Глава 22. Обратное путешествие в Мелен прошло без приключений

Обратное путешествие в Мелен прошло без приключений. Солдаты остановили Амадею только однажды. Они открыто восхищались ею и довольно долго болтали, а затем отпустили, едва взглянув на документы. Один из них, с широкой мальчишеской улыбкой, даже помахал ей вслед.

К вечеру Амадея приехала на ферму. Всю следующую неделю она вместе с другими встречала английские самолеты и перегружала оружие в грузовики. Англичане прислали им две рации, которые удалось спрятать на соседних фермах.

В конце сентября снова появился Серж. Он любил встречаться с людьми, работавшими на него: хотел понять, что они собой представляют, убедиться, что они не предадут и не подвергнут опасности жизнь товарищей, что они так же верны общему делу, как он считал. У него была безошибочная интуиция на такие вещи. Кроме того, в этот раз он хотел кое-что обсудить с Амадеей. До него дошли слухи, что она не только скорбит о смерти Жан-Ива, но и винит себя в гибели Жоржа и расстреле четверых французов. Хуже всего, что она считала, будто Господь взял к себе Жан-Ива в наказание за ее грехи. Серж, хорошо успевший узнать Амадею за это время, глубоко уважал ее рассудительность, здравый смысл, несомненную храбрость и трезвый ум.

Сержу нужно было убедиться, что с Амадеей все в порядке, чтобы поручить ей особое задание. Так как речь шла о крайне деликатном поручении, Серж хотел поговорить с Амадеей лично. Он послал ей записку, и они встретились на одной из ферм.

Увидев девушку, Серж недовольно поморщился. Амадея выглядела усталой, осунувшейся и, очевидно, совсем пала духом. Похоже, ее преследовали мысли о гибели людей, в которой она винила себя. Кроме того, она постоянно твердила о возвращении в монастырь после окончания войны. Они поужинали, и Амадея рассказала Сержу о том, сколько оружия ими получено, каких новых людей привлекли к работе. Затем Серж предложил прогуляться.

— Мне нужно кое-что тебе сказать, — начал он, когда они вышли. — Организации необходим агент в Париже для выполнения особого задания. Не знаю, согласишься ли ты, но, думаю, лучше тебя никого не найти.

Руководство специальными операциями в Англии просило его найти квалифицированного человека, и Амадея отвечала всем требованиям. Нужна была женщина, которая безупречно говорила бы на немецком и могла изобразить холодную, утонченную немецкую аристократку. Мало того, что Амадея имела подходящую внешность, она еще была дочерью графа и могла сойти как за француженку, так и за немку. Ее хотели выдать за жену или любовницу высокопоставленного офицера СС, приехавшего посмотреть Париж. Роль офицера предназначалась агенту британской секретной разведывательной службы, наполовину немцу по рождению, как и она, прекрасно знавшему французский. Лучшую спутницу, чем Амадея, для него трудно было найти. Оставалось получить ее согласие. Но у нее, как и всегда, был выбор.

Серж долго объяснял суть задания, и Амадея внимательно слушала. Заговорила она не сразу, но Серж терпеливо ждал.

— Когда тебе нужен ответ? — спросила она наконец. В сущности, она была здесь, в Мелене, по-своему счастлива и делала то, что было в ее силах, для скорейшего освобождения страны. Ехать в Париж сейчас было крайне рискованно, и Амадея не чувствовала в себе сил ежедневно сталкиваться с эсэсовцами. В Мелене ее почти не пугало, что во время выполнения очередного задания она может погибнуть. Смерть — это вовсе не страшно Она просто принесет еще одну жертву Богу, и Он возьмет ее к себе.

Единственное, чего Амадея смертельно боялась, чего была намерена избежать любой ценой, — очередная отправка в лагерь. Ей больше не вынести ежедневных пыток голодом и холодом. Лучше погибнуть сразу, чем умирать медленно, каждый день.

Амадея понимала, что во второй раз ей так не повезет и из таких лагерей, как Освенцим или Равенсбрюк, уже не сбежишь. А ведь там ежедневно уничтожали сотни людей. Как ни кощунственно это звучит, но только благодаря тому, что немцы сровняли с землей Лидице, ей удалось ускользнуть из «образцового лагеря» нацистов. Позже выяснилось, что немцы собирались показать свой «поселок для евреев» Международному Красному Кресту. Отправка в любой другой лагерь означала верную гибель после немыслимых пыток. Поэтому предложение Сержа выступить под маской жены офицера СС казалось Амадее рискованным. Слишком рискованным.

— У нас совсем мало времени. И ты наша единственная кандидатура, — откровенно признался Серж. — Агент, которого направили для выполнения этого задания, прилетает в конце недели. Вместе с ним будут еще три человека.

Амадея уже знала, как это происходит. Она часто помогала Жан-Иву встречать агентов. Маленький «лисандр» приземлялся на несколько минут и, едва англичане успевали спрыгнуть на землю, снова поднимался в небо и немедленно исчезал, а мужчины мгновенно разбегались. Такие же самолеты сбрасывали людей и грузы. Осуществить приземление было куда сложнее. Летчик вынужден был садиться без огней и опознавательных знаков, полагаясь на лучи фонариков борцов за свободу Франции. Все то время, что Амадея работала с ними, не произошло ни одного сбоя, не было потеряно ни единого человека, хотя временами они едва успевали унести ноги.

— Должно быть, это важная шишка… — задумчиво протянула Амадея, гадая, кто это и слышала ли она о нем. Теперь Амадея уже знала имена многих английских агентов, работавших во Франции, слышала их позывные, когда выпадала ее очередь работать с рацией. К этому времени Амадея уже многое умела. Жан-Ив был хорошим учителем. И очень ее любил, хотя они были вместе так недолго.

— Очень важная, — кивнул Серж. — Я его немного знаю. Он вполне способен выполнять задания в одиночку, но сейчас необходима жена. Это вызовет меньше подозрений. Понимаешь, ты единственная, кто может ему помочь.

Никто из женщин-агентов не говорил по-немецки так бегло, как она. Амадею любой примет за немку. Другие, может, и хорошо говорят по-немецки, но с виду — вылитые француженки. Амадея же выглядит как истинная немка. И не просто немка, а идеальная арийка. Офицер, с которым ей предстояло работать, тоже наполовину немец, правда, в нем нет ни капли еврейской крови. Мать была прусской принцессой, которая в молодости славилась необыкновенной красотой.

— Кто он? — вырвалось у Амадеи. Теперь ее одолевало невольное любопытство. Неожиданно для себя она заинтересовалась новым заданием.

— Его псевдоним — Аполлон.

Амадея уже слышала это имя раньше и, кажется, однажды видела его. Да… он уже прилетал, но вот лица его она совсем не помнит…

И тут ее осенило. Конечно же, помнит! Они с Жан-Ивом действительно встречали этого человека! Руперт Монтгомери! Один из тех, кто организовал детский поезд!

— Он британский лорд.

— Совершенно верно, — кивнул Серж. — Он тоже тебя запомнил и считает, что вы будете хорошей парой. У тебя очень подходящая внешность.

И подходящий характер.

Сама того не сознавая, в минуту опасности Амадея удивительно умела держать себя в руках. Нервы из стали и удивительно трезвый ум. Все работавшие с ней утверждали это.

Они молча направились назад, к дому. В воздухе заметно похолодало. Зима в этом году ожидалась ранняя. Дойдя до калитки, Амадея взглянула на Сержа и вздохнула. Похоже, она обязана выполнить это задание. Недаром Господь до сих пор щадил ее. Как бы ни было страшно, какая бы опасность ей ни грозила, она должна служить Ему.

— Я согласна, — тихо сказала она. — Когда он прилетит?

— Я тебя извещу. Скорее всего в конце недели. Сейчас был только понедельник.

Амадея встревоженно нахмурилась. Серж виновато опустил глаза, понимая, что слишком многого просит от нее. Но что делать? У него нет другой кандидатуры. И она сама согласилась. Приходится платить любую цену за победу и свободу, даже если приходится рисковать жизнью лучших людей.

— Я буду ждать, — пообещала Амадея. Серж кивнул. Недаром эта девушка произвела неизгладимое впечатление на Руперта Монтгомери. Он даже помнил ее псевдоним: Тереза. В шифровках и радиограммах использовались только псевдонимы. Она будет ждать сообщения.

— Спасибо. Он очень осторожно работает и знает, что делает. До сих пор у него не было проколов.

Что же, она будет работать с ним ради еврейских детей, которых он спас. Ее долг — помочь этому человеку.

Серж обнял Амадею и зашагал к сараю, где собирался переночевать. Амадея вернулась домой. Здесь, в сельской глуши, она ничего не боялась и, несмотря на риск разоблачения, чувствовала себя в безопасности. Кроме того, если не считать жестоких репрессий, следующих за очередной диверсией, немцы в провинции совсем не так свирепствовали, как в столице.

— С Богом, — прошептала она. Серж кивнул.

Два дня спустя Амадея, сидя у рации, услышала свои позывные. В сообщении было всего два слова: «Тереза. Суббота». Это значило, что самолет прилетит в пятницу: на всякий случай о его прибытии всегда объявлялось на день позже, чем на самом деле. Ближе к полуночи они начнут высматривать маленький самолет и прислушиваться к звуку мотора. И как всегда, придется действовать быстро и осторожно.

Вечером в пятницу Амадея отправилась в поля. Их группа насчитывала восемь человек. Люди разбились на четверки, держа фонарики наготове.

Наконец вдалеке послышался знакомый звук. Встречающие растянулись по полю и включили фонарики. Самолетик буквально плюхнулся на землю, прокатился почти до самой рощи и еще не успел остановиться, как из него выпрыгнули четверо в грубой крестьянской одежде и шерстяных шапках. Менее чем через три минуты самолет уже снова был в воздухе. Вся операция прошла как по маслу. Еще две минуты — и французы исчезли, вернувшись на свои фермы. Трое спутников полковника Монтгомери отправились с ними, причем на разные фермы. У каждого было свое задание, и все четверо должны были встретиться снова только перед самым возвращением в Англию. А пока им предстояло рассредоточиться по югу. Монтгомери обычно работал один, но на этот раз ему была нужна Амадея.

Она, не вступая в разговор, отвезла его на ферму, где жила сама, устроила в старом лошадином стойле на задах коровника и показала люк в полу, где можно было скрыться, в случае если заглянет кто-то посторонний. В тайнике были приготовлены одеяла и кувшин с водой. Назавтра им предстояло отправиться в парижское предместье на встречу с Сержем.

Оба по-прежнему не обменялись ни словом. Перед уходом Амадея взглянула на человека, называвшего себя Аполлоном, кивнула и, уже шагнув к двери, услышала тихое «спасибо».

Очевидно, он благодарил ее не только за эту ночь и теплые одеяла, но и за согласие работать с ним. Он уже многое знал о ней и о том риске, которому она сейчас подвергала свою жизнь. Единственное, что ему осталось неизвестным, — это связь Амадеи с Жан-Ивом, что, впрочем, не имело никакого значения для того, что им предстояло сделать. Высококлассный агент британской разведывательной службы, Монтгомери хорошо понимал, что теперь от его партнерши будет зависеть очень многое. Читая ее досье, он то и дело восхищенно качал головой, находя ее прошлое весьма интригующим. Большое впечатление на него произвел также ее уход из монастыря во имя спасения остальных монахинь.

Амадея кивнула и ушла к себе, в маленькую комнатку за кухней. Утром она принесла ему завтрак. На нем была та же грубая одежда, что и накануне. Монтгомери выглядел опрятным, отдохнувшим и был аккуратно выбрит. Амадея отметила, что даже в обличье фермера он имел весьма представительный вид. Монтгомери был таким же высоким, как и ее отец, только в золотистых волосах проглядывала седина. На взгляд Амадеи, ему было лет сорок, почти столько же, сколько Антуану, когда он погиб. Вообще между ними существовало некоторое сходство, хотя один был французом, а другой — англичанином. Монтгомери легко мог бы сойти и за немца, идеального представителя высшей расы. Но ему трудно было бы остаться незамеченным в любой толпе.

Взяв принесенный Амадеей завтрак, он заговорил с ней по-немецки совершенно свободно и без малейшего акцента. Очевидно, немецкий и английский были для Монтгомери одинаково родными языками, как для Амадеи немецкий и французский. Она знала и английский, хотя не слишком хорошо, но ответила тоже по-немецки и спросила, хорошо ли он спал.

— Да, спасибо, — вежливо поблагодарил Руперт, пристально глядя ей в глаза, словно пытаясь что-то понять. Но что? Вероятно, ему хочется узнать ее получше, определить быстроту ее реакции, способность оценивать ситуацию. Если они собираются разыгрывать роли мужа и жены, он должен ощущать каждое ее душевное движение.

— Мы выезжаем в четыре дня, — тихо сообщила Амадея, избегая его чересчур внимательного взгляда.

— Нельзя так себя вести, — упрекнул ее Монтгомери. — Ты знаешь меня. Любишь. И ничуть не боишься. Поэтому смотришь прямо в глаза. И не ощущаешь никакой неловкости в моем присутствии. Мы женаты пять лет. У нас дети.

Она должна выучить свою роль назубок, вжиться в нее и быть совершенно естественной.

— Сколько у нас детей? — спросила Амадея и посмотрела прямо ему в глаза. Наставления Монтгомери имели вполне определенный смысл, и Амадея понимала, о чем он думает. Все это не имело ничего общего с ней. Только задание, которое им предстояло выполнять. Любая ошибка, любой промах могли стоить жизни ей или им обоим. Это куда опаснее и труднее, чем встреча очередного транспорта ночью.

— Двое. Два мальчика. Трех и двух лет. Ты впервые оставила их одних, чтобы отпраздновать годовщину нашей свадьбы. Я приехал в Париж по делам рейха, а ты решила отправиться со мной. Мы живем в Берлине. Ты хорошо знаешь Берлин? — неожиданно забеспокоился Руперт. Если нет, ему придется подробнейшим образом перечислить названия улиц, ресторанов, музеев, магазинов, парков и кинотеатров, показать фотографии и карты. Амадее придется изучить его лучше, чем родной город.

— Достаточно хорошо. Сестра моей матери переехала в Берлин после свадьбы. Я с ней никогда не встречалась, но довольно часто бывала там в детстве.

Руперт облегченно вздохнул. Что же, это уже что-то.

Он знал, что она из Кельна, и даже выделил в досье девичью фамилию ее матери, имя сестры и дату их ареста. Знал, в какую школу ходила Амадея, когда ушла в монастырь. Ей же были известны только его имя, псевдоним и тот факт, что он был одним из организаторов детского поезда. Но она не стала ни о чем расспрашивать. В конце концов, они не собираются становиться друзьями — только напарниками.

По дороге в Париж, сидя за рулем позаимствованной у кого-то машины, Руперт объяснял Амадее все, что та должна была знать. Его бумаги были столь же безупречны, как и его французский. Согласно им, он был учителем из Арля, а Амадея — его подружкой. Единственный солдат, остановивший их, пропустил машину без особых формальностей, поскольку чисто внешне они не вызывали подозрений.

Как было договорено, Руперт оставил машину в полумиле от дома Сержа, и остальную часть пути они прошли пешком, оживленно разговаривая. У Амадеи было три дня, чтобы выучить роль и вжиться в нее. Почему-то Руперт ничуть не беспокоился за девушку. У нее все должно получиться. К тому же она настоящая красавица. Что заставило ее пойти в монастырь? Она совершенно не похожа на типичную монахиню!

На полпути к дому Сержа Монтгомери не выдержал и спросил:

— Почему вы пошли в монастырь? Разочаровались в любви?

Амадея невольно усмехнулась. Окружающие всегда предполагали самое невероятное о людях, решивших вступить в религиозный орден. На деле все было куда менее драматично, особенно в том возрасте, в каком она была тогда. Это сейчас ей уже двадцать шесть. Монтгомери было сорок два года.

— Вовсе нет. Я сделала это из любви к Богу. И еще потому, что почувствовала призвание.

У него не было причин спрашивать об этом, но, неизвестно отчего, было любопытно. Интересная женщина досталась ему в напарницы!

— А вы женаты? — в свою очередь, спросила Амадея, беря его под руку: привычка, которую ей придется приобрести на время работы с ним. Монтгомери немного подавлял ее, но, как он сказал, им необходимо было свыкнуться с обществом друг друга. Несмотря на дешевую одежду, Руперта окружала аура властности. Хорошо, что она знает, кто он. Более или менее.

— Был, — коротко бросил Руперт, не останавливаясь.

У них даже ширина шага совпадала, что ему неожиданно понравилось. Амадея не семенила, как гейша, что тогда было принято у женщин высшего общества и что всегда раздражало Монтгомери. Он старался все делать быстро и на совесть и не терпел медлительности и жеманства. К сожалению, по его стандартам, мир не всегда двигался достаточно энергично. Эта девушка его стандартам соответствовала.

— Моя жена погибла при бомбежке. Вместе с обоими сыновьями. В самом начале войны, — пояснил Руперт, и Амадея скорее ощутила, чем увидела, как он напрягся.

— Мне очень жаль, — почтительно прошептала она. Все они несли потери в этой войне. Почти все. Может, поэтому он так безоглядно готов был рисковать своей жизнью. Как и ей, ему нечего было терять. Только он делал это для своей страны, а она стремилась спасти как можно больше жизней и свято служить Христу распятому, чьей невестой себя уже считала и станет, когда примет постриг. Не будь проклятой войны, этим летом она принесла бы последние обеты. Но она и теперь каждый год приносила их.

Они подошли к дому родных Сержа, где жила Амадея, когда только приехала из Праги вместе с Вульфом. Где-то он сейчас? Прошло всего несколько месяцев, а ей казалось — целая вечность. Теперь Амадее снова придется рисковать, но на этот раз с ней будет Монтгомери.

Они немного задержались, чтобы поздороваться с дедушкой и бабушкой Сержа, а затем сразу же спустились в подвал, где по-прежнему было полно народа. Только теперь помещение казалось Амадее знакомым и даже приветливым. Здесь были старые друзья и много новых лиц. Кто-то из мужчин сидел за рацией. Женщина печатала листовки. Остальные, сидя за столом, вполголоса разговаривали. Завидев вновь прибывших, Серж радостно улыбнулся:

— Есть проблемы?

Они дружно покачали головами и рассмеялись. Странно, ведь они почти не говорили о личном, если не считать его вопроса о монастыре и ее — о его жене. Всю остальную беседу можно было считать исключительно деловой.

Немного погодя Амадее и Руперту принесли еду: густое кроличье рагу с толстыми ломтями хлеба и по чашке черного горького кофе, который здесь пили все. Сытный обед сразу согрел их: день был холодным, да и в доме почти не топили. Монтгомери, известный здесь как Аполлон, был явно голоден. Амадея тоже наслаждалась вкусным блюдом и ела с аппетитом.

Затем одна из женщин сделала фотографии для шедевров, которыми, несомненно, являлись все паспорта и дорожные документы. Похоже, эти умельцы могли подделать все, что угодно. Серж считал, что их немецкие паспорта и военные билеты невозможно отличить от настоящих.

Серж с полковником Монтгомери отошли в угол и долго говорили о чем-то очень тихими голосами. Тем временем женщины сняли с Амадеи мерку для одежды, которую еще предстояло добыть. Она не знала, каким образом они достают ситцевые платья, деловые костюмы и элегантные туалеты, которые где-то хранились еще с довоенных лет. Видимо, кое у кого имелись родственники, подчас довольно богатые, с сундуками, полными сокровищ. Некоторые даже умудрились сохранить меха и драгоценности.

Все это появилось два дня спустя в красивом кожаном чемодане. К чемодану прилагались их паспорта, бумаги и эсэсовский мундир со всеми регалиями для Аполлона. Начались примерки, и все было идеально подогнано по фигурам. Из них вышла прекрасная пара. Амадея надела элегантное платье из серой шерсти, похожее на те, что носила ее мать, и нитку дорогого жемчуга. Платье от Мейнбохера было в прекрасном состоянии, так же как шуба и модная черная шляпа. Удивительно, что туфли, которые подобрали Амадее, оказались немецкими. Черная сумка из крокодиловой кожи была от Гермеса, черные замшевые перчатки сидели как влитые. Амадея выглядела прекрасно одетой женой очень состоятельного человека, каким и должен был быть офицер, в которого перевоплощался Монтгомери. Настоящий эсэсовец, чье имя он носил, был уже два года как мертв. Утонул во время отпуска, когда на шлюпку, в которой он находился, налетела чья-то яхта. С тех пор о нем, похоже, забыли. Поэтому Монтгомери посчитал безопасным позаимствовать имя и биографию этого человека. Эсэсовец никогда не был в Париже, и Монтгомери был уверен, что его здесь никто не знал. А если и знал, на выполнение задания потребуется всего два дня, после чего парочка благополучно улизнет.

Полковнику Монтгомери предстояло собирать информацию на совещаниях нацистов, а также на светских мероприятиях. Амадея должна была служить прикрытием. Она тоже намеревалась узнавать, что удастся, из бесед с другими женщинами и во время танцев со старшими офицерами на вечеринках. Полковник заранее снял номер в отеле «Крийон», чтобы отпраздновать их «годовщину», заказал шампанское и розы, а в качестве подарка — прелестные золотые, с бриллиантами, часики от Картье. Словом, продумал каждую деталь.

— Ты очень щедр, — пробормотала Амадея, любуясь часами.

— Ты так думаешь? — удивился он, такой спокойный и невозмутимый в своем эсэсовском мундире. — А мне кажется, что не слишком. Лично я считаю, ты заслуживаешь большую бриллиантовую брошь или сапфировое колье за то, что терпела меня в течение пяти лет. Тебе очень легко угодить.

— В монастыре мы ничего подобного не видим, — улыбнулась Амадея. Ей все еще было не по себе в дорогих нарядах.

Она неловко сняла шубу и поспешила повесить ее в шкаф. Мать никогда не носила мехов до смерти мужа. Только получив наследство, она смогла позволить вещи подороже. Беата купила себе шубу, но особенно не роскошествовала. Даже меховые жакеты появились у ее дочерей только тогда, когда они стали достаточно взрослыми. Амадея сто лет не носила мехов.

— Может, мне стоило подарить тебе четки? — пошутил полковник, и на этот раз она рассмеялась.

— Поверь, этим ты доставил бы мне огромное удовольствие, — заверила Амадея и, вспомнив о том, куда очень хотела бы пойти, будь у нее время, немного оживилась:

— Не могли бы мы посетить Нотр-Дам? — спросила она с видом заботливой жены, и ее «муж» согласно кивнул.

— Думаю, это вполне возможно.

Монтгомери хотел поводить ее по магазинам, с удовольствием играя роль богатого и щедрого мужа. Ему выдали достаточную сумму немецких марок, чтобы разбрасываться деньгами направо и налево, как подобает человеку в его положении, имеющему хорошенькую молодую жену.

— Ты танцуешь? — неожиданно спросил Монтгомери. О таком важном он и забыл! Если Амадея ушла в монастырь совсем девочкой, возможно, что она никогда не училась танцевать!

— Когда-то танцевала, — застенчиво улыбнулась Амадея.

— Мы станем танцевать только в случае крайней необходимости. Моя жена всегда уверяла, что худшего танцора, чем я, трудно найти. Я обязательно отдавлю тебе все ноги. Жалко портить такие красивые туфельки, — вздохнул он.

Амадея кивнула. Так или иначе, а туфли обязательно придется вернуть законной хозяйке.

Следующие три дня они собирали информацию, постоянно находясь на связи с Сержем. От Монтгомери требовалось узнать как можно больше о новых снарядах, которые готовились выпускать немцы, не столько даже о технических деталях, сколько о планах и местоположении военных заводов, количестве рабочей силы, складах и руководителях проекта. Разработки были еще на ранней стадии, но англичанам требовались подробные описания, поскольку эти разработки могли оказать огромное влияние на ход войны. Поэтому Монтгомери приходилось заводить много новых знакомств, что было огромным риском. Если его запомнят и впоследствии узнают, это может поставить под угрозу будущие задания. Но на этот раз он был самой подходящей кандидатурой. То, что делал Монтгомери, было необычайно важно для победы.

Они вызвали такси и отправились в «Крийон» с двумя дорогими чемоданами, набитыми всем необходимым. За документы можно было не волноваться. Прическа и макияж Амадеи выглядели безупречно. Длинные светлые волосы были уложены аккуратным узлом на затылке, а модная одежда удивительно ей шла. Пара, бесспорно, была очень красивой.

Амадея вошла в номер, огляделась и заставила себя захлопать в ладоши, восторженно ахнуть и поцеловать «мужа». Но когда коридорный вышел, в ее глазах стояли слезы. Она не видела подобной роскоши с тех самых пор, как ушла в монастырь, и сейчас эта шикарно обставленная комната напомнила ей о матери.

— Немедленно прекрати, — потребовал Руперт на немецком.

Амадея тяжело вздохнула и вытерла глаза.

Они отправились в Нотр-Дам, затем к Картье, чей магазин вел весьма оживленную торговлю, обслуживая немецких офицеров и их любовниц. Потом последовал обед у «Максима», а вечером предстояла вечеринка в немецком штабе. Амадея ослепила всех своим белым атласным туалетом с бриллиантовым колье на шее, длинными белыми лайковыми перчатками и отделанными стразами босоножками. У ее мужа был чрезвычайно гордый вид, когда она кружилась в танцах почти со всеми молодыми офицерами штаба. Сам он дружески болтал с высшими чинами о новом вооружении и важности своевременного окончания разработок. В результате почти вся необходимая информация была получена.

На следующий вечер был званый ужин в доме коменданта, чья жена воспылала внезапной симпатией к Амадее, выпив несколько больше, чем нужно, и стала невероятно болтливой. Язык у нее развязался до такой степени, что Амадея узнала все подробности о работе ее мужа, вернее, все, что было известно его жене. Последняя заставила Амадею пообещать, что та скоро вновь приедет в Париж. Супруги были «гвоздем» вечера, и, вернувшись в отель, Амадея предложила немедленно отправиться к Сержу, но полковник сказал, что нужно сыграть роль до конца и подождать до следующего утра.

Как и предыдущую ночь, они спали в одной кровати: Амадея в атласной ночной сорочке персикового цвета, отделанной кремовым кружевом; Руперт в шелковой пижаме, немного ему коротковатой, о чем знала только Амадея. Они лежали рядом, обмениваясь добытыми сегодня сведениями. Ей удалось узнать кое-что крайне важное, и Руперт был очень доволен. Судя по тону разговора, они вполне могли бы сидеть в служебном помещении одетые в мундиры. Пижама и сорочка ничего для них не значили. Сейчас они действовали как агенты английского правительства. Это была их работа, и ничего больше.

В эту ночь они почти не спали, и наутро Амадее не терпелось покинуть отель. Она вполне сознавала, насколько велик риск, и, как бы ни был роскошен их номер, больше всего на свете хотела очутиться на меленской ферме.

— Не так быстро, — упрекнул ее Руперт, как всегда, на немецком. — Это же наша годовщина. Мы проводим ее в Париже, и ты не хочешь уезжать. Наоборот, просишь меня побыть здесь еще немного, тебе хочется отдохнуть от детей. Хотя ты и хорошая мать, но иногда ты мечтаешь о романтике! И жена из тебя прекрасная!

А агент — еще лучше. Все эти дни Амадея была для него неоценимой помощницей, и Монтгомери надеялся в будущем продолжать работать с ней. У нее был настоящий талант добывать сведения во вражеском лагере.

— Кстати, ты мне солгала, — заметил Руперт за завтраком. Оба к тому времени были уже одеты, а их вещи собраны. Когда они только встали, Руперт переворошил простыни, и Амадея удивленно взглянула на него, не понимая, что он делает.

— У нас была сказочная ночь страсти, — с ухмылкой пояснил он. Они лежали так спокойно и так далеко друг от друга, что постель оказалась почти не смятой, словно в ней пребывали два трупа. Только тогда, сообразив, в чем дело, Амадея рассмеялась.

— В чем я тебе солгала? — озадаченно переспросила она. Ей доставляло удовольствие вновь говорить на немецком. Она словно очутилась дома. За два года Амадея не произнесла ни одного немецкого слова.

— Ты чудесно танцуешь и при этом еще ухитряешься флиртовать. Я сгорал от ревности, — поддразнил он.

— Я флиртовала? — с ужасом пролепетала Амадея. Ей и в голову не приходило, что ее поведение можно истолковать именно так. Она всего лишь хотела казаться милой и обаятельной, но надеялась, что ее не посчитали легкомысленной кокеткой.

— Не более чем следовало, иначе мне пришлось бы устроить сцену ревности, а это было бы нежелательно. Я прощаю тебя. И за эту ложь тоже.

Честно говоря, Монтгомери то и дело поглядывал в ее сторону, восхищаясь грацией, с которой она двигалась. Удивительно легка на ногу, особенно для кармелитки!

Они выписались из отеля, вызвали такси и велели доставить их на вокзал. Там они пересели в другое такси и уже через час были в доме Сержа. Едва они спустились в подвал, Амадея сняла шляпу и с громким вздохом опустилась на стул. Напряжение последних двух дней измотало ее. Внешне спокойная, в душе она каждую секунду этих двух дней тряслась от страха. Правда, были и счастливые минуты, особенно при посещении Нотр-Дама.

Полковник Монтгомери объявил Сержу, что это задание было очень удачным и, на его взгляд, они добились несомненных успехов. При этом работу Амадеи можно назвать безупречной, что во многом определило успех всей операции. Серж довольно улыбался.

— Когда мы возвращаемся? — с усталой улыбкой спросила Амадея, уже переодевшись в свою одежду. Словно Золушка, чьи наряды исчезли в полночь! И как ни приятно вновь надеть модные туалеты и жить в «Крийоне», страх опять оказаться в лагере почти лишал Амадею разума. Риск, которому она ежедневно подвергалась в Мелене, был несоизмеримо меньше.

Руперт тоже успел сбросить эсэсовскую форму и вернуть все документы Сержу. После небольших подчисток их еще можно будет использовать, разумеется, с новыми фотографиями. Серж отдал Амадее документы Амели Дюма, а Руперту — паспорт учителя из Арля. Оба знали, что опасная игра продолжается, но она была для них уже привычной.

— Ты голодна? — тихо спросил он Амадею. Та улыбнулась. За это время они привыкли общаться друг с другом, как муж с женой. Похоже, это у них действительно вошло в привычку.

— Не очень. Поем, когда вернемся. Когда мы выезжаем?

— Через два часа.

Монтгомери хотел передать в Англию очередную шифровку.

Без особого шума Амадея и Руперт покинули дом Сержа и вернулись в Мелен на позаимствованной машине. За последние дни они успели вполне освоиться друг с другом: недаром же две ночи спали рядом, как сестра с братом. Он хорошо запомнил ее атласную сорочку, а она — его дурацкую, слишком короткую пижаму. Ничего не поделаешь: человек он высокий, и найти для него брюки по росту — задача нелегкая.

— Ты прекрасно работала, — заметил Руперт на обратном пути. — Просто замечательно. Трудно поверить, что это у тебя первое задание такого рода.

— Спасибо, полковник, — весело ответила Амадея, теперь уже не смущавшаяся в его присутствии.

— Называй меня Рупертом, — попросил он. Они снова перешли на французский, чтобы случайно не обмолвиться, если их остановят. — Кстати, тебе известно, что во сне ты говоришь по-немецки? Это признак настоящего агента. Только он способен даже во сне говорить на языке уроженца той страны, роль которого играет!

Амадее казалось немного странным снова говорить с ним на французском.

— Мне нравится общаться с тобой на немецком, — объяснила она. — Конечно, сейчас этот язык ненавистен многим, но мне напоминает о детстве. Я так давно на нем не говорила!

Ни разу с тех пор, как попала во Францию.

— Твой французский безупречен, впрочем, как и английский! — восхищенно воскликнул он.

— И твой тоже.

У обоих матери были из Германии. Неудивительно, что немецкий был для них родным наряду с французским для нее и английским для Руперта.

— Мне бы хотелось снова работать с тобой, — признался он.

— Не уверена, что у меня хватит храбрости для такого рода работы. Особенно на том уровне, который по плечу тебе. Нервы не выдерживают. Я все время жду, что гестапо меня арестует и отправит в лагерь.

— Весьма нежелательный вариант, — сухо усмехнулся Руперт. — Я рад, что этого не произошло.

— Я тоже, — кивнула Амадея, призвав на помощь все свое здравомыслие. Конечно, работать с ним интересно, но… — Знаешь, я все хотела сказать тебе, как высоко ценю твое участие в организации детского поезда. Удивительно человечный поступок!

— О, это были чудесные времена. Я рад, что удалось вывезти столько детей. В моем доме до сих пор живут двенадцать человек.

Руперт сказал это таким тоном, будто речь шла о редком растении или новом радиоприемнике. Словно в том, чтобы предложить крышу над головой двенадцати осиротевшим детям, не было ничего особенного. Он добавил также, что собирается их усыновить. Те же, у кого родители каким-то чудом окажутся живы, после войны вернутся на родину. Правда, шансов на это совсем немного, но решение остается за детьми. Они всегда могут рассчитывать на его поддержку, а если кто-то захочет учиться дальше, он оплатит образование. Но сначала им надо еще закончить школу.

Что за необыкновенный, поразительный человек! Должно быть, судьба не зря свела с ним Амадею!

За последние два дня она могла это понять. Даже в условиях нечеловеческого напряжения, в котором они постоянно пребывали, Монтгомери неизменно оставался вежливым, предусмотрительным, заботливым и добрым. А ведь он все время ходил по лезвию бритвы, и если бы его разоблачили, почти наверняка казнили бы.

— Должно быть, двенадцать детишек в доме — это нечто! — засмеялась она.

— Да, бывает очень весело, — с улыбкой согласился он.

И помогает смягчить скорбь о потерянных жене и сыновьях, хотя рана так и не зажила. Но при виде детских лиц на душе становится легче.

— Чудесные ребятишки. Я говорю с ними по-немецки. Восемь мальчиков и четыре девочки, от пяти до пятнадцати лет. Самую младшую принесли к поезду шестимесячной, вместе с сестрой. Два мальчика постарше — близнецы. Некоторые семьи в Англии могли или хотели принять только одного или двух из целого выводка, но мы старались не разлучать братьев и сестер и искали дома, где бы приняли всех сразу. Некоторых приходилось забирать от приемных родителей, правда, таких случаев было совсем немного. Бедняги страшно тосковали по дому. Но не моя малышка, разумеется. Она, конечно, не помнит настоящих родителей. Для нее семья — остальные дети, ну и я тоже. Настоящая маленькая лисичка с ярко-рыжими волосами и веснушками, — оживленно рассказывал Руперт, и Амадея видела в его глазах истинную любовь. Каким же прекрасным отцом был он, наверное, для своих родных мальчиков!

До Мелена добрались, когда уже стемнело. Тетка Жан-Ива приготовила им ужин. Они ничего не сказали ей про Париж, и она не спросила, где они были. Несмотря на возраст и болезни, старушка многое знала о работе агентов.

За ужином все говорили только о делах на ферме и о погоде, а потом Амадея и Руперт долго беседовали в коровнике, пока он собирался в дорогу.

— Как это ни странно звучит, мне было хорошо с тобой, — неожиданно признался он. — Скажи, а ты скучаешь по монастырской жизни?

Очевидно, Руперт так и не понял, почему Амадея решила стать монахиней. Не девушка, а клубок противоречий: практична, невинна, смиренна, храбра, застенчива, умна и при этом никаких претензий. Вряд ли он смог бы это объяснить, но Руперт понимал, что из нее действительно могла бы выйти хорошая монахиня. Однако он по-прежнему считал ее выбор ошибкой.

Монтгомери не мог забыть, какой неотразимой она была в белом вечернем платье, не говоря уже об атласной ночной сорочке. Он всегда запрещал себе вступать в связь с женщинами-агентами. Это шло вразрез с его принципами. Поступать иначе — значит, напрашиваться на неприятности. Кроме того, это все бы усложнило. В конце концов, работа важнее всего. В ней нет места играм. На кону стоят жизни многих людей.

— Очень скучаю, — серьезно кивнула Амадея. — Все время. Когда война кончится, я вернусь в монастырь.

Она говорила с такой уверенностью, что Руперт ей сразу поверил. Похоже, она совершенно искренна в своих чувствах.

— Только прежде оставь мне танец, — пошутил он. — Во имя старой дружбы могла бы научить, как не наступать на ноги дамам.

Около половины двенадцатого они вышли в поле, где их уже ждали остальные. Самолет прилетел в начале первого. Агенты, с которыми Монтгомери прибыл во Францию, еще продолжали свою работу здесь.

Колеса самолета еще не коснулись земли, когда Руперт обернулся и еще раз поблагодарил Амадею.

— Благослови тебя Бог! — крикнула она, перекрывая урчание мотора. — Береги себя.

— И ты тоже, — кивнул Руперт, дотронулся до ее руки, лихо отсалютовал и прыгнул в самолет, едва тот приземлился. Самолет мгновенно поднялся в воздух и исчез в ночном небе. Амадея долго смотрела ему вслед. Ей показалось, что Руперт помахал рукой, но твердой уверенности у нее не было. Все же она махнула в ответ, еще немного подождала, а затем пошла назад, к ферме.