ДИАГРАММА 2 7 страница

Подспудно о существовании проблемы я стал догадываться довольно рано. Но действительной глубины ее я не понимал до тех пор, пока не начал посещать реабилитационную программу «Анонимные Алкоголики». Наше с женой при­сутствие там было совершенно необходимо, ибо программу реабилитации проходил наш сын. Я как бы «насильно» был втянут в эту ситуацию, поскольку мне было сказано, что в случае моей неявки они не будут заниматься сыном. Они совершенно справедливо считали пристрастие семейной проблемой, семейной болезнью.

Этот аспект болезни, с которым нас познакомили, я пона­чалу не принял. Мне было сказано, что для того, чтобы моим сыном занимались, я тоже должен пройти через весь ритуал. Я согласился на это лишь потому, что в том нуждался мой сын, но уж никак не я. Нам было предложено не употреблять алкоголя и не обезболивать себя никакими другими средствами в течение всей программы. Я стал замечать некое родство с тем, что говорил инструктор. Кто-то начертил «лестницу пристрастий» на доске. Эта лестница начиналась с простой выпивки в компании и заканчивалась умопомрачением, автомобильными катаст­рофами, потерей работы и семейными проблемами. Глядя на эту лестницу, вынужденный сидеть в классе и смотреть на доску, я увидел себя поднимающимся по лестнице всё выше и выше, пока не достиг вершины. Я удивленно вос­кликнул про себя: «Мой Бог! Ведь я определенно подхожу под эту категорию!»

Вот когда начало приходить просветление. Поначалу приз­нание было только частичным. Оно пугало, ибо я знал, куда пристрастия завели моего отца, его братьев и дальних родственников. Я размышлял, не закончу ли и я тем же? И, пока я не прошел весь курс АА, на это не существовало внятного ответа. В группе мне сказали твердо и убеди­тельно, что, если я буду следовать определенным правилам, подобного не произойдет. Только тогда я смог признать свои пристрастия открыто и добровольно.

Каким бы образом я ни делал то, что считал добром, казалось, что в конечном счете ничто не меняется. Когда снова и снова мне не удавалось разрешить то, что я желал разрешить, стало ясно, что моей аддикцией было внешнее одобрение, контроль, моя правота во что бы то ни стало. О, мне это совсем не нравилось! Я желал видеть себя совсем другим, отличным от тех, кому свойственны пристрастия. Только потом я смог увидеть себя таким же, как и все, увидеть нас всех в одном большом котле.

Не думаю, что какая-то одна ситуация прояснила для меня мое пристрастие угождать людям. Скорее, это было посте­пенным осознанием с помощью книг, посещения классов, дискуссий с женой, обдумыванием мнений других людей и внутреннего осмысления. Осознание своего пристрастия к волнениям, заботе о нуждах других людей не было самым приятным моментом моей биографии, и в самом начале я сопротивлялся подобному осознанию, поскольку всегда счи­тал пристрастия слабостью. Это тревожило, выводило из равновесия, поскольку казалось, что я всегда выбирал толь­ко то, что делало меня несостоятельным, вместо того чтобы избрать прямо противоположное решение. Вместо того чтобы вести себя естественным образом, я был при­страстен к определенным паттернам поведения, и это открытие было в равной мере огорчительным и необ­ходимым.

Эти ответы, отражающие такие чувства, как шок, гнев, стыд и страх, демонстрируют укорененную в нас почти универсальную склонность осуждать других и себя за замеченные недостатки. Это мучительно: ощущать себя загнанным в угол, где мы вы­нуждены оставить наши фантазии, наши тщательно выстроен­ные образы и прямо посмотреть на очевидное —на те обстоя­тельства, в которых мы оказались. Продолжая работать над заданными вопросами, мы видим, насколько саморазрушительно и всепроникающе наше представление о пристрастиях.

В тех группах, которые я посещал, многие люди делились личными историями, рассказывали о своих поступках, о своей жизни, и я всегда недоумевал, насколько похожи одна на другую их дороги и как мало у них общего со мной. В конце концов я осознал, что оказался точно там же, где и остальные, только не видел себя пристрастным к чему-ли­бо или имеющим пагубные влечения, поскольку не употреб­лял ни алкоголь, ни наркотики. Но, несмотря на это, я знал, что — имел ли я дело с наркотическими субстанци­ями или нет — проблемы тех, кто имел с ними дело, были и моими проблемами, их битва была моею битвой, и неуве­ренность в себе, и все проблемы были теми же самыми. Поначалу эти открытия были дезориентирующими, затем освобождающими, ибо я чувствовал себя менее изолирован­ным и понимал, что выход есть. Тогда и появилась надежда когда-нибудь достичь целостности.

Я обратилась в общину Дзэн где-то в 1978 году, ибо мне надоел нескончаемый бег по кругу. Я поняла, что выбирала того же самого мужчину снова и снова. Лица были разные, но суть одна. Я увидела, что повторяла те же самые паттерны поведения, привлекая к себе либо глубоко духов­ных мужчин, либо мужчин, потенциально склонных к наси­лию. И это всё. Я не понимала, чего пыталась достичь, через что пройти. Я понимала только то, что продолжала увязать в одних и тех же ситуациях, будто попадала в какие-то силки и не знала, как из них выбраться. Я видела следствие, но не причину.

Вполне возможно, я распознала мои пристрастия еще в подростковом возрасте, но не подозревала об их множестве, о широком спектре пристрастий. Моя точка зрения свиде­тельствовала о близорукости, поскольку внимание было сосредоточено на наркотических субстанциях. Я признава­ла, что получала удовольствие от курения, будь то мари­хуана или гашиш. Я не злоупотребляла алкоголем, посколь­ку моя мать являла собой пример того, чем мне не хотелось стать. Мне и в голову не приходило, что моя ситуация была аналогична ее ситуации с алкоголем. Однако мне очень скоро открылось, что у меня есть выбор, продолжать ли в том же духе или остановиться, и этот выбор необходимо сделать. Осознав возможность выбора в довольно раннем возрасте, я глубоко прониклась идеей нового решения.

Я тоже ocознал свое пристрастие довольно рано и принял его, хотя мне совсем не нравился первый принцип «Курса чудес»: «Чудеса не различаются по степени трудности». Я истинно верил, что в чудесах не существовало степеней трудности, за исключением одной — отказа от курения.

Я видел, что мы все пристрастны к чему-то, все челове­ческие существа, каждый из нас. Мой ответ на это четыре или пять лет назад был таким: «Ну и что? Это как раз и есть то, что делает эго».

Ответы этой группы варьируются от полной дезориентации и непонимания до обостренного осознания универсальности пристрастий. Стоит обратить внимание на то, что у нас возни­кает столь широкий спектр реакций на одинаковый стимул или одно и то же осознание. Разнообразие реакций вызвано тем, что любой опыт определяется не какой-то определенной ситуацией как таковой, а нашей интерпретацией ее.

Осознание пристрастия к тому, чтобы «всё шло от голо­вы», пришло гораздо позднее, чем осознание моей алкоголь­ной зависимости, и мне по сей день приходится работать со своей склонностью к анализу всех и вся. Моя реакция на это осознание двоякая. Я потратил значительное время на попытки понять всё интеллектуально, однако, всегда при­сутствует некое неясное, интуитивное чувство, не име­ющее никакого отношения к тому, насколько ты умен. Скорее, это о чем-то совсем другом. Последние несколько лет я занимаюсь поиском этого «чего-то совсем другого».

Я всё еще злюсь на институты, учившие меня тому, что «всё зависит от головы», т. е. от сообразительности, и что быть умным и есть единственно правильный путь. Конечно же, обвинения мне ничего не дадут, поскольку нужно предстать перед своим гневом, отдать его, отпус­тить. Последние пару лет было легче работать с этим просто благодаря информации, ставшей доступной с «Кур­сом чудес» и знакомством с людьми, которым были свойс­твенны пристрастия или которые в то или иное время ympamили всякую дееспособность. Они говорили: «Я отка­зался от этого, и моя жизнь повернулась к лучшему». Время от времени я должен противостоять своему эго, убеждающему, что это годится для них, но не для меня. Возражение типа «Но вы не понимаете....» есть просто защитный механизм эго.

Я считал мой гнев аддикцией, поскольку он походил на галлюциногенный наркотик или героин, который помещает вас в совершенно иное состояние. Я помню, как адреналин выбрасывался в кровь и я думал: «Вот это да, вот это сила! Я могу рассчитывать на это, чтобы измениться, стать более сильным!» Это было первым пристрастием, обнаруженным в себе, и я был убежден, что оно служило моей цели, держа меня на безопасном расстоянии от людей, с которыми мне не следовало быть.

Моей первой реакцией на осознание своего пристрастия к гневу было полное отсутствие какого либо беспокойства, поскольку я считал гнев замечательной защитой и надежным союзником. Оглядываясь на взаимоотношения, разби­тые с его непосредственным участием, я думал: «Это было положительным моментом, ибо в любом случае я не желал тех отношений». Я никогда не размышлял над тем, могу ли я включать и выключать свой гнев, поскольку мне нравилось его включать.

На самом деле это не было для меня новостью, ибо я всегда знала, что мне присуще компульсивное поведение. Я начала пробуждаться после того, как моя лошадь упала на меня и сломала мне позвоночник. Шок, вызванный этим инциден­том, заставил меня что-то делать. Я почувствовала ос­вобождение, поняв, что можно что-то сделать. В течение долгого времени я знала, что моей матери было присуще пристрастие к сигаретам и алкоголю, а отец имел явное пристрастие к работе. Наблюдая за ними, я осознала пат­терны собственного поведения, хотя это и проявлялось в иной форме — в виде пристрастия к определенной пище и поискам укрытия в работе.

Я переживала очень трудный развод и, находясь почти в коматозном состоянии, была абсолютно не способна под­держивать осмысленные отношения. Я встречалась с быв­шим другом, который видел мою внутреннюю борьбу и старался помочь, как мог. При этом он хотел от наших отношений больше, чем я могла дать. Тем не менее он держался около меня несколько месяцев и был той соломин­кой, за которую я хваталась. Обычно мы ходили куда-нибудь в пятницу вечером.

В конце концов он встретил кого-то и оставил меня. Я отчетливо помню тот вечер, когда он не явился, предпочтя мне свою новую знакомую. Я позвонила молодой вдове, которую почти не знала и которая нашла друга через группу одиноких женщин и мужчин. Я решила проверить, не смогу ли и я найти кого-нибудь там же.

Это ничем не отличалось от пристрастий к наркотикам: когда один поставщик становится недоступен, звонят дру­гому. Она не могла предложить мне достаточной инфор­мации, и это было мне на пользу, ибо, как только я повесила трубку, я осознала свою зависимость. С этого момента я больше не прибегала ни к каким отвлечениям и осталась наедине со своими чувствами. В эти выходные дни я просмотрела не менее тринадцати кинофильмов, потому что просмотр фильмов был моим «невинным» пристрасти­ем. Я предстала лицом к лицу со своим страданием и снова постаралась отвлечь себя от него. В конце концов я поняла, что, хотя мое пристрастие и оказывало на меня больше воздействия, чем мне того хотелось, оно не было всепогло­щающим и я вполне могла с ним справиться.

Будучи в течение многих лет капитаном команды тенни­систов, я примерно два года назад покинула теннис. В один прекрасный вечер я заснула, влюбленная в теннис, а наутро услышала, как обращаюсь к самой себе со следующей речью: «Знаешь, ты вовсе не должна продолжать в том же духе, если не получаешь от этого стопроцентного удовольствия. Можно ведь заниматься этим только ради собственной радости». Я не получала большой радости от игры, исполь­зуя ее как прекрасное отвлечение в течение долгого времени. Я не была счастлива, продолжая играть, но не увязывала это с происходящими со мной изменениями.

Осознание своего пристрастия к спорту было настоящим инсайтом. К этому не примешивалось никаких суждений, только понимание, что я находилась там же, где и другие. Конечно же, для нас всегда легче увидеть пристрастия в других, поскольку мы не желаем обнародовать свои собс­твенные. Выявить пристрастие к спорту значительно труднее, поскольку оно не имеет прикрепленного к нему негативного ярлыка.

Ведь мы все ориентированы на здоровье и должны зани­маться спортом, ведь это полезно для нас. Люди никогда не ассоциируют спорт с пристрастием. И все же он может им быть. Я считает, что цель спорта — поддерживать отвлечение внимания, и он выполнял для меня эту функцию довольно успешно.

Ответы этой группы более положительны. Они интерпретиру­ют обнаружение пристрастий как полезное для себя открытие, как просветление, облегчение или освобождение. Повторю сно­ва: всё зависит от того, в каком свете вы что-либо видите. Все наши участники сделали одно и то же открытие: им свойствен­но пристрастие. Заметьте, какой широкий диапазон опыта при­вел к такому открытию.

Мы все видим наши жизненные обстоятельства через лич­ную, только нам свойственную призму, и пользуемся нашими собственными, уникальными и искаженными путями для ин­терпретации смысла любого события или положения.

Эти-то призмы и определяют наш опыт. События нейтраль­ны и не обременены тем смыслом, который мы вкладываем в них. Обнаружение пристрастия мучительно, если мы решим, что оно означает нашу греховность и обреченность навсегда. То же самое открытие может нести освобождение, если мы приз­наем, что сделали ошибку, которая взывает к исправлению. Итак, тайное стало явным и можно сделать следующий шаг.

Ответ на 4-й вопрос нашего последнего опрошенного дается гораздо подробней, чем ответы остальных, поскольку он крас­норечиво и убедительно подытоживает то странствие в обнару­жение самого себя, которое мы все предпринимаем, тот рост и милосердие, которые являются в результате смелого взгляда в лицо нашим пристрастиям и движения вперед.

Осознание пристрастия накатывало небольшими волнами, начинаясь с «Ну хорошо, я пристрастен к наркотику, но тут нет ничего особенного, поскольку это принято в об­ществе». Я подводил разумную базу, объясняя, что прини­мал наркотики высокого качества вместе с людьми самого высокого класса. Иногда я делал это в компании людей самого низкого класса, но забывал об этом. Затем я понял, что хочу немедленного воздействия наркотика и раздумы­ваю, куда бы обратиться за следующей порцией. Поначалу я полагал, что, если я не покупаю наркотик и очень разбор­чив в том, какой именно я употребляю, то я свободен от всякой ответственности в смысле превращения привычки в зависимость.

Другая придуманная мною легенда гласила, что нюхание кокаина было безобидным, между тем как инъекции вызы­вали зависимость. Я убеждал себя, что марихуана или гашиш не вызывали пристрастия, ибо таковое не было научно подтверждено. По сути, многие исследования дока­зывали, что они не вызывали физиологической зависимости, но это огромная психическая зависимость. Я продолжал создавать легенды о том, что этот специальный вид ма­рихуаны приемлем и, конечно же, что алкоголь, главный наркотик, легален. Как только я выпивал два своих вечерних пива и выкуривал два косячка марихуаны, я чувствовал потребность в нюхании кокаина. Затем я оглядывался в поисках ещё чего-нибудь, к примеру чистого самогона, ибо одной субстанции мне будет недостаточно. Это должна была быть их комбинация.

Как только наркотик был куплен, я принимал его сразу же, без промедления. Вопрос о том, чтобы нести его домой и использовать по мере надобности, не стоял. Основной за­ботой стало: «Когда он закончится?» и «Будет ли следу­ющий так же хорош, как этот?» Я делил наркотик на порции, почти не делясь им с друзьями, ибо он мог кончить­ся завтра и что я тогда буду делать? Это будет ад, и я не выживу! Я осознавал, что налицо было пристрастие, но было и оправдание: «Подумаешь, мир и так не больно приятная штука, так по крайней мере можно насладиться наркотиками. Кроме всего прочего, та или иная зависи­мость присуща всем, и я всё равно умру, может быть уже завтра погибну в автомобильной катастрофе. В смысле постепенного осознавания пристрастий, становилось всё более интересным наблюдать, как я подводил разумную, логическую базу под использование наркотиков.

Я осознал свою зависимость, когда обнаружил себя лихора­дочно шарящим в гараже в попытке найти то, что можно было немедленно обратить в наличность, вместо того чтобы использовать обычный канал — снять деньги со счета в банке. Я уже воспользовался всеми возможными оправданиями по поводу истраченных денег. Мы построили новый дом, который нуждался во многом, что могло быть куплено на эти деньги. Вместо этого покупались наркоти­ки. Я испытывал комфорт, удовлетворение, эйфорию, и ни одно из этих ощущений не было длительным.

Как только подходило к концу действие наркотика, появ­лялся синдром «ломки», не такой мучительный, как при употреблении героина, но психически достаточно ощути­мый. Я был несчастен и осознавал, что мир не предложил того, что в нем, по моему мнению, должно быть. Я оправ­дывал свою позицию, убеждая себя, что я всё равно попа­дусь, так уж лучше использовать мой запас. Я убеждал себя, что новый наркотик определенно не будет иметь побочных явлений и даст мне всё, чего я желаю, сделает меня счастливым, радостным и свободным. Но этого не случаюсь.

Я дошел до крайнего состояния, не в силах найти в этом мире такого места, которое давало бы утешение или счастье, — ни через бизнес, ни через взаимоотношения, ни через власть или деньги, ни через алкоголь или наркотики. Подобного места не существовало, и это заставило меня задуматься. Осознание этого и необходимость сделать выбор привели меня к моему великому часу. В приводимом ниже отрывке из «Курса чудес» говорится о реальной альтернативе.

«Там, где любой исход определен, выбора нет. Возможно, ты пожелаешь испробовать каждую дорогу, прежде чем осозна­ешь, что все они —одно. Казалось бы, мир предлагает множес­тво дорог, но настает такое время, когда приходит осознание, что все они подобны одна другой. Придя к такому выводу, люди умирали, ибо не видели иного способа уйти от безысходности мирских дорог. Поняв, что все они — дороги в никуда, люди теряли всякую надежду. А ведь они могли постичь великий свой урок. Каждый должен прийти к подобной вехе и, миновав ее, уйти вперед. То правда, что внутри мира выбора нет. Но это еще не урок сам по себе. Урок имеет цель, а здесь ты и прихо­дишь к пониманию его цели.

Зачем тебе искать стезю иную, или другую личность, [или другой наркотик, ] или другое место, когда ты уже знаешь, как начинается урок, но всё еще не понимаешь его цели? А цель его — ответ на поиск, который предпримет каждый, всё еще верующий в возможность найти другой ответ. Нынче постиг­ни, что в мире нет надежды на ответ, и не горюй. Но не суди урок, который этим только начался. Оставь свой поиск знаков придорожных, надеясь, что они укажут еще один возможный путь. Настало время отказаться от поисков надежды там, где ее нет. В своей учебе нынче поспеши, пойми, что ты теряешь вре­мя, не уходя за грань уже постигнутого к тому, что еще предсто­ит постичь. Ибо от этой нижней точки обучение поведет тебя к вершинам счастья, где цель урока сияет в чистоте и целиком доступна пониманию».

Этот отрывок говорит о низшей точке, каковой для меня явилось пристрастие. Я испробовал каждую дорогу, каждую мирскую стезю, включая наркотики и всё, что с ними связано, и это не привело меня никуда. Теперь, пройдя через пристрастие к наркотическим субстанциям, я понимаю, насколько правильно это утверждение «Курса». В них не было надежды. Это было время, когда я постигал самый великий из своих уроков и этот опыт был весьма травми­рующим. Это было сродни смерти, поскольку всё теперь сводилось к двум возможностям: умереть сейчас или вер­нуться к жизни и поддерживать ее. Я больше не обманывал себя и по-настоящему пришел к осознанию своей ситуации. И именно здесь приходит благодарность, потому что в тот момент я сказал «спасибо» кокаину. Это и было моим опытом. Произошло это 24 мая 1994 года.

Итак, рано или поздно каждый из нас начинает понимать, что в нашей жизни не всё ладно, что мы на самом деле не чувствуем определенности и безопасности, и нашей первой просьбой о помощи становится выявление нашего самообмана или отри­цания. Важно подчеркнуть, что признание и приятие всего, что мы скрывали от других или самих себя, всегда приносит осво­бождение и ясность. То, что мы скрываем, не столь важно, как сам по себе процесс сокрытия. Прятанье, укрывание, секреты, отказ осознать наше истинное состояние делает нас супербди­тельными, и нас преследует смутное ощущение угрозы.

Хронически отворачиваясь от осознанного взгляда внутрь себя в отчаянной попытке избежать того зрелища, которое может нам открыться, мы сдаемся своей самозапрограммиро­ванности на то, что существует реальная угроза, от которой необходимо себя защитить. Когда же мы выявляем и признаем нелюбящее отношение к самим себе, а не утаиваем его, эмоцио­нальный заряд снимается, и это позволяет сделать следующий шаг в нашем поиске.

Шаг 4:

Продолжайте работать с нами, задавая себе конкретные вопро­сы: «Узнаю ли я себя в какой-то из этих историй?» или же «Мо­гут ли эти истории помочь мне увидеть свою собственную си­туацию?» Если вы готовы на это, то глубоко вздохните и про­должайте идти с нами путем свободы.

Единственное поистине безопасное направление — это признание в том, что та или иная зависимость свойственна нам всем, что все мы — в одной лодке.

Относитесь с уважением к своим эмоциональным реакци­ям, какими бы они ни оказались. Не забывайте, что помощь присутствует всегда, вне зависимости от того, насколько безна­дежной кажется ситуация.

5. Что было вашим главным пристрастием и в чем состояла для вас его особая привлекательность?

Быть правой во что бы то ни стало, таково было мое доминирующее пристрастие. Под «правотой» понималась способность заранее анализировать ход событий и, таким образом, корректировать всё, что бы ни произошло в будущем. Имея обширный банк данных, я могла всё предусмот­реть и избежать проблемных ситуаций. Огорчало лишь то, что, несмотря на огромное количество времени, вновь и вновь затрачиваемое на попытки вычислить возможный ход событий, душевный покой не приходил. А ведь подобное «вычисление» предполагало избавление от волнений и обре­тение покоя.

Основными пристрастиями были физические упражнения, спорт и пища. В каком-то смысле, они неразрывно связаны между собой, ибо есть необходимо каждый день, а для поддержания стройной фигуры нужно много тренировать­ся. По крайней мере я так всегда считала. Стоит заме­тить, что всё свое внимание изо дня в день я сосредоточи­вала на полном спектре активности тела. Как и любое пристрастие, это отвлекало мое внимание от главного вопроса: какова на самом деле сейчас моя жизнь? куда я иду? что я здесь делаю? что я в действительности такое и кому до меня есть дело? что меня заботит? важна ли я сама по себе? есть ли во мне хоть какая-либо ценность?

До совсем недавнего времени моим основным пристрастием было проявление заботы. Оглядываясь назад и оценивая свою жизнь, я испытываю озадачивающее, но в то же время отрезвляющее и освобождающее чувство. От своего отца я постоянно слышал о том, какого высокого уровня он достиг в своей работе, о том глубоком уважении, которое он питал к людям, выполнявшим поставленные перед ними задачи с высоким профессионализмом, близким к совершенству.

В какое-то время я решит, что моя цель — научиться делать всё наилучшим образом. Я совершенно не видел в этом компенсации внутренней убежденности в собственной никчемности. Я принял это хроническое, гложущее чувство «недостаточной ценности» как данность и исходил из него в своих поступках. С тех пор, как я себя помню, мой подход к взаимоотношениям с людьми был таков: «Скажите, ка­кие у вас есть проблемы и как я могу их разрешить?»

Еще подростком я помогал родственникам, вечно что-то мастерил или строил для них. Это было средством взаим­ного обмена, та арена, на которой я предпочитал оставать­ся, ибо состояние внутреннего неблагополучия завладевало мной, как только я переставал делать это. Пока вы не задали последний вопрос, я не осознавал, насколько ясным, очевидным и прозрачным был этот путь. В подтверждение этому я мог бы привести великое множество примеров, и весомость этих доказательств просто угнетает. Ошелом­ляет не столько то, что я делал, сколько «почему». Пони­мание того, каким я был, помогает стать намного смирен­ней и скромнее.

Пристрастие к покупкам появилось как результат следо­вания ценностям моей матери. Покупки были ее страстью, она знала цены на всё. В шутку я говорила, что она так же бурно станет переживать исчезновение жизни на планете, как и переплату 15 центов за замороженный зеленый горошек. В ее назиданиях я усматривала «путь к спасению», к личной безопасности. Обладание информацией о том, где можно купить всё самое лучшее по самым низким ценам есть продолжение созидания «всего самого лучшего». Это тот же самый процесс, что и «что я могу принести вам, чтобы самой получить удовлетворение? что я могу для вас сделать? должно быть, я замечательный человек, если знаю, где можно достать всё по оптовым ценам».

В пристрастии к «семейным отношениям» я нуждалась больше, чем в чем бы то ни было. Только в прошлом году я перестала использовать отношения для скрывания от себя самой своей боли. Аддиктивное отношение к детям и мужу, исступленная приверженность к взаимоотношениям под­держивали меня настолько занятой в моем стремлении быть совершенной матерью и женой, идеальной домохозяй­кой, ценным партнером в бизнесе и хорошим руководителем для подчиненных, что у меня не было времени узнать, чувствую ли я что-либо вообще.

По сути, я использовала теннис как великолепное отвлече­ние, средство ухода от реального взгляда на вещи. До совсем недавнего времени я не увязывала одно с другим. В течение двадцати лет я играла в женских турнирах высокого уровня от трех до пяти раз в неделю. Мною владела страсть к теннису, в котором я видела свое спасение и освобождение, поскольку полагала, что, хорошо играя, я буду хорошо от­носиться к самой себе. Теннис был моей отдушиной, тем немногим, что я делала действительно хорошо, хотя и не всегда была приятной в общении. Это cnacлo меня от необходимости замечать или ощущать что-то другое, хо­тя в то время я не осознавала ни желания спрятаться за своим влечением, ни процесса осуществления этого. Подоб­ное понимание явилось для меня настоящим открытием! С наступлением вечера после игры или на следующий день хорошие чувства к себе самой исчезали. Они были недолго­вечны и неэффективны, как порция кокаина: вы чувствуете себя замечательно в течение нескольких часов, затем нар­котик выветривается, а ваша проблема, к несчастью, ос­тается.

О, у меня наверняка было больше одного пристрастия! Кроме влечения к определенной пище, налицо была склон­ность к мелодраме, кризису, саботажу и буйству. Если ничего сенсационного не происходило, я создавала это сама. Без шума и волнений все мертвело внутри меня, я ощущала пустоту. Драма жизни и склонность к ощущению себя жертвой отвлекали мое внимание, поскольку при их отсут­ствии в душу заползало таинственное, непонятное, нерви­рующее ощущение неконтролируемого поведения. А этого надо было избегать изо всех сил. Буйство помогало маски­ровать эти ощущения и обходить боль, поскольку я опре­деленно не искала удовольствий. Я просто бежала от боли. Только теперь я понимаю, что всё подчинялось одной цели: избежать страданий.

Основной целью всех моих поступков было не допустить, чтобы кто-то узнал: со мной, по-видимому, не всё в поряд­ке. Я всегда думала над тем, что говорила. Я не желала притворяться и боялась, что, если я не создам идеального образа самой себя, т.е. личности, у которой абсолютно всё в порядке, никто не станет меня слушать, когда я захочу быть полезной людям. Оставаясь наедине с собой, я стано­вилась беспокойной и вечно должна была занимать себя какой-то деятельностью. В противном случае, я ощущала в себе недостаточность, незавершенность, изъян, тревогу или считала, что чего-то не завершила, не достигла, и очень гневалась на себя за это. Не отвлекая внимания, я оказывалась наедине с подобными чувствами.

Мне никогда не было достаточно того, что я имела, поэ­тому я всегда ucкалa вне себя нечто лучшее, нечто такое, что сделает меня счастливой. Главными шаблонами зави­симого поведения были работа и стремление к финансовой обеспеченности. Хотя мы достаточно обеспечены, внут­ренняя неуверенность заставляла меня вести себя так, будто этой обеспеченности не было. Всегда присутству­ющее во мне чувство дискомфорта, боязнь провала в бизнесе или его потери ничем не обоснованы, но они всегда здесь. Центра.1ьной проблемой постоянной борьбы за финансовый успех и признание является моя низкая самооценка. Людям свойственно в той или иной мере оценивать деятельность других, и я испытываю страх перед потерей маски высокого профессионала, перед тем, как буду себя чувствовать, не занимаясь чем-то постоянно. Похоже на то, что я стара­юсь убедить людей, заставить их поверить в мою компе­тентность, вместо того, чтобы знать о своей компетен­тности самой. Меня преследует эта лежащая в основе всех неприятных чувств неуверенность в себе. Мне кажется, что я еще не использовала своих потенциальных возмож­ностей, не осуществила чего-то очень важного, не дала распуститься цветку моего внутреннего дара. Уже стало понятно, что работаю я не ради финансового благополучия, и поэтому сейчас во мне идет внутренняя борьба.

Моим избранным пристрастием была романтическая лю­бовь, ожидание Прекрасного Принца, задушевного друга. Эта фантазия была важнее всего в моей жизни, начиная с юности и до недавнего времени. Меня влекло к этой необык­новенной ложной любви по той причине, что, будь прекрас­ный принц со мной, всё было бы замечательно. Из-за этих нескончаемых фантазий я не задумывалась о своем состо­янии в настоящий момент.