Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Эдвард Каллен. Я лежал головой у Изабеллы на животе, моя рука покоилась на ее бедре






 

Я лежал головой у Изабеллы на животе, моя рука покоилась на ее бедре. Она перебирала пальцами мои волосы, и я ощущал дрожь, все ее тело слегка тряслось. Обычно я любил это дерьмо, любил ощущать, как ее упругое маленькое тело трепетало подо мной, но не сегодня. Не сейчас. Потому что она дрожала отнюдь не из-за того, что я тупо ее трахал; она дрожала от страха. Она была, на хер, напугана и эта дрянь мне не нравилось ни капли.

 

- Что ты имеешь в виду – " Джейкоб Блэк знает"? – нерешительно спросил я, неуверенный, что она подразумевает и зачем вообще вспомнила этого мудака в разговоре.

 

- Он знает… обо… мне, - пробормотала она еле слышно.

Я нахмурился и резко сел, ошеломив ее. Она вздрогнула и распахнула глаза, пока я подозрительно смотрел на нее, прищурившись.

 

- О чем ты говоришь? Что он знает о тебе? – спросил я.

Она просто продолжала смотреть, не говоря ни слова, мое нетерпение росло. Не знаю, что, блядь, она имеет в виду, но мне это уже не нравится. Я не хочу говорить об этом ублюдке, она знает, как я к нему отношусь, поэтому тот факт, что она упоминает этого урода, уже указывает на то, что дело охеренно серьезное. И она обязана сказать, что происходит, чтобы я мог прогнать ее страх.

 

Прошлые месяцы стали самыми сложными в моей жизни. Не могу вспомнить, когда еще я был так выбит из колеи, настолько раздражен и несдержан, и не знал, что мне с собой делать. Я совершенно потерял контроль над эмоциями; любовь и гнев смешались воедино. Внутри словно разгорелась эпическая битва, и две стороны боролись за контроль над моим разумом и сердцем. Все стало настолько гребано сложным, и это доводило меня, я уже не держал себя в руках.

 

Я был вспыльчив и чувствовал себя нездоровым, иногда я открывал рот и выплескивал всякую лажу, даже не понимая, что делаю. Я был полным мудаком и взялся за старое, и совсем не помогало то, что это не могло продолжаться вечно. Рука была разбита, поэтому драться было охеренно нелегко. Эммет говорил какое-то дерьмо о том, что я, на хер, провалюсь, если попытаюсь кого-то треснуть такой рукой, и я решил опровергнуть эту хрень, надрав ему задницу. Получилось грубо и неуклюже. Я сдался, охеренно злой, потому что позорно потерпел поражение.

 

Именно так я чувствовал себя целый месяц. Одно большое гребаное поражение. Я ничего не мог сделать нормально, каждый долбаный час приносил новую неприятность. Я не мог сосредоточиться в школе, я почти угробил проклятый " Вольво", я был самым дерьмовым бойфрендом на планете. Она не заслуживала такого отношения, но я не мог остановиться, особенно если учесть, что я даже не понимал, как себя веду. Я имею в виду, я знал, что я охеренно раздраженный, и людям рядом со мной не везет, но до тех пор, пока на обеде в Порт-Анжелесе брат не накричал на меня за гнусное обращение с Беллой, я даже не понимал, что, черт возьми, творится. Она выскочила из-за стола, когда Эммет позвал меня, и, к счастью, Элис последовала за ней, она хотя бы не была одна.

 

Эммет отчитывал меня, по меньшей мере, пять минут, а Джаспер и Розали периодически высказывали свое мнение. Они считали меня мудаком, учитывая мое поведение за последние недели. Мне было хреново, я не понимал и половины того, что делал. Злость и любовь, которые разрывали меня все время, отступили в сторону, давая дорогу чувству вины, пришедшему им на смену. Я совершил единственное, что никогда не хотел делать. Я обращался с ней так, как обращался со всеми остальными. Я не был понимающим, а ведь после всего, что она пережила, она заслуживала немного гребаного понимания.

 

Я встал из-за стола и пошел в сторону уборных, грустно улыбаясь Элис. Она глянула на меня, одаривая презрительным взглядом. Маленькая пикси, она может быть удивительно утомительной, когда хочет.

 

- Привет, коротышка, - тихо сказал я.

Она развернулась ко мне и поставила руки на бедра.

 

- Серьезно, Эдвард? " Найк"? Почему ты не напялил просто какие-нибудь тапочки? Или пляжные шлепки? – наконец выдавила она, с видом крайнего раздражения на лице.

Я нахмурился.

 

- А что не так с " Найк"? Они подходят, - сказал я, пожимая плечами.

Я купил эту хрень, потому что Элис сказала носить мне гребаный голубой галстук, а у меня не было подходящей обуви. Я подумал, что они прекрасно смотрятся.

 

- Что не так с " Найк", Эдвард? То, что это выпускной бал. Бал! – заявила она. – Тебе нет до нее дела, ты даже не подумал приобрести пару неудобных классических туфель для нескольких часов с женщиной, которую ты, предположительно, любишь.

 

- Я, действительно, люблю ее, - быстро сказал я, ощущая, как разгорается от такого заявления гнев. – И она имеет значение. Иисусе, это просто туфли, Элис.

 

Она с издевкой усмехнулась:

– Ты прикладывал больше усилий для вечера в школе с Таней, для этой последней шлюхи, чем для Изабеллы. Изабелла за всю жизнь ни разу не была на танцах. Это должен быть особый день, а ты даже не оделся для нее. Ты никогда не одевал " Найк" с Таней.

 

Я уставился на нее, пытаясь вспомнить тот вечер. Большая его часть была в тумане, учитывая, что мне тогда было все похер, и я не заботился ни о каком дерьме, но понял, что Элис права. Я обувал классические туфли.

 

- Исправь это, - просто сказала она, разворачиваясь и уходя.

Я стоял возле женской уборной, ждал любовь всей своей жизни и ощущал себя самым большим мудаком на земле. Я снова шел на дно, едва оставаясь на плаву, и даже не замечал, как вода накрывала и забирала меня. Я должен разобраться с этим. Элис права – я должен все исправить.

 

И я старался изо всех сил. Я извинился за свое поведение, и я хотел, на хер, сказать ей все это. Хотел рассказать все, что знаю, чтобы мы могли вдвоем с этим справиться, но не мог причинить ей такую боль. Не хотел видеть страдания, которые, я знал, будут, стоит ей узнать, что ради нее моя мать отдала жизнь. Я не мог так с ней поступить. Позволить ей мучиться, только чтобы облегчить свое состояние. Не мог быть настолько чертовски эгоистичным. Поэтому я продолжал скрывать это дерьмо, но остальную часть своего сердца я очистил для нее. Я взял ее на танцы и показал, как отлично можно проводить время. Я все время держал ее за руку и, не колеблясь, говорил всем вокруг, кто она мне. Она моя девушка; девушка, которая изменила мою жизнь. Она и была моей жизнью, и всегда ей будет.

 

Вскоре она пошла в уборную, потому что я носил ей напитки, а все знают, что когда пьешь, то писаешь как лошадь на скачках. Пока ее не было, я пошел к ди-джею и подкупил этого мудака, чтобы он сыграл мне песню. Он никогда ее не слышал и сначала попытался отшить меня, но со мной это не прокатило. Я сказал, что лучше ему найти эту хрень, и сунул некоторую наличность, и после этого он был более чем счастлив выслужиться. Я пошел искать Изабеллу, зная, что она должна быть в уборной. Большинство девушек проводили охеренное количество времени в уборных, собираясь там кучками и часами делая свои гребаные женские дела. Но я знал, что моя Белла не такая, и я не хотел, чтобы она была там одна. Подходя к другому концу комнаты, я ее заметил. Я уже открыл рот, чтобы заговорить, как вдруг кто-то другой завладел ее вниманием. Я застыл, меня накрыл гнев, когда перед глазами предстал Джейкоб Блэк.

 

Я едва не сорвался, но Изабелла сказала, что он помог ей, и я долго колебался, ожидая объяснения. Сначала я не повелся на это фуфло, но помнил, как в прошлый раз ее расстроило то, что я выбивал дерьмо из кого-то, кто ей помогал, даже если это моя естественная реакция. Они рассказали мне о происшествии с Таней, и сказать, что я был просто зол, было явным преуменьшением. Таня и другие сучки зажали ее в угол уборной и попытались, блядь, обидеть. Эти суки прекрасно все поняли, и позже сама Изабелла попросила не нападать на Таню, на что я пообещал и пальцем ее не коснуться. Я так и сделаю, я не собирался выбивать из нее всю ее хрень. Но она очень пожалеет, что встала у меня на пути.

 

Она сказала, что Таня сорвала украшение у нее с шеи и отдала его мне. Засовывая его в карман, я был чертовски зол, учитывая, что заплатил за него около 900$. Я мог легко починить его, небольшое дело – я не любил, чтобы мою девочку обижали. Я убью ту сволочь, которая попыталась испортить что-то, принадлежащее моей девочке. Раньше у нее ничего подобного не было, и она дорожила этой вещью. Этого достаточно.

 

Остаток бала, по большей части, прошел гладко. Ди-джей включил песню, о которой я просил, Эрос Рамазотти и Анастэйша " Я принадлежу тебе", и мы танцевали под нее. Я думал, не заказать ли песню Голубого Октября, но это дерьмо теперь сочеталось с нашим занятием любовью. Что-то вроде " нашей песни". До сих пор чертовски странно, что у нас есть такая песня.

 

Во время танца мне казалось, что все ушло в сторону, потеряло значение. И только тогда я в полной мере осознал, каким уродом был, когда обижал ее. Я едва уделял ей внимание целый месяц, пытался разобраться со своим дерьмом и в процессе совершенно ее игнорировал. И это неправильно, это моя чертова проблема. А без нее в жизни все не так, и, хотя она постоянно была рядом со мной, я отталкивал ее. Не позволял быть рядом, и теперь должен винить только себя. Она нужна мне; нельзя это отрицать.

 

Я по-прежнему не мог признаться, не мог так поступить, но я мог быть просто с ней. Я должен быть с ней. Когда песня закончилась, мы посмотрели друг на друга, и ее глаза признались, что ее чувства похожи. Мы убрались оттуда, столкнувшись на парковке с Джейкобом и Таней. Часть меня больше всего на свете хотела дать по заднице обоим, но я сдержался. Год назад я бы не смог, сорвался бы, не колеблясь, но эту часть меня Изабелла изменила. Теперь я по-настоящему терпеливый мужчина, и я подожду подходящего момента, когда, уверен, они свое получат.

 

Я не мог держать свои руки подальше от нее, пока мы ехали домой, во мне бурлило желание. Я хотел коснуться ее, хотел ощутить влажность и сладкий запах, услышать ее стоны. Она кончила в машине, и видя кульминацию, то, как ее тело выгибается, как сочится влага, я больше всего на свете хотел взять ее прямо там и сейчас. Но я не мог, она заслуживала лучшего. Старый Эдвард Каллен вытащил бы ее из машины и уложил прямо на капоте. Но мужчина, который любит ее, – новый я – хотел отвезти ее домой, в наше святилище, нашу спальню, и поступить с ней правильно.

 

Так я и сделал. Я дал ей каждую каплю своей страсти, желая, чтобы она, блядь, ощутила ее. Мне было необходимо, чтобы она почувствовала всю мою тягу к ней, необходимость быть с ней. Я хотел, чтобы она запомнила меня таким, если когда-то я вновь стану прежним мудаком. Запомнила меня настоящего и вытянула из темноты. Потому что меня тянуло именно туда. Я падал обратно в пропасть, и она была моим единственным светом. Я боялся, что этот ублюдок внутри меня снова проснется, или она уйдет, потому что я совершенно ее не заслуживал, и определенно не мог быть с ней, если буду с ней и впредь так обращаться.

 

Я признался ей в этом. Я сказал, что она должна держать меня, что я снова падаю во тьму, и она должна спасти меня, потому что я не мог ее потерять. Внутри меня как будто разгорелась битва между добром и злом, и зло наконец-то сдавалось, они заключили перемирие и подняли белый флаг, понимая, что должны найти мирный путь сосуществования. Я почти успокоился… но зря. Потому что когда я закончил, она произнесла три слова, которые тут же вернули мое прежнее состояние, я резко сел и боролся с желанием сорваться на нее. Если она хотела заговорить, то должна была сказать что-то вроде " я люблю тебя" или " трахни меня жестко", что-то, что я могу сделать. Но что она выбрала? Какого черта она заявляет: " Джейкоб Блэк знает"?

 

- Изабелла, что, во имя всего святого, Джейкоб Блэк знает о тебе? – спросил я, когда она не ответила на последний вопрос.

Я сжал левую руку в кулак, борясь с желанием закричать.

 

- Он, э-э… он знает… что я… рабыня, - пробормотала она, с опаской глядя на меня.

Я прищурился, когда слова слетели с ее губ. Я ненавидел это дерьмо.

 

- Он, блядь, так тебя назвал? – выплюнул я, взбешенный мыслью, что этот урод так назвал мою девочку.

Она быстро отрицательно покачала головой, запаниковав.

 

- Нет, он не произносил это слово! – сказала она. – Но он знает мою… э-э… ситуацию.

 

- Ты что, блядь, сказала ему?

Она отрицательно покачала головой еще раз.

 

- Нет, клянусь! Я не говорила! Он просто сказал мне, что знает, - произнесла она.

 

- Какого черта он сказал это? И как, на хер, он это узнал? Это невозможно. Я никогда не говорил этому ублюдку, - сконфуженно сказал я.

Мы долго общались, но, поскольку его семья имела отношение к полиции, мы специально никогда не обсуждали дела отца при нем.

 

Она пожала плечами.

- Не знаю, откуда. Я и раньше думала, когда видела его, что он в курсе, а прошлой ночью он сам сказал, - прошептала она, волнуясь.

Я резко выдохнул и сжал переносицу, не уверенный, что, блядь, происходит, и что мне с этим делать. Потребовалось время, пока до меня дошли ее слова.

 

- Что значит " ты видела его раньше"? – подозрительно спросил я.

Ее глаза расширились и она уставилась на меня, снова паникуя.

 

- Я, э-э… я просто столкнулась с ним, это все, - сказала она, пожимая плечами, будто это плевое дело, но это не так.

Я застонал, покачивая головой.

 

- Иисус Христос, Белла! Где? – спросил я.

 

- В магазине, когда я покупала тебе газировку, - пробормотала она, смущаясь.

Я видел ее гребаное раскаяние, и мне было от этого плохо, но не было сил посочувствовать ей, ситуация с Джейкобом злила меня. Мне не нравилась мысль, что она виделась с ним, даже если это была случайная встреча в бакалейной лавке.

 

- И он тоже, блядь, тебе что-то говорил? Что он сказал? Тогда ты впервые видела его? – спросил я, желая получить ответы на все вопросы, чтобы разобраться.

Она глянула на меня и, казалось, обдумывала ответы.

 

- Он, э-э… он на самом деле неплохой, - тихо сказала она. – Он шутил со мной. Он сказал, что хочет подружиться, потому что, по его мнению, мне нужен друг, учитывая мою ситуацию, или как-то так.

 

Мой гнев накалялся.

- Он хочет, на хер, подружиться? Да, правильно. Этот ублюдок хочет забрать все, что у меня есть. Он хочет, блядь, отобрать у меня самое дорогое; хочет ранить меня, Белла! Ты разве не видишь? Не будь такой наивной, думая, что он искренен. И он знает? Откуда, черт побери, он знает?

 

Она нерешительно пожала плечами и не ответила, просто продолжая смотреть на меня. Я застонал, вставая и пересекая комнату. Я сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться, чтобы не закричать на нее. Это не ее вина, и несколько гребаных минут назад я сказал, что буду обращаться с ней лучше. Поэтому я сел на край кровати и поднял на нее глаза.

 

- Кроме тех раз, о которых я знаю, ты еще разговаривала с Джейкобом Блэком? – спросил я, желая знать ответ.

 

Она вздохнула.

- Раз пять, наверное? – неуверенно ответила она.

Это дерьмо крепко меня ударило, и я уставился на нее, полностью сбитый с толку. Не могу поверить, что она скрыла от меня. Я знал, что лицемерю, нельзя злиться на нее за хранение тайн, я поступаю так же, но это ранило меня.

 

Следующие полчаса я слушал описания Изабеллы всех ее встреч с Джейкобом. Меня шокировало, что она видела его на Валентинов день, с Элис. Не могу поверить, что Элис поучаствовала в этом дерьме и ни хера мне не сказала. Пока Изабелла рассказывала детали и вспоминала его тупые мудацкие шуточки, я все больше раздражался. Он явно пытался привлечь ее внимание, а она слишком неопытна, чтобы это видеть. Она не понимает, когда парень флиртует с ней, но я-то знал это дерьмо. Мне известно, как мудаки цепляют девочек, и Джейкоб Блэк, очевидно, пытался, на хер, очаровать мою. Эта хренотень мне не нравилось ни в каком виде.

 

Когда она, наконец, закончила, ее взгляд стал нерешительным – она явно боялась моей реакции. Я с трудом сдерживал себя, не желая срываться на нее, но я был зол.

- Это все, что ты скрывала от меня? – спросил я.

Она прикусила нижнюю губу и начала ее нервно покусывать. Я вздохнул, прикрывая глаза и осознавая, что есть еще.

- Можешь сказать мне, tesoro, я не собираюсь злиться на тебя.

 

Она снова открыла рот и начала говорить об отце, рассказывая, что он говорил ей делать и как поступал с ней, пока меня не было рядом. Как он обращался с ней в тот день в своем офисе, как потребовал хранить от меня секреты. Большинство из них, черт побери, уже не было секретами, особенно после того дерьма, которое он открыл в прошлом месяце, но меня удивило, что он не хочет, чтобы я имел дело с мафией. Сейчас это не так важно, но меня шокировало, что он обратился к ней за помощью. Она закончила, ожидающе глядя на меня.

 

- Теперь все? – спросил я.

Она кивнула.

- Спасибо тебе. Ты знаешь, что не должна хранить от меня гребаные секреты, Белла. Ты можешь говорить, что угодно. И мне плевать, что говорят другие. Я только жалею, что ты не сказала мне этого раньше.

 

Она вздохнула.

– Я не хотела, чтобы ты попал в неприятности, - тихо сказала она.

Я покачал головой.

 

- Хорошо, но ты не должна переживать, что я что-то сделаю. А мой отец – это другая история. Я должен сказать ему, что Джейкоб в курсе, - сказал я, понимая, что выбора нет. Это дерьмо серьезное, и он должен знать.

 

Глаза Изабеллы слегка расширились.

– Э-э, хорошо… Я имею в виду, он уже знает, - сказала она.

Я нахмурился.

– Джейкоб сказал, что доктор Каллен в курсе, что он знает.

 

Я сухо засмеялся, покачивая головой.

- Откуда ему, блядь, знать? Джейкоб полон дерьма, - сказал я.

 

- Ты так думаешь? – нерешительно спросила она.

Я кивнул.

 

- Я знаю, - уверенно подтвердил я.

Если б Джейкоб знал, он бы не разгуливал так свободно по улицам. Я уверен – знай о нем отец, Джейкоб уже был бы на шесть футов под землей или еще где-то в картонной коробке. Я не знаю эту хрень наверняка. Но факт в том, что он бы ушел из наших жизней, неважно, каким способом.

 

- Хорошо, - сказала она. – Если ты так говоришь, я тебе верю.

 

Я кивнул.

- И ты не можешь дружить с ним, Белла, это даже не обсуждается. Мне противно говорить тебе это, это неправильно, но ты не можешь общаться с этим мудаком. Он пытается использовать тебя, чтобы добраться до меня, и я не позволю этому случиться. Не позволю, чтобы с тобой так поступали, не позволю, чтобы тебе причинили вред, - сказал я.

Я достаточно знал Джейкоба Блэка, и знал, на что он способен. Он нехороший человек и посмей он причинить боль моей девочке, я собственноручно его, на хер, убью. Но до этого не дойдет, потому что стоит моему отцу узнать, как Джейкоб пострадает.

 

- Я сказала ему, что у нас не выйдет быть друзьями, - мягко сказала она. – Я сказала, что верю в тебя, и что тебе бы это не понравилось.

 

- И ты, черт возьми, права – мне это не нравится. Я не могу видеть его и за сто шагов от тебя, а тем более говорящим с тобой. Держись от него подальше, слышишь? И если он еще хоть раз попытается с тобой заговорить, дай мне знать, - с нажимом сказал я.

Она смотрела на меня с минуту, прежде чем кивнуть. Я был чертовски зол, настолько сильно, что меня трясло, но я пытался скрыть это и не напугать ее. Это не ее вина, она честна со мной. Крики только испугают ее, поэтому теперь весь мой гнев направлен против кое-кого, заслуживающего этого.

 

- Прости, - пробормотала она с виноватым видом.

Я покачал головой.

 

- Не надо извиняться, - сказал я, повторяя ее недавнее утверждение.

Я по-прежнему закрывался от нее; у меня нет права ожидать, что она будет ощущать вину.

 

Я смотрел на нее какое-то время, прежде чем забраться назад в кровать и положить голову ей на плечо. Я был расстроен – что я мог сделать? Ломать и швырять вещи и быть мудаком, но результат от этого не изменится, да и не было на это сил. Зато теперь я настороже. А сегодня у нас должен быть хороший день, день, когда она может побыть простым счастливым подростком, девочкой, которая имела несчастье влюбиться в такого идиота, как я.

 

Поэтому я продолжен поглаживать ей живот и бедро, рисуя узоры кончиками пальцев и иногда шепча отдельные слова, пытаясь забыться. Она пахла цветами и сексом, с ноткой сладости, этого было достаточно, чтобы отвлечь меня. Она запустила пальцы мне в волосы, распутывая локоны. Ее прикосновения умиротворяли, движения ее груди в такт дыханию успокаивали. Я ощутил, как тяжелеют веки, и провалился в сон.

 

Пробуждение было внезапным, я лежал на краю кровати, ноги свисали с края. Я был прижат к тумбочке, а Белла лежала по диагонали, положив ноги мне на бедра. Понятия не имею, как мы приняли такую позицию, но это было неудобно, мои ноги занемели. Я сел и аккуратно убрал ее ножки, укрывая ее. Она забормотала во сне, скручиваясь калачиком. Я наблюдал за ней с минуту, прежде чем повернуться к часам: было семь утра.

 

Я встал, шепотом ругаясь, пока в ногах восстанавливалось кровообращение, и они начали пульсировать от боли. Я добрался до шкафа и достал одежду, быстро натягивая ее. Потом, уже на пороге, я еще раз обернулся к Белле, застывая, когда увидел темный след у нее на шее. Я подошел к ней, хмурясь от удивления. Внезапно я понял, от чего это, и во мне моментально закипел гнев. Эта гребаная сука оставила на моей девочке отметину.

 

У нее был чертов синяк на шее, там, где с нее сорвали цепочку, и это дерьмо неприемлемо. Я пробежался по отметине пальцами, обводя ее. Она поежилась от моего касания и что-то пробормотала, но не проснулась. Я наклонился и легонько чмокнул ее в щеку, ощущая вину за вчерашний день. Я хотел подарить ей волшебный вечер на балу, а вместо этого получилась страшная сказка, ей пришлось терпеть мое гребаное поведение и жестокость ревнивых девушек. Я найду способ, как с этим разобраться, теперь уж Таня легко не отделается.

 

Я вышел из комнаты, тихо закрывая дверь, чтобы не разбудить ее, и спустился вниз. На втором этаже я увидел свет в отцовском офисе и замер, размышляя. Было охеренно рано, чтобы решать проблемы, и воскресенье, и хрен его знает, чем он там с утра занимается, но я хотел разобраться со всем без Изабеллы. Не хочу вовлекать ее в ситуацию больше, чем это необходимо, особенно учитывая поведение отца. Он пугал ее; ей не стоит видеть его срывы.

 

Я подошел и, замерев, нерешительно постучал. Через мгновение я услышал движение внутри, и дверь открылась. Отец поднял на меня глаза, хмурясь от удивления.

 

- Ты последний, кого я ожидал увидеть, - сказал он, отступая назад и приглашая войти.

Я с любопытством посмотрел на него, проходя мимо.

 

- Почему? – спросил я.

Он засмеялся, закрывая дверь. Я сел за стол, и он подошел к своему креслу. Повсюду были разложены стопки бумаг.

 

- Потому что это на тебя не похоже, Эдвард – стучать в дверь, - сказал он.

Я уставился на него, понимая, что это правда. Какого черта я стучал, кстати? Я этим дерьмом никогда не занимаюсь. Обычно я просто вхожу.

 

- Э-э, да, сейчас я сам себя не узнаю и, думаю, могу делать что угодно в таком состоянии, - сказал я, пожимая плечами.

 

Он кивнул.

- В последнее время ты достаточно раздражительный. Ты справляешься? Хочешь об этом поговорить? – спросил он.

Я сухо засмеялся, отрицательно качая головой.

 

- Я уже прошел через это дерьмо. Все кончено, - сказал я.

Он посмотрел на меня.

 

- Ни секунды не верю. Тебя это беспокоит. Она твоя девушка; за это время с таким не справиться. Мне понадобились годы, чтобы сжиться с этой информацией, - сказал он.

Я вздохнул.

 

- У меня нет гребаных лет, чтобы заниматься этим дерьмом, отец. Прошли недели; все уже случилось и прошлое ничто не изменит, - сказал я, пожимая плечами.

 

- Ты знаешь, предложение до сих пор в силе. Ты можешь поехать к тете Эсме, она с радостью примет тебя, - сказало он.

Я отрицательно покачал головой.

 

- Я уже говорил – я ее, блядь, не оставлю, - раздраженно сказал я.

Он миллионы раз предлагал нам разлучиться, и каждый раз меня это бесило. Я, на хер, никуда от нее не уйду, я могу быть какое-то время не в себе, но как только я это понял, больше не повторю. А физическую разлуку я просто не переживу, эмоциональной для меня уже было достаточно.

 

- Подумай. Если ты решишься, можешь поехать к Эсме в следующем месяце, когда она прибудет на выпускной твоих братьев, - сказал он, глядя в свои бумаги.

 

- Я не собираюсь менять свое мнение, но спасибо, - со злостью сказал я. – Я уже достаточно мучил ее своим мудацким поведением, и не могу просто оставить. Это слишком сильно ранит Беллу.

 

Он засмеялся, и я посмотрел на него, прищуриваясь, думая, какого хрена ему так весело.

- Белла, - пробормотал он еле слышно, покачивая головой.

 

- Да, Белла, - с нажимом сказал я, весьма раздраженный.

 

Он снова поднял на меня глаза, глядя вопросительно.

- Теперь ты признаешь, что называешь ее так, потому что это означает " красивая"? – подколол он меня.

Я закатил глаза.

 

- Какая разница… да! Если хочешь это услышать – отлично. Я называю ее Беллой, потому что она красивая, - сказал я.

Он ухмыльнулся. Его веселость бесила меня; не было настроения шутить.

 

- Поэтому и твоя мать называла ее Беллой. Bella bambina, маленькая красивая девочка, - сказал он. – Думаю, для тебя bambina не подойдет.

 

- Bella ragazza, - пробормотал я. - La mia bella ragazza. Моя красивая девочка.

 

Он с любопытством глянул на меня.

- Иногда ваша с матерью схожесть просто поражает, - сказал он.

Я вздохнул.

 

- Я знаю. Я помню, как она называла Изабеллу, - сказал я, пожимая плечами.

Не могу отрицать – меня до сих пор поражало, что мы с мамой так полюбили одну и ту же девочку, хоть и по-разному. Теперь, когда я мог сдержать иррациональный гнев на ситуацию, меня грела мысль, что я следую по пути мамы. Раньше мне казалось, что я потерял ту часть себя, которую по наследству передала мне она, что я стал копией отца, и меня радует, что еще что-то осталось там, внутри. Его глаза расширились, и тут я понял, что никогда раньше не говорил ему, что помню встречу с Изабеллой.

 

- Ты помнишь? – нерешительно переспросил он.

 

Я снова вздохнул, желая забрать слова назад. Я был не в настроении говорить об этом дерьме с ним.

- Кое-что. Помню, как видел ее, и как мама называла ее Bella bambina, объясняя, что такое шоколад. Это все, - сказал я.

Он грустно улыбнулся.

 

- Ты помнишь шоколад? – с любопытством спросил он.

Я пожал плечами, не понимая, что тут такого.

 

- Я помню, как спрашивал, хочет ли она Hershey’s kiss, и она попыталась поцеловать меня, не понимая, о чем, на хер, я говорю, - сказал я.

Он тихо засмеялся.

 

- Да, я помню, как твоя мама пересказывала мне эту историю. Ты тогда не так радовался ее поцелуям, как сейчас, - сказал он снова дразнящим тоном.

Я подозрительно прищурился, думая, какого хрена на него нашло. Мы почти не разговаривали все прошлые недели, а его безразличная позиция по отношению к нам с Изабеллой удивляла меня. Я больше не пытался от него скрываться и целовал ее у него на глазах, но обычно он уходил и, казалось, по-прежнему не хочет ничего решать.

 

- Ну да, мне было пять лет, разве не так? Я просто хотел дать девочке конфетку, а она попыталась засунуть язык мне в рот, - сказал я.

Он захохотал, покачивая головой.

 

- Она была храброй. Грустно, что эту часть себя она потеряла. Теперь бы она такое не сделала, - сказал он.

Я быстро глянул на него, прежде чем ухмыльнуться.

 

- Очевидно, ты совершенно ее не знаешь, - сказал я, покачивая головой.

Он нахмурился и уставился на меня.

 

- Ты намекаешь, что она сделала первый шаг? – спросил он.

 

Я пожал плечами.

- Я, блядь, уверен, что уж точно его сделал не я, отец.

 

Он с шокированным видом смотрел на меня.

- Вау, с ее стороны это было… э-э… - начал он.

Я наблюдал за ним, ожидая окончания. Клянусь, если он скажет что-то вроде " тупо", я перегнусь через этот стол и снова врежу ему по лицу.

- …храбро, - наконец договорил он.

 

Я кивнул.

- Так и есть. Одно из качеств, которые я в ней люблю. Она храбрая и чертовски сильная. Ее можно сломать физически, но ты никак не сломаешь мою девочку морально, - резко заявил я, не сводя с него глаз.

Он кивнул через мгновение.

 

- Могу представить. Ты поделился с ней этими воспоминаниями о встрече? – спросил он, вопросительно приподнимая брови.

Я вздохнул и ненадолго замолчал, прежде чем отрицательно покачать головой. Я понял, что настолько сильно был поглощен собственным дерьмом, что едва мог думать о чем-то другом. Я был настолько эгоистичным, что даже не проводил с ней время. Иисусе, я был настоящим мудаком. Он кивнул.

- Ты, э-э… не знаю, захочешь ли ты говорить.

 

Я сконфуженно нахмурился.

- Почему? – уточнил я.

Он вздохнул, глядя на меня.

 

- У нее были неприятности из-за того шоколада, - сказал он. – Я говорил твоей матери не давать ей ничего, но она не слушала. Она оставила ей сладость " на потом", думаю; Белла была маленькой и не понимала. Чарльз Старший увидел.

 

- Когда ты говоришь, что у нее были неприятности, ты имеешь в виду… э-э… - начал я, не уверенный, как, блядь, это назвать.

Но он все равно понял, о чем я.

 

- Ее наказали, - тихо сказал он, внимательно глядя на меня. – Наверное, тогда он впервые ее побил.

 

Я ощутил вину и гнев и резко сжал руки в кулаки, пытаясь сдержаться.

– Она же была гребаным ребенком! – выплюнул я. – Она ничего не сделала!

 

Он громко вздохнул.

– Я знаю. Я остановил его, конечно, но меня там не было, чтобы это предотвратить. Твоя мать уже была в машине, а я кое-что забыл в доме. Я вернулся и увидел, как он избивает ее. Когда она открывала шоколад, то вся измазалась, а он решил, что она украла его из дома.

Он замер, глядя на меня.

- Я никогда не рассказывал этого твоей матери – не хотел ее расстраивать. А Изабелла была маленькой, неудивительно, что она заблокировала эти воспоминания. И, боюсь, для нее станет травмой, если ты напомнишь ей…

 

- А она вспомнит, что произошло, - закончил я, покачивая головой.

Я ощущал вину, настоящую гребаную вину. Я был только ребенком, но это именно я спросил, будет ли она шоколад.

- Я все понял. Черт!

 

Он кивнул, и какое-то время мы сидели в тишине.

- Ты мамин… - начал он, но я резко поднял руку, останавливая его и вздыхая.

Я не хотел слышать больше ни единого слова об этом; с меня достаточно дерьма. Не хочу вникать в ситуацию с мамой еще глубже.

 

- Я пришел сюда не для того, чтобы говорить о ней, - сказал я.

Он затих и с любопытством смотрел на меня.

 

- Есть причина для твоего визита? – спросил он.

Я кивнул.

 

- Да, это насчет прошлой ночи… - начал я.

Он слегка прищурился.

 

- Как прошел бал? Хорошо провел время? – с интересом спросил он.

Я застонал, отрицательно качая головой, раздраженный, что он ведет себя как гребаный заботливый отец.

 

- Просто первосортно, блядь, отец. На высшей ноте. А теперь я могу, блядь, закончить? – сорвался я.

Он приподнял бровь, не сильно довольный моей вспышкой, но позволил мне продолжить. – Спасибо, черт возьми. Дело в том, что прошлой ночью мы столкнулись с Джейкобом Блэком на гребаных танцах и он сказал кое-какое дерьмо Изабелле…

 

- Что он сказал? – снова оборвал меня отец серьезным голосом.

Я застонал.

 

- Он сказал, что знает, кем, черт возьми, она является, - я смотрел на него и наблюдал, как меняется выражение лица, и пустая маска скрывает все эмоции.

Он сидел тихо, просто разглядывая меня. Каждая секунда молчания действовала мне на нервы. Почему он, черт возьми, ничего не говорит? Он должен быть чертовски зол или хотя бы заинтересован, но почему он просто, блядь, сидит на месте?

 

- Что именно он сказал? – переспросил отец через минуту.

 

- Он сказал, что хочет быть ее гребаным другом, потому что в курсе ее ситуации, и он знает, что она не наемный работник тут, и он уверен, что ты уже знаешь, что он знает, - сказал я, приподнимая брови и ожидая гребаного взрыва.

Он никак не проигнорирует эту хренотень, Джейкоб так легко не отделается. Я сидел и смотрел на отца, пока он просто не сводил с меня глаз, на его лице сохранялась безразличная маска. Наконец я нахмурился и все понял.

 

- Быть не может, - выплюнул я. – Это, блядь, правда?!

 

Он кивнул.

– Да. Я в курсе, что Джейкоб знает, - сказал он ровным голосом.

Я резко подался вперед и впился в него взглядом, меня накрывала злость.

 

- Он знает, что моя гребаная девушка – твоя рабыня, и ты даже не подумал мне сказать? Ты думаешь, что я даже не заслужил быть осведомленным о знаниях моих врагов? – зарычал я.

Он вздохнул, покачивая головой.

 

- Джейкоб тебе не враг, Эдвард, - спокойно сказал он.

 

- Он мой враг. Он, на хер, оговаривает меня, ему нельзя верить, - выплюнул я. – Я не понимаю. Если он знает, почему, блядь, он до сих пор разгуливает повсюду? Почему он до сих пор жив? Он должен умереть.

 

Глаза моего отца расширились от шока.

- Ты не это имел в виду, - сказал он.

Я сухо засмеялся.

 

- Именно это, - с нажимом сказал я.

Он покачал головой.

 

- Нет, - отрезал он. – Ты можешь быть расстроен после происшествия с Джейкобом, но он не враг. Мы всегда говорим не то, что думаем, когда расстроены. Ты должен знать это лучше других, Эдвард. Я не утверждаю, что он твой друг, но заявляю, что все, что ты хочешь с ним сделать – ненужно и неправильно.

 

Я прищурился, мой гнев только усилился.

– Как, блядь, ты можешь так говорить? – закричал я.

Он резко ударил руками по столу. Очевидно, мой тон ему не понравился – маска сползла с лица, в глазах закипела злость.

 

- Закрой свой гребаный рот! - жестко сказал он; его голос был тихим, но резким.

Как только он начал ругаться, я уже понял, что разозлил его.

- Я могу говорить так, потому что это правда. Я знаю, что такое враги, Эдвард. Я знаю, как они поступают, и Джейкоб не враг. Он невинный ребенок, который сделал не больше зла, чем ты. И я не убью его только потому, что он знает больше, чем ему положено.

 

 

Я издал стон:

- Это опасно, что он знает. Люди могут узнать, - раздраженно сказал я.

Он тысячи раз повторял, что никто не должен знать о нашем образе жизни.

 

- Ты прав, никто не должен знать. Но знают. Джейкоб знает не больше, чем Элис или Розали, и я не могу убить его, как не убью и девочек. Или ты предлагаешь уложить всех, кто знает, что твоя девушка – рабыня? Так ты не построишь с ней отношения, которые можно будет демонстрировать миру, сын. Ты не можешь просто убивать всех, кто заподозрит, кто она на самом деле, потому что, скольких бы ты ни убил, это ничего не изменит. Все так, как есть, - резко заявил он. – Она всегда будет рабыней, и ты просто должен стать гребаным мужчиной и, на хер, с этим смириться. Ты не убежишь от правды и не сможешь скрыть ее.

 

Я уставился на него, слегка сбитый с толку его речью. Я не ожидал, что разговор так повернется, и мы заговорим обо мне.

- Это не относится к делу, - наконец, сказал я. – Дело в том, что как можно доверять Джейкобу такую информацию, учитывая, что он уже предал мое доверие? Если он расскажет?

 

Он покачал головой.

- Он не скажет, - уверенно сказал он.

Я застонал.

 

- Как ты можешь так считать? – спросил я.

 

Он глянул на меня.

– Потому что, если бы он собирался рассказать, он бы это уже сделал. Я узнал, что он в курсе, когда ты взорвал его машину, Эдвард, и я выкупал твою задницу из неприятностей. Если бы он хотел выдать нас, он бы сделал это тогда, в суде. Но он смолчал, он держал рот на замке. Я не собираюсь убивать семнадцатилетнего ребенка, потому что тебе от этого будет лучше, потому что могу тебя заверить – не будет. Ты будешь ощущать вину за его смерть до конца своих дней, и это не то, с чем бы ты хотел жить. Поэтому тебе просто нужно смириться. Джейкоб может быть помехой, но он не враг, и прекрати так думать. С меня достаточно; не пытайся добавить мне еще дерьма.

Он замолчал и опустил глаза на стол, вздыхая.

- У меня достаточно гребаных людей, о которых нужно беспокоиться, - еле слышно пробормотал он.

 

- Как Он, - сказал я, глядя на отца.

Он нерешительно кивнул, снова поднимая на меня глаза.

 

- Да. Он, - просто сказал он.

Когда мы касались вопроса ДНК в разговоре, родственника Изабеллы всегда называли просто " Он". Это охеренно смешно, у меня было ощущение, будто я попал в мир Гарри Поттера, и мы тоже боялись произносить имя плохого парня. Я хотел закричать: " Это Волдеморт, черт побери, просто произнеси это! ", потому что страх перед именем только усиливает страх перед его обладателем, заслуживает он этого или нет. И да, я набрался этого от сучки из книги, Гермионы, или как там ее; я знал это только потому, что моя девочка читала эти книги и потом потребовала, чтобы мы глянули фильм. Я устал, но стоило мне вспомнить о ней, как на лице расплылась улыбка – она любила это дерьмо. Без разницы. Все это глупо, очень глупо.

 

- Значит, ты не выяснил, как это решить… с Ним? – спросил с любопытством я.

Он покачал головой.

 

- Я пока покупаю время, сын, жду, когда у меня не будет другого выбора, кроме как действовать. И тогда, надеюсь, я поступлю правильно, как бы все ни пошло, - сказал он.

Я кивнул.

 

- Ты знаешь, могу догадаться… - начал я, но тут он прищурился и оборвал меня прежде, чем я закончил мысль:

 

- Не повторяй это снова, Эдвард Энтони, - остро сказал он. – Даже не думай об этом. Я не буду тебе говорить.

 

Я закрыл рот и кивнул, но не мог прекратить думать об этом. Я могу не произносить это вслух, но это не означает, что я не знаю. У меня был месяц на осознание этого дерьма, чтобы создать теории. Сначала многие из них был смешными и, в основном, навеянные просмотром телевизора. Я был убежден, что она относится к гребаной королевской семье, родня какого-то там президента или лидера могущественной страны. Но чем больше я размышлял, тем больше приходил к выводу, что она действительно относится к царствующей власти. К мафии.

 

У меня было гадкое подозрение, что моя девушка – principessa della mafia, и, хотя она думала, что ее дед по отцу был обычным человеком, но это не так. Она должна быть той самой, одной из принцесс мафии, в которых души не чаяли и баловали, пока они росли.

 

- Не так много людей, которых бы ты боялся, - сказал я.

Он громко застонал и хлопнул ладонями по столу, отодвигая стул, чтобы встать.

 

- Брось эту херню, Эдвард, - сказал он, забывая о своей холодности.

Я знал, что не должен провоцировать его, но это же смешно. Говорим мы это вслух, или нет, но мы оба знали, что я разобрался. И заключение, к которому я пришел, основываясь на всем, что случилось, и было сказано, откровенно говоря, было чем-то, о чем я бы никогда раньше не думал. Если я прав, то понимаю, почему отец поднимает такой шум… мы все, на хер, умрем за то, что скрываем информацию от Него.

 

Отец подошел к двери и открыл ее, глядя на меня. Я поднялся и вздохнул, слегка махая ему рукой, которая по-прежнему была в гипсе. Я прошел мимо, и он захлопнул за мной дверь, звук получился таким громким, что я содрогнулся и огляделся вокруг.

 

Дверь в комнату Эммета резко отворилась, и я глянул в том направлении, хмурясь. На нем были надеты только красные боксеры и корона с бала.

- Чем ты разозлил отца на этот раз? – спросил он, изумленно глядя на дверь кабинета.

 

- А что я обычно делаю, Эммет? – спросил я.

Он ухмыльнулся и подняв руку, обозначив пальцами, будто болтает.

 

- Снова прошелся по чему-то языком, маленький брат? – игриво спросил он.

Я закатил глаза.

 

- Какая разница, - пробормотал я. – Могу дать гарантии на каждое свое слово.

 

Он засмеялся.

– Ну, если ты так говоришь. Где Иззи Биззи?

 

Я кивнул в сторону лестница.

- Думаю, все еще спит.

 

- Она в порядке? – серьезно спросил он. – Я и Розали видели происшествие с Таней. Мы добирались до нее так быстро, как могли, но к счастью, Джейкоб вступился.

Я нерешительно кивнул, очень желая послать Джейкоба на хуй, но, к сожалению, он помог моей девушке.

 

- У нее осталась отметина там, где украшение врезалось в шею, но она в порядке. Не похоже, что это сильно ей досадило, - сказал я. – Таня заплатит за это дерьмо, кстати.

 

Он кивнул.

- Думаю, надо привлечь и задницу Лорен тоже. Рози слышала, как она смеялась позднее, говоря, что это была ее идея, и это она загнала ее в угол уборной.

 

- Серьезно? – спросил я.

Он кивнул, и я застонал, ощущая поднимающийся гнев. Обе эти сучки теперь мои.

- Спасибо, что присматриваешь за ней. И за то, что промыл мне мозги прошлой ночью. Я не понимал, что делаю.

 

- Что на тебя нашло, кстати? – спросил он. – Ты, похоже, был глубоко уязвлен. Все в порядке? Я имею в виду, ты же ничего такого не собираешься с ней делать, так? Если ты ее любишь…

 

Я прищурился, меня взбесили его слова.

- Даже не начинай. Я, действительно, ее люблю. И – нет, ничего я не собираюсь делать. Я просто травмирован сложившейся ситуацией и собираюсь, блядь, разобраться, чтобы быть с ней вместе, понимаешь?

 

Он кивнул.

– Да. Понял. Я просто говорю, что если ты передумаешь… - я застонал, и он поднял руки. – Просто послушай меня, братец. Я говорю, что если настанет день, когда ты больше не сможешь быть с ней, просто… приди ко мне. Или к Джасперу, хорошо? Я не хочу видеть, как Иззи Биззи будет больно, или ее просто бросят. Мы найдем способ помочь ей, понимаешь?

 

- Этого не случится, но спасибо, - сказал я, разворачиваясь и поднимаясь наверх.

Я услышал его вздох.

 

- Ничего не испорти, или я тебе дам! Обидишь ей, я обижу тебя! – закричал он мне вслед.

Я ухмыльнулся, качая головой, ощущая странное удовлетворение от факта, что мой брат надерет мне зад за нее, и я верил, что он даже колебаться не будет. Ей нужны люди, которые смогут постоять за нее.

 

Я поднялся на третий этаж и едва не врезался в кого-то на верхней ступеньке. Изабелла вскрикнула, ошеломленная моим присутствием, и подпрыгнула, когда я схватил ее за бедра.

- Эй, кто тут у нас? - сказал я.

Она улыбнулась и залилась румянцем.

 

- Привет. Я не знала, куда ты пошел, - мягко сказала она, закусывая нижнюю губу.

Она, казалось, нервничала, и я ощутил вину, зная, что это по причине неуверенности в моем настроении. Мое поведение охеренно подействовало на нее за прошлые недели, и теперь она меня опасалась. Я улыбнулся и, подняв руки, аккуратно освободил ее губку от зубов и погладил пальцем. Я наклонился и нежно прижался к ее рту, сладко целуя.

 

- Где я был, не имеет значения, Белла. Главное, где я сейчас, а я с тобой, - промурлыкал я, привлекая ее ближе к себе.

Она улыбнулась.

 

- Я люблю тебя, - сказала она.

Я ухмыльнулся в ответ, снова целуя ее и разделяя ее губы языком. Я целовал ее глубоко, вжимаясь в хрупкое тело. Она стонала в ответ, от этого звука вибрировали губы, и это ощущение распространялось прямо к моему члену. Моя уже твердая эрекция еще больше закаменела, и я издал стон.

 

- Я тоже люблю тебя. И, посмотри, какая ты сексуальная в моей одежде, - сказал я, глядя на нее.

На ней были мои фланелевые пижамные штаны, закатанные снизу и сверху, чтобы она могла ходить в них, и одна из моих футбольных маек. Она еще больше покраснела и снова закусила губу, виновато улыбаясь. Я криво ухмыльнулся и наклонился, прижимаясь губами к коже под ее ушком.

- Как насчет того, чтобы вернуться в комнату и снять ее?

 

Она резко выдохнула, и я тихо засмеялся, беря ее за руку. Развернувшись, я повел ее к спальне.

- Прекрасно, отличное утро, - сказал она.

Я открыл дверь и завел ее внутрь, закрывая за собой. Потом мы подошли к кровати, и она села, отодвигаясь назад, пока не была на середине. Я забрался следом и опустился на нее сверху, ухмыляясь.

 

- Да, утро определенно становится прекрасным, - прошептал я, наклоняясь и целуя ее, игриво покусывая ее нижнюю губку. – И прекрасный день, если повезет.

 

Ее глаза распахнулись, и лицо стало еще ярче.

- Вау, - сказала она.

Я тихо захихикал над выражением ее лица.

 

- Мне хватило месяца затворничества, чтобы все сделать, tesoro, так что, сегодня мы отдыхаем. Судьба такая, - сказал я, целуя ее. – Не могу придумать времяпрепровождения лучше, так что ты можешь сказать мне " нет".

 

- Нет, - пробормотала она, целуя меня.

Я оторвался от нее.

 

- Нет? – повторил я. - Ты не хочешь? – я не был уверен, о чем она.

 

- Нет! – удивленно воскликнула она. – Я имею в виду, подожди. Да!

 

Я нахмурился и она рассмеялась.

- Давай-ка обсудим твои двусмысленные сигналы, tesoro. Ты имела ввиду " траха не будет" или " трахни меня"? – спросил я, продолжая целовать линию ее подбородка.

Она запустила руки мне в волосы, слегка постанывая.

 

- Трахни меня, - прошептала она, слова еле слышно сорвались с ее губ.

Не слушай я так внимательно, я бы не услышал, но, к счастью, так случилось. И звук чего-то грязного, чего-то охеренно вульгарного, слетающий с ее сладкого ротика, зажег каждый дюйм меня, желание пульсировало. Я оторвался от ее кожи, поднимая голову и глядя на нее. В ее глазах был напряженный огонь, выражение лица поражало. Да, она хотела меня не меньше, чем я ее.

 

- С удовольствием, - сказал я низким голосом.

Я страстно целовал ее, и она стонала мне в рот, вжимаясь в меня. Я начал снимать одежду, быстро обнажая обоих, и кидая все на пол. Я провел дорожку поцелуев по ее шее и ключицам, нежно поглаживая грудь. Языком я защекотал соски, а потом обхватил один ртом и засосал. Она издала стон и вскрикнула, когда я легонько прикусил его, грудь покрылась гусиной кожей. Я повторил то же самое с другой грудью, не желая пренебрегать ей. Каждый дюйм ее тела заслуживал гребаного внимания, и я намеревался не оставить ни кусочка без своих касаний и ласк.

 

Я спустился ниже по ее телу, углубляясь языком во впадину на животе. Она всхлипнула, ее тело затряслось от смеха, и этот звук согрел мне сердце. Я скучал по этой хрени, по-настоящему, и это была только моя долбаная вина. Больше не позволю этому случиться; я больше никогда не буду так с ней обращаться.

 

Я развел ее ноги, находя ртом клитор. Я коснулся его языком, и она закричала, вцепившись в меня руками. Я ухмыльнулся в ответ, я обожал реакцию ее тела на мои касания. Я начал посасывать и облизывать ее киску, пробуя на вкус сладкие соки, пока двумя пальцами правой руки проникал в ее влажность. Она застонала и выгнулась, ее ноги напряглись. Это было охеренно красиво – то, как двигалось ее тело. Не потребовалось много времени, чтобы она кончила, влаги стало еще больше. Она расслабилась через минуту, тяжело дыша, пока я убирал пальцы. Я вернулся назад, прижимаясь к ее губам, она обхватила меня руками. Моя девочка была возбуждена, действительно, черт побери, возбуждена. Она развела ноги шире, привлекая меня ближе к себе, и я застонал.

 

- Хочешь меня? – спросил я, прижимаясь к ее входу, мой член задел ее чувствительный клитор.

Она вскрикнула и выгнулась.

 

- Да, - на выдохе ответила она.

Я ухмыльнулся в ответ, целуя ее шею. Я слегка прикусил кожу, прежде чем прижаться губами к уху.

 

- Скажи, что хочешь меня, - прошептал я, снова прижимаясь к ней.

Все ее тело дрожало, пока она говорила:

 

- Я хочу тебя, - дрожащим голосом прошептала она. – Так сильно, Эдвард.

 

Я застонал, когда мое имя сорвалось с ее губ, член начал подрагивать. Я расположил руку между нами, пытаясь удержать себя, но это было нелегко с моими повреждениями. Я раздвинул ее ноги еще шире и начал проникать в нее. Она застонала, и я наполнил ее так глубоко, как это было возможно. Она была такой влажной и теплой, и самой тугой в моей жизни. Никто не будет так идеален, как она.

 

Я двигался вперед и назад медленно, желая прочувствовать каждый толчок. Я мог заниматься с ней любовью только одним-единственным способом, и он заключался в том, чтобы дарить ей каждый грамм своей любви. Я ласкал ее кожу и целовал губы, вдыхая ее запах. Она гладила мою спину, ее пальцы впивались в меня, ее бедра двигались навстречу каждому толчку. Она была охеренно удивительным созданием, и Бог благословил меня видеть, как она пробуждается сексуально. Я заглянул ей в глаза, впитывая всю любовь и желание, которые сияли там.

 

- Tu sei l'unico per me, - шептал я, прежде чем перевести. – Ты одна-единственная для меня. Ti amerò per il resto della mia vita. Я буду любить тебя до конца своей жизни, детка. Sempre.

 

- Sempre, - повторила эхом она, запуская пальцы мне в волосы и притягивая мои губы. Она яростно целовала меня, с отчаянием в каждом движении.

 

Мы снова и снова занимались любовью, весь день, а потом просто лежали вместе, говорили и никуда не спешили. Я знал, что после ее тело будет болеть, если мы продолжим в том же темпе, и я ей это говорил, но она просила не останавливаться. Она хотела меня, и ее желание было еще прекраснее, чем сам акт.

 

Когда, наконец, она раскинулась на кровати и заснула рядом со мной, то начала бормотать во сне. Я просто наблюдал за ней и вслушивался, ошеломленный тем, что она говорила. Отметка, оставленная Таней, продолжала чертовски меня бесить, за день она только потемнела. Изабелла отмахивалась, говоря, что у нее были и хуже, но дело не в том. Проблема не в этом – эти суки должны думать, прежде чем вредить моей девочке. Я предупреждал и Таню, и Лорен, и они знали, что со мной шутки плохи.

 

Я ненавидел это гребаное неуважение, и они не только обидели мою девочку, будучи с ней жестокими, но задели и меня. Они пытались влезть в мою жизнь, и я этого не потерплю. Иногда я бываю незрелым и нерациональным, без сомнений. И пока Изабелла спала, совсем не тот понимающий, мудрый и сочувствующий человек взял телефон. Это был семнадцатилетний задиристый подросток, который хотел отомстить.

 

Я отослал Бену сообщение, объясняя ситуацию и что я хочу сделать. Я надеялся, что он хотя бы даст мне намек, как все организовать, ему я верил. Когда я положил телефон на прикроватную тумбочку, то перекатился на бок, чтобы продолжить смотреть на Изабеллу. Она лежала на животе, ее спина была оголена. Я рассматривал ее шрамы и знал, что, частично, она стала таким человеком именно благодаря этим отметинам, но я так хотел, чтобы у нее никогда их не было. Хотел, чтобы у нее не было всей этой боли, физической и другой. Я ненавидел эти гребаные шрамы, но они были и красивы. Красивы, потому что демонстрировали ее силу, характер… они были ее частью, и в них не было ничего уродливого. Она красива, внутри и снаружи, и заслуживает намного больше, чем у нее сейчас есть. Не могу дождаться, когда смогу дать ей больше, подарить ей мир. Не могу дождаться, когда она получит все, что заслужила; за что пострадала моя мать ради нее.

 

Жизнь. Настоящая гребаная жизнь. Ту, которую она заслуживает, где она будет свободна. Свободна от своих оков, свободна от боли, вдали от опасности. Просто, на хер, свободна. Я поднял руку и начертал " свобода" кончиками пальцев по ее израненной спине. Свобода. Только так.

 

Телефон запищал, и я быстро перекатился, схватив его прежде, чем она проснулась. Глянув на экран, я открыл текстовое сообщение, ухмыльнувшись, когда увидел: " Я понял. Принеси это утром, об остальном я позабочусь".

 

Когда, наконец, мы встали, то оделись и пошли вниз. Изабелла приготовила ужин, потому что по-прежнему делала это в семь вечера, потом мы ели и смотрели всей семьей фильм. Отец едва ли произнес хоть слово за все время, но я постоянно замечал, как он рассматривает Изабеллу, его глаза скользили по отметине у нее на шее. Выражение его лица было пустым, но в глазах мерцал гнев. Плевать, как он иногда себя ведет; ему, действительно, не все равно, что с ней.

 

После заката мы поднялись наверх, и я доделывал домашнюю работу, а Изабелла читала. Это была одна из старых книг в библиотеке моей матери, и я понятия не имел, о чем, но она все время смеялась. Она хотя бы была смешной. Я был рад, что ей хорошо… рад, что вещи матери приносят пользу, а не просто пылятся на полках. Моей матери это дерьмо бы не понравилось.

 

Утром я рано встал, не желая будить нее. Я быстро принял душ и достал из ящика какую-то одежду, тихо одеваясь. Иногда я поглядывал на нее, желая удостовериться, что она спит. Потом подошел и открыл ящик стола. Достав свою фляжку, я наполнил ее водкой " Грей Гус", зная, что эта фигня мне сегодня понадобится. Потом я засунул фляжку в карман и открыл маленький ящик на другой стороне стола. Туда я заглядывал редко и сомневаюсь, что Изабелла его вообще замечала. Я достал оттуда бумажный конверт, засовывая его в задний карман. Потом я захлопнул ящик и взял все необходимое, прежде чем подойти к кровати. Наклонившись, я нежно поцеловал Изабеллу в щеку, она зашевелилась, но не проснулась.

 

Я быстро уехал, не разбудив даже братьев. Они могут добраться сами или попросить своих девушек. Я домчался до школы в рекордное время, паркуя " Ауди" Изабеллы позади всех, чтобы никто не видел. Да, с ее машиной я обращался, как со своей. Как я уже говорил, не хочу, чтобы портили принадлежащие ей вещи.

 

Обычно я приезжал в школу к звонку и был удивлен, сколько людей тут уже собралось. Я подошел к Бену и протянул ему конверт. Он ухмыльнулся и кивнул.

 

- Спасибо, - сказал я, ценя его помощь.

Он махнул рукой.

 

- После всего, что ты сделал для меня, Каллен? Мне это в удовольствие. И они уже давно перегибают палку, эти суки трогают и Анжелу, они все время смеются над ней, потому что она не ведет себя как маленькая девочка, - сказал он.

Я кивнул.

 

- Да, посмотрим, над кем будут смеяться сегодня, - сказал я.

Он улыбнулся и кивнул, держа упаковку.

 

- Действительно, - сказал он.

 

Мы успели все решить до звонка. Все направились к своим аудиториями. Утро тянулось медленно, каждая минута казалась часом. Я полдня писал Белле сообщения, чтобы развлечься, а она всегда отвечала. Теперь с технологиями у нее было получше. Я до сих пор не обучил ее пользоваться компьютером, но это уже следующий шаг. Скоро она у меня будет, на хер, гуглить и рассылать письма.

 

Время перекатило за полдень, и я сел с братьями и их девушками, у меня не было аппетита – я предвкушал то, что надвигалось. Меня трясло, я не мог ждать больше ни секунды и быстро подскочил, но Эммет схватил меня за руку.

- Ты что-то задумал, - сказал он.

Я осмотрелся и увидел, что у всех на лицах подозрительные выражения. Да, они хорошо меня знали. Я пожал плечами.

 

- Боюсь, что не понимаю, о чем ты, - сказал я с ухмылкой. – Увидимся на собрании.

 

Розали застонала, и я захихикал. У нас будет собрание после последней пары, из той херни, когда всех студентов собирают вместе, чтобы прочитать гребаную лекцию. Тема сегодняшнего дня – опасность студенческого алкоголизма, что было чертовски смешно, учитывая, что я уже приготовил фляжку с водкой и целый день пил из нее, борясь с желанием ударить одну из этих сучек по носу, когда они улыбались мне.

 

- Оу, ты бы не захотела пропустить это собрание, Роуз. Я слышал, оно будет, э-э… провокационным, - сказал я.

Она подозрительно прищурилась, и я снова захохотал, уходя от них.

 

Остаток занятий тянулся медленно. Когда, наконец, нас позвали на собрание, я проскользнул в аудиторию, осматривая ее. Увидев вьющиеся рыжие волосы и блондинку рядом, я ухмыльнулся. Элис позвала меня по имени, и я повернул голову, замечая, что они сидят на три ряда выше Тани. Я показал Элис большой палец, указывая им держать место, а сам подошел к Тане и Лорен. Я скользнул на ряд сразу за ними.

 

- Хм-м, вижу, вы двое сидите вместе и знаете, что у меня на уме? – спросил я обаятельным тоном, который, как я знал, заведет этих сучек.

Они подпрыгнули, ошеломленные моим присутствием, и повернулись ко мне.

 

- О, привет, Эдвард, - сказала Лорен, флиртуя со мной и улыбаясь. – И что же это?

Я ухмыльнулся.

 

- Chi la fa l'aspetti, - мягко сказал я. – Наслаждайтесь собранием, леди. Как это буду делать я.

 

Я поднялся и пошел назад, садясь рядом с братьями, Элис и Розали. Я занял место рядом с Элис, глядя, как Таня и Лорен ожидающе смотрят на меня. Я снова ухмыльнулся.

 

- Я хочу знать, что ты делаешь? – спросила Элис.

Я повернулся к ней и приподнял брови.

 

- Не знаю, о чем ты. Я ничего не делаю, - сказал я, пожимая плечами.

Она просто смотрела на меня, пока директор начал речь в микрофон, а лампы в аудитории погасли.

 

Я достал фляжку и, открыв ее, сделал глоток, пока он болтал всякую хрень о подростковом алкоголизме. Это дерьмо они повторяют каждый год, и ни разу я не понял, почему, блядь, они рассказывают это после бала, когда все мудаки нашего возраста пьют и отрываются. Но какая разница, все равно это нас не останавливало.

 

Он настроил проектор и включил ноутбук, открывая программу. Я откинулся на спинку сиденья, постукивая ногой по креслу спереди, раздражая гребаного первокурсника передо мной, но он не сказал ни слова. Он все понимал. Они все понимали… кроме этих двух сучек несколькими рядами ниже.

 

- Сейчас мы посмотрим слайд-шоу, посвященное риску подросткового алкоголизма, - сказал директор.

Я начал смеяться, потому что ясно, как белый день, слайд-шоу будет несколько иным.

 

Он включил программу и отошел в сторону, включился звук. Мужской голос начал болтать о том, что ежедневно 11318 американских подростков пробуют алкоголь впервые, и некоторое время экран был пустым, прежде чем появилась картинка. Раздались громкие вздохи и взрывы смеха, а я просто ухмыльнулся, когда пошли фотографии. Таня и Лорен, обе голые, пробуют друг друга. Болтовня и смех стали громче, и Лорен начала визжать и подскакивать. Картинки менялись, показывая другие снимки. Директор орал и требовал остановить это, он хаотично нажимал на все клавиши подряд. Но не смог выключить это, и просто пробовал закрыть экран.

 

- Все возвращайтесь в свои классы, слышите! – кричал он.

Но никто не шелохнулся, все были слишком увлечены шоу, чтобы обращать внимание на этого мудака. Снимок за снимком Лорен и Таня в компрометирующих позах на весь экран, и ни на одном снимке меня не было. Не было ни единого доказательства, что я участвовал, и никто не знал об этом, кроме нас троих, так что будет просто их слово против моего. И после всего дерьма, которое они выкинули на балу, половина школы решит, что они просто ревнуют. И, конечно, они будут, на хер, обвинять меня, желая очернить, потому что они меня хотят. Они хотят то, что не могут получить, и ревность заставляет их делать безумные вещи.

 

Нет, они ничего не докажут. У меня нет доступа к программе, и я даже не знаю, как это делать. И никто не подумает заподозрить Бена Чейни. Нет, он образцовый студент, пойдет в Йелль после выпуска. Он один из лучших в Форксе, встречается с дочкой священника. Как он мог такое сделать?

 

Я сидел и наблюдал этот хаос, рассматривая Таню. Она смотрела на меня с ужасом в глазах. Я ухмыльнулся и подмигнул ей, ее лицо раскраснелось. Она подпрыгнула и вылетела из помещения, ей вслед раздавались крики.

 

- Господи! - шокировано сказала Элис.

Я глянул на нее и увидел, что она ошеломленно уставилась на экран.

- Я тебе не верю, Эдвард.

 

Я пожал плечами и вернулся вниманием к шоу.

- Не знаю, о чем ты говоришь, Элис, - повторил я.

Лорен по-прежнему была в зале, визжала и пыталась закрыть свое изображение на экране. Директор кричал, чтобы выключили питание, он размахивал указкой, пораженный, что это не помогает. Я хихикал, понимая, что Бен поставил ноутбук на питание от батареи. Этот ублюдок все продумал.

 

Я снова открыл фляжку, делая глоток водки. Никто не обращал на меня внимания в этом хаосе, люди бешено орали и бегали по помещению. Я протянул фляжку Эммету, и он взял ее.

 

- За опасность подросткового алкоголизма, - сказал он, поднимая тост в сторону экрана.

Сделав глоток, он поежился и вернул мне водку. Я взял ее и начал снова пить; больше никому я не предлагал, зная, что они не захотят. Потом я засунул фляжку в






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.