Полковника призывают из отставки

(РАССКАЗЫВАЕТ ПОЛКОВНИК ОСЕТРОВ)

Будем знакомы. Я — Осетров Валентин Ма­карович, полковник, сорока девяти лет. Здесь, конечно, к слову «полковник» сразу надо бы добавить, что «в отставке», и что пол­ковник не чего-нибудь, а ФСБ (вернее, КГБ — Комитета государственной безопасности, так называли ФСБ в прежние времена).

Как я ушел — история отдельная. Расска­жу об этом как-нибудь потом.

Жил я последние годы тихо. Звали меня, конечно, в самые серьезные охранные струк­туры, звали и в другие места. В охранную структуру одного банка я даже согласился пойти. Это было в девяносто третьем году. Кругом неразбериха. Но дело свое я выпол­нял честно и получал неплохо. Но в одноча­сье все закончилось. Одного из руководите­лей банка в Праге застрелили, другие в Аме­рику сбежали. Появилось новое руководство... Моей вины в смерти банкира и в том, что банк на грани развала оказался, не было, я и так делал больше возможного. Но, когда гибнет человек, за которого ты отвечать взялся, так или иначе свою вину чувству­ешь... Пришлось и с охранными делами за­вязать. Вот и получилось, что я, мужик в расцвете сил, заслуженный офицер, остался не у дел. А безделье — это, я вам доложу, для таких людей, как я, — мука. Но я никогда никого ни о чем не просил. Уехал на дачу и жил там. Дача у меня теплая, зимняя, сам ставил когда-то. В минуты отдыха посижи­вал на веранде, на розы любовался да шаш­лык жарил. Семьей я так и не обзавелся, и скоро стало мне скучно там. А потом выяс­нилось, что дачу сдавать можно: желающих много. Стали деньги за дачу капать, да и пенсия у меня такая, что жить можно. Но чтобы от безделья с ума не сойти, взялся я в одной строительной бригаде работать. Тут тебе и общение, и сознание того, что ты ну­жен кому-то.

Так сложилось, что к началу этого лета развалилась наша бригада, а нового дела я так себе и не нашел. «Ничего, — думал я, — со мной такое в жизни случалось.»

И вот, однажды, в солнечный, жаркий день брел я из магазина с двумя пакетами кефира и хлебом. Зашел в подъезд, начал подниматься по лестнице на свои четвертый этаж (я никогда лифтом не пользуюсь, чтобы поддерживать себя в форме), как услышал телефонный звонок. Звонок у моего телефо­на громкий, даже сквозь входную дверь слы­шен. Я чуть прибавил ходу, и когда снял трубку, услышал знакомый голос:

Приветствую, Валентин Макарович! — Это был генерал Волков.

Добрый день, Борис Андреевич! — отве­тил я. — Какими судьбами, какими делами?,

Правильно догадываешься, что без дела я бы тебе не позвонил, — рассмеялся генерал. — Не возражаешь, если подъеду в ближайший час?

Ну, если генерал к полковнику едет, зна­чит, дело и впрямь серьезное, — в тон ему, шутливо, ответил я.

Серьезней некуда! — заверил генерал. — Правда, ты в жизни не догадаешься, что за де­ло такое.

Ох, заинтриговали, Борис Андреевич! — сказал я.

— Заинтриговал? Тогда жди.

Интересно, что за дело возникло? И зачем я понадобился? Ну, чего гадать, скоро все уз­наю.

В ожидании генерала я кофеварку зарядил, печенье достал. Надо же хоть как-то его уго­стить.

Через некоторое время возле подъезда тор­мознула черная машина, и из нее выбрался ге­нерал Волков. Я пошел встречать его у входа.

Когда генерал вышел из лифта, я отметил про себя, что он практически не изменился. Разве что седины прибавилось.

Ну, здравствуй, Валентин!.. — он протя­нул мне руку.

Здравствуйте, Борис Андреич, — ответил я, обмениваясь с ним рукопожатием.

Он вошел в квартиру, оглядел меня, прищу­рившись:

А ты все таким же молодцом!

Стараюсь, товарищ генерал!

Да уж, ты всегда был старательным... Так давай сядем, поговорим, что ли?

Прошу, Борис Андреич. Я и кофе сва­рил...

Мы с ним уселись в комнате, за низеньким журнальным столиком напротив телевизора, и он, пригубив кофе, спросил:

Ты как, не жалеешь, что давно не у дел?

Так чего жалеть, Борис Андреевич? — ответил я. — По прошлогоднему снегу не пла­чут.

Да и обижен ты на нас до сих пор, так? — генерал опять прищурился.

Ни на кого у меня обиды нет, — честно ответил я. — А уж тем более на вас. Я ж пом­ню, как вы меня поддерживали.

Но я в системе остался, а ты ушел, — за­метил он.

А куда мне было деваться? — ответил я. -* Я не мог поступить иначе.

Так ли уж и не мог? — возразил гене­рал. — Отличный работник, сорока еще нет, а уже полковник... Стиснул бы зубы, перетер­пел, переварил — глядишь, уже и с генераль­скими погонами был бы. А так, почитай, де­сять лет жизни потеряно.

Не мог я поступить иначе, — ответил я. — Не мог перетерпеть и переварить. Да и прошедшие годы потерянными не считаю. Не­зачем о них толковать. Что было, то было.

Верно, — сказал генерал. — Кто старое помянет — тому глаз вон.

...А кто забудет — тому оба, — напомнил я ему вторую половину пословицы. Когда я в своей правоте уверен, то упрямства мне не за­нимать. К сожалению, наверно. Потому что не раз мне это упрямство аукнулось.

Да... Валентин, каким ты был, таким ты и остался! Ершистый, понимаешь. Сканда­лист! Вот и не забывай, тебе это ой как приго­дится в том деле, ради которого я к тебе прие­хал.

Так что за дело-то? — не выдержал я.

Вот, — Борис Андреевич открыл свой «ди­пломат», вынул оттуда несколько бумаг и одну протянул мне. — Читай.

И я прочел:

Приказ

Согласно решению №52/431 от 15 февраля сего года на базе бывшего дома отдыха «Тара-ново» создать кадетское училище ФСБ, с обеспечением согласно...»

Ну? — я поднял глаза от приказа. — Я-то тут при чем? „„

А вот при чем, — и генерал протянул мне следующую бумагу.

И я увидел очередной приказ:

«Восстановить на службе в звании полков­ника Осетрова Валентина Макаровича и на­значить его директором кадетского училища ФСБ».

Это твое дело, Валентин, поверь мне, — поч­ти ласково сказал генерал. — В тебе самом есть что-то мальчишеское. И человек на эту должность нам нужен ершистый, неравно­душный. Чтобы мог профессионально зани­маться с ребятами и руководить училищем. И такой, понимаешь, который ребят будет пони­мать, потому что где есть понимание, там и от­ношения ладятся. Ребят мы хотим набрать не­стандартных. А нестандартный человек — не­удобен. Неудобен потому, что отличает разумное и глупость, перед начальством не лебезит и не кланяется. Нам такие ребята и нужны... независимые. Хоть с независимыми иногда приходится не сладко, зато на них всегда по­ложиться можно. Многим этот независимый дух может и не понравиться, его захотят иско­ренить, вот здесь-то именно такой человек как ты понадобится, который сможет ребят защи­тить.

Так это вам... — Я задумался, подбирая подходящие слова. — Так это вам во главе училища дипломат нужен, а какой же я ди­пломат?

Вовсе и не нужен дипломат! — резко от­ветил Борис Андреич. — Нам нужен такой че­ловек, за которым мальчишки будут чувство­вать себя как за каменной стеной.

Словом, на такую должность меня подпи­сываете, на которую все шишки будут сыпать­ся, — усмехнулся я.

Может, и будут, — серьезно ответил гене­рал. — Зато сколько радости, когда мальчиш­ки настоящими людьми вырастут, и ты будешь знать, что помог им в этом. И в конце концов, тебе ли шишек бояться? Мало их, что ли, на те­бя сыпалось? — добавил он. — Я тебе живое и реальное дело предлагаю. И не просто предла­гаю. Прошу, если хочешь. — Он устало вытер пот со лба. — Я... да и другие немало сил потра­тили, чтобы твою кандидатуру утвердить. Кое-кто до сих пор тебя опасается: неуправляемый, мол. Так что ты и нас, за тебя хлопотавших, уж не подводи.

Я ничего не ответил, поднялся с кресла, по­дошел к балкону, закурил.

Что тут сказать?

Я припомнил тот эпизод, из-за которого мне пришлось уйти из органов.

Смутное было тогда время. Советский Союз, еще казался монолитом, но уже трещал по швам. С продуктами было совсем плохо, так же как и со многим другим. Все проблемы об­нажились, работы навалилось невпроворот. Знаете, когда долгая зима, всем уже опосты­левшая, к концу подходит, и весеннее сол­нышко припекать начинает, так хорошо на душе становится, так легко, и вот уже снег та­ет, звенят ручьи, первая травка зеленеет. Но при этом столько мусора обнажается, просто страшно. Вот так и у нас. В обществе грязь об­нажилась и мы должны были наводить поря­док. Я с головой в работу ушел. Работал сутка­ми, с радостью. И кстати, многое из того, что успел сделать, облегчило моим коллегам рабо­ту, уже после моей отставки. Словом, можно сказать: что не зря старался.

Итак, началось с того, что один священник, много лет работавший в церковных архивах, взял и на западе выпустил — у нас в ту пору печатать еще боялись — свой огромный труд о «грязных пятнах» в истории церкви в период советской власти. О том, как священники сот­рудничали с органами, как выдавали тайну исповеди и так далее. Первый том охватывал период до сороковых годов. В конце книги бы­ло уведомление о публикации редчайших ар­хивных материалов, касающихся послевоен­ного времени, вплоть до наших дней, во вто­ром томе.

Мы, конечно, отследили выход этой книги, и взяли автора на заметку, но решили пока ничего не предпринимать. Гласность так глас­ность, нынче и не такое пишут. Но какой шум поднялся в церковных верхах! И вот вызывает меня генерал Волков и говорит:

— Смотри, поступило обращение от доволь­но высокопоставленных священников: мол, автор книги подрывает авторитет не только церкви, но и государства, его труд можно рас­сматривать только как антисоветскую прово­кацию. Священники требуют принять меры к предотвращению дальнейшей злостной клеве­ты, которая напрямую угрожает интересам и безопасности нашей страны... Ну, и так далее. В общем, сам все прочтешь. Разберись-ка с этим.

Что делать? Я прочел, изучил, никакого со­става преступления ни в книге, ни в действи­ях этого священника не обнаружил. Так и до­ложил генералу.

— Правильно этот отец Владимир пишет в предисловии, что «правда не может быть вред­на, она лишь способствует очищению церкви и общества», — сказал я. — И в конце концов, эту информацию лучше не зажимать. Да к то­му же, я считаю, пусть священники сами ме­жду собой разберутся.

— Хорошо, — кивнул генерал. — В таком духе и составь им ответ. Я его тоже подпишу...

Через какое-то время вызывает генерал ме­ня вновь, показывает бумагу:

Вот, смотри. Священники в обход нас прямо до ЦК дошли, до самых верхов. Не только на отца Владимира жалуются, но и на нас. И выговор я сверху получил такой, что страшно: велели священника арестовать, оформить ему уголовную статью, по которой годика три светит ему, изъять весь его архив и все материалы ко второму тому.

Выходит, — сказал я, — церковники то­гда всполошились, когда дело дошло до изда­ния, касающегося нашего времени. Выходит, против нынешних высокопоставленных свя­щенников отец Владимир отыскал что-то серьезное?

Выходит, так, — сказал генерал. — И еще выходит, они сумели убедить кого-то в ЦК, что надо их грехи скрыть, иначе церковь не сможет и дальше верно служить государ­ству...

Я послушал его и сказал:

Я этим делом заниматься не буду. Слиш­ком долго мы с вами ждали таких времен, ко­гда можно заняться опасными преступниками, не отвлекаясь на политическую дребедень!.. И вот — опять двадцать пять. Мы кто — служба государственной безопасности или мальчики на побегушках? Скажу больше: если этого свя­щенника арестуют, я в отставку подам.

Понимаю тебя, — сказал генерал. — Но в отставку постараюсь не отпустить.

Что ж... Я как сказал, так и сделал. Свя­щенника арестовали, а я в отставку подал. Ге­нерал тогда, и правда, прикрыл меня, офор­мил в отставку так, чтобы у меня не было по­том проблем...

И вот десять лет прошло, и каких десять лет! Вся жизнь переменилась...

Я не требую ответа сразу, — прервал мои размышления Борис Андреич. — Можешь по­думать денек, другой...

А чего думать? — ответил я. — Я согла­сен.