Эдвард Каллен 5 страница. Я слегка приподнялся, снова ужасно занервничав, когда, протиснув между нами руку, схватил свой член

Я слегка приподнялся, снова ужасно занервничав, когда, протиснув между нами руку, схватил свой член. Я посмотрел на нее, давая ей последний шанс отступить, прежде чем я начну, и она открыла глаза. Она протянула руку и пробежалась кончиками пальцев по моей щеке, решимость и неприкрытое желание горели в ее глазах. Было ясно, что она хотела этого дерьма так же сильно, как и я, что вся эта нервозность, которую испытывали мы оба, была бессильна против нашего отчаянного желания быть вместе.

Я хотел обладать ею, владеть ею всеми возможными способами, и в то же время открыть ей себя и отдаться на ее милость. Потому что она была права... эта хренотень должна случиться. Мы все делали правильно. И присутствовала уверенность в том, что это мгновение, здесь и сейчас, было, наконец, нашим. Настало время полностью отдаться этому, и будь что будет.

– Я начну медленно и осторожно, хорошо? – прошептал я, наклоняясь и нежно целуя ее. Она промычала в ответ, и я увидел всплеск беспокойства, но оно было не властно над желанием. Я погладил себя несколько раз, пока член не запульсировал, и сильнее раздвинул ей ноги, чтобы открыть себе лучший доступ. Я опустил взгляд и прижал член к ее отверстию, зарычав в тот миг, когда головкой пениса почувствовал ее тепло и влажность. Я протолкнул головку чуть дальше, концентрируя взгляд на ее лице, наблюдая, нет ли паники. Как только я пристроил свое древко на место дальнейшего проникновения, я убрал руку, и занял более устойчивое положение – так, чтобы не давить на нее своим весом, но при этом соприкасаться телами. Я проник еще чуть-чуть дальше внутрь, а она крепко обняла меня дрожащими руками. Я почувствовал сопротивление и приостановил свои движения.

– Будет немного больно, но я, как смогу, постараюсь минимизировать боль, – сказал я, нервничая из-за этого.

Мне уже доводилось лишать девственности раньше, и этот процесс не был приятным для девушек, и по большей степени, в этом дерьме была моя вина, я вдруг почувствовал гребаное раскаяние, но быстро отогнал от себя эти мысли, не желая в этот момент думать ни о ком из тех девушек, с которыми путался. Поскольку это был хренов исторический момент, поворотный пункт в наших отношениях, и я должен сосредоточиться на нем. Я не был уверен, что это за поворот, и что эта херня будет означать для нас в дальнейшем, но я знал достаточно, чтобы признать, насколько важным это событие было для нас обоих.

– Просто держись за меня, детка, и это быстро закончится, ладно?

– Хорошо, – прошептала она дрожащим от волнения голосом.

Она прижалась ко мне еще крепче, вонзив ногти в спину, а я сделал глубокий вдох. Я двинулся вперед, преодолевая сопротивление, и она закричала, ее тело напряглось. Я снова замедлился, борясь с желанием одним толчком проделать оставшийся путь, и прижался губами к ее шее. Я начал лизать и целовать ее кожу.

– Tanto gentile e tanto onesta pare la donna mia, quand'ella altrui saluta, ch'ogne lingua deven tremando muta, e li occhi no l'ardiscon di guardare. Ella si va, sentendosi laudare, benignamente d'umiltà vestuta, – начал я, зная, что она любила, когда я говорил на итальянском и очень надеясь, что это поможет ей расслабиться.

Я посмотрел этот кусок " La Vita Nuova" Данте несколько дней назад, потому что меня раздражало, что я, блядь, не мог запомнить его и знал, что она хотела бы его услышать.

– E par che sia una cosa venuta da cielo in terra a miracol mostrare. Mostrasi sì piacente a chi la mira, che dà per li occhi una dolcezza al core, che 'ntender no la può chi non la prova: e par che de la sua labbia si mova un spirito soave pien d'amore, che va dicendo a l'anima: ‘Sospira! ’

(Сопровождаемая похвалой,

Она идет, смиренья ветер веет.

Узрев небесное, благоговеет,

Как перед чудом, этот мир земной.

Для всех взирающих – виденье рая,

И сладости источник несравненный.

Тот не поймет, кто сам не испытал.

И с уст ее, мне виделось, слетал

Любвеобильный дух благословенный,

И говорил душе: " Живи, вздыхая! ")

Я нашептывал ей в шею голосом, хриплым от предвкушения и желания, но я боролся с ними, изо всех сил стараясь их контролировать. Я услышал ее гортанный стон, и тело ее несколько расслабилось, когда я начал осторожно водить рукой вверх и вниз по ее бедру, пытаясь успокоить. Ее руки на моей спине начали двигаться, и она легкими движениями ласкала мне спину, посылая дрожь по телу.

– Ты в порядке? – спросил я, убирая пряди волос с шеи и внимательно глядя на нее.

Она открыла глаза, посмотрела на меня и кивнула, ее губы изогнулись в слабой улыбке.

– Ты готова к тому, чтобы я продолжил? – спросил я уже с опаской, так как остановиться и застрять на полпути было гребаной пыткой.

Она снова кивнула, и я медленно толкнул вперед бедра, зарычав, когда полностью проник в нее. Я остановился, ощутив восторг от того, что в первый раз оказался внутри ее. Она была такой чертовски узкой, обвивая меня своим нутром крепче, чем я мог себе представить, стенки ее киски сдавливали меня. Но мы прекрасно подходили друг другу, как две части головоломки, которые, наконец, собрались вместе, точно так же, как и мы должны были соединиться. Ничто и никогда не казалось мне более правильным, чем находиться внутри ее, собственным членом ощущать ее тепло и влагу.

– Это был прекрасно, – прошептала она, и ее голос сорвался.

Я улыбнулся.

– Стихотворение или проникновение? – тут же спросил я, даже не подумав перед тем, как слова сами сорвались с моих губ.

Ее глаза расширились от удивления, и она моментально вспыхнула. Я застонал, покачав головой и наклоняясь к ней, чтобы нежно чмокнуть в губы.

– Я не должен был говорить этого, – пробормотал я.

– Я имела в виду стихотворение, но и остальная часть теперь тоже очень даже ничего, – сказала она застенчиво.

Я посмотрел на нее с удивлением, а она смущенно улыбнулась.

– И ты должен был это сказать, потому что в этом весь ты.

Я вздохнул.

– Да, но, знаешь, сейчас я пытаюсь быть нежным. Ты заслуживаешь романтики, – возразил я, еще немного проникая в нее и наклоняясь, языком лаская один из ее сосков.

Она застонала, и снова вцепилась мне в волосы.

– Мне не нужна романтика. Мне нужен ты, – сказала она.

Я взглянул на нее и увидел, как ее глаза, затрепетав, закрылись. Я на миг остановился, обдумывая ее слова, а потом чуть вышел из нее и снова проник внутрь. Она застонала, ее пальцы осторожно гладили мои волосы. Я обхватил своими губами ее и начал медленно двигать бедрами вперед и назад, сдерживая себя, борясь с желанием ускориться. Раньше я всегда только трахался, и это дерьмо было чуждо мне, но не могу отрицать, это было чертовски приятно, лучше, чем я мог себе представить.

Электрические разряды вонзались в мою кожу там, где мы соприкасались телами, я весь покрылся мурашками, и дрожь пробегала по моей спине. Я испытывал огромное напряжение, и я, блядь, почувствовал его, когда стал медленно заниматься любовью с ней. Наконец, я понял, что это значит. Мы не просто занимались сексом, мы вместе создавали что-то новое. Я чувствовал ее любовь, и очень надеялся, что она ощущала мою. Это было больше, чем я когда-либо мог себе вообразить, таких ощущений я никогда не испытывал. И это была не просто киска, хотя ее киска была удивительная. Это была она вся, каждый сантиметр ее тела: и внутри, и снаружи. Мы, наконец, воссоединились, это было слияние не только душ, но и тел.

– Только ты, – прошептала она, проводя рукой по моей спине. – Это всегда будешь только ты, Эдвард.

Я застонал, ее слова разожгли внутри огонь и разбудили чувство собственничества, которое требовало, чтобы мы с ней принадлежали друг другу, как сейчас. Я слегка увеличил темп, с каждым движением входя в ее влажность и выходя из нее, проникая все глубже, но все еще держа себя под контролем. Она стонала каждый раз, когда я полностью входил в нее, и я тоже стонал от звуков ее голоса, которые отзывались в моем члене и заставлял его биться и содрогаться внутри нее.

– Я готов, – я задыхался. – Ты такая, черт возьми, тесная, малышка, ты даже не представляешь. Ничто никогда не будет столь же хорошо, как это, никто не смог бы доставить мне большего удовольствия, чем ты, – она промычала, еще сильнее стиснув меня.

Она водила бедрами в одном ритме со мной, мы двигались совершенно синхронно. Это было лишь еще одно подтверждение тому, что мы должны были быть вместе, что это дерьмо должно было произойти.

Она стонала, беспорядочно водя руками и зарываясь в мои волосы, а я в ответ рычал, содрогаясь всем телом. Я навалился на нее, ощущая ее кожу своей. Ее тело было теплым, а кожа такой восхитительно мягкой. Я вошел в нее еще глубже. Ее звуки становились все громче, руки судорожно шарили по мне. Я схватил одну из ее рук своей, и, соединив наши пальцы, прижал к матрасу. Она стиснула мою руку и начала бормотать, ее ноги содрогались, когда я скользил в нее и выскальзывал обратно.

– Я люблю тебя, – сказала она, задыхаясь.

Мой ответ с шумом вырвался из горла, это было почти звериное рычание из-за желания, которое проходило сквозь меня.

– Ti amo, – сказал я. – Так сильно, Боже, я чертовски сильно люблю тебя, – она громко застонала в ответ, сжав бедра и схватив мои волосы свободной рукой.

– Пожалуйста, никогда не покидай меня, – сказала она.

– Никогда, – без промедления сказал я. – Я никогда не брошу тебя. Ты чувствуешь это, Белла? Мы принадлежим друг другу.

Она застонала.

– Sempre, – выдохнула она.

Я чувствовал, как она дрожит, и мог сказать, что она близка к кульминации, ее тело вырвалось из-под контроля, и она начала извиваться еще сильнее. Я приподнялся над ней и, просунув руку между нами, кончиками пальцев едва прикоснулся к ее клитору. Она громко вскрикнула, а я крепко надавил пальцами, выводя круги.

– Sempre, – повторил я. – Навсегда, Изабелла. Я, нахрен, умру без тебя. Я не переживу, если ты уйдешь от меня.

В течение нескольких секунд она достигла наивысшей точки напряжения, которое почти парализовало ее тело, и громко закричала, выгибая спину, в то время как оргазм овладел ей. Ее киска взяла мой член в тиски, крепко сжимая, это было почти болезненно. Волна неописуемого удовольствия накрыла меня, настолько интенсивного, как я никогда даже не мог представить, я не мог сосредоточиться ни на чем, кроме этого ощущения.

– Черт, – прошипел я. – Черт, детка… Так охренительно хорошо…

Я продолжал двигаться внутри нее, глубоко проникая и почти полностью выходя, делая это снова и снова, в то время как мои пальцы потирали ее клитор.

Ее напряжение спало через некоторое время, и тело снова расслабилось. Я убрал руку, зная, что она была крайне чувствительной, и схватил ее за другую руку, вновь сомкнув пальцы. Поместив наши руки на кровать над ее головой, я прижался к ней. Развел ее колени в стороны, открывая ее еще больше, и быстрее задвигал бедрами. Ощущения, вызванные трением наших тел друг о друга и хлюпающими звуками, которые возникали, когда я проникал в нее, были настолько мощными, что почти казались агонией. Музыка, звучащая на заднем плане, служила фоном, и в один момент привлекла мое внимание, я понял, что это была песня Blue October, которую я играл для нее ранее, та, которая была нашей долбаной песней.

Когда я занимался с ней любовью, все тело покалывало, а звуки от наших синхронных движений, ее возгласы и эта песня накрывали меня с головой. Я понял, что напряжение во мне приближается к кульминации, эмоции вышли из-под контроля. Я почувствовал, как мои глаза наполняются слезами, и попытался справиться с этим дерьмом, зажмурившись. Я зарылся лицом ей в шею. Я лизал ее, пробуя на вкус чуть соленый пот и тепло ее кожи, обожая каждую ее клеточку. Ощутив пик напряжения, я вскрикнул и зарычал в ее шею, когда кончил. Оргазм завладел моим телом, почти парализовав меня, и я, на несколько мгновений потеряв контроль над собой, вошел в нее глубже, чем позволял себе до этого. Она пронзительно закричала, и ее киска сжалась вокруг меня, когда она достигла кульминации, от удовольствия ее тело задрожало в конвульсиях. Я совершил еще несколько фрикций, изливая в нее семя и сопровождая ее в ее оргазме.

Спустя несколько секунд ее тело обмякло, и я тоже расслабился, ложась на нее, но стараясь не придавить своим весом. Я отпустил ее руку, и она обняла меня, крепко сжав в объятиях. С минуту мы просто лежали неподвижно, никто ничего не говорил, мы оба прерывисто дышали. Через некоторое время я переместился, зашипев, когда пришлось выйти из нее. Она всхлипнула, и я приподнялся, заглядывая ей в лицо и замерев, когда заметил, что из глаз ее текли слезы.

– У тебя все хорошо? – неуверенно спросил я, чертовски боясь того, что она скажет, что я причинил ей боль.

Она посмотрела на меня, и ее губы поползли вверх – она улыбнулась, но по щекам катились слезы. Я потянулся и стер их, когда она кивнула.

– Идеально, – едва слышно прошептала она срывающимся голосом.

Я улыбнулся и наклонился, припечатав целомудренным поцелуем ее губы.

Я перевернулся на спину и притянул ее к себе. Она положила голову мне на плечо, снова прижимаясь, и положила руку на грудь, туда, где билось мое сердце. Мы оба были безмолвны, просто лежали вместе, совершенно голые, со спутанными ногами, смакуя это гребаное опустошение, настигающее после соития. Я хотел спросить, чувствовала ли она биение моего сердца, но промолчал, предпочитая просто наслаждаться тишиной. Нам не нужны были слова, на самом деле ничего не надо было говорить, потому что она уже подвела итог своим единственным словом.

«Идеально».

Да я, мать вашу, счастливец. Никаких стихийных бедствий, ни шатаний каких-нибудь мудаков возле нас, ни нападений насекомых, практически не было дождя, и это в ублюдочном Вашингтоне, а это о многом говорит. Ни дорожно-транспортных происшествий, ни пожаров. Ей даже понравилась моя дурацкая корзина. И это все того стоило, каждый мой потраченный нерв определенно того стоил.

Я даже заставил ее плакать слезами радости, и чуть было не разрыдался сам, и после долгих лет, полных гребаной боли, это было что-то вроде благословенного времени, которое мы оба выстрадали. Потому что после всего, что пережили, мы заслужили это дерьмо.

И сейчас еще более, чем когда-либо раньше, я знал, что это была долбаная судьба. Мы должны были быть вместе. Я не знаю, какая сила свела бы нас вместе, если бы моя мать приложила к этому руку, или даже мой отец, но мы все равно нашли бы дорогу друг к другу, где бы ни были. И это было правильно. Так чертовски правильно.

Валяться здесь, обнимая ее после занятия любовью и открыв для себя, что это, нахрен, означает, я понял, что уже никогда не может быть по-другому. И без тени сомнения я знал, что если кто-нибудь когда-нибудь попробует встать между нами или забрать ее у меня, я, блядь, убью его.