Глава 17.

Никанор был старик сосед, тоже княжовский, знакомый и добрый. Он иногда заходил к ним посидеть, побалакать, и необидно подшучивал над Федей. Дети у Никанора были уже взрослые мужики и все " в разгоне": один по кирпичному делу, другой по кровельному, третий кузнечил в Переяславле, и собирались домой они только на праздники. Как потом, много лет спустя, понял Федя, в ту пору Никанор еще не был так стар, как ему казалось. Он просто рано поседел и рано начал лысеть. Но десятилетнему мальчишке Никанор, с его круглой, как у Николы-угодника, бородою, большелобый и морщинистый, казался уже дряхлым старцем. Никанор ходил косолапя, на кривоватых коротких ногах, и так же косолапо, носками внутрь, слегка переваливаясь, ходили-бегали его взрослые сыновья. Когда они, жаркие от выпитого пива, веселые, с женами и детьми набивались в Никанорову избу, хлопали по спине Никанориху, а та, притворно гневаясь, лупила их чем попадя, подымался шум и гам, а Никанор лучился весь, вскрикивая, правил застольем и весело сыпал неподобные слова. А напившись, свирепо таращил светлоголубые глаза в красных прожилках и начинал спорить и хвастать: - Мы с Шалаем вон какие бревна здымали! Тольки двое! - Молчи ты! - обрывала его Никанориха. - Шалай был мужик, дак трое нужно мужиков, што медведь! Он и один бревно здымет! - И я! - тряс головой Никанор. - И я, когда молодой был, меня на селе только Чуха кривой обарывал! А боле никто! Он закашливался, выжимая слезы из глаз, крепко сплевывал себе под ноги и растирал лаптем. А Никанориха опять ругала деда, что не отойдет плевать к печному углу. Федю он полюбил, и Федор привязался к старику. Никанор прежде осмотрел Федин топор, пощелкал, похвалил, спросил: - Батькин? Отец еще, поди, правил? (Плотницкий батин топор со смерти отца лежал в коробьи без дела.) Не сильно ярый топор! - заключил Никанор. - Ярый топор хуже... Потом Федя, надрываясь, вертел тяжелое точило, а дед, взобравшись на скамью и вложив топор в держалку, водил и водил по крутящемуся камню, словно очищая топором с точила бегучую ленту воды, подымал лезвие к носу, проверяя, снова опускал, наконец, когда Федя уже совсем вымотался, разрешал: - Да ты отдохни! Мастеров по топору да по топорищу признают! Мы еще при князь Александре на Клещине терем клали, дак боярин первым делом: " Покажь топоры! " Топор поглядит, похвалит: " Мастер! " Вот! - Никанор клал топор лезвием и кончиком рукояти на бревно. - Так нужно! Помни! Без снаряду нет мастера! - И, усмехаясь, добавлял: - Без снаряду и вошь не убьешь, нёготь нужон! Они клали новую житницу у боярина Феофана. Никанор учил Федю, как хитро, вагами, поворачивать тяжелые стволы, закатывая их друг на друга и легко вращая на весу. Сразу поставил затесывать комли, " сомить". - Вот ето сом! А вот ето называтца залапка, - говорил он, делая легкую зарубку-затес на бревне. - Счас оборотим, обрубим, а потом будем палажать второе дерево... Укладывая первые бревна, Никанор долго щурился, приседал, сказывал, как криушкински плотники ровняют ряд " по воды" - глядя на озеро... - Напарью, напарью подай! - кричал он Феде и тут же хвастал: - Видал, Федюха, какая у меня напарья? Ни у кого такой нет! - Через оглоблю смотришь! - окликал его Никанор спустя час. Федя не сразу понимал, вопросительно взглядывал в доброе, хитро сморщенное лицо старика. - С изнутра, от себя надо глядеть, тогда николи не подгадишь! - пояснял Никанор. - А так, через топор, не гляди, накривишь! С Никанором работать было занятно и весело. Федя старался изо всех сил. - Не смял жало? - спрашивал старик. - Гляди, етот сук вырубать будешь, не сомни топора! Доставая сточенный брус - поправить топор, - он каждый раз говорил Феде: - Дай направлю и твой! Первое бревно, в котором Федя кое-как сумел выбрать паз, Никанор похвалил, за третье выругал: - Мелко берешь! Только поцеловать придется! Черту подай! Чертой была двоезубая вилка с загнутыми концами. Ею Никанор проскребал след, докуда рубить. - Ежель углем... - несмело предложил Федя. - Виднее! - Черту надо видеть и так! - строго отверг Никанор. - Как кладывашь! - уже орал он на Федора к концу первого дня, и тот готовно брался опять за вагу. Федя был мокрый после работы, но довольный. Хитрое плотницкое дело нравилось ему и раньше. Теперь же, когда открывались потаенные трудности ремесла, о которых, глядя со стороны, он и не догадывался, начинало нравиться еще сильней. И, глядя на положенные ими три венца, он уже и сам видел будущую клеть как бы готовой и говорил дома, что житница у них " красовитая будет! " А потом повторял к месту и не к месту любимую Никанорову пословицу: " Не клин да не мох, дак и плотник сдох! " Между делом старик сказывал ему плотницкие бывальщины, поминал хороших мастеров, и тех, кто жил в соседних деревнях, и покойных, " старопрежних". Он, кажется, помнил про каждый большой дом: кто, когда и с кем его клал, какие мастера что рубили... Рассказывал, как еще в Никаноровой молодости клали они терем богатому купцу на Переяславле и хозяин сам проверял - ощупывая руками каждый ряд - хорошо ли уложен мох. - А надоело! Ряд положим - хозяина зови. Кака работа! Дрын положили ему в паз, мохом прикрыли, он и не почуял, хитро сделали. Ну, погодя говорим: " Глянь, хозяин, што у тя тут! " Он помолчал, ушел к себе. Погодя несет корчагу с медом. Вот, говорит, мужики. Сегодни пейтя, а потом уж на вашу совесть, говорит... И боле не проверял. Они кончали, когда уже подмерзла земля и начали кружиться первые снежинки. Никанор хотел обязательно свести кровлю до снегов, да и уговор такой был с боярином. Заваливать верх, для тепла, порешили муравейником. - Муравейник кладоваешь, николи гнить не будет! - пояснил Никанор. По первому морозу они со стариком ездили в лес, прозрачно-серый и сквозистый в ожидания снега, нагребали муравьиные кучи. - Об эту пору только и берут! - объяснял Никанор Феде. - Мураши куды-то там уходят в землю, у них там и еда и все. Видал белые яйца? Это ихний корм. Муравейник и зимой можно брать, николи не промокает, сверху только корка у его сделатся. Медведь-шатун, быват, пробьет сбоку дыру лапой, выгребет, залезет туда и спит. Мы о прошлом годе за Мауриным пятнали дерева, и большо-ой муравейник! Ну и ето дерево тоже запятнали. А потом Санька Шевляга пошел да и видит: следы-то идут, он там, в муравейнике и сидел! Знатье бы, говорит, обухами забить можно! Зимой у его мясо сладкое, а вот летом уж не такой вкус в ем. Большо-ой зверь! А не ест всю зиму и не худеет он! Он лапу сосет, жир у его к осени на подошвах, и ето у него там переходит как-то, тем и пропитывает себя. С княжичем Данилкой нынче Федя совсем не встречался и вспомнил о нем зимой, когда они работали уже у другого хозяина, в городе, доканчивая обвязку верхней галереи, и услышали, как сосед что-то кричит им со своего двора. Никанор освободил ухо от шапки, и Федя опустил топор, вслушиваясь. - Князь Ярослав помер! Из Орды шел! - прокричал сосед. - Теперь кто ж? - подумал вслух Федя (тут-то и вспомнив " своего" княжича). - Нас не спросят! - отозвался Никанор. Помолчал, тюкнул и, задержав топор, сердито прибавил: - Тут теперь слухать надо: татары бы не пришли!

Данная страница нарушает авторские права?

© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.