трудности не исчезли, но в материальном отношении стало легче.

Вообще, как бы трудно ни приходилось, материальная сторона никогда не была в центре внимания. Что же было? Было строгое и четко налаженное отношение к жизни в обители к служению Богу и людям. Было и серьезно поставленное внимание к душе каждого. Те, кто жили в братстве, имели полную возможность душу свою освобождать от греховных привычек откровением помыслов. Много работали днем, уставали, как-то терпели неудобства, вечером шли к о.Андронику (большинство, а некоторые и к другим - кому кто был ближе по душе) и могли все сказать, спросить, погоревать, выплеснуть все накопившееся. Он слушал каждого, кому сколько надо было времени - столько и уделял. Это умиротворяло, сближало, скрашивало многое...

Кроме того, в храме и на трапезе постоянно читали святых отцов. И, конечно, что более всего внутренно освещало нелегкую жизнь - отношение старцев ко всем. Никакой формальности, тем более равнодушия, которое всегда ощутимо, как бы его ни прятали за слова и символы. Отсюда шло и отношение к приходящим. В этом и было начало того удивительного притяжения, которое чувствовалось всеми. Люди жаждали явления силы духа Церкви и потому не смущались убожеством внешнего - шли и ехали все возрастающим потоком до последнего дня перед вторичным закрытием обители.

Возвращаясь к воспоминаниям, вполне сознаю, что трудно передать словом то, что можно только пережить. И, все-таки, хочется записать все осевшее в памяти, чтобы вместе взятое, оно как-то помогло хоть немного представить себе далекую обитель, отгороженную от мира полями, лесами, проселочными дорогами, но более всего тем, чего уже нет, и будет ли когда? Нет того понимания духовной жизни, которое зиждилось на уважении к личности любого человека уже потому, что каждый являет собой образ Божий. Нет теперь (может быть, за редким исключением) и хранителей живых традиций старческого окормления и воспитания, которые удивляли бескорыстием и искренностью. Насельникам и паломникам обители показалось бы странным, что все силы можно бросить на то, чтобы выжить, успеть что-то построить, как-то заявить о себе, добиться видного места и поднять свое значение в обществе. Нет. В Глинской все внешнее - сколько просуществует обитель, как отнесется местная власть или правящий архиерей и т.п. - оставляли на волю Божию. Работали, молились, делали каждый свое дело сейчас делали как для Бога. Были трудности внешние и внутренние, но были и радости, которые росли из веры, сознания общности и взаимопонимания, благодарности Богу за благо общей молитвы в храме.

Девятнадцать лет продержалась обитель в обстановке, очень мало напоминавшей прежнюю, дореволюционную. Из них добрую половину лет Глинская пустынь была полностью скрыта от своих паломников. В народе и по сей день живет надежда, что когда-нибудь вновь оживет она, вновь вернется в обитель подлинная икона Рождества Пресвятой Богородицы... Может быть. У Бога всего много. Может быть где-то растут новые подвижники, как во времена на Паисия Величковского и оптинских старцев, может быть, найдутся возобновители не одних стен, но и духа тех, кто укрепил обитель, как, например, игумен Филарет в ХIХ веке, но пока у нас есть лишь воспоминания.

Итак, моя первая встреча с Глинской пустынью произошла в 1954 году.