Винтики

Сын революции

Революция есть война. Это – единственная законная,

правомерная, справедливая, действительно

великая война из всех войн, какие знает история.

Владимир Ильич Ленин, основатель Советского государства

Революция, как бог Сатурн, пожирает своих детей.

Будьте осторожны, боги жаждут

Пьер Виктюрниен Верньо, французский политический деятель, революционер

Винтики

Будильник сработал, как всегда, ровно в шесть утра. Ехидный писк электронного злодея не вызывал ничего, кроме желания треснуть по нему чем-то тяжёлым и спать дальше, но за этим чем-то ещё надо было встать, да, вдобавок, пододвинуть стул, потому что не умолкающая ни на мгновение дьявольская машинка висела почти под потолком. Выход был один – покинуть кровать, чтобы сработали датчики изменения давления. Они и только они могли заставить будильник заткнуться. Система была столь же эффективная, сколь и раздражающая, особенно если учесть, что одновременно с будильником ещё и автоматически зажёгся свет.

Василий Азаров, девятнадцатилетний рабочий казанского авиазавода, не открывая ещё даже глаз, рывком вскочил, сел и отбросил одеяло. Писк стал ощутимо тише, но парень знал, что стоит ему снова опустить голову на подушку, как будильник разорётся пуще прежнего. Ничего личного, просто программа. Но если встать совсем, машинка успокоится. Привычным волевым усилием Василий заставил глаза открыться. Это удалось, но ещё секунд пять ушло на закрепление результата. Мозг работал нехотя, мышцы ныли. Но новый день пришёл, а значит, следовало просто принять и прожить его, чтобы вечером выбросить, как опустевшую пластиковую бутылку.

Перед полусонным взором представала знакомая до рези в порывающихся закрыться глазах картина обычной двухместной комнаты обычного рабочего общежития в промышленном квартале тысячелетней Казани. За большим окном пока ещё стояла свойственная для середины марта темнота, да светились окна дома напротив, где точно так же сейчас просыпались точно такие же работяги. Будто зеркально отражая друг друга, стояли возле каждой стены по кровати, тумбе и шкафу. Связующим звеном служил письменный стол возле окна, да ещё умывальник и пара настенных полочек создавали какие-то различия, если не считать того, что вторая кровать уже недели две была голым матрасом – сосед Василия женился и съехал. Всё – и стены, и мебель, и пол, и потолок, и шторки на окне – в максимально нейтральных, успокаивающих после напряжённого одиннадцатичасового рабочего дня пастельных тонах.

Азаров потянулся, издал нечленораздельный рык и наконец окончательно встал с кровати. Свой будильник замолк окончательно, но из-за стены слева по-прежнему доносился противный писк: видимо, соседи игнорировали звук и упорно пытались вырвать ещё хоть пять минут драгоценного сна. «Их проблемы, - подумал Василий, роясь в тумбочке. Он был готов поклясться, что вчера не забыл получить продуктовый контейнер. – Опоздают на монорельс, сами будут расхлёбывать». К счастью, контейнер нашёлся ровно там, где вчера был оставлен. Пробудившееся при виде яркой упаковки чувство голода довольно успешно добило остатки сна. Уже ясно видя окружающую действительность, Азаров быстро прошёл к умывальнику и повернул кран. Из крана побежала мутноватая тонкая струйка холодной технической воды: завтракал сейчас весь дом, да и высота двадцатого этажа явно не способствовала сохранению давления в водопроводе на нужном уровне. Тоже вполне себе обычное дело, этого всегда вполне хватало и для заваривания содержимого контейнера, и для окончательного приведения себя самого в состояние относительной бодрости. Василий посмотрел на себя в висящее тут же зеркало. На него глядело худое, заспанное и небритое молодое лицо со слегка припухшими глазами. Если он не был лохмат, то только благодаря короткой стрижке, и в таком виде себя категорически не устраивал. Василий уже не глядя вскрыл контейнер, подставил его под струю и, когда, судя по тяжести в руках, воды набралось достаточно, отложил его в сторону, после чего так же, не задумываясь, схватил небольшой, на четыре стакана всего электрочайник, заполнил его ровно на четверть, и поставил. Через три минуты его гарантированно ждал полезный и питательный, хотя и не самый вкусный завтрак.

«Хорошее дело – эти контейнеры, - подумал Василий, споласкивая лицо и шею холодной водой. – Как раньше люди без них жили? Вставай пораньше, колдуй над плитой, следи. Потом ещё посуду помой. А теперь красота – налил воды, и пока умылся – всё уже готово, садись да ешь, а посуда одноразовая – выкинул и забыл». Взявшись за бритву, он бросил взгляд на часы-календарь. Табло равнодушно сообщало, что сегодня шестнадцатое марта две тысячи пятьдесят шестого года, четверг, шесть часов - десять минут по Москве. В принципе, двигался Азаров нормально, лишних движений совершал по минимуму и на общий лифт вниз через двадцать минут успевал даже с запасом. Но расслабляться всё равно не следовало. Покончив со щетиной, Василий быстро, но тщательно прожевав, проглотил подоспевшую тарелку комбинированной каши, запил чаем и принялся одеваться. Форменный синий с красными вставками комбинезон явно следовало закинуть в чистку на выходные. Азаров натянул вязаную шапку, накинул куртку, защёлкнул застёжки на удобных ботинках, быстро перекрестился на висящую в уголке икону, выскочил в коридор и захлопнул дверь. Запирать на ключ не было никакой нужды, более того, в середине двадцать первого века это уже казалось анахронизмом. Зачем нужен ключ, когда на тыльной стороне ладони есть нанесённый в первые дни жизни несмываемый тату-код? Десятка три тонких и толстых палочек, состоящие из введённых в кожу мельчайших частичек металла, позволяли специальным системам считывания уверенно распознавать своих и чужих, избавляли от необходимости носить с собой кошелёк, открывая таким же устройствам в магазинах доступ к электронному счёту, заменяли весь пакет документов. Поэтому лёгкая и прочная входная дверь с порядковым номером распахивалась только перед хозяином комнаты, по той же системе проходили на рабочее место сотрудники любого предприятия.

В коридоре уже было многолюдно. Разноцветные куртки, под которыми просматривались одинаковые форменные комбинезоны, без суеты и давки спешили к лифтам. Пожелав некоторым из курток доброго утра, Василий влился в их поток. Уже войдя в лифт, он вытащил из кармана мобильник, и как все тринадцать человек, что ехали вместе с ним, уставился в экран. Он знал, что в вагонах монорельсового метропоезда, ежедневный спецрейс которого доставлял рабочих его общежития, одного из многих, к авиастроительному заводу, установлены телеэкраны, и ровно в тот момент, когда поезд отойдёт от станции, начнутся новости. Новости пропускать не хотелось, да и невозможно было бы в полной мере сосредоточиться на социальных сетях, когда рядом хорошо поставленным и усиленным динамиком голосом вещает диктор. Благо семи минут в то и дело тормозящем на этажах лифте было достаточно, чтобы бегло проверить почту, ответить на сообщения и поставить с десяток «лайков» под новыми фотографиями и интересными постами, читать которые полностью, естественно, не было ни времени, ни желания. Время в лифте было временем утреннего интернета, поэтому никто даже не пытался заговорить по-настоящему.

«Зачем, я, интересно, каждый день надеваю куртку? – подумал Азаров, уже входя в поезд и пряча телефон. – Станция прямо в подвале, поезд довозит до проходной, там до цеха минуты две, не больше. Замёрзнуть не успеваю, как ни крути». Люди в вагоне стояли плотно, но, опять-таки, без ощутимой давки. За окнами быстро промелькнули пристанционные огоньки на стенах тоннеля, и теперь лишь непроницаемая темнота бежала следом за несущимся на головокружительной скорости составом. Вагон даже не покачивался, не было стука колёс по той простой причине, что не было и самих колёс: могучее магнитное поле вело поезд над единственным рельсом.

Между тем, едва захлопнулись двери, ожили шесть телеэкранов, закреплённых в разных местах вагона. Проездив по ушам и глазам следующих на работу людей раздражающе яркими и бессмысленными рекламными роликами, телевидение торжественно преподнесло свежий новостной выпуск. Едва заслышав первые ноты заставки, вагон в едином порыве поднял головы. Василий не сомневался, что точно такая картина в эти минуты повторилась не только во всех вагонах этого поезда, но и во всех других, везущих работников к заводам, оранжереям и центрам бытовых услуг.

На экране возникла привычная студия, отделанная голубыми стёклами, и безупречно уложенная и элегантно одетая ведущая с чистым голосом, отличной дикцией и незапоминающимся лицом. «В эфире программа «Время», - начала она, лучезарно улыбаясь. – С вами Наталья Подорожная, здравствуйте. И последние новости к этому часу, - Азаров навострил уши, а ведущая продолжала: - Продолжаются массовые беспорядки в городе Вашингтон. Напомню, в минувшую пятницу в столице США состоялась многотысячная манифестация агропромышленных рабочих и служащих против сокращений, связанных с автоматизацией, переросшая в столкновения с полицией и погромы. Из Вашингтона наш специальный корреспондент Григорий Боровицкий…»

- Амеры молодцы, - услышал Василий знакомый голос над ухом. – Чуть что, выходят на улицу, а мы сидим и терпим.

- Ты бы лучше работу поискал, Фарит, - с этими словами Азаров повернул голову на источник голоса. Слева от него действительно стоял Фарит Зурахметов, сварщик из цеха беспилотников и приятель Азарова. Зурахметов был на пару лет старше Василия и сантиметра на три ниже ростом, тоже коротко стриженный, темноволосый, хотя под шапкой, естественно, было незаметно, с обыкновенно татарскими чертами лица и глубоко посаженными, но при этом одновременно и слегка выпученными глазами. Цех беспилотных летательных аппаратов, как знал Азаров, в ближайшем будущем ожидала практически полная автоматизация, так что трудившиеся там рабочие в основной своей массе судорожно искали новое место.

- Вместе поищем, - с напускным энтузиазмом отозвался собеседник. - Мне вчера мастер по большому секрету сказал: он план оптимизации видел, вас, летокрыльщиков, тоже через полгода автоматизируют до сорока процентов.

- Да не! Быть того не может, - Василий действительно не мог в это поверить. Он, как никто другой, досконально знал технологию постройки самолётов типа «Летающее крыло», когда корпус был одним сплошным крылом, и выступало только хвостовое оперение. Такая конструкция здорово увеличивала грузоподъёмность, но требовала очень точной настройки аппаратуры и подгонки деталей, иначе машина не прощала пилоту даже самой крохотной ошибки и немедленно камнем падала вниз. Каждый такой самолёт был по-своему уникален, поэтому собирали их люди, по несколько сотен рабочих и инженеров на каждый. – Это у вас, беспилотчиков, поток. А у нас «Летающие крылья» - товар штучный. Не создали ещё такого робота, который бы справился с этим лучше человека.

- А много ты знаешь про роботов? – поинтересовался Фарит. Василий прикусил язык. Действительно, он был не в курсе о последних достижениях робототехники, это было вне его профессиональной компетенции и уж тем более интересов. – Во-во. А мне по службе полагается. И я тебе говорю – уже сделали, машина проходит последние испытания и скоро пойдёт в серию. Так что… Ох, ну ничего себе!

На экране группа людей в рабочих касках и с искорёженными полицейскими щитами в руках спасалась бегством от преследующего их бронированного армейского внедорожника, палившего для пущего эффекта из пулемёта поверх голов. Но в следующую секунду откуда-то из-за кадра в него полетели две бутылки с горючей смесью. Внедорожник моментально получил пышный огненный хвост, резко развернулся, и поехал обратно. Стрелять он уже не мог: третья бутылка подожгла пулемётную точку.

- Что-то не похожи они на сельских рабочих, – недоверчиво заметил Азаров. – По-моему, террористы какие-то.

Фарит промолчал в ответ, но на его лице Василий не без лёгкого удивления прочёл немое восхищение теми, кто только что подпалил боевую машину. «… В город введены части Национальной гвардии, - продолжал корреспондент. – На данный момент им удалось отрезать протестующих от центральных кварталов и оттеснить их к окраинам. Немаловажен и тревожен факт организованности действий погромщиков, их хорошая подготовка и вооружение. Федеральные власти обвиняют в организации хаоса на улицах Вашингтона террористическую организацию «Интернациональный союз трудящихся», финансируемую, по мнению Государственного департамента США, из Китая…» Далее последовали кадры задымлённых городских улиц, горящих автомобилей, разбитых витрин и солдата, демонстрирующего на камеру грязное и изорванное, видимо, некогда красное полотнище с неопределённой эмблемой.

- Самое интересное, - снова заговорил Зурахметов. – Что президент у них сейчас на саммите по поводу мирового кризиса.

- Нашла время уехать, - хмыкнул в ответ Азаров. – У неё в столице бардак, а она где-то болтологией занимается.

- Так когда она уезжала, всё ещё в пределах нормы было. А теперь всё, разгулялись, понимаешь, не уймёшь. И главное, проблема та же, что у нас, только мы продолжаем работать, а амеры вон как бунтуют.

- А смысл? Через два дня их передавят там всех как клопов, только хуже будет.

Фарит пожал плечами. Следующий сюжет был как раз про тот самый саммит, куда отчалила президент Соединённых штатов. Как и сказал Зурахметов, обсуждался там пресловутый кризис. Экономические новости Василию не нравились. Во-первых, его сугубо технический разум сразу тонул в обилии непонятных терминов, во-вторых, было банально скучно смотреть на всех этих лидеров, сидящих с постными лицами. Чуть веселее был рассказ про клонирование мамонта в Японии, правда, Азарова в конце огорчило, что клон прожил всего четыре дня.

Между тем поезд вошёл на станцию метро «Авиазавод». Двери распахнулись, выплеснув на просто и лаконично отделанную платформу чуть меньше десятка человеческих потоков, каждый из которых следовал к своему экскалатору. Фарит махнул рукой и растворился в толпе, что несла и его, и Василия наверх, к заводским проходным. Азаров посмотрел на часы. Семь часов двенадцать минут. Вполне в рамках режима. Времени как раз хватало на преодоление ста метров между наземным вестибюлем станции и территорией авиазавода, получение инструмента и путь к рабочему месту. Такова была черта его эпохи. На счету в будни каждая минута, теория бережливого производства и тайм-менеджмента достигла своего апофеоза и царствовала над людьми.

На улице уже рассвело. Фонари гасли. Снега почти не было ни на асфальте, ни на впавших в зимнюю спячку газонах и редких деревьях, ни на установленном на постаменте старинном истребителе, ни на громадных зданиях цехов, что вздымались по все четыре стороны от станции метро, образуя замкнутую квадратную площадь со стороной примерно в двести метров, а надстройки, трубы и антенны на их крышах будто только для того и служили, чтобы подпирать низко висящие серые облака. Выливающаяся из-под земли человеческая масса не затапливала этот квадрат только потому, что вовремя отводилась шлюзами четырёх заводских проходных, в один из которых поток день за днём уже почти год вносил и Азарова. «Завтра уже точно нужно оставить куртку с шапкой дома, - подумалось ему, когда он проходил через входные двери, которые по размерам лучше было бы назвать воротами. – Зима прошла, можно и потерпеть эти прохладные четыре минуты в день в одном комбинезоне. Зима…» - Василий приложил тату-код к турникету. Красный крестик на светодиодном табло уступил место зелёной стрелке, и он прошёл в цех. Здесь, на пространстве в несколько футбольных полей, стояли на стапелях в различной степени готовности величественные воздушные суда – самолёты типа «Летающее крыло»: уже сверкающие белоснежными бортами красавцы, чьё изготовление выходило на финишную прямую, и железные скелеты, на которые ещё только предстояло нарастить высокотехнологичное мясо. По пути в раздевалку Азаров продолжал размышлять: «Зима… Одно название теперь осталось, да злые холода. Снега который год в городе не видно. Полежит пару дней, и всё – тает или затаптывается. Зато гололёд, что характерно, никуда не девается! Девять месяцев осени в году. Но ведь не всегда же так было! И за городом не так» Уже надевая каску, он прокручивал в голове воспоминания далёкого детства. Родительская квартира в Зеленодольске – городке, что после вывода всех промышленных предприятий Казани за черту, до которой столица Татарстана разрослась к две тысячи двадцать второму году, уже практически сливался с тысячелетней воедино, но по сей день считался отдельным населённым пунктом. Утренняя манная каша, приготовленная вручную, потому что контейнеры тогда ещё не были так распространены. И снег. Много снега, горки, с которых катаются другие дети и он сам. В тех местах эта картина была обычной и четырнадцать лет спустя, хотя снег всё-таки был уже не такой белый – сказывалось увеличивающееся год от года количество разной дряни в атмосфере. В позапрошлый выходной, когда Василий всё-таки вырвался и навестил своих стариков, белое покрывало в Зеленодольске ещё сохраняло остатки зимней свежести, какая лишь на короткий срок наведывалась сюда.

До официального начала рабочего дня было ещё четыре с половиной минуты. Азаров окинул взором знакомое пространство цеха, поправил каску и решительным шагом пошёл на свой участок.