Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Письмо 2






Письмо от июля 20 числа 1853 года


«Надеюсь, мое прежнее письмо не наскучило тебе, подруга, но вот я снова держу в руке перо, чтоб написать уже следующее! Я просто не могу удержаться от желания поделиться с тобой всем, что случилось за прошедшее время! Ох, не назови меня заядлой сплетницей, ведь ты знаешь, что это не так! И все же некая непростительная жажда рассказать тебе обо всем неудержимо преследовала меня весь вчерашний день, и никакие уговоры или упреки в адрес так презираемых мною сплетен не помогли! Но я постараюсь избежать присущую сплетням поверхностность суждений и описать все так, как было, не приукрашивая, не принижая, не усердствуя... Так вот.

Я писала уже тебе о желании своего дядюшки представить Мари ко двору в Петербурге как можно быстрее, и это было задумано как её первый выход в свет в качестве девицы на выданье, но я и не предполагала, что это событие состоится так скоро! Нет, мы не уехали в Петербург, но недавний бал, где нам всем довелось присутствовать, вряд ли бы уступил балам в столице, хотя могу ли я знать, покуда не имею о последних ни малейшего представления? Тем не менее, праздник тот был запоминающимся и, на мой взгляд, выдающимся. По сравнению с вечерами, кои мы проводим в Митюшино и на коих присутствует максимум человек пятьдесят, этот бал можно назвать истинно светским, ведь в нашей далекой от Петербурга провинции никто не устраивал ничего подобного!

В планы моего дядюшки относительно месячной подготовки к столь важному событию, как первый выход дочери в свет, непрошено вторглось известие о том, что в соседнем имении, находящемся от Митюшино где-то в верстах тридцати и принадлежащем небезызвестному нам генерал-майору Смирнову, намечается восхитительное торжество! Этому почтенному господину, выросшему в наших краях, исполнялось пятьдесят лет, и подобный юбилей внушал уважение, так что генерал решил отметить сие событие со всем размахом! Разослал больше сотни приглашений, и нам в Митюшино тоже, хотя до этого мы не имели чести быть с ним знакомы, поскольку большую часть в году генерал проживает в Петербурге, приезжая в свое родовое гнездо лишь на лето. Мы знали про него только то, что он очень богат и влиятелен, что недавно женился во второй раз, так как первая жена его умерла, и что сам Его Величество наградил генерала Святым Георгием за боевые заслуги на Кавказе.

Получив приглашение, мой дядюшка был вне себя, но лишь от восторга и радости. Надо заметить, что, назвав в прошлом письме Константина Алексеевича " царем" здешнего уезда, я ничуть не ошиблась, ибо так оно и было в отсутствие генерала Смирнова. Но с его приездом мой дядюшка утрачивал свою " корону", поскольку как по знатности, так и по богатству наша семья уступает. Моего дядюшку сие обстоятельство ничуть не смущало, покуда он был уверен, что генерал рано или поздно снова уедет в столицу, заскучав в провинции, а наоборот, весьма волновало, так как теперь у него, дядюшки, появилась прекрасная возможность познакомиться и, вполне возможно, заручиться покровительством такого влиятельного господина, что, несомненно, благотворно скажется на намеченной поездке в Петербург.

Его восторженное волнение в предвкушении праздника могло сравниться разве что с волнением Мари, вдруг вместо месячной подготовки получившей всего несколько дней! Оно и понятно: её первый выход в свет был запланирован нескоро, а тут её ожидали сотни гостей, причем многие должны были приехать специально из столицы ради такого праздника и по настоянию самого генерала! Ею завладела настоящая паника: какое выбрать платье, какие драгоценности, как повести себя, что сказать, представ впервые перед таким отборным обществом... Те вечера и праздники, устраиваемые в Митюшино и ею посещаемые в последние два года, не в счет. Разве могли сравниться они с торжеством грядущим, весьма неожиданным и волнующим! И исключительным тоже, стоит заметить, поскольку подобный размах предполагал и огромную трату средств, мне представляющуюся тратой впустую. Как много хорошего можно было бы сделать на эти деньги! Но, увы, я им не хозяйка, поэтому есть ли у меня право придумывать им другое применение?..

Недавно я посещала бедняков в деревне, и мне вряд ли описать весь ужас нищеты, в коей они вынуждены существовать! Я помогаю им едой и утешением, ибо это мой долг перед ними, но мои попытки настолько ничтожны, отчего не приносят ни мне, ни им заметного облегчения. Однажды я сама познала, что такое нищета. Она угнетает дух, милая подруга, как ничто другое, и я молюсь, чтоб подобная участь никогда не затронула близких мне людей, однако, обладай я чем-то большим, нежели скромным положением воспитанницы, я и сделать смогла бы больше... К сожалению, это не в моих силах, но я опять говорю не том.

Мари не находила себе места - так волновалась, бедняжка. Все её платья в миг оказались неподходящими, одно по цвету, другое по фасону, и она так переживала, что её отец тут же передал ей некую сумму (на мой взгляд, огромную для покупки платья) и позволил ей тут же отправиться к портнихе в город. Повеселев, Мари объявила, что нынче же утром поедет, и потребовала, чтоб я её сопровождала. Несмотря на то, что в то утро я плохо себя чувствовала, мне пришлось согласиться, поскольку я знаю о легковерном характере своей кузины и наглости некоторых портних. И хорошо, что я поехала с ней! Нам понравилось одно платье, нежно-голубого цвета, но оно было, по словам Мари, " неприлично скромное", так что кузина велела портнихе пришить ещё кружев и бантов. Представь, та затребовала такую цену, коя меня даже позабавила сначала, пока я не услышала согласный ответ Мари! Я попыталась втолковать ей со всей деликатностью, что такая цена просто возмутительна, но та и слышать ничего не хотела, заявив примерно следующее: " Деньги не так важны. Главное, чтоб я была прекрасна! "

Я не стала с ней спорить. Однако на улице, когда мы уходили, нам встретился колченогий нищий, умоляющий дать ему немного денег на хлеб. Он был жалок, в его мольбе звучали отчаяние и страшное смирение перед ожидаемым отказом. Вид его тронул меня до глубины души, но Мари с презрением оттолкнула его своим зонтиком, не удостоив даже мимолетным вниманием!

" Я дам бедняге несколько копеек", - сказала я и полезла рукой в карман платья, но кузина удивила меня своим замечанием: " Зачем? Он все равно обречен". Вопреки этим словам, я все же отдала несчастному деньги, за что Мари тут же меня упрекнула: " Твоя расточительность и неуместное великодушие мне непонятны. Мой отец не для того содержит тебя, чтоб ты раздавала деньги всяким бесполезным нищим! "

Как обидела она меня своими необдуманными словами! Однако я сдержала свой гневный порыв возразить, оправдав её тем, что Мари ещё молода и не вполне осознает смысл как слов, так и действий. Однако ж когда я успела стать расточительницею? Немыслимо. Я бы не удостоила сей неприятный эпизод своим вниманием, если б не один разговор, случайно услышанный мною на балу... Однако ж я забегаю вперед. Обо всем по порядку.

Приготовления были закончены в пятницу вечером, а в субботу утром снова возобновились, причем с удвоенным волнением и оживлением. И надо сказать, горничные Мари постарались на славу: кузина была просто восхитительна! Её красота завораживала, ослепляла. Она была готова к своему первому появлению в обществе в качестве завидной невесты. И взглянув на свою дочь, дядюшка довольно подытожил: " Прекрасно! Прекрасно! "

Признаюсь, я совсем не хотела ехать. В приглашение про желание видеть мою персону даже не упоминалось, чему я была безмерно рада, так как не выношу подобных праздников ввиду их совершенной бесполезности. Я планировала провести субботний вечер за чтением, и мои планы осуществились бы, если б не очередной каприз Мари, потребовавшей, чтоб я непременно сопровождала её. Зачем? Хотелось бы думать, что я вселяю в неё чувство уверенности и спокойствия, хотя Анфиса Марковна прокомментировала эту просьбу следующим образом: " На фоне вас, моя дорогая, красота Мари будет выглядеть ещё ослепительней. Не держите на меня зла, милая Сонечка. Вы ведь знаете, Мари нежна и наивна, прямо как ангел Господень". Я тут же посчитала необходимым уверить нянечку в том, что и не думаю злиться на сие нелестное замечание. Будь я красавицей или просто кокеткой, я бы, пожалуй, оскорбилась, однако ни та, ни другая во мне не уживались. Ни кокетству, ни флирту я не обучена, хотя, полагаю, что этому вовсе нельзя обучиться, поскольку то присуще всякой красивой женщине, а красотой, увы, меня обделил Господь, за что, впрочем, я на него не в обиде, ибо как можно обижаться на природу и собственных родителей?..

Ох, я знаю, что ты сказала бы мне в ответ! Ты и раньше постоянно твердила мне это, Лизет: " Ты красива, Соня, но красота твоя пока непонятна этому миру". Помнится, я никогда не соглашалась с тобой по этому поводу. Быть может, я мила, приятна, не безобразна, однако красива ли? Лицо мое усыпано веснушками, и, несмотря на твои предсказания, они, эти веснушки, и не думали исчезать, а наоборот - в полном всевластии уместились на моем носу, щеках и даже лбу с явным намерением оставаться там и далее. Ни мази, ни порошки не помогают избавиться от этих захватчиков, а пудриться я не желаю. И это ещё не все мои беды, Лизет!

Волосы за эти годы приобрели рыжеватый оттенок, в нашу поры совершенно немодный, а глаза потеряли свою выразительность! И хоть, как мне кажется, мои женские очертания не так уж плохи, ни танцевать так изящно, как Мари, ни кланяться я не умею. Речь моя зачастую трудна для восприятия окружающими ввиду того, что я воспитана на книгах, большею частью научных, ведь мой отец всерьез увлекался наукою. От матери же мне достался маленький рост, но самый большой мой недостаток, как ты должна помнить, это моя хромота, едва заметная, но все же ощутимая, чтоб не танцевать и не кружиться, подобно легкой порхающей бабочке. Ты все ещё склонна утверждать, что я красива?

Не нужно. Я уже давно свыклась с мыслью, что никогда не буду покорять мужские сердца одним лишь взмахом ресниц, как то принято у легкомысленных особ в не менее легкомысленных романах, ныне признанных модными. Да мне это и не нужно. Возможно, я безмерно глупа и ужасно старомодна для нынешнего общества, но я верю в красоту души больше, чем кто бы то ни было. И хоть мне никогда не пленить дюжину кавалеров, как это с легкостью удается моей кузине, я надеюсь, что встречу человека доброго, умного и достойного, чтобы стать ему верною женой. На большее я и не претендую. Книжные страсти не по мне.

Но вот мы на балу. Воистину, это был чудесный праздник, несмотря на всю свою бесполезность! Множество гостей, большею частью незнакомцев, улыбающиеся лица вокруг, блеск драгоценностей, галантные манеры. Все то прекрасно, пока сопряжено с истинным достоинством.

Генерал Смирнов был в центре внимания, как и полагалось виновнику торжества. Каждый был рад высказать ему поздравления, и он изредка улыбался, хотя вид сохранял немного суровый. У меня возникла догадка, что организовать столь восхитительный праздник генерала уговорила его жена, красавица Анна Смирнова. Она была приветлива со всяким гостем, старым ли, молодым ли, богатым или не очень, и произвела на меня приятное впечатление. Представь, Лизет, в нашей короткой беседе с ней случайно обнаружилось, что Анна Смирнова когда-то знала мою матушку! Правда, их знакомство нельзя было назвать долгим, но от общения с ней, как призналась хозяйка, остались лишь светлые воспоминания!

Эта беседа немного успокоила, чуть развеселила, ведь на празднике меня не покидало навязчивое чувство ненужности. Чего уж точно не сказать было о моем дядюшке и кузине. Наверняка они чувствовали себя превосходно!

Константину Алексеевичу, наконец, представился шанс блеснуть своею «eruditio», что он и не переставал делать, цитируя то Горация, то Декарта, а то и вовсе не так давно переведенного Гомера. Дядюшку слушали, ему улыбались, а кто не блистал умом, даже восхищались, несмотря на то, что он один раз, вспомнив прочтенную статью о недавнем приезде месье Берлиоза в столицу, процитировал оного, сказав следующее: «Время — великолепный мучитель, но, к сожалению, оно убивает своих учеников», - причем, перепутал одно слово, заменив «учитель» на «мучитель», отчего смысл фразы знаменитого ныне месье совершенно потерялся!
Этого никто, кроме меня, кажется, не заметил, но если и заметил, то предпочел промолчать. Надо сказать, чувство такта во мне тогда боролось с чувством справедливости за несчастного композитора, но первое все же победило, стоило мне вспомнить недавнюю ссору с дядюшкой, о которой я уже писала.

В общем, Константин Алексеевич был доволен окружением, а оно, надо сказать, и вправду было превосходным: князья, княгини, генералы со своими генеральшами, прочие чины и звания, а если и просто помещики, то непременно богатые. Были здесь и молодые повесы Петербурга, и офицеры, почтившие нас своим присутствием, и богатые столичные модницы. Последние, впрочем, не шли ни в какое сравнение с Мари.

Ты бы её видела, Лизет! От такой красоты захватывало дух, и неудивительно, что первый её выход в свет состоялся на ура, ибо кавалеры не отходили от неё ни на шаг. Там было много и других молодых прелестниц, но ни одна не могла сравниться с Мари ни в танцах, ни в пении, ни во флирте... Она была окружена поклонниками. Сама кузина, похоже, всерьез заинтересовалась только двумя молодыми людьми, офицерами, один из которых, совсем ещё юный, учится в военно-морской академии, а другой уже имеет звание капитана и служит во флоте (кажется, где-то в Черном море), а сейчас пребывает в бессрочном отпуске. Итак, позволь мне рассказать о них подробнее.

Первого зовут Красилёв Петр Станиславович, и он мне показался весьма достойным молодым человеком. Будучи привлекательной наружности, приятного общения, он тем не менее изрядно застенчив, отчего каждый раз, стоило Мари обратиться к нему, краснел и даже несколько раз заикался, не в силах выразить ей свое восхищение. Похоже, его робость Мари хоть и льстила, но порой раздражала, поэтому она куда больше внимания уделяла его другу-капитану.

Надо признать, этот офицер вызвал во мне уважение, но несколько иного толка, нежели испытываешь к сединам почтенных старцев. Во-первых, он не стар, но и не юн, подобно своему другу Петру Станиславовичу. Ему, должно быть, где-то двадцать с лишним, возможно, двадцать пять. Он высок, красив и весьма умен, из чего я сделала вывод, что для Мари это завидный жених. Правда, позже выяснилось, что он не так богат, как того хотелось бы моему дядюшке, но это показалось мне не столь существенным, поскольку этому молодому офицеру предсказывают большое будущее. Я слышала, что он смел и даже бесстрашен, но пока не могу ручаться за воздаваемые ему эпитеты, ибо ещё не представилось случая мне это проверить.

Во-вторых (а я все о том, почему этот господин вызывает мое уважение), он не столь застенчив, подобно своему другу, но и не нагл. Ты знаешь, я не выношу в людях наглость или заносчивость, граничащих с глупостью. Нет. Этот господин (но пора бы назвать его имя – капитан Бессонов Максим Савельевич) не обладает, к моему великому облегчению, ни тем, ни другим. Он не робеет, не краснеет, а говорит четко и обдуманно. Однако ж и словоохотливым его тоже назвать нельзя. Он уверен в себе и невозмутим. Его замечания, не столь частые, в беседе с Мари показались мне весьма точными, даже меткими и довольно остроумными; манера речи его с кузиною не была похожа на тот восторженный лепет, кой сыпался на неё со всех сторон, но галантность, к ней проявляемая, выше всякой похвалы.
Натура у него, как мне думается, гордая, но не надменная. Нет, Лизет, это не новоявленный мистер Дарси, как ты, возможно, подумала, ведь в отличие от оного Максим Савельевич весьма любезен со всяким и вовсе не заносчив, как столичные повесы. Ум его пытлив и проницателен, а манера держаться выдает в нем че
овека благородного, воспитанного и утонченного, однако очень сдержанного...

Не удивляйся моему описанию. Я уже упоминала, что Мари, похоже, заинтересовалась месье Бессоновым больше, нежели его другом, но что я могу, впрочем, знать? Чужая душа потемки, помнишь?»


То же письмо. Полночь.


«Действительно, что я могу знать? Однако каким глупцом надо быть, чтоб не понять, как сильно впечатлили Мари эти два кавалера! За ужином она только и говорила о них.

Оказывается, месье Бессонов является дальним родственником месье Красилеву и даже его опекуном, так как последний лишился своих родителей и ещё слишком юн, чтоб полностью распоряжаться отцовскими средствами. Его батюшка умер от какой-то болезни (Мари не вспомнила названия), а матушка не пережила сего удара, отчего тоже скончалась после похорон. В отцовском завещании опекуном их сына был назван дальний родственник, чей-то кузен, а месье Бессонов как раз и приходится сыном этого кузена. В общем, история кажется запутанной. Удивляюсь только, откуда об этом узнала Мари, ведь прошло всего два дня после описываемого мною бала. Но, возможно, об этом поведал её отец, который всегда был охоч до чужих дел.

Но я не все тебе рассказала о празднике у Смирновых.
Как я уже писала, праздник тот не был мил моему сердцу. Я скучала, сидя среди тетушек, прибывших на бал, чтоб сопровождать юных особ и следить за соблюдением приличий, и старушек, цепко поглядывавших на молодых. Никто не пригласил меня на танец, но в том не было ничего удивительного: среди ослепительных красавиц, увешанных драгоценностями, я терялась в своем обычном сером платье, " ужасно скромном", по словам моей кузины. Но даже если бы кто-нибудь и проявил ко мне интерес, я бы отказалась: с моей-то хромотой... Я не желала быть посмешищем. Поэтому я тихо наблюдала за происходящим, смиренно и достойно снося свою участь, но, кажется, я начинаю жаловаться...

Тут ко мне подошел Константин Алексеевич.
- Дорогая Софи, - сказал он. - Я вижу, ты сидишь без дела. Тогда немедля подойди к моей дочери и скажи ей, чтоб больше не танцевала с тем офицером, - он указал коротким кивком головы на месье Бессонова. - Третий танец с ним слишком явно выкажет её симпатию, что недопустимо - на балу ещё много достойных молодых людей.
- Почему бы вам самому не сказать об этом ей, дядюшка? - поинтересовалась я.
- Не хочу мешать молодым, - отговорился он и вопросительно поднял брови, ожидая, что я тут же исполню его просьбу. Я не стала возражать и направилась к кузине.
Мари сидела на стульчике, окруженная кавалерами. Она улыбалась, кокетничала и смеялась их шуткам, стараясь одаривать всех своим вниманием. Месье Красилев сидел рядом и пытался прочитать ей стихотворение на французском (я даже запомнила пару строк):

Vous y cherchez quelque d; bris de tige -
Et tout; coup vous y trouvez deux fleurs.
Et dans ma main par un secret prodige
Vous les voyez reprendre leurs couleurs…
(Федор Тютчев. «Мечта»)


Сие у него не получалось, он краснел и робел, отчего Мари весело хохотала - он явно забавлял её. Месье Бессонов стоял поодаль, держа в руках бокал с вином.

Заметив меня, Мари воскликнула:
- О Софи! Я взглянула, а тут серое пятно меж этих огней! Твое платье неприлично скучное, и, каждый раз глядя на него, я вздрагиваю от ужаса. Тебе непременно нужно обновить свой гардероб!

Подобная бестактность меня задела, но не более - я полагаю, что должна быть превыше столь мелких обид, однако ж месье Красилев покраснел пуще прежнего, остальные молодые люди попрятали глаза, а месье Бессонов, кажется, не услышал этих слов, занятый разговором. Извинившись перед всеми, я попросила Мари на пару слов, сказав, что ей кое-что велел передать отец. Это возымело действие, Мари тут же поднялась, хотя весьма неохотно, и позволила увести себя на пару шагов поодаль. Я повторила ей просьбу отца, и кузина сразу же скисла, но, впрочем, ненадолго. Она вдруг схватила меня за руку и настойчиво повела обратно.

- Максим Савельевич! - позвала она, улыбаясь. - Вы ангажировали меня на следующий танец, но, увы, папенька не разрешает. Что ж, я пока станцую с Петром Станиславовичем, а вы с Софи. Она, бедняжка, не танцевала ни разу, пусть же порадуется! К тому же, во время танца мы сможет видеть друг друга, а папенька успокоится и разрешит мне потом снова станцевать с вами!

Ты и представить себе не можешь, мой дружок, всю сложность положения, в которое я попала! Лишь представив себя, хромоножку, танцующую среди столь изысканного общества, я ужаснулась и буквально потеряла дар речи! Тут заиграла мазурка, я попыталась отказаться, но выдумать ни одну причину не смогла в силу своей растерянности, а Мари уже подвела ко мне месье Бессонова и капризно настаивала на исполнении своей прихоти! Верно, она полагала, что оказывает мне услугу. Чтобы не вызвать ссоры, мне пришлось согласиться, но, Боже, с каким трудом мне далось это согласие!

Месье Бессонов, не проронив ни слова, почтительно поклонился мне и взял за руку, чтоб подвести к парам, уже приготовившимся выполнить первые па. Словно в бреду, я шла, натыкаясь на косые взгляды, полные как оскорбительного сочувствия, так и презрительного равнодушия.

Музыка заиграла, и я, кажется, начала правильно, хоть и не помню уже ничего ясно - так я была взволнована. Я боялась дышать, боялась сделать неверный поворот - как давно я не танцевала! Перед глазами был туман, рука моя, кажется, дрожала. Я чувствовала, как колкие взгляды старух, притихших в ожидании моей ошибки, жгут мне спину; как дамы, застывшие в сторонке, прикрывают веерами усмешки, вызванные моей неловкостью; как мужчины, роняя на меня взгляд, небрежно отворачиваются с мыслью, что хромоножка заслуживает сочувствия. Бесцветные маски вокруг лишали меня последних сил, презрительные усмешки отзывались в теле слабостью, я боялась, что упаду в обморок прямо среди танцующих и - о ужас! - стану тем самым посмешищем, каким быть я страшилась.

И вот, когда страх почти сковал мои движения, я увидела напротив ободряющий взгляд. Мужественная рука месье Бессонова чуть пожала мою руку, а глаза его глядели без жалости или насмешки, ободряюще и мягко, так, как может глядеть лишь истинный друг. И сознание его участия к моему незавидному положению, его дружеская поддержка придали мне сил настолько, что я не спутала ни одного движения, стараясь не замечать ничего и никого вокруг и только молча дожидаясь окончания танца...

И дождалась. Мазурка была окончена, мужчины поклонились своим дамам, те присели в легком книксене. Прежде чем расстаться со мною, месье Бессонов подошел ближе, тепло улыбнулся и негромко сказал: " Забудьте о них, сударыня. Они недостойны ваших забот".

Кажется, я ответила благодарностью, но я уже не помню точно. Возможно, я лишь подумала о том, но, милая Лизет, как горячо я благодарна ему за эту поддержку! Теперь ты понимаешь, почему он заслуживает уважения? Однако боюсь, после сего происшествия в моей душе зародились чувства немного другого характера. Но я даже не позволяю себе мечтать о подобном...

Есть ещё один эпизод, о котором стоит тебе поведать, но, увы, силы мои тают. За окном глубокая ночь, и сон одолевает все сильнее, поэтому я намерена смиренно пасть перед натиском Морфея...
И ни разу не подумать о понимающих глазах месье Бессонова».






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.