Ханская милость.

Никто и не рассчитывал на то, что после такого сокрушительного поражения Кхалида пощадят. Его жена, Федва, была уже в трауре, Исмерина также была безутешна. Работа на дворе встала. Бахрам слонялся среди странной тишины пустых мастерских, дожидаясь, когда им разрешат забрать тело Кхалида. Он понимал, что слишком мало знал для управления промышленным комплексом.

Но вот ушей их достиг зов. Им приказано присутствовать на казни. Иванг вызвался сопроводить Бахрама в его пути в Бухару, в тамошний дворец. Иванг был одновременно печален и раздражен:

- Надо было меня попросить, раз уж были такие денежные трудности. Я мог бы помочь.

Бахрам был несколько удивлен этими слвами, ведь лавка Иванга была ничем иным, как скромной норой в стене базара и не выглядела слышком уж процветающей. Но он промолчал. Когда уже ничего нельзя было сделать, он понял, что любил своего тестя. Черная печаль оставила совсем немного для того, чтобы поразмышлять об Иванге и его деньгах. Грядущая жестокая смерть близкого человека, отца жены – ведь бедняжка будет убиватся месяцы, если не годы – да еще и человека, столь полного энергией – все это высушило его разум от других мыслей и заразило лишь мрачным ожиданием.

На следующий день они добрались до Бухары, что дрожала в раскаленном воздухе летнего полудня мешаниной коричневых и песчанных тонов с вкраплениями синего и бирюзового – от куполов городских мечетей. Иванг указал на один из минаретов:

- Башня Смерти, - заметил он. - Быть может, его швырнули туда.

Зараза мрачности все росла в Бархаме. Они вошли в крепостные врата и направились во дворец. Там Иванг пояснил, зачем они пришли. Бахрам подумал, что их тоже могут схватить и казнить, как соучастников. Эта возможность не приходила к нему в голову раньше и он трясся весь их путь до комнаты, которая выходила окнами на один из дворцовых двориков.

Скоро прибыл Надир Деванбеги. Он смотрел на них своим обычным твердым взором: невысок, элегантен, черная бородка, светло-голубые глаза, привык повелевать, привык быть богатым.

- Говорят, что ты такой же великий алхимик, что и Кхалид, - Надир внезапно повернулся к Ивангу. – Ты веришь в филосовский камень, раствор, во всю так называемую алую работу? Могут обычные металлы превратиться в золото?

Иванг прочистил горло:

- Сложно сказать, эфенди.[123] Я не знаю, как это сделать, а те адепты, которые говорили, что могут, никогда четко не говорили, как это им удавалось. По крайней мере их способами я не могу воспользоваться.

- Воспользоваться, - повторил Надир. – Я хотел бы это слово выделить. Люди, подобные тебе и Кхалиду, обладают мудростью, которой хан мог бы воспользоваться. Прикладные штуки. Например порох увеличенной мощи. Или более твердые сплавы, или более эффективная медицина. Ах, какая была бы польза миру! А тратить эти способности на мошенничество... Хан на самом деле очень зол.

Иванг молча кивнул, глядя вниз.

- У нас с ханом была длительная беседа на эту тему, я напомнил ему мастерство Кхалида на поприще бронника и алхимика. Его прошлые заслуги как искусного оружейника. Множество других услуг хану. И хан в мудрости своей решил явить милость, что одобрил бы сам Мохаммед.

Иванг поднял глаза.

- Ему оставят жизнь, если он обещает работать на ханство над реальными вещами.

- Уверен, он согласится на это, - сказал Иванг. – Хан воистину милостив.

- Да. Он, конечно, оставил за собой право отрубить правую руку за воровство, как велит закон. Но, принимая во внимание наглость преступления, это легкое наказание. Как он и сам признал.

Исполнение приговора было назначено по времени на этот же день, пятницу, после базара, но до молитвы. А о месте можно сказать, что это было на главной площади Бухары, на берегу центрального канала. Поглазеть собралась огромная толпа. Многие закричали, когда Кхалид, ведомый стражами, вышел из дворца, одетый в белое, будто бы сейчас был Рамадан. Бухарцы выкрикивали Кхалиду ругательства, сравнивая самаркандцев с ворами.

Он преклонил колени перед Шайидом Абдул Азизом, который озвучил милость Аллаха и свою собственную милость, а заодно и милость Надира Деванбеги, что смог отспорить никчемную жизнь негодяя, несмотря на гнусный обман последнего. Кхалидова рука, с большого расстояния напоминавшая цыплячью лапу, была водружена на плаху. Затем солдат поднял над головой огромный топор и обрушил на конечность. Рука упала с плахи, и кровь брызнула на песок. Толпа взревела. Кхалид завалился на бок, а солдаты держали его, пока один из них макал культю в горячую черную смолу.

Бахрам и Иванг забрали его назад в Самарканд, положив сзади воловьей упряжки, где Иванг надстроил борты, чтобы перевозить стекло и железные слитки, бывшие не под силу верблюдам. На дороге ее ужасно трясло, ведь та была ни чем иным как пыльной колеей, что протоптали верблюжьи караваны за сотни лет интенсивного движения между двумя городами. Огромные деревянные колеса проваливались в каждую яму и подскакивали на каждой кочке, а Кхалид лежал на спине в полубессознательном состоянии, тяжело дышал и стонал, прижимая левой рукой свою обожженную, изувеченную правую. Иванг силком заставил того принять снадобье с опиумом, так что, если бы не стоны, можно было бы подумать, что Кхалид спит.

Бахрам с каким то нездоровом интересом глядел на обрубок. Глядя на то, как левой рукой Кхалид сжимает культю, он обратился к Ивангу:

- Теперь ему придется есть левой. Все делать левой. Он навеки нечист.

- Этот тип чистоты не имеет значения.

Темнота застала их в пути и им пришлось встать на ночлег у обочины. Бахрам сел напротив Кхалида и попробовал покормить несчастного Иванговым супом, приговаривая:

-Ну отец! Ну же, старче! Скушай что-нибудь и почувствуешь себя лучше. А как почувствуешь себя лучше – значит уже и все в порядке.

Но Кхалид лишь выл и катался из стороны в сторону. И в этой тьме, под пологом звезд, Бахраму показалось, что вся их жизнь пришла в негодность.