Июня, Колоград, квартира Брумель, 17:05

Гости квартиры Христофора и Лилии Брумель всегда отмечали приятную атмосферу множества комнат, отличный дизайн интерьера и правильно подобранные решения. Лилия Брумель умела превращать любое отданное ей пространство в уютное место, куда хочет вернуться любой, кто побывал в нем.

Для Брумеля же тут находилось нечто большее, чем хороший гарнитур или новая техника. Алекс видел в каждом закутке жилища родителей память о детских играх: словно ещё вчера тут летали красивые космолеты, плавали корабли по ковру и множество управляемых по радио машинок устраивали гонки из спальни в кухню, к ногам суетящейся мамы.

Конечно, за двадцать лет в этих стенах произошли изменения, ремонты и перестановки, но осталась атмосфера – чувство беззаботной игры, почти забытое.

Алекс лежал в своей спальне. Он всегда с умилением обращал внимание на то, что родители оставили все так, как оно было в момент его отъезда в Московский Государственный лицей. А ведь он после этого уже и не жил тут – разве что останавливался, как в отельном номере. Общежитие лицея, затем – университета, съемная квартира, первое «семейное» гнездышко, подаренное совместными усилиями его родителей и родителей Алисы… Но мать сохранила все таким, каким хотела сохранить. Ни одна игрушка, пластинка или плакат не оказались в руках соседских мальчишек или в мусорном ведре. Даже сломанные и никому не нужные.

Застолье утомило Алекса, и он пришел сюда, на территорию детства, первую свою обитель. Алкоголь и тяжелый желудок делали свое дело, все больше зазывая Брумеля в царство сна. Мимо комнаты по коридору проносились служанки – одна работала у Брумелей три года, другую наняли специально для праздника. Обе служанки были с южных рубежей Северной Стороны – одна говорила с казахским, другая с киргизским акцентом. Обе очень суетились – первая потому, что безгранично уважала Брумелей, вторая – потому что приняла их за партийных бонз.

В этом Алекс не находил чего-то странного: на стенах висели изображения Владимира Сергеевича Колоса, на столах и полках шкафов стояли голограммы с бюстом Белова и прочими объемными показателями партийной безукоризненной линии. А ведь Белов совсем недавно стал Генеральным секретарем. Обилие наград и орденов на лацканах отца добавляло бедной южанке трепета перед Христофором Максимовичем.

Сам глава семейства никогда не считал себя излишне «партонутым», как выражался иногда за рюмкой коньяка, по поводу приезда сына. В нынешнем коллективе такого он не мог сказать даже изрядно выпив: компания собралась разношерстная и не всегда Христофору приятная. Однако список приглашенных составляла жена, и лучший друг Брумеля-старшего, полковник Широв, поражался обилием известных личностей из богемы и интеллигенции города, будь то главный инженер КЗБС Жаворонков или известная в городе певица Кияшко.

Из гостиной доносились звуки дискуссий мужчин и вежливое щебетание женщин, смех молодежи, и, когда из аудиофона вещали хорошую песню, хор сытых, довольных глоток. Над всем этим стоял звон сервиза – служанки освобождали стол от блюд для десерта и кофе.

Во второй комнате, которую Брумель называли «залой», танцевали. Там собрались взрослые дети многочисленных друзей Христофора и Лилии Брумель. Алекс сделал пару кругов с Алисой, передав её сыну Широва – резкому и нагловатому выпускнику военного училища. Без того амбициозный, он гордился своим повышением в ранг лейтенанта и весь вечер хвастался. Сейчас Алиса с другими девушками (их собралось больше, чем молодых людей, и уход Брумеля девушек очень обидел) смеялась и подшучивала над сыном полковника и Жаворонковым-младшим, тоже инженером.

Брумель веселья не ощущал. Эти сборы у родителей нагоняли тоску по прошлому. Тут все пахло детством, и даже вид из окна, такой изменившийся, все равно настойчиво продолжал показывать ему детский пейзаж. Пусть не было в нем многих небоскребов; пусть мобили тогда могли подниматься лишь на несколько метров, и летали над ещё земным транспортом; струнная дорога все ещё казалась неконкурентоспособной с монорельсом; пусть не возвышалась над городом громадина КЗБС – Колоградского Завода Биологического Синтеза… И сами окна тогда были просто пластиковыми, без нано-корректора температуры и света.

Тоску усиливала так же и пресыщенность подобными празднествами – Лилия и Христофор Брумель любили приемы и застолья.

Алекс открыл окно, спустил галстук и расстегнул несколько пуговиц. Ветерок забежал в комнату, прошелся по горячей коже Брумеля. Он уже почти засыпал, когда служанка шепотом сказала ему, что они подают десерт. Алекс притворился спящим.

В коридоре мимо его спальни прошли отец и Широв, очевидно – на кухню. Старики что-то обсуждали, и в гудении застолья Алекс успел расслышать собственное имя. Христофор Максимович вернулся, медленно закрыл дверь.

«да он спит, как раз…»

Он все же заснул.

Брумель проснулся от того, что кто-то дернул его за волосы на груди. Через секунду он уже чувствовал сладкий запах жены и прикосновение губ.

– А-леекс! – протянула она. – Ты страшный зануда!

Брумель потянул жену к себе, она прилегла рядом, положив голову ему на грудь. Алекс молчал. Алиса привстала на локте, посмотрела на мужа.

– Там уже тортик.

– Не хочу.

Алиса положила руку ему на лоб.

– Мой муж не хочет торт?!

Алекс улыбнулся. Поцеловал её руку.

– Бывает и такое. Слушай, киса, не знаешь, о чем Широв с папой говорили?

– Не-а. Я в эти разговоры не лезу. А что?

– Шепчутся они подозрительно.

Алиса гладила мужа.

– Тебе нужно отдохнуть.

– У меня все лето впереди. Правда, Гордонович предупреждает, что буду иногда ездить в город.

– Он вообще без тебя не может?

– Может. Но многие на лето взяли отпуск.

– А в Голландию ты когда поедешь?

– Осенью. Сразу после отпуска. И не надо на меня так смотреть, киса. Я тебе уже говорил, от меня это не зависит.

– Нууу… – протянула жена и снова легла ему на грудь. Алекс играл с её волосами, наслаждаясь растущим расслаблением. Нужно забирать её отсюда и вести на дачу, полностью растворившись в наступающем лете. Они оба заслужили такой отдых.

Брумель хотел в компанию к Власишу, Решетову. Однако серба родители не принимали, и, несмотря на то, что он уже был у них когда-то, Алексу дано было понять, что Власиш лишний на приеме такого рода и с такими гостями. С инженером Решетовым они познакомились в запрещенном радиоэфире. Очень выгодно познакомились – Брумель написал статью, принятую редакцией о новых системах Решетова – вентиляции и оборудовании связи для убежищ. Решетов же отстроил Брумелю хороший бункер. Даже слишком хороший – со скидкой в 25 процентов.

Из окна шумела молодежь с балконов напротив, доносились отрывки рекламных роликов и мат водителей в пробках.

И еще один голос. Словно через динамик. Где-то в отдалении, он кричал и смеялся истерическим смехом.

Алиса встала и закрыла окно.

– Снова Мыслевирус?

– Да. Его уже обнаружили, и уничтожают. Что же это за напасть, Алик?

– Диссиденты. Хотя этот особенный. Он ведь не против власти, скорее, против обывательства.

Брумель вздохнул.

– Что там обсуждают?

– Думают, началась ли война Запада с Югом.

– Хорошо, что я ушел.

Алиса гладила его грудь.

– А ты что думаешь? Мирослава говорит, что это может привести к атомной войне.

–Бред. Ей это, в свою очередь, говорит муж, поддавшийся пропаганде.

– А что мне скажет мой муж?

Брумель улыбнулся и прижал её к себе.

– Скажет, что одна девочка излишне впечатлительна.

Видеофон в кармане завибрировал. Пришло сообщение. Брумель вытащил из кармана и посмотрел на экран. Алиса заметила, как дрогнули его брови – автоматически, словно от внезапного испуга. Прижимаясь к нему, жена могла хорошо ощущать ускорение пульса и дыхания.

– Что там, Алик?

Брумель отключил видеофон и сунул его в карман.

– По работе. Совсем надоели. Ничего, больше не сунуться.

Алиса хотела спросить что-то ещё, но в комнату вошел Христофор Максимович.

– Так, молодежь! Живо в гостиную, к торту!

Через минуту они уже сидели на своих местах за столом. После спокойствия спальни шум людной гостиной ощущался грохотом, а череда красок женских нарядов и блеск различных аксессуаров виделся ярче, чем обычно. Во всем этом кружении официального приема, сонмище различных взглядов, бесед и присутствий особенно выделялся и тревожил Брумеля взгляд полковника Широва, направленный вроде бы и в его сторону, и в то же время куда-то мимо.

За полковника говорили, очень много, и совсем по-разному. Но во всех этих разговорах Брумель не участвовал – не брали. Знали, что Христофор, старый любимец партийных шишек Колограда – хороший друг Широва. И дружба эта длиться с поры, в которой у них двоих ещё ни пагонов, ни наград не было, стало быть, дружба настоящая. Однако Алекс своим профессиональным, все слышащим слухом составил на полковника персональное устное досье. И он сейчас словно составлял такое же на Алекса.

С Комитетом Безопасности Брумель имел дело, но как свидетель или понятой, или же как журналист. Он понимал, что этих крыс не остановят ни высокое положение отца, ни влиятельность Алекса в кругах пропаганды и массового просветительства.

Взгляд полковника возбудил убавившуюся нервозность от полученного сообщения, растаявшую в атмосфере застолья. Широв словно почувствовал, что в памяти видеофона Брумеля записаны слова, переданные неизвестным. От этих слов Алекса тошнило, но они были на его видеофоне, и одобрялись ли, нет, ещё предстояло выяснить.

Съев порцию торта, Алекс извинился, и, под разгоревшийся спор о хоккее Северной стороны вышел яко бы в туалет, достав по дороге видеофон. Он снова зашел в детскую, закрыв дверь на щеколду.

Видеофон осветил полумрак комнаты большим экраном, в мерцании которого горел текст.

«Брумель, не развороти улей. За сладким медом истины есть полчища пчел, готовых убить. Я прошу, я заклинаю тебя – будь осторожен.

Искренне твой, Мыслевирус».

Подавляя дрожание рук и спазм в горле, Брумель дочитал сообщение до конца. Затем – ещё раз, все быстрее, словно боясь приближения Широва.

– Господи, какой же бред. Ему плевать на тебя, трусливая задница. – Прозвучали мысли, слетевшие с губ. Он терял самообладание. И сам испугался своих слов.

В дверь постучали как раз тогда, когда Брумель нажимал на «удалить сообщение».

За вставкой из матового стекла виднелся силуэт в военной форме. Брумель спрятал видеофон и открыл щеколду.

– Не помешаю? – спросил Широв.