Вихри враждебные

Сознание возвращалось постепенно, волнами. Когда Василий очнулся в первый раз, он ничего не видел, но ясно чувствовал, что его хватают под руки с двух сторон и куда-то тащат. «Интересно, в морг или в тюрьму?» - эта мысль была единственной, но почему-то очень спокойной, хотя для человека, не обременённого ни деньгами, ни связями не было решительно никакой перспективы выбраться из второго места, а из первого дорога была прямиком в биореактор. В моргах обычно не разбирали, кто жив, а кто ещё дышит. Кроме боли в спине и на лбу, Азаров ощущал, как волочатся по асфальту носки его ботинок, слышал приглушённые, словно сквозь подушку, отдельные вскрики, треск электрошокеров, какой-то неразборчивый говор над головой. Вдруг раздались выстрелы, целая очередь. «Откуда? Кто стреляет? – немного встревожился Василий. – У ментов огнестрельного оружия точно не было… Или я не заметил?.. А может, это подкрепление?.. Но зачем?.. Они нас и так разбили. Или не разбили?» Неожиданно позади прогремел самый настоящий взрыв, и тугая воздушная волна больно треснула по барабанным перепонкам. По идее, взорваться мог только «Сайгак», но Азаров не помнил, чтобы грузовик горел, да и взрываться в электромобиле было, по большому счёту, нечему: это не бензиновая машина начала века. Между тем думать и осознавать происходящее становилось всё труднее, мозг снова поглощала тупая темнота, сопротивляться которой было решительно невозможно.

Второй раз Василий вынырнул из небытия уже лёжа на чём-то довольно жёстком. Мерное покачивание говорило о том, что он едет в каком-то транспорте. Азаров попытался пошевелиться, но и слева, и справа мешали то ли тюки, то ли… «Значит, всё-таки в морг, - Василий догадался, что попал в труповозку. Не иначе как после жестокого побоища полицейские покидали всех, кто остался на поле боя, в машины и отправили в последний путь. – Интересно, далеко ещё?.. Как бы сигнал подать, крикнуть… - он с трудом открыл рот, но из пересохшего горла вырвался лишь натужных скрипучий хрип. – Ага, как же… Что же теперь будет?» Азаров попытался хотя бы открыть глаза, но и это не удалось: похоже, от удара о бордюр он серьёзно расшиб лоб, и спёкшаяся кровь склеила веки. Тогда Василий сделал ещё одно усилие, поднял правую руку и плохо слушающимися пальцами провёл по глазам, после чего сделал вторую попытку вернуть себе дар зрения. На сей раз получилось немного лучше.

Изображение порядком расплывалось, но то, что оказался Азаров, как и предполагал, в кузове грузовика, не вызывало сомнений. Он повернул голову налево, и тут же подтвердилась и мысль о труповозке. Рядом неподвижно лежал такой же рабочий. Василий не мог увидеть его лица, безвольно откинутая голова «соседа» смотрела в другую сторону, но это было и к лучшему. Взгляд направо тоже не сулил ничего ободряющего, так что Азаров предпочёл снова уставиться в потолок. Но теперь на сером фоне возникла тёмная фигура, кто-то, уже не волновало, кто именно, сочувственно склонялся над Василием. «Может, они всё-таки поймут, что я жив? – с отчаяньем подумал он. Отправляться в биореактор категорически не хотелось. – Пусть лучше тюрьма… Всё же лучше… Только бы не стать удобрением или топливом…». Он любил жить, пусть в бедности, пусть в загаженном промсекторе или даже тюремной камере, но с земным воздухом Азаров расставаться не хотел. У него перед глазами встали вот уже месяц не виденные лица родителей, и, подбодрённый их усталыми, но добрыми взглядами, Василий вновь вытолкнул из лёгких весь имеющийся там воздух, чтобы вложить его весь в любой звук, показать склонившемуся – он жив, ему ещё рано туда!

Из груди Азарова вырвался громкий воспалённый сип. Расчёт оправдался: фигура шевельнулась, и через несколько секунд ему в зубы ткнулось горлышко бутылки. Живительная влага заструилась по губам, по щекам, подбородку, оросила горло. В жизни Василия не было ещё такого жаркого дня, чтобы вода доставила столько блаженства. И пусть бы из бутылки упали бы всего несколько капель, он бы и этому был рад: признали живым, не пустят на удобрения! Азаров испытал облегчение, но, видимо, на страхе смерти сознание и держалось. Теперь, когда он отступил, силы мгновенно отхлынули. Василий опять провалился в бездну, из которой только что с таким трудом выплыл.

Третий раз оттуда его вытащил тонкий, синтетический по звучанию писк. Писк повторялся с периодичностью примерно в секунду, кажется, так обычно пищала медицинская аппаратура. «Больница? – за эту версию более чем красноречиво говорили ощущение довольно мягкой поверхности под спиной и характерный запах стерильности. – Отлично… И неважно, где именно. Я жив! Жив!» Разомкнуть веки теперь оказалось не сложнее, чем утром рабочего дня: спёкшуюся кровь с лица кто-то заботливо отмыл. Не першило горло, боль в спине там, куда пришёлся удар, была едва ощутима, немного гудела голова. Но главное – перед глазами был пластик восстановительной капсулы, через который виднелся знакомый тёмно-синий с рядами ламп потолок санчасти родного завода. У Василия окончательно отлегло от сердца. Свои! Товарищи подобрали на поле боя, вывезли, положили в капсулу. Выходило, что и грузовик-то вовсе не был труповозкой, хотя и оставалось пока загадкой, кто его пригнал. Ещё Азаров вспомнил выстрелы возле здания суда. Пока они представляли собой, наверное, не меньшую тайну, чем роковой дротик в шее Загретдинова.

Василий приподнял голову и увидел, что в восстановительной капсуле, так замечательно исцелившей его травмы, он лежит в одном нижнем белье, как, собственно, и полагалось. Обнаружилось, вдобавок, что к телу в разных местах присосалась примерно дюжина датчиков. Азаров никогда раньше не ложился в такие капсулы, не было таких серьёзных ранений и болезней, чтобы требовалась помощь столь мощного медицинского средства, которое само ставило диагноз, вкалывало нужные лекарства, нанороботов, подавало, если требовалось, кислородную маску на лицо или быстро и метко вскрывало сосуды, чтобы сделать переливание крови. В обычной клинике это стоило недёшево, но в действительно критических ситуациях о цене всегда забывали даже самые бедные. Здесь, в санчасти огромного завода, для сотрудников существовали льготные условия, так что за свою страховку Василий мог не волноваться. Впрочем, замеченный с новой точки обзора яркий плакат ИСТа на противоположной стене намекал, что деньги за лечение никто взыскивать не будет. Рабочие, разбитые на улице, судя по всему, отыгрались, окончательно взяв под контроль своё предприятие.

Пластик капсулы всё же был далёк от идеальной прозрачности, поэтому деталей плаката было не разглядеть, да и расстояние было довольно большое. Мимо быстро и деловито прошли двое санитаров, провезя на каталке нечто, укрытое белой простынёй. Азаров не знал, сколько после той схватки было раненных, но возможностей санчасти, судя по тому, чему он сам был свидетелем, было явно недостаточно, чтобы поставить на ноги всех. Вот и этот несчастный, кажется, так и не дождался своей очереди. «Фарит! – вдруг вспыхнула в мозгу яркая картина безжизненно распластавшегося на брусчатке друга. – Где он?» Тут взгляд Василия нашарил на стене часы-календарь. Табло сухо сообщало о том, что сейчас половина одиннадцатого, десятое апреля, а значит, со дня, когда он видел Зурахметова в последний раз, миновало уже почти двое суток, и большую их часть Азаров, скорее всего, пролежал в этой капсуле бревно бревном, пока умная машина латала его побитое тело.

Между тем вечно озабоченный мир санчасти обратил внимание на него. К капсуле подскочила низенькая, плотно сбитая медсестра, бросила беглый взгляд на некие приборы снаружи, потом на Василия, и, убедившись окончательно в его добром здравии, нажатием невидимой Азарову с его позиции кнопки, заставила крышку капсулы со скрипом разъехаться пополам по продольной линии. Стало немного прохладнее, а в уши бесцеремонно ворвалась вся палитра шумов окружающей действительности, от которой до поры изолировала капсула.

- Азаров Василий Петрович? – спросила медсестра, словно могла быть какая-то ошибка. Она оказалась примерно того же возраста, что и он сам, немного пухлая, шатенка, судя по отдельным выбившимся из-под колпака коротким локонам.

- Я, - ответил Василий.

- Вставайте, у Вас было сотрясение мозга и сдвиг межпозвоночных дисков, - быстро протараторила она, проворно отсоединяя от тела Азарова датчики. – Теперь Вы совершенно здоровы, одевайтесь, - она мотнула головой в сторону вешалки, где висел новенький комбинезон, хотя, возможно, это был просто хорошенько постиранный и подшитый старый, в котором Азаров ходил с первого дня на заводе, да пара ботинок. Куда делся неосторожно взятый с собой на демонстрацию мобильник, оставалось только гадать, но, скорее всего, следовало принять потерю телефона. Василий свесил ноги на пол, на тощую ковровую дорожку, едва спасавшую от холода пола, и поднялся со своего ложа. Сперва он пошатнулся, с непривычки мышцы плохо держали. Медсестра на мгновение обеспокоенно вскинула брови, но, поняв, что пациент должен очень скоро адаптироваться самостоятельно, посчитала свою миссию выполненной, ткнула несколько раз в экран планшета и исчезла.

Сделать четыре шага до вешалки оказалось не так просто. Ноги порядком одеревенели за прошедшее время, их требовалось разработать. Но сначала следовало одеться. Азаров не считал вид своего, честно говоря, не слишком тренированного и болезненного худого тела, особо приятным. К тому же, было довольно холодно: пригрелся он всё-таки в капсуле. Всего таких капсул в этой палате было четырнадцать, по семь у каждой стены. Одеваясь, Василий окинул их взглядом. Одну из них открывала уже знакомая медсестра, и такой же рабочий, только старше, найдя в себе силы сесть, теперь тряс головой, приходя в себя. В остальных, пока закрытых, свершалось технологическое чудо восстановления организма, на которое в прежние годы ушли бы недели. Ни в одной из них Азаров не заметил Фарита. Теперь, когда опасность для собственной жизни отступила, тревога за судьбу друга стала по-настоящему серьёзной. Быстро облачившись в комбинезон, принадлежность которого так и не удалось определить, и застегнув ботинки, Василий обошёл сначала ряд тот ряд капсул, в котором лежал сам. Он пристально вглядывался в лица лежащих там людей, на некоторые из которых, изувеченные, было страшно взглянуть, но Зурахметова среди них не было. Тогда Азаров метнулся ко второму ряду, но поиски почти сразу были прерваны:

- Азаров, что Вы ищите? – это оказалась другая медсестра, которую он сначала почему-то не заметил. Она была явно старше своей коллеги.

- Тут… Это, - запинаясь начал Василий. «И как я сразу не догадался с самого начала у неё спросить?» - подумалось ему. – Фарит Талгатович Зурахметов не поступал? Друг он мне, - поспешил добавить Азаров, заметив на лице медсестры тень недоверия. Она, словно скоростной сканер, смерила его взглядом, потом пробежала пальцами по планшету и спросила:

- Как Вы сказали? Зур…

- Зурахметов, - пояснил Василий, то пытаясь заглянуть в планшет, то рыская взглядом по стоящим рядом капсулам, надеясь найти друга хотя бы там.

- Нет. Зурахметов не поступал.

Медсестру кто-то позвал, и она ушла. Василий не знал, что и думать. С одной стороны, травмы Фарита могли оказаться на поверку не такими тяжёлыми, чтобы класть его в капсулу, и имело смысл поискать его в других палатах, а то и вовсе в цехах. С другой, всё могло обстоять гораздо хуже, и Зурахметов мог погибнуть ещё возле здания суда или по пути к заводу, в таком же кузове, что и Азаров, свернуть на невидимую дорожку, ведущую на тот свет. Об этом последнем исходе Василию даже думать не хотелось, он надеялся, что Фарит жив и более-менее здоров, но гаденький червячок сомнения раз за разом восстанавливал в его памяти тот кошмарный момент в сквере и повторял, что надеяться можно только на то, что Зурахметов умер без мучений.

Василий вышел в коридор. Заводская санчасть была четырёхэтажным блоком, который несколькими переходами соединялся с цехами. Азарову приходилось бывать тут раньше, во время медосмотров, полгода назад даже загремел с вывихом, и он помнил, что на всех четырёх этажах были громадные окна, из которых открывался неплохой вид на улицу, дома вокруг, а также во внутренний дворик завода. Но теперь окна были забраны решётками. Как наносварщик по специальности, Василий сразу определил, что варили наспех и недавно. На нескольких окнах проёмы и вовсе были заделаны листами авиационного сплава. «Да что же здесь, чёрт побери, стряслось за эти двое суток?» - Азаров подошёл к зарешёченному окну и выглянул наружу. Вопрос отпал сам собой. Внизу прямо поперёк проезжей части стояли угрюмые угловатые коробки полицейских грузовиков – не один, не два, отсюда было видно штук десять, разбавленные, вдобавок, тремя приземистыми тёмно-зелёными бронетранспортёрами. Возле них прохаживались чёрные фигуры бойцов ударных полицейских отрядов, за линией оцепления кучковались немногочисленные зеваки. Василий отшатнулся от окна в сторону, спрятался за стеной, словно сейчас же его могли подстрелить, и тут увидел в штукатурке напротив выбоины от пуль. Стенды из видеополотен, транслировавшие раньше картинки по здоровому образу жизни и охране труда, теперь пробитые, погасли. Но люди вокруг ходили по коридору так, словно, не было внизу вооружённых людей, и Азаров немного успокоился. Родной завод оказался осаждённой крепостью, которую, судя по тому, как основательно заделаны окна, пытались брать штурмом.

Раздался бодрый грохот ботинок по полу, который резко отличался от тихого шороха медицинских бахил. Так могла грохотать только тяжёлая обувь какого-нибудь силовика, привыкшего к чеканному шагу: и верно, по коридору шёл Ильдар в своей неизменной серо-камуфляжной куртке с лёгкими защитными пластинами и браво заломленном берете. Но что-то изменилось в нём с момента последней встречи, которая была… С ума сойти, только позавчера утром, когда Валиев, уходя на смену рано утром, нечаянно опрокинул вскипевший электрочайник, ошпарился и заорал матом, отчего проснулся мирно спящий Азаров, которому на митинг вставать надо было гораздо позже.

- Ильдар, привет! – Василий махнул рукой соседу по комнате. Тот, хмурый и немного грустный, слегка улыбнулся в ответ:

- А, Васян, живой, курилка, - подойдя ближе, Валиев протянул Азарову руку, а другой хлопнул его по плечу. Теперь Василий заметил, что именно изменилось в бывшем полицейском. С берета исчезла кокарда, и вместо неё была пришита маленькая красная полоска, шеврон на левой руке скрылся под того же цвета повязкой, с правой пропал вовсе, плашка с лычкой – и та оказалась оторвана, словно Ильдар вдруг решил всеми силами откреститься от службы в охране. – Как оно?

- Да ничего, кажется. Что тут вообще творится, объяснить можешь? – Азаров мотнул головой за окно.

- Ты про весь этот кипиш с БТР? – Валиев пытался выглядеть весёлым, но сквозь шутку сквозила вся серьёзность положения. Поняв это, он заговорил начистоту. – Помнишь, что у районного суда было? – Азаров кивнул. – Телевидение вещало в прямой эфир, когда товарищи на электротехническом, ну ты помнишь, они тоже забастовали, увидели, как вас избивают почём зря, сели на грузовики и приехали на подмогу. А у них, сам знаешь, по технике безопасности комбинезоны с изоляцией, бояться нечего… Слушай, мне в цех надо, как раз в летокрыльный, пошли, по пути расскажу.

И они пошли по бесконечным коридорам авиазавода вдвоём. Василий с трудом узнавал родное предприятие, ему не верилось, что это происходит наяву. На каждом углу бросал в глаза простые, но яркие лозунги плакат Интернационального союза трудящихся, навстречу то и дело попадались большие группы рабочих с явно самодельными металлическими щитами в руках, пару раз даже встретились баррикады из ящиков и крупных деталей. На всём пути следования в стенах Азаров обнаруживал следы пуль и осколков, окна были в том же состоянии, что и в санчасти, либо срочно в это состояние приводились.

- Так вот приехали электротехники с цепями, арматурой и ещё не пойми чем. Немного их было, говорят, человек сто, может, меньше. Пошли напролом на всю эту свалку. Полицаи не разобрались, давай из шокеров садить, а им хоть бы хны, сам понимаешь. Здорово помогли, одним словом. А наши как раз стали отходить, раненных вытаскивать, там и ежу было ясно, что уповцы всё равно победят. Профессионалы, чего хотел, их на разгон толпы специально натаскивают, я сам видал.

- Постой, а стрелял тогда кто? – Василий припомнил, что слышал стрельбу, когда очнулся в первый раз.

- В Загретдинова? А неизвестно, никто не знает. По-моему, провокаторы со стороны хозяев.

- Так они что, это всё так и задумали?! – Азаров так удивился, что временно забыл, что спрашивал сначала. – И выстрел, и избиение?

- Я склоняюсь, что так оно и было. Вполне в духе этих мироедов. Позволить толпе возмущённых людей собраться, чтобы прихлопнуть бунт одним ударом, а потом ещё и остаться правыми. Цинично и просто. Да и вместо Загретдинова вообще мог быть робот, а дротик помощник прятал в рукаве. На камеру всё выглядело очень убедительно.

Азаров, ошарашенный, только молча шёл рядом. Всё вставало на свои места, картина открывалась самая безрадостная. Он вспомнил тот разговор при первой встрече с Ильдаром, когда тот рассказывал про стену с пулемётными вышками между Большой Казанью и промышленным сектором. После такой грандиозной засады на целый трудовой коллектив она уже не казалась чем-то фантастическим. От былого уважения к жителям внутреннего города не осталось и следа, душу заполняли обида и злоба за многолетний обман и недавнее вероломство.

Возле широкой лестницы с пандусом, которая, собственно, и выводила окончательно из санчасти, им Василию и Ильдару пришлось немного потолкаться. Примерно полтора-два десятка человек, мужчин и женщин, весьма некстати пристроились у висящего на стене экрана, загородив проход. Экран, судя по звукам, показывал новости, причём лица зрителей, не обративших ровным счётом никакого внимания, что кому-то они мешают пройти, говорили о том, что этот выпуск совершенно не похож ни на один другой. Бросив взгляд туда, куда так сосредоточенно смотрели остальные, Азаров понял причину: просто нельзя оставаться равнодушным, когда сюжетом новостей становишься не просто ты сам, а всё, что с тобой происходит. «…Напомним, - говорил голос неизменной ведущей на фоне кадров полицейского оцепления возле авиазавода. – Что в минувшую субботу возле здания суда Авиастроительного района города Казань произошло столкновение между демонстрацией бастовавших рабочих и полицией. Демонстранты скандировали экстремистские лозунги, а затем выстрелом из парализатора ранили вышедшего к ним представителя руководства корпорации «Казанский авиастроительный завод». Силы правопорядка были вынуждены открыть огонь из электрошокеров…» И тут после кадра с давящим полицейских «Сайгаком» Василий увидел самого себя. План был достаточно крупный, так что ошибки быть не могло. Камера запечатлела момент, когда он попытался вырвать щит из рук уповца. Василий поразился, каким зверским вышло у него лицо. Досмотреть до конца не дал оклик Ильдара, уже выбравшегося на ступеньки. Азаров опомнился, сделал ещё несколько шагов, и оказался рядом. Уже спускаясь по ступенькам, он ещё услышал фразу: «… Зачинщики беспорядков были задержаны…»

- Да я, собственно, не про Загретдинова спрашивал, - собрался он, наконец, с мыслями. – Меня там, в драке, уповец по спине дубинкой огрел, я упал и потерял сознание. Потом, когда выносили, слышал автоматную стрельбу.

- А вот это, честно говоря, вообще внезапно было. Никто не ожидал, ни наши, ни хозяева... Ты когда-нибудь слышал про городских партизан? – Василий отрицательно помахал головой и поджал губы. – Помнишь, месяца два назад в Путинском районе прокурора взорвали, шум был? Следователи стали копать под кого-то из его врагов, под авторитетов, искали, кто мог так свести личные счёты. Не там искали. Взорвали прокурора городские партизаны, за то, что он в какой-то мощной коррупционной схеме сделал крайними группу простых врачей. Эти самые партизаны – они вроде как сами себя назначили народными мстителями, где достали автоматы с патронами – понятия не имею. Раньше они вот такими самосудами обходились, а позавчера осмелели, выступили в открытую, как знали, что у полиции огнестрельного оружия не будет.

- И где они сейчас?

- Здесь, на заводе, с нами, руководят обороной.

- Руководят? – новость о том, что на предприятии командуют какие-то посторонние, пусть и весьма дружественно настроенные люди, порядком насторожила. - А как же Брагина и остальные?

- Повязали остальных, Васян, - мрачно ответил Ильдар. – Брагину и Сараевского, который из дирижаблестроительного, отбили, а остальных уповцы заломали и увезли.

- Значит, нет у нас больше забастовочного комитета…

- Потому что забастовка кончилась. Сейчас мы все мятежники, экстремисты, террористы, называй, как хочешь. И вопрос стоит просто – поднимем мы остальную Казань, или нас раздавят. Это ещё не революция, но уже рядом.

- Ничего себе, - протянул Азаров. У него не укладывалось в голове, как за неполные двое суток всё могло так поменяться. «Хотя, может быть, - подумал он. - Всё и шло к этому, просто я не замечал?» Василий испугался. Сказать, что дело принимало серьёзный, даже опасный оборот, означало не сказать ничего. Теперь потеряно было всё, кроме жизни. Но одновременно не унималась до конца злоба, и она же говорила, что, если вдуматься, сейчас они, рабочие, и Азаров в частности, возможно, впервые за всю жизнь стали свободными. Свободными, несмотря на то, что у ворот стояла тяжёлая техника. Деньги теперь казались чем-то пустым, прежнего начальства на заводе не было, никто больше не мог указывать им всем, что делать и куда идти. Путь к прошлой жизни, когда всё казалось простым и понятным, был отрезан, наступало время, когда идти предстояло ощупью, на свой страх и риск.

- Поэтому забастовочный комитет – это уже не актуально, - продолжал Валиев. Они с Азаровым остановились на перекрёстке, пропуская роботизированную тележку. В былое время на таких возили запчасти или другие грузы, теперь она была доверху нагружена контейнерами. Время подходило к обеду, и организм, который последние двое суток питался ничем, громким урчанием желудка заявил о своих требованиях. – После побоища у суда у нас стихийно сложился Совет самообороны из самых сознательных рабочих, во главе по-прежнему Брагина, в цехах начальствуют выборные. Совет формирует отряды самообороны под началом партизан и, - он указал на себя. – Охранников, какие остались. Мы вообще дали уйти всем, кто захотел. Вот такие дела. Воюем тем, что сами можем сделать, сам видишь: щиты, титановые пруты, заточенный металл.

- Вижу, - согласился Азаров. – Одного не понимаю. Почему вся эта армия на улице просто стоит и ждёт, пока мы перемрём от голода?

- Штурмовать нас пытались, вон как стены попортили. Но немного не рассчитали, что в этих узких коридорах рабочих взять не так просто, как на улице. Тут им дом родной. Да и хозяева слишком рано обрадовались своей победе, не сразу сообразили, что наши не по домам разбежались, а вернулись на завод. Пока мэрия разобралась, мы успели худо-бедно подготовиться, и первую волну отбили без особых потерь, даже кое-какие трофеи взяли. Потом, ночью уже, прибыло подкрепление. Тут они решили сначала по-хорошему, то ли из вежливости, то ли мы их проучили. «Сдавайтесь, говорят, сопротивление бесполезно». Брагина им и ответила, что сдаваться мы не намерены, а если полиция двинется на второй штурм, мы все собранные самолёты взорвём, а проводку замкнём так, что всё оборудование сразу полетит. Хозяева – народ жадный, им станки и краны дороже рабочих. Тогда нам отключили электричество, но мы на резервных батареях пока держимся.

Ильдар и Василий уже практически дошли до летокрыльного цеха, когда навстречу им попался один весьма колоритный персонаж – довольно худой мужчина с невысоким чёрным ирокезом на голове, облачённый в старомодный бронежилет поверх обыкновенного рабочего комбинезона. На плече у него висел, болтаясь на длинном ремне, короткий тупорылый автомат. Довершали картину чёрная косынка, свисающая с шеи, и алая повязка на левом плече. За ним следом шли ещё двое примерно того же возраста. Азаров тряхнул головой, но факт оставался фактом: сопровождающие были абсолютно одинаковые, одинаково угловатые черты одинаково серьёзных лиц под идентичными касками. Это было даже жутковато. Ирокез, завидев Валиева, вскинул сжатый кулак, согнув локоть под прямым углом. Ильдар ответил тем же.

- Здорово, Рэд, - приветствовал незнакомца Валиев, пожимая руку ему, а затем и близнецам.

- День добрый, - невесело ответил тот.

- Я вижу, подготовка к рейду идёт полным ходом? – Ильдар мотнул головой в сторону сохранявших безмолвие сопровождающих.

- Ну да, - Рэд поправил сползший было автомат.

- Как там канализация, выводит на место?

- Ещё как. Подойдём как раз под отделение, лучше не придумаешь. И всех вытащим.

- Кого – всех? – вмешался Азаров, которому надоело слушать непонятный разговор с непонятным человеком.

- Кстати, Рэд, это Вася Азаров, мой сосед, - спохватился Ильдар. – Он был у суда, два дня лежал в отключке. Васян, это Рэд Шутер, он…

- Городской партизан, командир БриМа, Бригады имени Махно, - представился Шутер.

- Чьего? – не понял Василий. Всё было странно в этом человеке – и имя, и внешность, и род занятий, не говоря уже о названии его отряда.

- Махно. Был когда-то революционер такой, - терпеливо, видимо, уже далеко не в первый раз, пояснил Рэд, после чего обратился к Ильдару: - Дорога сложная, но пройти можно. Но много старых труб, решёток, проржавевших дверей, не просто чёрт ногу сломит, кое-где вообще не протиснуться. Кто так прокладывал – пёс его знает, руки бы оторвал. Короче, хорошего наносварщика не подскажешь?