Новые загадки

(РАССКАЗЫВАЕТ ПОЛКОВНИК ОСЕТРОВ)

Валерий, сегодня ты со мной поедешь, шофером, — сказал я.

С удовольствием! — отозвался оператив­ник. Водить машину он любил.

Я молчал часть дороги, и только когда мы уже подъехали к Москве, заговорил:

Значит, так, Валера, шоферскими обя­занностями твои задачи сегодня не ограничи­ваются. Мне не очень понятная встреча пред­стоит, так что будешь меня прикрывать.

Прикроем! — ответил он после секунд­ной паузы, и чуть-чуть плечами шевельнул, будто бы проверяя, насколько удобно писто­лет сидит в кобуре под мышкой. — Но вы и сами, товарищ полковник, если что почувст­вуете, не подставляйтесь под прямой огонь...

Вот еще, яйца курицу учат! — хмыкнул я. — И потом, вряд ли прямой огонь будет.

Огонь будет, так сказать, косвенный. Но оттого не менее опасный.

То есть?.. — Валерий чуть напрягся.

Меня попросила о встрече одна дама... Вдова банкира, которого я когда-то охранял, когда не на государевой службе трудился, а сам по себе. Отношения у нас с ней хорошие. Эту даму могут использовать вне ее ведома, чтобы меня каким-то образом подставить. Я приготовил фотоаппарат с чувствительной пленкой и с объективом, который позволяет фотографировать издали крупным планом.

Дорогой аппарат, — одобрил Валерий, искоса взглянув. — Просто классный!

Вот с этим аппаратом ты и будешь дежу­рить возле террасы летнего кафе, где мы с мо­ей знакомой будем разговаривать. Дежу­рить, разумеется, не бросаясь в глаза. Если заметишь, что кто-то излишне приглядыва­ется к нам тем или иным образом любопытст­во проявляет — фиксируй таких людей на пленку. Мы пленочку потом проверим, нет ли каких-нибудь знакомых. Давай-ка мы чуть пораньше подъедем к кафе, осмотрим все вокруг. Осматривать будем порознь, как будто мы не знакомы. Машину где-нибудь за квартал оставим, дальше пешком пойдем. Все понял?

Все понял, товарищ полковник! И все-та­ки, может, хоть намекнете, куда меня втягиваете? Ну, чтобы мне самому лучше ориенти­роваться.

— Да если б я знал, куда... — вздохнул я. — Надеюсь, не будет ничего серьезного.

Мы с ним подъехали поближе к кафе, оста­вили машину на соседней улице. Я пошел к кафе, Валерий немного отстал.

В кафе я выбрал свободный столик, уселся, заказал кофе и бутерброды. Было без семи ми­нут три. Без трех минут три в кафе появилась Ершова. Я встал, помахал ей рукой. Она мах­нула в ответ и направилась к столику.

— Вы все такая лее красивая и элегантная! — сказал я. И в этом не было преувеличения. Вы­глядела она эффектно, будто не отразились на ней ни семейная трагедия, ни прошедшие го­ды. Лишь внимательно приглядевшись, можно было заметить новые морщинки в углах глаз естественно и тщательно замаскированные косметикой.

При этом, должен заметить, Галина Афа­насьевна была не из тех куколок, у которых ветер в голове. Если Ершов и женился на ней исключительно из-за ее красоты, то потом он не разочаровался в своем выборе. Я знал, ка­кой она была верной, преданной и любящей женой. Да и ума ей было не занимать. Муж без стеснения советовался с ней во многих труд­ных случаях...

— Не скрою, приятно это слышать, — улыбнулась она. — Признаться, я почти не надея­лась, что вы откликнетесь. — Кофе, будьте до­бры, — кивнула она официанту. — Но прежде всего, мне надо объяснить, где я взяла ваш ра­бочий телефон.

И где же?.. — поинтересовался я.

Скажите, вам что-нибудь говорит фами­лия — Юденич?

Во-первых, белый генерал... — я соби­рался с мыслями.

А во-вторых?

А во-вторых, один из поступающих в мое училище — Александр Юденич. Сын обеспе­ченных родителей. Людей, с которыми вы вполне можете быть знакомы. Они — как раз из вашего круга.

Все верно, — кивнула она. — Всем ребя­там, допущенным к заключительному этапу, раздали памятки с телефонами. Среди них есть и ваш рабочий телефон.

Гм... — я почесал подбородок. — Все ясно. Но, по-моему, тут кто-то погорячился. Мой те­лефон должен быть если не закрытым, то почти закрытым для посторонних, а они, видишь, распространяют его в количестве пятидесяти экземпляров... Он же к кому угодно может по­пасть...

Вы не волнуйтесь, — она опять улыбну­лась. — Ребят предупредили строго-настрого, что звонить вам они могут лишь в случае крайней необходимости. Все звонки записы­ваются, и если кто-то попробует воспользо­ваться телефоном, чтобы давить на вас или об­ратить особое внимание на какого-то мальчи­ка, это будет автоматически означать отчис­ление из кандидатов в кадеты. Я решилась на звонок, потому что мы с вами — давние знако­мые, да и мало ли почему я захотела с вами по­видаться.

— Надо же... — пробормотал я. — А я ниче­го этого не знал...

Услышав объяснения Ершовой, я подумал о своем... Мне в голову пришло несколько мыс­лей, замечательных мыслей, которые еще тре­бовалось обдумать... Но время подумать у ме­ня еще будет, до встречи с отцом Владимиром и после.

И вы решили попросить меня за сына ва­ших друзей? Попросить так, чтобы это ему не повредило?

Не совсем точно... — она на секунду за­молчала. — Моя просьба сводится к тому, что­бы вы отнеслись к нему объективно, только и всего.

То есть?..

Я вас знаю, Валентин Макарович. Вы все­гда были очень деликатны, очень честны... Но при всем том, я подмечала, что есть у вас не­доверие к богатым людям. В вас засело убеж­дение советского времени, что богатство может быть нажито только нечестным путем, и с этим убеждением ничего не поделать.

Нет, что вы, я... — Она точно попала в мое больное место. Богатство почти всегда ка­жется мне признаком нечистоплотности. И веские доводы нужны, чтобы меня переубе­дить. Скажем, Ершов меня переубедил, пото­му что я видел, как он работает. Но, по боль­шому счету, предубеждения против богатства я не могу побороть, честно сознаюсь. Сам по­нимаю, что это и несправедливо, и несовре­менно, и борюсь с собой, но тут меня, наверно, не переделаешь.

Я только хочу сказать, — продолжила Ершова, увидев, что я замолчал, — что вам следует приглядеться к Саше обычному мальчишке, выкинув из головы, кто его роди­тели. Впрочем, если хотите, о его родителях я вам расскажу, и вы убедитесь, что это очень приличные люди. У них был конфликт с «Мегатрендс Холдинг» и «Фондом Бескорыстия», когда они отказались отмывать грязные день­ги для этих организаций во время той знаме­нитой аферы. Конфликт вышел настолько резким, что до сих пор не исчезла полностью угроза их жизни, хотя все самое дурное уже позади.

Погодите... — я нахмурился. — «Фонд Бескорыстия» — это ж финансовый фонд Гортензинского, так?

— Так, — кивнула она. Я задумался.

Скажите, — сказал я наконец, — а у вас самой какие отношения с Гортензинским? В смысле, если какие-то отношения вообще имеются?..

Если откровенно, — ответила она после паузы, — я стараюсь избегать любых отноше­ний с ним, потому что он вызывает у меня та­кое брезгливое чувство, как... как, напри­мер, слизняк. Хотя, по деловым вопросам нам иногда приходится пересекаться.

Извините, но по каким деловым вопро­сам?

В свое время, после смерти моего мужа, Гортензинский хотел прибрать к рукам его банк. Полностью ему это сделать не удалось, но двадцать семь процентов акций он сумел перекупить. Поэтому иногда мне приходится консультироваться с ним как с одним из круп­нейших акционеров. Хотя контрольный па­кет находится у меня, и я его никому не про­дам.

— Почему? Не лучше ли вам было бросить банковское дело? Ведь у вас, наверно, достаточное состояние, чтобы безбедно прожить до конца своих дней, да еще детей и внуков обес­печить?

— Все так, — согласилась она, — но бросить я не могу. Виктор все отдал, чтобы завести свое дело... Даже отдал жизнь. Он поднялся от простого инженера, не забывайте. Ради его па­мяти я должна продолжать работать.

Я кивнул, потом сказал:

Еще один вопрос. Как Юденичи связаны с вашим бизнесом?

Через наш банк, — она так и сказала — «наш», будто Ершов еще был жив, — прохо­дят их расчеты за торговлю оружием. У Илла­риона Юденича, отца Саши, есть лицензия на право торговли оружием и некоторыми обо­ронными технологиями. Он — один из немно­гих, соблюдающих полную честность в этом бизнесе. Поэтому, видимо, государство и дало ему лицензию. Можно даже сказать, что он, в определенной степени, является представите­лем государства, потому что всегда блюдет го­сударственные интересы. Я бы даже предпо­ложила, что видимость, будто он действует как частное лицо — это игра, а на самом деле он уполномочен государством проводить неко­торые операции, контролировать рынок и не допускать контрабанды и других безобразий. Работать с ним приятно — работая, никогда не надо ждать подвоха. Но, разумеется, день­ги ему достаются не просто так, хотя и живет он очень хорошо. Я говорю, он ведет себя на­столько в рамках закона, если выражаться об­текаемо, что многие люди с удовольствием ставят ему подножки на каждом шагу. Есть и такие, которые давно подумывают о его физи­ческом устранении.

Некоторое время я анализировал то, что она не сказала. Очень интересная вырисовыва­лась картина... Потом, взвесив все, задал воп­рос:

— Если мне понадобится встретиться с Юденичем-старшим... с Илларионом Юдени­чем... Вы мне поможете?

Разумеется, помогу, — сказала она.

Хорошо, — сказал я. — Тогда, если что, я с вами свяжусь. И не волнуйтесь за Александ­ра Юденича. Отношение к нему будет абсолют­но объективное. Поступит он или не поступит, будет определяться только его данными. И меньше всего это будет зависеть от меня.

Я вам очень благодарна, — проговорила она, вставая.

Я тоже встал.

Не за что меня благодарить. Это вам я благодарен...

...Потому что фамилия Гортензинского вдруг всплыла? — поинтересовалась она с обычной своей проницательностью.

Я постарался улыбнуться.

Не только за это. Всегда приятно узнать, что есть еще люди, для которых честность и честь в бизнесе до сих пор что-то значат.

Всего доброго, — ответила она. — Если что, звоните.

— Вы тоже, — сказал я.

И она ушла.

А я, выждав немного, покинул кафе и вер­нулся к машине. Валерий подошел минуты че­рез две.

— Ну что? — поинтересовался я.

— Три человека выглядели подозритель­но, — сообщил он. — Может, просто на краси­вую женщину глазели, с которой вы разгова­ривали, и никакого наблюдения никто не вел.

Но я, на всякий случай их заснял, в разных ракурсах.

Молодец! — похвалил я. — А теперь едем ко мне домой. И задание то же самое. Ко мне придет священник. Если увидишь, что этого священника «пасут» — сфотографируй всех.

Простите, Валентин Макарович, — ска­зал Валерий, — это как-нибудь связано с набо­ром в училище или нет?

Пока неясно, — отвечаю я. — Возможно, это связано с чем-то другим. Если бы все объ­яснялось лишь хлопотами родственников и друзей, чтобы именно их мальчишка посту­пил в училище, я был бы спокоен.

Валерий кивнул и молча повел машину дальше.

И вот без четверти пять мы подъехали к мо­ему дому. Быстро уложились. И разговор с Ер­шовой завершился раньше, чем я предпола­гал, и пробок нигде не было.

Я поднялся к себе, а Валерий покинул ма­шину и устроился на лавочке неподалеку. Ему, бедняге, невесть сколько придется вот так проторчать. Но такова наша работа. Со­гласно одной из любимых фраз Бориса Андре­евича: «знали, на что подписывались».

До прихода отца Владимира у меня было не меньше пятидесяти минут. И я начал раз­мышлять, устроившись в кресле.

Во-первых, отовсюду возникает Гортензинский. Не удивлюсь, если и в разговоре с отцом Владимиром он так или иначе всплывет.

Во-вторых, Дегтярев не стал звонить мне в кабинет, а предпочел вызвать с вахты. Что это может означать? Либо он не общается с сыном и поэтому не знает, что кандидатам на поступление в школу вручен мой номер теле­фона. Либо он контактирует с сыном и знает о предупреждении, что звонок кого-либо из родителей будет воспринят как попытка по­влиять на меня, и мальчишка, в наказание за это, в школу не будет принят ни в коем слу­чае...

Взвешивая все обстоятельства, я пришел к выводу, что правильно первое: Дегтярев не контактирует с сыном. Если бы он контакти­ровал и знал мой телефон из бумажки, вручен­ной сыну, он, бывший наш работник, сообра­зил бы, как позвонить так, чтобы сына не под­ставить. И потом, во время нашей встречи Дегтярев не просил за сына, никак не просил. Он подчеркнул, что я могу не принять его сы­на, но главное — чтобы я правильно отреаги­ровал на его намеки...

Что же получается? Человек, который не общается с сыном (надо понимать, бывшая жена запретила ему контакты), каким-то об­разом узнает, что сын поступает в наше учи­лище, достает адрес училища через старые связи, и едет, чтобы предупредить меня о чем-то важном...

Что ему могло стать известным?

Или это кажется важным только ему? Мо­жет, он преувеличивает значение того, что знает, чтобы и собственную значимость пока­зать? Может, он совсем без средств, и все в итоге сведется к тому, что он попросит сколь­ко-то ему одолжить?

Нет, непохоже.

И насчет Юденичей...

Вот, простая схема вырисовывается.

Илларион Юденич — представитель госу­дарства, он следил и следит за тем, чтобы сделки по оружию были чистыми, чтобы госу­дарство полностью получало с этих сделок то, что ему положено, и чтобы не торговали тем оружием и теми технологиями, которые к экс­порту запрещены. То есть, пока он на своем месте сидит, никакая мафия и никакие нечис­топлотные чиновники и дельцы к этому каналу торговли оружием не подступятся. Не су­меют через этот канал незаконные сделки крутить. А ведь доходы такие сделки прино­сят огромные...

И часть денег, проходивших через банк Ер­шова, была расчетами по таким сделкам, те­перь я это понимал. Раньше-то я в финансовые и коммерческие тайны не вникал, не мое это было дело, но теперь мне Галина Афанасьевна завесу* чуть-чуть приоткрыла. И получается, что смерть Ершова, бегство в Америку его кол­лег, подальше от пуль убийц, скорее всего, бы­ли связаны с тем, что какой-то могучей пре­ступной группировке хотелось заполучить се­бе денежные потоки от оружейных сделок.

Среди тех, кто проявлял интерес, был Гортензинский...

Гортензинский, у которого давние связи в Праге с тамошней мафией, пойманной на рас­хищении нашего военного имущества. Ершов был застрелен в Праге, едва сошел с самолета. Прилетев в Прагу, Ершов попал прямо в лого­во, прямо в зубы поделыцикам Гортензинского. А если он прилетел проверить состояние военного имущества, разобраться почему про­изошло неожиданное исчезновение товара, уже оплаченного через его банк, то...

То над Гортензинским нависала прямая уг­роза новых разоблачений, ему было бы трудно остановить затеянную Ершовым проверку.

Тем более, если Ершов летел в Прагу, зная, что он будет искать. Допустим, он хотел найти какие-то документы и улики, чтобы припуг­нуть Гортензинского. Предположим, он дей­ствовал по согласованию с Юденичем, пред­ставителем государства...

Кстати, почему в мою бытность начальни­ком службы безопасности ни разу не про­мелькнуло имя Юденич? Выходит, в то вре­мя этот человек был засекречен даже от меня.

Вот тут они были не правы, играя в секре­ты. Если бы я тогда знал больше — возможно, сумел бы предотвратить убийство.

Но какая мужественная женщина Галина Афанасьевна! Решиться повести дело даль­ше, от которого даже мужики отступились. И Юденич, надо полагать, очень мужествен­ный человек...

Да знай я больше, я бы не ушел с работы, а остался бы, чтобы им помочь...

В общем, получается так, что Гортензинский вполне мог быть причастен к смерти Ер­шова. Не напрямую, конечно. Гортензинский — трус, и даже убийцу сам нанимать не стал бы, передоверив это дело другим. Но то, что он вполне мог подтолкнуть к убийству...

Чтобы понять, насколько верна моя догад­ка, мне придется-таки встретиться с Юдени­чем, ничего не поделаешь.

А нет ли и в этом какой-нибудь хитрой ло­вушки?

А может, и Дегтярев, роняя свои намеки, имел в виду убийство Ершова, об обстоятель­ствах которого ему что-то стало известно? Вот эта его фраза, что Гортензинский считает, будто у Дегтярева до сих пор на меня зуб... не подсказка ли: используй уверенность Гортен­зинского в том, что я тебя ненавижу...

Да, серьезное что-то вырисовывается, очень серьезное. И, хочешь, не хочешь, я должен окончательно расставить все по местам.

Вот так я сидел и размышлял, пока не раз­дался звонок в дверь.