Про самолеты.

Вооруженный Болон-Окте в великом кружении.

– Знаете, когда Бога спросили, какое наказание он придумал для европейской цивилизации, он ответил просто: «самолеты».

Вообще самолеты и аэропорты – это бич современного мира. Кто-то будет оправдывать их, говорить, что это не так, что по количеству аэропортов в стране и городе можно говорить о социальном благополучии и человеческой состоятельности, но к таким адвокатам прогресса у меня разговор простой – пускай идут и дальше пишут петиции, чтобы свои парады разрешать проводить на улицах. А то у нас получается самая нелояльная страна в Европе к этим… ну, вы поняли… пи..орам. В самом же деле, аэропорт – это нижний круг земного ада, похлеще, чем больничное крыло для онкологических больных. Это чистилище, которое определяет, какой уровень ада подземного, какая авиакомпания ждет вас на посадку. Предъявите ваши талоны, и начнем экскурсию. А вашим Вергилием буду я.

Все начинается далеко не в аэропорту. Сначала идет планирование, откладывание денег, истерическое согласование планов, меняющихся в самый последний момент. Однако с этим разбирайтесь сами. Мы же начнем с аэропорта.

Он находится в самых дальних е..енях, в какие только можно заплутать. Добраться до туда можно либо на такси, хотя это будет стоить как раз в цену билета на самолет, либо на маршрутках по тысячакилометровым пробкам, либо на поезде. Причем поезд – это, пожалуй, самое комфортабельное место нашего путешествия. Поезд выходит раз в половину часа, но наверняка во время покупки билета ты будешь наблюдать, как три минуты до отправления сменятся двумя, две – одной, и спартанский бег все равно оборвется в самый последний момент перед носом закрывшимися дверями. Придется идти назад и ждать следующего поезда, а вокруг плохой влажный морозище, перрон хорошо продувается сквозняком, шапка и шарф в руке для быстрого бега, да и вообще простуда и закон подлости работают рука об руку, а гонорар делят напополам. Но суть не в этом, а в том, что скоп малых неприятностей начался не только что, а еще дома и в метро, так что возьмем чуть раньше и начнем наше повествование заново.

Ты мечешься по дому в поисках вещей вроде зарядника от телефона или благополучно о нем забываешь вовсе. Собираешь три-четыре тяжеленные сумки, потому что на том конце мира тебя нихрена не ждут со вторым вариантом личного гардероба. Сумки собраны, а зарядники от половины техники забыты, медицинский полис… правильно, тоже забыт! Какой-нибудь журнал, который попросили купить на твоем конце мира, благополучно… да, именно! как плохой сон! А о зубной щетке даже говорить не приходится. Потом эти тяжеленные сумки, которыми ты обматываешься и помещаешь в две руки, толкают всех вокруг по дороге к метрополитену, подрезают под колени, оставляют на тебе синяки, перетирают руки, будто ты сорвался с тропы в горном путешествии и со скоростью падающего камня схватился за страховочную веревку. Тяжести превращают тебя в жертву тяжелой жизни, хотя наверняка ты буржуй, работаешь менеджером или экономистом и у тебя кухня из ИКЕИ. Проходишь через турникеты и двери. Если ты еще не повернул обратно, у меня для тебя плохие новости. Эскалатор. «Уберите сумки с лестничного полотна!» Куда я их, нахрен, уберу? У меня итак руки заняты и разбиты. Впереди какая-нибудь тетенька, которая сразу же после того, как зашла на эскалатор, и ты тоже зашел, сделала три шага назад, чтобы человеку впереди было попросторнее – его-то видно. Зато ты оказался как в тисках для смятия машин на мусорных свалках. Сзади какой-нибудь поддатый мужик ногами толкает твои сумки, да и вообще вокруг час пик, потому что поздний вечер. Все превращается в мясорубку без острых краев. Просто перемолка и сминание. Дальше вагон. Грязь, небось еще в единственном свободном углу на полу блевонтина. Хотя свободный угол – это излишние блага цивилизации. Скорее всего, лучшее, на что стоит рассчитывать – место у дверей с другой стороны. Сумки ложатся на грязнейший пол, зато гора с плеч. И можно подождать так своей остановки. Стоп! «Моя остановка, пропустите-пропустите!», а уже люди входят и сбивают тебя с твоими сумками без надежды на легкий выход. И тебе придется выбираться из такой ситуации еще минимум три раза, потому что аэропорту благоволят пересадки…

Доехал? Ну что же, поздравляю. А вот сумочки прошу на ленту, и вообще становись в очередь на досмотр и вход в аэропорт. Надеюсь, у тебя есть раскладной стул? Он тебе сегодня еще понадобится.

Доходишь до регистрации, а тут тебе говорят, что новая система и просят пройти к полурелигиозному автомату. А там очередь как до китайской стены, никто ничего не знает в этих технологиях и сенсорных экранах, все орут, ничего ни у кого не выходит, молоденький парень, один на десять автоматов, мечется, пытается всем помочь, у него проблемы, все на него орут и вообще ужас. Зарегистрировался, идешь сдавать багаж, хрен знает куда. Находишь, а тут тебе говорят, мол, перегружаете мощности машины, свыше двадцати килограмм придется платить. А ничего, что я вешу на тридцать килограмм меньше от нормы в моем возрасте? Делать нечего – идешь стоять очередь на оплату, потом возвращаешься и еще раз стоишь очередь в багаж, но тут на исходе наступает маленькая белая полоска – ты избавился от сумок и теперь на плечах только два пакета и одна увесистая ручная кладь. Наступает время досмотра. Регистрация засыпает, просыпаются мужики с дубинками и собаками.

Очередь на то, чтобы поставить печать в посадочном талоне, очередь за корзинкой для обуви и верхней одежды, маленькая очередь за бахилами, очередина за сидячим местом, все это время в кармане мешается и мнется посадочный талон, у которого самые неудобные из вообще возможных габариты. Все выстояно, ты раздет и неудобно себя чувствуешь, но вещи уже пущены через сканер, и тебе говорят, что пиджак тоже нужно снимать. Вот черт. Трехсекундка за лотком, в процессе которой ты снимаешь этот гребанный пиджак, трехсекундка обратно, твои вещи уже уплыли на ту сторону таможни, ты все делаешь агрессивно и резко, все-таки проходишь сканер, и тебе говорят, что сумочку нужно поставить ровно, а не на бок. А как ее поставить, если у нее дно такое сраное? Ты выходишь, все-таки с трудом у тебя получается это сделать, и досмотровая часть повторяется заново, а еще там вещи, телефон и кошелек лежат абсолютно без присмотра, и это не может не раздражать.

Смотришь на часы – еще два часа до начала посадки. Ты уже внутри, идешь мимо магазинов украшений и сумок, по бокам стоят без вариантов занятые сидушки, а все кафешки, разумеется, переполнены народом, как маршрутки в утренний час. Проходишь два-три круга вдоль всего этого безобразия, смотришь через окно на обладателей билетов бизнес-класса, пытаешься сходить “по-большому” в туалет аэропорта, все равно больше досуга никакого нет. Сидишь у стенок на корточках и читаешь пожелтелую книжку с какашками тараканов внутри. Романтика! А вокруг шныряют молодежь со всякой новомодчиной, предприниматели с кейсами и важным видом, все торопятся в Нью-Йорк, Лондон, Париж, Мадрид и тебя так тошнит от всей этой своры, что просто не удержаться! Тебе совсем в другую сторону, подальше от этих стягивающих страну капитализмом сношений. Сидишь, читаешь книжку, покупаешь себе булочку с корицей и капучино на деньги, которые тебе два комплексных обеда могли подарить. Зато вроде вкусная плюшка-то. Хотя вкус – это лишнее. Это преукраса всех этих ньюйоркцев и лондонян. Два часа буржуазного ада среди клокочущих воплей громкоговорителя на иностранных языках. А еще живот начинает побаливать…

Я умер в 1990 году, если мне не изменяет эхо оставшейся памяти. От смеси алкоголя и транквилизаторов. Я был ветераном Вьетнама и захлебнулся рвотой в своей маленькой однокомнатной квартире на краю города. Мой единственный друг погиб у меня на руках в той войне. У меня не было ни жены, ни родителей, ни друзей. Каждый день я только и делал, что уничтожал все крадущиеся мысли вместе с бездомным ужасом войны. Алкоголь, снотворное, выматывающий труд и таблетки. И вот это закончилось. Вся капиталистическая грязь оборвалась в один момент. Больше не будет ненавидящих меня людей на улице, не останется безразличного государства, технологий, которые тянут людей к себе за выжиранием их сердец. Я умирал с улыбкой на устах. В следующем рождении я попал в страну “своего врага”. Сразу после ее развала. Я родился в России буквально на следующий день после того, как Союза не стало. Память проскальзывала всполохами, и я – еще призрак ветерана Вьетконга – был рад, что в этот раз попал в яблочко социализма. Но это было просто обманчивое впечатление. Страна, как и я, начала свое перерождение. На смену великой державы пришла валюта. Пришел опять этот грязный помойный дух, вентиляции, поднимающие пар над ночным городом с пятном расползающейся преступности. Я бежал, но капитализм догонял. Он пришел за мной, он гнался по следу, чтобы уничтожить. Эра услуг. Зачем она вообще нужна? Культура обретает красивые очертания, дурман уже развешен в воздухе и за оберткой предлагают вкусить плода. Но тот может только разрушать и разъединять. Великое сплоченное общество постепенно распадается. Происходит муслимация мира. Каждый человек имеет в своем доме сокровища, большие телевизоры, шторы из дорогой ткани, технику, диван и стенку с брендовых каталогов. Но человек держит это для себя. Он не показывает свои владения всем вокруг. Напротив, он сооружает высокие стены, через которые нельзя было бы увидеть внутреннее убранство его дома. У него есть все. Но это все очень малое. Оно сосредоточено в одной крохотной точке. В семье или одном малюсеньком человеке. И весь цимес капитализма и буржуазной культуры как раз во взращивании этих стен, отгораживающих от окружающего мира. Интернет, чтобы не разговаривать с живыми людьми. Терминалы, чтобы не общаться с живыми людьми за стойками. Телевизор, чтобы не выходить за развлечениями из дому. Радио, чтобы не получать новости от живых людей. Чтобы человек стал потаенным, одиноким и замкнутым. Вся соль буржуазного строя в разъединении человечества, и аэропорт – самый наглядный тому пример.

«Пассажирам, улетающим рейсом … до … просьба пройти к выходу номер …», только и слышится через громкоговорители. Наступает твоя очередь, и больной живот чуточку расслабляется, когда ты привстаешь из изогнутого положения. Проходишь к нужному выходу и встаешь в конец очереди. Разумеется, задержка рейса минимум минут на двадцать, потому что есть библейский принцип “спешите, и вам отложат”. Иногда пассажиры начинают показывать свое происхождение не из интеллектуальной элиты и воплями пытаются размазать о стены тело какой-нибудь молоденькой девушки, шедшей мимо и одетой в регалии авиакомпании. Один раз мне даже приходилось видеть, как женщина, сопровождающая маленького мальчика на самолет, не имеющая к рейсу никакого отношения и сама стоявшая в очереди, принимала на себя весь гнев толпы, у которой “есть права”, что непременно нужно отстаивать. А ведь самолет задержали всего на пятнадцать минут. Параллельно все это космическое быдло обсуждало, что такое могло случиться только в России, а вот Черногория такого не допускает, поэтому надо туда ехать жить, а какая-нибудь Италия и вовсе за десятиминутную задержку предложит всем пассажирам бесплатное кофе. Но все равно, с пустым трепом и сотрясающими воздух завоеваниями, толпа загоняется в салон, предварительно проветрившись в незаводящемся автобусе, и тут начинается давка.

Человек превращается в носовой платок. Тебе сразу намекают, что в багаже ехать было бы гораздо комфортнее. Маленькое неудобное сиденье, сделанное под музыку экономии места, спроектированное так, чтобы человек в костюме почувствовал, что пиджак – это просто еще один слой салфетки под названием “потребитель”. Помимо сидений узкий проход, неудобные багажные полки и распространяющийся психоз. Такой маленький неудобный мир. Я стараюсь летать сзади, потому что тогда приходится меньше вставать и выпускать людей, вставать и впускать их, вставать и пересаживаться из-за того, что кто-то хочет лететь вместе, хотя потом все равно всю дорогу дрыхнет порознь. Кому-то нужно пописать, кому-то срочно покакать, кому-то непременно необходимо отстегнуться и встать в проходе, как только самолет приземлился, хотя ему еще минут десять ехать по гололеду, да и к тому же горит сраное табло: “пристегните ремни”, и девушки-стюардессы, как часы, просят всех о благоразумии! Создается конкурс приседаний и неимоверная толкучка. Все стоят, и если у тебя место не у окна – ты очень невезучий человек.

Начинается взлет. Ужас. Перегрузка, теперь не дают даже конфеток от закладывания ушей. Внезапно начинают скулить зубы. Помимо пять лет безуспешно пытающегося прорезаться зуба мудрости, болят все остальные тридцать штук. И это продлится еще около суток после покидания трапа. Да и вообще, кто обещал, что трап все-таки опустит тебя на землю? Ведь статистика говорит одно, а логика совсем другое: «если начнется какая-нибудь херня там, на высоте Эвереста, то ничего не поделаешь – быстро ищи священника и занимай очередь на исповедь, потому что, скорее всего, не выживешь». Еще статистика и логика, эти две фурии современного мира говорят, что большая часть аварий случается при посадке, а это значит, что когда ты уже выдержал все, весь восьми-, десятичасовой полет, и осталась последняя толкотня, тебе могут показать всю иронию судьбы с пламенной улыбкой чеширского кота. Но так случается, потому что судьба ненавидит пи..орское трусливое хлопанье, когда самолет садится. Этот жест, пришедший на пару с капитализмом, просто вызывает бешенство у судьбы. Она может проникнуться персонажами, может отменить крушение в средине полета, но как только люди начинают хлопать, она тут же забывает все свои привязанности, и из ее рта сочится пена лютой ненависти. Так что не стоит удивляться статистике – ужаснитесь сами себе.

Но хотя, что это я все о пессимистичном? Есть кое-что более приятное слуху в теме перелетов. И главное – это еда. Прогресс уже сильно не затронет топливо, закрылки, иллюминаторы и качество условий полета. Но он еще может изменить еду в самолетах. Ему это под силу. Потому что есть этот сухой тихий ужас, миллионолетний майонез, добытый из древних скважин под нефтяными пластами, два куска губчатого хлеба и море пластмассы на узком столике – то еще испытание. И организм говорит о предстоящей ответственности перед будущими поколениями сразу же – начинает болеть живот. Можно простить многое: невероятную неудобность сидушек для сна, миллион разных очередей, терминальную руку в своей грудной клетке, однако нельзя простить еду. Еда – это все-таки святое. Хотя и курица с рисом вкусная.

Ужас ползет по паутине. Сначала он превращается из суматохи сборов в растерянность бега через все преграды. Потом обретает форму униженности строгими правилами и непонятным сервисом. Он заставляет ждать, перепроверять посадочный талон, экраны информации и прислушиваться к голосу под крышей терминала. Эта сила перевоплощается в тревогу “а все ли я правильно делаю? ”, а потом раздражение суетой, ярость и злобу. У нее на крыльях написаны самые модные слова современных брендов, нарисованы картинки из салонных журналов. В конце концов, перевоплощенный силами зла, ты высишь над собой флаг человеконенавистника, а уж если тебя никто не встречает на том конце пути, то…

Но зато, когда все заканчивается, ясное небо со звездами, трескучий мороз, настоящий хрустящий снег не в пример мегаполису, и пуховик дубеет! Красотища!

21.12.12