Глава 65. Знание

" Ты знаешь, это – любовь, когда хочешь разделить с ней всё, даже ее боль.

Ты знаешь, это – любовь, когда не можешь прекратить думать о ней.

Ты знаешь – это любовь, когда лучше будешь иметь с ней отношения

и терпеть разлуку, чем не иметь отношений вообще.

Но, в большинстве случаев, ты знаешь, это – любовь, когда твое счастье зависит от нее.

По крайней мере, так я знаю."

- Роберт Ле Бранч -

Эдвард Каллен

В тот момент, когда ее рука соприкоснулась с моим лицом, гребаный шок отбросил в тень каждую унцию моего гнева. Щеку пронзила острая боль, и моя голова дернулась в сторону, я быстро поднял руку к источнику неприятных ощущений. Нет, боль не была напряженной, у меня, нахер, были удары похуже. Джейкобу удалось несколько раз сильно заехать мне, когда он валялся на земле, но сам факт, что она ударила, потряс меня.

Моя девочка… la mia bella ragazza… нахер, ударила меня.

Я лишился дара речи и не сводил с нее глаз, не в силах вспомнить, какого черта мы спорим. Я даже, блядь, не мог вспомнить, как дошел до той точки, что начал кричать на нее посреди сраного футбольного поля, как довел ее до того, что она дала мне пощечину. Изабелла Свон, девочка, которую я любил больше жизни, и которая ненавидела физическое насилие, потому что всю жизнь сталкивалась с ним, так остро отреагировала на мои слова, что ударила меня.

Мы в глубокой заднице.

Я давно ощущал приближение этого, и делал все, чтобы исправить это дерьмо с Изабеллой. Я убедился, что Элис не сделает из ее дня рождения гребаное представление – что было нелегкой задачей – и вложил немало сил в ее подарок. Я мог, блядь, просто пойти и купить ей дурацкую цепочку или другое ебучее украшение, но я так не сделал, ведь знал, что это дерьмо не имеет для Изабеллы значения. Я дал ей бумаги, которые, по существу освобождали ее, и даже сделал предложение. Я, Эдвард гребаный Каллен, сделал предложение. Она должна, черт побери, быть счастлива, и я думал, что будет, но эта хрень не сделала абсолютно ничего, чтобы уберечь ее от еще большей отстраненности.

Я, блядь, терял ее, я знал это, и мне это не нравилось. Меня чертовски пугало это дерьмо, ведь я не знал, как, нахер, его остановить. Каждый день она все больше отдалялась, уходила в себя, несмотря на все мои попытки раскрыть ее. Она лгала мне в лицо, слова слетали с ее губ даже без обдумывания. Теперь я едва узнавал ее, и даже, когда она была рядом, ее как будто не было в проклятой комнате… она просто, блядь, уходила.

Я сдерживал гнев, сколько мог, зная, что срыв нам не поможет. Она была такой хрупкой и разваливалась на части у меня на глазах, а я, гребаный мудак, сделал последний шаг, чтобы полностью разрушить ее. Я не планировал это дерьмо, ведь несмотря ни на что, я все еще любил ее. Я любил ее больше жизни, больше денег и долбаной власти, и уважал то, что держал в руках. Кроме нее ничто не имело значения, и я отчаянно за это цеплялся. Это пугало, это не то, кем я был. Я был сильным и чертовски независимым, и мне никто не был нужен, чтобы выжить.

Но я стал зависимым и нуждался в ней.

Я так изменился, черт возьми, ради нее, и я не узнавал Изабеллу, как и самого себя. Я стал охеренно ранимым и под давлением обстоятельств давал трещину. Так же, как и она. Наши жизни соединились до такой степени, что ее счастье стало моим счастьем, а она, нахер, не была счастлива. Это ясно, как белый день, а значит, я блядь, был несчастен. Мне требовались все силы, чтобы сдержать темперамент, гнев постоянно вспыхивал, меня начало чертовски все раздражать.

Меня мучило ощущение, что рядом с ней я иду по острию ножа и слепо пробираюсь через шторм. Сейчас я был на пределе, и все было еще хуже, чем год назад, когда отец только привез ее к нам. И это, блядь, добром не кончится. Она была моей чертовой девушкой, моей гребаной невестой, если хотите, а напряжение в воздухе между нами стало почти невыносимым. Я не мог понять, что, блядь, было с ней не так, и как вернуть ее к жизни, так сказать, и это становилось началом конца. Каждый день я все больше приближался к тому, чтобы потерять контроль, который отчаянно старался сохранить. Увиденное мною, когда я вышел из гребаной раздевалки, наконец, подвело меня к краю. Стоило мне увидеть, как Изабелла стоит рядом с Джейкобом Блэком и смеется, как боль и гнев затуманили каждую каплю здравого ума, оставшегося у меня, разорвав последние нити, сдерживающие меня.

С меня было достаточно.

Меня охватил гнев, зрение затуманилось, глаза фокусировались только на этом ублюдке, кто, похоже, продал душу дьяволу, чтобы уничтожить мою жизнь. Я надрывал задницу, пытаясь разговорить ее, а это мудак приперся и за пару мгновений играючи заставил ее, блядь, смеяться. Это ранило сильнее, чем что-либо, и ревность смешалась со жгучим гневом. Меня заполнило желание заставить его страдать так же, как страдаю я. Он должен был заплатить. В глазах потемнело от всепоглощающего гнева, я хотел угробить его жизнь так же, как он мою.

Я со всей силой набросился на него, освобождая гнев, пока кричал на него. Он кричал в ответ, его злость разжигала мою собственную, ведь он, блядь, ничего не знал обо мне. Он обвинял меня в том, что я использую ее, но он, нахер, не знал, как я ее любил. Он обвинял меня в том, что я причиняю ей боль, но он, нахер, не знал, как я пытаюсь защитить ее. Краем сознания я слышал крики Изабеллы, но этого было недостаточно, чтобы достать меня за пеленой бешенства, я лупил его кулаками, не замечая ответных ударов.

Когда меня, наконец, оттащили от него, я все еще был взбешен, руки тряслись от злости. Я слышал, как Элис спрашивала, в чем дело, и от этого я снова вспыхнул, стоило мне повернуться к Изабелле. Я сорвался на нее, спрашивая, зачем, нахер, она хочет, блядь, ранить меня, потому что я не понимаю. Я, черт побери, не понимаю, почему она такая, блядь, холодная со мной, почему меня она вроде как любит, но улыбается и смеется рядом с уродом, который ранил меня. Я уже говорил ей, чтобы она держалась от него подальше, он уничтожал все, к чему прикасался, но она забила на это дерьмо. Я не видел иной цели в ее поведении, кроме как заставить меня страдать. И я не знаю, почему, святые небеса, она это делает, чем я заслужил такое отношение? Я кричал на нее, теряя остатки терпения, и требуя от нее, нахер, выложить мне свою проблему. И она снова залезла в скорлупу, заводя меня еще сильнее.

Я орал на нее, и от моих слов в ее глазах вспыхнула сильнейшая боль, я знал, что облажался. Я, наконец, пересек эту воображаемую черту и совершил удар, который ее пошатнул.

Но я ни в коей мере не ожидал, что она, блядь, ударит меня.

Мы оба застыли на миг, в шоке глядя друг на друга, и я яростно перерывал мозг в поисках того, что объяснило бы происходящее. Я, черт побери, не мог поверить в то, что только что сказал, а еще меня поразило, что она, блядь, дала мне пощечину. Это было больно, руки дрожали от гнева, но я даже не мог пошевелиться или выдавить хоть одно гребаное слово. Какого черта тут происходит? Как, срань господня, мы дошли до этой точки? Мы были так охеренно счастливы…

Она прикрыла ладошкой рот и с ее губ сорвался всхлип, мое сердце отозвалось вспышкой боли. На ее лице промелькнула паника, и она отступила назад, ее движение вывело меня из ступора. Она смотрела на меня, как будто, блядь, боялась, выражение ее лица всколыхнуло во мне тревогу. Я сделал шаг к ней, и тут же пожалел об этом дерьме, потому что ее волнение только усилилось. Она резко развернулась и побежала к выходу, пока я выкрикивал ее имя, пытаясь остановить, но она игнорировала меня. Она расталкивала людей, пробираясь вперед, и едва не долбанула эту сучку Лорен, выскакивая на парковку. Я бежал за ней, зная, что устраиваю гребаное шоу, но мне было насрать. Я просто не мог позволить ей сбежать от меня, только не после случившегося.

Когда я выбрался из стадиона, она как раз садилась в машину и заводила ее, срываясь с места без раздумий. В спешке она едва не врезалась в кого-то, от чего мои нервы накалились до предела. Она явно была не в себе, и не могла ясно мыслить, и это чертовски меня пугало.

Я подбежал к «Вольво» и прыгнул в него как раз когда она выезжала с парковки, краем глаза замечая, как Элис бежит через всю стоянку к своей машине. Я завел автомобиль и сорвался с места, выезжая на дорогу и изрыгая ругательства, когда не увидел там Изабеллу. Я нажал гудок, ударив руками по рулю, нахер, взбешенный, что какие-то конченые идиоты не могут убраться с пути.

Позади меня подъехала Элис и, наконец, гребаные машины начали двигаться, но мне было этого мало. Я застонал и резко сдал вправо, выскакивая на траву и подрезая машину, когда выехал снова на асфальт. Водитель нажал на тормоза и посигналил мне, но я просто показал этому мудаку средний палец, нажимая на педаль газа и уносясь прочь. Я пролетал по улицам Форкса, вдвое превысив лимит скорости и обгоняя машины там, где обгон был запрещен, но я просто должен был догнать ее.

Я уже приблизился к дому, когда начал звонить телефон, и я достал его из кармана, едва не потеряв управление. Меня вынесло с дороги, но я быстро среагировал, выравниваясь, сердце бешено забилось в груди, кровь пульсировала в ушах. Открыв телефон и глянув на его, я увидел, что это Элис.

– Я почти дома, – тут же сказал я, отвечая.

Элис громко вздохнула.

– Что произошло, Эдвард? – озабоченно спросила она.

– Я, блядь, не знаю, – ответил я. – Дерьмо, уже давно все было напряженным, думаю, это из-за ее матери, но она не хотела со мной говорить. И это сводило меня с ума, Элис, а когда я увидел, как она смеется с Джейкобом, я просто сорвался.

– Наверное, она напугана, – сказала Элис.

Я сухо засмеялся.

– Думаешь, я, блядь, это не знаю? – выплюнул я. – Она боится меня. Меня, Элис. Я столько, нахер, сделал для нее, а она меня боится.

Боль в груди стала сильнее, от этой мысли мне стало еще хуже. Я не мог прогнать из головы ее изображение, страх в ее глазах, когда она отворачивалась и убегала. Она, блядь, убегала от меня…

– Она верит тебе, Эдвард, – сказала она.

– Если это правда, Элис, то почему, черт побери, она просто не поговорила со мной? Она что, не знает, что из всех людей я смог бы понять ее чувства? Я тоже потерял мать, ты знаешь, – резко ответил я.

Элис вздохнула.

– Да, знаю, – ответила она. – Но и Джейкоб тоже, а ты никогда не думал, что, возможно, становишься немного неразумным, когда дело касается смерти твоей матери?

От ее слов я снова вспыхнул, и резко выкрутил руль вправо, въезжая на подъездную дорожку к дому, едва не задев дерево. Я зацепил веткой зеркало и поежился.

– Иди на хуй, – раздраженно выплюнул я.

Элис горько засмеялась.

– Ты доказываешь мои слова, – сказала она.

Я закатил глаза и продолжал мчаться вперед, нажимая на тормоза, когда показался дом. Нахмурившись, я смотрел на одну-единственную стоявшую там машину, отцовский «Мерседес». Сконфуженно я понял, что ее там, блядь, нет.

– Ее здесь нет, Элис, – сказал я.

– Что? – переспросила она.

– Она не поехала домой, – ответил я, разворачивая автомобиль и направляясь снова на шоссе. – Я не знаю, где, черт побери, она может быть, но она не дома.

Элис вздохнула.

– Попытайся позвонить ей, – сказала она. – А я поищу.

Она отключилась, не предупреждая, и я застонал, набирая номер Изабеллы. Раздалось несколько гудков, прежде чем включился автоответчик, что меня не удивило, если вспомнить выражение ее лица при побеге. Я продолжил звонить и в это время несся по улицам Форкса, надеясь, что она, нахер, сдастся и ответит. Я, наверное, звонил уже в десятый гребаный раз, когда внезапно раздался звук автоответчика сразу после набора номера. Я напрягся, понимая, что она отключила свой долбаный телефон. Меня пронзил ужас, и я быстро набрал Элис.

– Ты нашла ее? – в панике спросил я, как только она ответила.

– Еще нет, – сказала она. – А ты с ней смог связаться?

– Нет, она отключила свой сраный телефон, – ответил я, пытаясь сдержать гнев, но я был взбешен и более чем нетерпелив.

Элис вздохнула.

– Я перезвоню тебе через минуту, – сказала она, снова отключаясь до того, как я смог ответить.

Я застонал и продолжил рулить по Форксу, останавливаясь у дома Деметрия, где проходила праздничная вечеринка в честь игры. Логически я знал, что она, блядь, не могла поехать сюда, потому что не любила находиться в людном месте, но у меня закончились идеи, и я не знал, где еще искать. Я свернул на подъездную аллею и вылез, замечая рядом с домом болтающих Бена и Анжелу. Я быстро подошел к ним, рука дернулась к волосам, в расстройстве чувств я сжал телефон в кулаке.

– Ты в порядке, Каллен? – спросил Бен, с любопытством приподнимая бровь, когда я приблизился. – Ты выглядишь потрепанным, чувак.

– Да, – ответил я. – Точнее, нет. Без разницы. Я, блядь, не знаю. Вы, случаем, не видели Изабеллу?

Они оба удивленно посмотрели на меня.

– Э-э, нет, – ответил Бен. – Сегодня не видели. Все хорошо?

Я вздохнул, пожимая плечами и сильнее взъерошивая волосы.

– Я, нахер, не знаю, если честно, – пробормотал я, понятия не имея, что тут отвечать.

Я решил уточнить, ощущая себя полным идиотом, который несет всякую хрень, но прежде чем я успел, раздался звонок. Я увидел, что это снова Элис, извинившись, я отошел к «Вольво». Резко открыв телефон, я поднес его к уху, сейчас я ощущал уже крайнюю степень отчаяния. Мне просто нужно было, черт возьми, найти ее и удостовериться, что она в порядке.

– Есть результат? – тут же спросил я.

Элис ничего не говорила с минуту, отчего мой страх только усилился – она никогда не молчала. Элис могла говорить в режиме нон-стоп, не ощущая нехватки слов, и вот ее тишина чертовски меня пугает.

– Иисусе, Элис, блядь, скажи хоть что-нибудь.

Она вздохнула.

– Она в безопасности, – просто сказала она, меня пронзила вспышка облегчения.

– Хорошо, – ответил я. – Где ты нашла ее? Она поехала к тебе домой?

– Э-э, – запнулась Элис. – Нет. Она на Первом пляже.

Я застыл, услышав эти слова, мне пришлось вцепиться в капот автомобиля дрожащими руками.

– Что, блядь, ты имеешь в виду, говоря, что она на пляже? Дай ей трубку.

Элис снова вздохнула.

– Я не с ней… – начала она, от ее слов во мне разгорелась паника.

– Ты не с ней? Она, черт тебя подери, не должна быть там одна, Элис! Уже темно, а она не умеет, блядь, плавать! Ты тупая? Это опасно! – кричал я.

– Эдвард, она, э-э… – начала Элис, в ее голосе было беспокойство.

Я знал, что, нахер, не должен был кричать на нее, она мне помогала, но мне было трудно, и я не мог успокоиться.

– Она не одна.

– Что ты имеешь в виду – она не одна? – спросил я.

Она не отвечала, и ее молчание дало мне все ответы. Она была с ним. Она, блядь, поехала к нему.

– Джейкоб. Она с гребаным Джейкобом, да?

– Тебе стоит успокоиться… – начала Элис, от ее слов мой гнев стремительно взлетел.

– Успокоиться? Ты ждешь, что я, нахер, успокоюсь? Она убегает от меня, а потом возвращается к этому уроду? Пошло все в задницу. Я устал от этого дерьма. Я дал ей все, Элис. Все на свете! А она делает это. С меня хватит, я устал. Если она этого хочет, отлично. Она, черт подери, хочет бежать к нему, пусть. Она все, блядь, получит, – сказал я.

– Эдвард, ты знаешь, что она любит тебя, – сказала Элис.

– А она, блядь, ведет себя абсолютно иначе, – сказал я, ощущая, как глаза наполняются слезами, а боль в груди усиливается.

Я был совершенно опустошен и выбит из колеи, но боролся, потому что последняя гребаная вещь, которую я желал – это, нахер, плакать, как маленькая сучка.

– Знаешь, именно поэтому я никогда не хотел, блядь, влюбляться, поэтому отрицал это дерьмо. Оно того не стоит, черт его возьми.

– Ты так не думаешь, – тихо сказала Элис.

– Не смей, блядь, говорить мне, что я думаю, – выплюнул я. – Мне было лучше тогда, чем сейчас. Мне было лучше, когда я мог на все забить.

Я стремительно воспламенялся. Элис попыталась мне сказать, что я неправ, но я захлопнул телефон, потому что не хотел слышать это дерьмо. Она, блядь, не знает, какую хрень говорит. Она не знает, что я чувствую. Она не ощущает этот чертов гнев, который угрожает взять надо мной верх, и она не знает, какая боль мучает все мое тело. Я чувствовал себя использованным и преданным. Изабелла, казалось, нахер, любила меня, а теперь она просто отвернулась от меня, как все остальные в моей жизни. Все, блядь, бросали меня, никто не утруждал себя понять меня. И ее отказ говорить со мной, и чертов побег в Ла Пуш, где ее ждал этот мудак, только все прояснили – она такая же, как остальные. И мне срать на нее, если она может так унизить меня и наплевать на боль, которую мне причиняет.

Я, блядь, любил ее. Я отдал ей себя, я перевернул всю свою жизнь и отдал бы все ради нее, а она так, черт возьми, отплатила мне. Руки тряслись, я ощущал опустошение и гнев. Я сжал телефон, а потом замахнулся и кинул его в свою гребаную машину, бранясь во весь голос, чтобы прогнать ком в горле. Зрение затуманилось, руки сжались в кулаки, и мне нужно было, нахер, облегчить это чертово напряжение прежде, чем боль станет слишком сильной. Я не мог, блядь, позволить себе плакать… Я не мог сломаться.

Я замахнулся и врезал кулаком в лобовое стекло, от силы удара на пассажирское сидение полетели осколки. Меня накрыло отчаяние, и я снова повторил это, стекло потрескалось. Я делал это снова и снова, разбивая костяшки пальцев. Боль пронзила кисть, когда туда вонзились осколки стекла. Я резко отдернул руку и схватился за нее, испугавшись, что снова, блядь, сломал ее, что еще сильнее меня разозлило. Зажав запястье, я закричал и ударил ногой пассажирскую дверь. Металл прогнулся, и я застонал, тут же пожалев о сделанном, когда увидел вмятину.

Рука, тронувшая меня за плечо, застала меня врасплох. Я резко сбросил ее и развернулся, злобно прищурившись. Глаза Деметрия расширились, и он обезоруживающе поднял руки, отступая назад.

– Расслабься, мужик, – сказал он, глядя мимо меня на поврежденную машину с озадаченным выражением на лице. – Ты в порядке?

Я горько засмеялся и отвернулся, скривившись, пока разминал руку. Из порезов сочилась кровь, костяшки пальцев были разбиты и ныли.

– Я выгляжу, как будто все в порядке? – раздраженно спросил я.

– Нет. И твоя машина тоже, – заметил он.

Я издал стон и уставился на ущерб. Он снова взял меня за плечо, но я уже его не оттолкнул.

– Давай, тебе нужно выпить. Или покурить. Или, черт, может, тебе просто нужна хорошая киска.

Я закатил глаза и оглянулся, разыскивая на земле телефон. Я открыл его и застонал, увидев трещину на экране. Я вытянул батарею и снова вставил ее, надеясь, что он перезагрузится, но в глубине души знал, что эта хрень сломалась.

– Какая разница, – раздраженно пробормотал я, направляясь к дому и засовывая трубку в карман.

Бен и Анжела настороженно смотрели на меня, когда я проходил мимо. Я застыл у входной двери и повернулся к Бену, повинуясь секундному капризу.

– У тебя что-нибудь с собой есть?

– Э-э, да. Есть марихуана… есть та белая травка, – тут же ответил он.

Я вздохнул и покачал головой.

– У тебя есть кокаин? – спросил я, нуждаясь в чем-то более, нахер, крепком, чтобы отвлечься от этого дерьма, которое курсировало в голове.

Он застыл и шокировано глянул на меня, нерешительно кивнув.

– Немного, – ответил он.

Я подошел к нему и протянул руку, он залез в карман, доставая крошечный полиэтиленовый пакетик с белым порошком. Он протянул его мне, и я достал из кармана бумажник, вытягивая купюру в сотню долларов. Он попытался оттолкнуть мою руку, но я настоял, чтобы он взял эту хрень, и ушел прежде, чем он начал спорить. Войдя внутрь, я прошел по дому, игнорируя всех, кто здоровался со мной – у меня не было ни капли сраного терпения на этих мудаков. Зайдя в ванную, я смыл кровь с руки, сжав зубы, когда от воды порезы начало щипать, прежде чем направиться в комнату, где все тусили. Я плюхнулся на диван возле Феликса и кивнул ему в знак приветствия.

– Что случилось, Каллен? – бодро спросил он, ухмыляясь мне. – Что, блядь, с твоей рукой?

– Несчастный случай, – ответил я.

Деметрий засмеялся, заходя в комнату.

– Ну да, случайно сделал дыру в своем ветровом стекле. Это дерьмо случается даже с лучшими из нас, постоянно, – игриво сказал он.

Я вздохнул, забив на его сарказм, у меня не было желания с ними объясняться. Грудь все еще разрывала боль, сознание постоянно возвращалось к мыслям об Изабелле, и мне нужно было успокоить боль прежде, чем станет хуже. Похоже, они чувствовали, что я не в настроении, потому что оба вышли, не говоря ни слова. Я достал карточку American Express и высыпал немного порошка на стол, когда вошли Таня, Лорен и Джессика, сзади плелся Тайлер. Он подозрительно посмотрел на меня, Таня гадко ухмыльнулась.

– Посмотрите, кто тут, – сказала она. – Эдвард Кален. Вот уже не думала, что увижу тебя тут.

– Ты думала? – разражено ответил я. – Я думал, для этого у тебя должны быть мозги.

Она прищурилась, пока остальные рассмеялись. Я сделал дорожку из порошка, когда подошла Джессика и осторожно присела на край дивана рядом со мной.

– Что с тобой не так? – тихо спросила она.

Я поднял на нее глаза и заметил озадаченное выражение ее лица, моя злость стала сильнее. Я устал слышать этот сраный вопрос.

– Что, блядь, ты имеешь в виду, спрашивая, что со мной не так? – спросил я. – Со мной, черт подери, все так.

– Ты не похож на себя, – ответила она, кивая в сторону кокаина на столе.

Я раздраженно посмотрел на нее, желая, чтобы она, нахер, убралась подальше и не играла с моим настроением.

– Я не в первый раз делаю это, Джессика, – сказал я. – Так странно, что я сижу тут и нюхаю порошок?

– Да, – с убеждением ответила она. – Старый Эдвард это бы делал, но это не ты.

– Я все тот же гребаный человек, – сказал я.

– Нет, не тот, – сказала она.

Я со злостью застонал и отбросил карточку в сторону, доставая из кармана банкноту. Она драматично вздохнула и покачала головой.

– Я давно знаю тебя, Эдвард, и, возможно, мое мнение не считается…

– Ты права, – с нажимом сказал я, обрывая ее. – Ты, блядь, не имеешь отношения к моей жизни, Джессика.

Она замолчала и посмотрела на меня с болью на лице, очевидно, размышляя, продолжать или нет. Я знал, что веду себя как урод, и мне даже стало плохо, но правда в том, что она понятия не имеет о моей жизни.

– Я знаю, что ты был счастлив с той… девушкой, – осторожно сказала она.

Я прекратил свое занятие и поднял на нее глаза, удивившись, что у нее хватило долбаной храбрости заговорить со мной об этом.

– Как я уже сказала, я знаю тебя давно, Эдвард. И я знаю, что ты никогда по-настоящему не заботился обо мне, но я всегда заботилась о тебе. Ты мне нравился с тех пор, как мы были детьми, а ты относился ко мне, как к собачьему дерьму. Я не буду сидеть тут и делать вид, что это не так. Я даже не хочу знать перевод всей той итальянской ерунды, которую ты говорил мне, я уверена, она только причинит боль. Но я всегда отбрасывала это в сторону, потому что мне казалось, что это делает тебя счастливым. Я любой ценой хотела быть с тобой, даже если приходилось терпеть твое отношение. И я знаю, что была неправа, ты не был счастлив. Но ты был счастлив с… той девушкой.

– Изабелла, – сказал я.

От этих слов меня пронзила боль, в горле застрял ком, но я не мог слышать, как кто-то говорит о ней, как о простой гребаной девушке. Она больше этого.

– Ее зовут Изабелла.

– Изабелла, – эхом повторила Джессика. – Ты другой с ней, не буду лгать. И это больно, потому что я всегда надеялась, что однажды ты будешь со мной, но теперь я знаю, что ты никогда не захочешь. Мы начали путаться много лет назад, а ты ни разу не улыбнулся мне, как ты улыбаешься этой… э-э, Изабелле. Она делает тебя по-настоящему счастливым.

Я вздохнул и пробежался рукой по волосам, ощущая опустошение и боль.

– Так и было, – сказал я, и тут же исправился. – Так и есть. Всегда.

Джессика грустно улыбнулась.

– Знаешь, часть меня все еще заботится о тебе, и мне не нравится видеть тебя таким, – сказала она, снова глядя на кокаин. – Не пойми меня неправильно… Я с радостью перепихнусь с тобой, как в былые времена, но я знаю, что это не сделает тебя счастливым, и ты не должен вновь превращаться в того мудака, который делает все эти вещи, это не ты. Не ты настоящий, понимаешь? Но как ты сказал, мое мнение вряд ли считается.

Она пожала плечами и встала, уходя прочь. Я вцепился в волосы, неожиданно пораженный чувством вины. Она была, нахер, мила со мной, а я не заслуживал эту хрень, я относился к ней, как к дерьму с первого дня нашего знакомства. Она у меня была только для секса, чтобы развлечься, и я всегда подозревал, что ее чувства настоящие, но лишь использовал это для своей выгоды.

– Джессика? – позвал я.

Она развернулась, вопросительно приподнимая бровь.

– Я… э-э… блядь… Спасибо тебе.

Она улыбнулась, несмотря на то, что я не мог выдавить сраное извинение.

– Пожалуйста, – сказала она, пожав плечами, как будто это ерунда, но я увидел блеск в ее глазах.

В дверном проеме показался Майкл Ньютон и позвал ее по имени, оживленно приглашая поиграть с ним в настольный теннис. Он уже был пьян. Я с отвращением смотрел на него, она вздохнула.

– Хоть кто-то из нас должен быть счастлив, – пробормотала она.

Она закатила глаза, и я хихикнул, откидываясь на спинку дивана. Прикрыв глаза, я попытался блокировать весь окружающий мир и очистить мысли, желая, чтобы эта конченая боль просто исчезла. Я все еще был сбит с толку, я понятия не имел, какого хера она поехала к этому мудаку, Джейкобу Блэку, за утешением, мое сознание тут же устремилось к дорожкам кокаина рядом со мной. Я думал, какого черта она говорила с Джейкобом, мысль о том, что она доверяет ему, заставила грудь сжаться от ощущения предательства. Но часть меня все еще страдала из-за ее боли. Я по-прежнему, блядь, беспокоился о ней, и, невзирая на мои чувства сейчас, я не хотел, чтобы она мучилась. Она всегда была поразительно наивной и ранимой, и хоть моя гордость кричала забить на это, я знал, что по-прежнему люблю ее, не меньше, чем любил до этого случая. Она была, нахер, сломлена, и я не знал, почему, но после долгого времени, проведенного с ней, после того, как я узнал ее, я не мог, блядь, отрицать, что она меня любит. Несмотря на все случившееся с ней в жизни, она открылась мне, эмоционально и физически. Она, черт подери, отдалась мне, поддалась чувствам, и это уже ничто не изменит. Я просто не могу, блядь, понять, какого черта происходит…

Что, блядь, происходит с нами?

Меня внезапно вырвали из раздумий, когда на мои колени приземлилось нечто, я удивленно распахнул глаза. Я смотрел на Таню, сидящую у меня на коленях, ее злобная ухмылочка и огоньки в глазах взбесили меня – было очевидно, что у этой суки на уме.

– Какого хера ты делаешь, Таня? – спросил я, хватая ее за бедра и скидывая с себя.

Она гневно посмотрела на меня, пока усаживалась на диван рядом.

– Ты просто маленькая сучка, – раздраженно сказала она. – Что, нынче боишься кисок?

Я горько засмеялся и покачал головой.

– Просто не интересуюсь твоей, – сказал я, вставая и потягиваясь.

– О, и почему нет? – спросила она, в ее голосе звучали игривые нотки. – Я думала, твоя свалила, сегодня я видела ее с Джейкобом Блэком.

От упоминания этого меня пронзил гнев, все попытки очистить голову и поразмыслить были прерваны это сукой. Она, блядь, знала, как я отношусь к нему, и просто пыталась достать меня.

– Заткни свою пасть, Таня.

– Задела болезненное место? – спросила она, все еще ухмыляясь. – Не могу сказать, что тебя можно винить за кокаин, я бы тоже хотела.

Я покачал головой, разворачиваясь и кидая пакетик с порошком ей на колени вместе с банкнотой.

– Знаешь, давай, Таня, нюхай, – сказал я. – У меня есть кое-что получше, чем это дерьмо.

Я направился к выходу прежде, чем она успела ответить, едва не врезавшись в Элис у входной двери в дом Деметрия, когда я пытался уйти. Она прищурилась и поставила руки на бедра, преграждая мне путь. В ее глазах бушевал гнев.

– Я хотела спросить, что случилось с твоей машиной, но твоя рука – уже ответ. Ты пытаешься уничтожить свою жизнь, Эдвард?

Я закатил глаза от ее драматизма и размял правую руку, борясь с желанием поежиться от пронзившей ее боли и пульсации.

– Моя рука в порядке, – пробормотал я.

– Ну да, конечно. Что ты тут делаешь? – раздраженно спросила она. – Не могу поверить, что ты пошел развлекаться, когда твоя девушка где-то там, и ей больно.

– Она не просто где-то там, Элис, – злобно сказал я. – Она в Ла Пуш. Что ты ждешь от меня? Я не могу, блядь, поехать к ней.

– А, и вместо того, чтобы ждать ее возвращения, ты просто занимаешься всякой ерундой? – закричала она, ярость в ее голосе потрясла меня.

Элис была самой терпеливой и понимающей среди моих друзей, она никогда, нахер, не кричала на меня, но это был, видимо, ее предел.

– Иисусе, Элис, я, блядь, ничего не делаю, – сорвался я в ответ. – И я совершенно трезвый. Да, я, блядь, побил свою машину, без разницы. Но это она, черт подери, уехала от меня, не я.

Она закатила глаза.

– Ты никогда не был терпеливым, Эдвард, но, черт, ты же и не пасовал перед трудностями, – раздраженно сказала она.

Я вздохнула и отвернулся, напрягаясь, когда увидел, что люди уставились на меня и, очевидно, блядь, подслушивают. Я не хотел, чтобы они лезли в мои дела, это не их проблемы.

– Я ухожу, – буркнул я, быстро протискиваясь мимо нее и выходя из дома.

Я врезался в какого-то урода-первокурсника и оттолкнул его с пути, но он не сказал ни единого гребаного слова. Я направился к своей машине и застонал, когда увидел масштаб повреждений лобового стекла, и уже хотел садиться, когда меня догнала Элис.

– Ты был прав тогда, по телефону, – сказала она.

Я повернулся к ней и с любопытством глянул на нее, размышляя, о чем, блядь, она.

– Ты сказал, что из всех людей ты лучше всего понимаешь, через что она проходит. И это правда, так почему ты не хочешь понять? Сколько ошибок ты сделал, скольких любимых людей ты заставил страдать только потому, что тебе было больно… разве ты не видишь? Я никогда не теряла в тебя веру, Эдвард Кален, я всегда знала, что ты хороший человек. Так что случилось с твоей верой в нее?

Я на секунду уставился на нее, думая, что, блядь, ответить, но потом я просто развернулся и забрался в автомобиль, заводя его и отъезжая. Я ехал по Форксу, в горле застрял ком, я снова пытался бороться с эмоциями. Я направился прямо к дому, сердце подскочило, когда я снова не увидел ее машины. Я припарковался рядом с отцовским «Мерседесом» и вылез, делая глубокий вдох, прежде чем войти. Как только я ступил в холл, то столкнулся лицом к лицу с отцом, улыбка на его лице тут же превратилась в серьезное выражение.

– Что произошло? – с тревогой спросил он.

Я вздохнул и пробежался рукой по волосам, его глаза расширились, стоило ему увидеть раны на костяшках моих пальцев.

– Джейкоб случился, – пробормотал я, захлопывая за собой парадную дверь.

– Проклятье, Эдвард! – со злостью сказал он, подходя ко мне. – Дай сюда руку.

Я протянул ему кисть, скривившись и выругавшись, когда он грубо взял ее.

– Иисусе, полегче.

– Stai zitto (Заткнись)! – выплюнул он. – Сколько раз мы должны проходить через это, Эдвард? Серьезно, тебе никогда не будет достаточно? Ты должен оставить мальчика в покое!

Я вырвал у него руку и покачал головой.

– Без разницы. Джейкоб уехал. Повреждения у «Вольво» похуже, чем у него.

Он нахмурился.

– Ты получил это оттого, что бил машину? – спросил он, пораженный этим фактом, ведь он знал, как, блядь, я любил свою тачку и боялся оставить на ней хоть царапину. – Черт возьми, мальчишка, какого хера сегодня случилось? И где Изабелла?

Я издал стон.

– Господи, я же сказал. Случился гребаный Джейкоб. А насчет Изабеллы – она там же, где, блядь, и он. Убежала с ним на Первый пляж, – сказал я.

Как только слова слетели с губ, меня озарило и я прищурился, глядя на отца.

– Ты же собираешься, черт тебя возьми, забрать ее, да? Ты же не оставишь ее там. Она не может там находиться.

Он смотрел на меня долгие пару минут, очевидно, раздумывая над вопросом. Я ждал его ответа, и вот он поднял руку, зажимая переносицу.

– Она свободна, – наконец, сказал он.

Мои глаза от шока распахнулись, он вздохнул.

– Я не могу просто поехать туда и приволочь ее домой. У меня нет права. И вообще, это было бы совершенно неправильно. Это ее жизнь теперь, и она может заводить друзей, тебе следует уважать это…

– Ты ждешь, что я, нахер, буду это уважать? – взбеленился я. – Уважать? Он, блядь, не уважает меня, и после всего, что он мне сделал, я должен уважать их дружбу? Ты этого от меня ждешь?

– Я не сказал, что тебе это должно нравиться, – сказал отец. – И не сказал, что ты должен уважать его, я просто сказал, что тебе следует уважать ее право делать выбор, нравится он тебе, или нет.

– Я так и делаю, – обороняясь, сказал я. – Я не такой мудак. Я постоянно ей повторяю, черт возьми, что она должна принимать решения и иметь свое мнение.

– Хорошо, тогда ты должен видеть в таком свете и эту ситуацию, – мимоходом посоветовал он.

Я застонал и прошел мимо него, направляясь к лестнице.

– Почему ни один человек, блядь, не может принять мою сторону? – раздраженно пробормотал я, злясь, что никто не видит большой проблемы в ее общении с ним.

Отец рассмеялся в ответ, звук подействовал мне на нервы, потому что в ситуации, блядь, не было ничего смешного.

– Это не вопрос о выборе сторон, Эдвард. Помнишь, как мы ходили на стрельбище, и ты признался мне, что любишь ее? Я сказал, что однажды реальный мир свалится на тебя, и ты должен быть готов. Ну вот, момент настал. Маленький пузырь, в котором вы двое жили у себя на этаже, лопнул, знаешь ты об этом или нет, – сказал он.

Я сухо засмеялся.

– Да, я, блядь, в курсе. Я это понял, когда она меня ударила, – пробормотал я.

Его глаза от шока расширились.

– Она ударила тебя? – пораженно спросил он.

Я кивнул, и он мгновение не сводил с меня глаз, прежде чем ухмыльнуться, с его губ сорвался смешок.

– Что, блядь, такого удивительного? – выплюнул я.

Он покачал головой.

– Я приятно удивлен, – сказал он, от его ответа я нахмурился. – И я не говорю, что она должна была бить тебя. И, конечно, я так не думаю, без разницы, что ты натворил. Но я приятно удивлен, что она позволяет себе такие мощные реакции. Она сможет так же поступать и в реальном мире.

Он развернулся и ушел, качая головой и бормоча себе под нос, пока шел на кухню. Я стоял на месте, его слова вертелись у меня в голове. Я направился на третий этаж и застыл на пороге в спальню, нервничая от темноты и тишины. Я редко тут бывал без нее, и мне тяжело было принять пустоту комнаты. Никогда раньше я не сталкивался с тем, что не буду иметь понятия, где она и что делает, что она впервые уедет сама, по собственному желанию, и это меня беспокоило. Я не мог быть там и спасти ее, не мог придти ей на помощь, и это ранило. Это ранило сильнее, что я мог представить. Я чувствовал себя беспомощным идиотом. Мне оставалось только верить, что все будет в порядке. Хоть это и было чертовски тяжело.

Я включил свет и осмотрелся, вздыхая. Она убралась, прежде чем пойти на игру, все лежало на своих местах. Я прошел по комнате, доставая марихуану, решив покурить, чтобы успокоить свои разболтанные нервы. Каждая проходящая секунда усиливала мое нетерпение, особенно теперь, когда гребаный телефон сломан. Ей может быть больно, и она может попытаться позвонить мне, а я даже, блядь, не буду знать, от тревоги задрожали руки. Я попытался, нахер, отвлечься и начал бродить по дому, борясь с желанием вскочить в машину и уехать.

Я дошел до библиотеки и подошел к огромному окну, глядя на двор. Именно здесь Изабелла проводила большинство времени, просто глядя в пустоту. Я стоял там и размышлял, о чем она думала, был ли ее разум столь пустым, когда она смотрела в черноту. Меня это безумно волновало, я отчаянно хотел узнать, что ее беспокоило.

Вздохнув, я отвернулся от окна, и сделал несколько шагов к ее излюбленному креслу. Сев, я осмотрелся, замечая книгу на столе, которую не раз видел у нее в руках. Схватив ее, я глянул на обложку, замечая, что она сделана из кожи и довольно старая, но без надписей. Ни названия, ни автора… ничего. Вздохнув, я открыл ее, быстро пролистывая страницы. Я нахмурился, когда увидел исписанные страницы, я быстро перевернул несколько листков, пораженно застывая, когда увидел даты наверху, сообщающие, что это был 1990 год. Книга выглядела, как чей-то дневник, и сердце бешено забилось, во рту появился кислый привкус, а глаза хаотично исследовали написанное. Я ощутил жуткую тошноту, меня пронзила боль, когда я прочел слова «Изабелла», «рабыня», «свободна», «Финикс». Я почувствовал опустошение, увидев имя матери в подписи. Крепко вцепившись в книгу, я боролся со слезами, которые выступили на глазах. Ужас и страх во мне были так сильны, что я не мог дышать.

Она, блядь, знала.

В тот момент, когда я сидел в библиотеке и держал эту книгу, все приобрело сраный смысл. Какого хера она отдалялась от меня, почему не признавалась, что с ней творится. Почему она не могла отрыться мне, хотя ей явно было больно, почему была такой отстраненной и даже не могла смотреть мне в глаза. После всего, что я сделал, чтобы защитить ее от правды, от знания, она все равно, блядь, узнала.

В панике я начал тяжело и часто дышать, стоило мне подумать обо всем, что я наговорил ей в гневе о тех людях, кто повинен в смерти матери. Даже не могу представить, что она думала, когда узнала, кого пыталась спасти моя мать и ради кого погибла. Вина, которую она ощущала, стыд и бесполезность – все это она терпела. И в то мгновение я понял, что должен был, черт подери, сказать ей, должен был последовать отцовскому совету – было бы лучше, если бы она узнала это от меня. Я был убежден, что ее отстраненность вызвана смертью ее матери, но даже не думал, что она горевала по моей.

Сознание работало со скоростью сто миль в минуту, мысли проносились в голове, я едва успевал сортировать это дерьмо. В груди стало тесно, когда я вспомнил, что, блядь, наговорил ей на стадионе, прежде чем она убежала, те слова, которые я в гневе кинул ей в лицо.

" Ты не знаешь, что, блядь, я потерял из-за тебя".

Руки задрожали, и я окунулся в панику, понимая, почему она смотрела на меня с таким страхом. Почему она так отчаянно пыталась скрыться от меня и почему поехала в Ла Пуш. Она точно знала, черт подери, что я потерял из-за нее, и она чертовски боялась, что я узнаю. Она не бежала к Джейкобу, как я предполагал, она, нахер, бежала от меня. Она запаниковала из-за моих слов и того, что уже знала, и пошла в то единственное место, куда я, блядь, не мог за ней последовать.

Пошло все на хуй.

Подскочив, я вылетел из комнаты, на ходу доставая ключи из кармана, пока перепрыгивал через две ступени. Я ругался про себя, зная, что сделаю сейчас то, о чем, похоже, еще пожалею, но я должен был поехать к ней. Я должен увидеть ее, должен поговорить и объяснить. Она должна знать, что я не виню ее за произошедшее, что я люблю ее, и ей не нужно меня бояться.

Когда я домчался до второго этажа, отец как раз выходил из офиса, звук моих быстрых шагов привлек его внимание. Он сконфуженно глянул на меня, но я пробежал мимо, направляясь в фойе.

– Эдвард, подожди, – сказал он, следуя за мной, но я не остановился.

Я продолжал бежать, и он поспешил за мной, выкрикивая мое имя. Я игнорировал его. Распахнув входную дверь, я вылетел к машине. Я быстро открыл ее, отец как раз вышел на крыльцо с выражением настороженности на лице. Очевидно, он, нахер, понял, куда я собираюсь.

– Ты не посмеешь!

Я вздохнул и на секунду заколебался, решая, обращать ли внимание на его предупреждение, прежде чем сесть в машину и завести ее. Я развернул автомобиль и в спешке выехал на подъездную аллею, направляясь на главную дорогу, ведущую в Ла Пуш. Когда я подъехал к вымощенной дороге на пляж, то заметил позади себя свет фар. Глянув в зеркало заднего вида, я застонал, узнавая отцовский «Мерседес». Он так легко не сдавался.

Я сильнее нажал на педаль газа и помчался по шоссе в темноте, сердце колотилось, а руки тряслись. Я вцепился в руль. Я пытался, черт подери, успокоиться, но это не работало, грудь сжималась от боли. Я ощущал стыд за свое поведение, за то, как давил на нее и кричал. Она была расстроена, вина съедала ее живьем, я всегда, блядь, знал, что так будет, если она узнает правду, и я ничем не мог помочь. Я срывался и сомневался в ней, я зашел так далеко, что даже сказал, что она недостойна всего, хотя прекрасно знал, что это не так. Какая разница, что за хрень случится, она всегда будет того стоить, и мне даже тошно думать иначе. Кем, блядь, я был?

Я задержал дыхание, когда промчался мимо надписи " Добро пожаловать в Ла Пуш", зная, что достиг точки, откуда нет возврата. Я летел мимо резервации вдоль береговой линии, высматривая серебристую «Ауди» Беллы. Отец недалеко отстал от меня, он сохранял скорость. Понятия не имею, что скоро случится, что я найду там, но мне было насрать на последствия. Мне просто нужно ее найти, и какая разница, чего это будет стоить.

Я развернулся возле скал и вдавил тормоза, когда краем глаза заметил серебристый отблеск. «Вольво» занесло, и машина замерла у края дороги, едва не врезавшись в автомобиль Джейкоба. Я выскочил из машины, позади подъехал «Мерседес». Беспокойно оглядываясь по сторонам, я искал их. Перепрыгнув через ограду, я пробирался сквозь деревья и кусты к обрыву, сердце заходилось. Приблизившись, я застыл, когда за несколько шагов увидел их, Джейкоб тут же меня заметил. Я увидел вспышку страха в его глазах, и Изабелла, очевидно, тоже, ее голова дернулась в моем направлении. Когда она заметила меня, на ее лице появилось выражение паники. Я пошел к ним ближе, выкрикивая ее имя. Она бессознательно сделала шаг назад, я напрягся, когда она приблизилась к обрыву. Споткнувшись о камень, она едва не полетела вниз. Я закричал от ужаса, и Джейкоб успел схватить ее прежде, чем она упала, оттаскивая от края.

– Эй, что я тебе говорил? – с тревогой сказал он. – Я не собираюсь следовать за тобой, девчонка.

Изабелла мельком глянула на него, прежде чем повернуться ко мне. В ее глазах я видел страх, ее тело тряслось.

– Эдвард, – сказала она дрожащим голосом, вызвавшим вспышку боли во мне.

Было безумно мучительно слышать боль в ее голосе, и я боролся с гневом, закипевшим во мне, когда он ее коснулся.

Я поднял руки, пытаясь показать им, что не причиню чертова вреда, не зная, поверят ли они.

– Я здесь не для драки, – серьезно сказал я.

Джейкоб подозрительно посмотрел на меня, его глаза обшаривали территорию.

– Что ты тут делаешь, Каллен? – спросил он. – Серьезно, ты знаешь, что тебе сюда нельзя.

– Слушай, блядь, я знаю, – быстро ответил я, слыша позади себя шум.

Я быстро повернулся и заметил, что приближается отец, паника во мне выросла.

– Ты можешь выдвинуть потом обвинения, мне насрать. Отправь меня в долбанную тюрьму за это. Я просто… мне нужно поговорить с ней.

Джейкоб глянул на Изабеллу.

– А ты не думаешь, что, если бы она захотела говорить с тобой, то поехала бы к тебе? – спросил он. – Ты что, не можешь дать ей немного чертова пространства?

Я вздохнул, протирая ладонями лицо в расстройстве чувств.

– Это важно, понимаешь? Я, блядь, уеду, я просто должен сначала с ней поговорить, – ответил я, фокусируясь на Изабелле.

Она с предчувствием смотрела на меня, очевидно, не понимая ситуацию.

– Пожалуйста, Белла? Всего несколько минут.

Она нерешительно кивнула.

– Хорошо, – мягко сказала она, ее голос был едва слышен.

– Ты знаешь, что не должна. Ты не обязана что-то делать, если не хочешь, – встрял Джейкоб, отчего я закипел, но боролся с собой, насколько мог.

Какого хера он тут думает, вмешиваясь в мою проклятую жизнь?

– Я знаю, – просто ответила она.

Мой отец вышел из-за деревьев позади меня и раздраженно вздохнул. Я оглянулся на него, замечая на его лице нетерпение, он был зол, что ему пришлось сюда ехать.

– Джейкоб, – сказал он, кивая в знак приветствия. – Приятно вновь тебя видеть, несмотря на ситуацию.

Он раздраженно скосил на меня глаза.

– Надеюсь, мы сможем прийти к удовлетворительному решению, не привлекая силы закона.

Джейкоб безразлично пожал плечами, возвращаясь вниманием к Изабелле и мне.

– Нет крови – нет вины, думаю, – сказал он. – В этот раз, по крайней мере. И я не слишком удивлен. У меня было ощущение, что он нагрянет. Просто хочу убедиться, что вы заберете его с собой, когда будете уезжать, и он не приблизится к моему дому.

Я закатил глаза, когда отец согласился и поблагодарил Джейкоба за сотрудничество. Джейкоб посмотрел на Изабеллу и нежно погладил ее по плечу, от этого зрелища мой гнев стал еще сильнее, но я боролся. Я знал, что моя вспышка никому из нас не поможет.

– Береги себя, – сказал он. – Ты знаешь, как связаться со мной, если потребуется.

Она мягко улыбнулась и кивнула, ее глаза нервно метнулись в мою сторону, когда она прощалась с ним. Он повернулся и пошел в сторону деревьев, а мой отец задержался на минуту, явно недовольный.

– Мы еще поговорим об этом, – с нажимом сказал он, впиваясь в меня взглядом.

Я кивнул, но не ответил, зная, что ни один гребаный аргумент с ним не сработает, ему было насрать на мои объяснения. Он развернулся и пошел, оставляя нас с Изабеллой наедине. Я медленно подошел к ней, она внимательно за мной наблюдала, ее тело напряглось, когда я приблизился. Я замер перед ней и вздохнул, не зная, что говорить. Нужно действовать осторожно, чтобы она не паниковала – только в этом я был уверен, когда мы стояли там и в тишине смотрели друг на друга.

– Я, э-э… я знаю, – начал я, ее брови нахмурились от непонимания. – Я знаю, что ты узнала, что ты прочитала.

Потребовалась секунда, чтобы до нее дошли мои слова, на ее лице промелькнул ужас, и она инстинктивно сделала несколько шагов назад.

– О Господи, – с тревогой сказала она.

Ее глаза потемнели, и она выглядела так, как будто вот-вот снова сбежит от меня, я быстро покачал головой и подошел, чтобы остановить ее. Я схватил ее за руку, когда она развернулась, и она отскочила от меня, боль в моей груди стала сильнее.

– Блядь, прекрати, я уже знал, – быстро сказал я. – Я уже знал, что ты была той, кого она пыталась спасти, Белла.

Она шокировано посмотрела на меня.

– Ты… знал? – спросила она.

Я кивнул и отпустил ее руку, нервно пробегаясь по волосам.

– Да, знал. Знал уже несколько месяцев, – ответил я.

– И не сказал мне? – быстро спросила она, голос у нее был расстроенный. – Ты знал, что это была я, и скрывал от меня?

Она смотрела на меня с выражением непонимания и боли, я видел, как ее глаза наполняются слезами.

– Я пытался защитить тебя, – сказал я.

– Ты пытался защитить меня? – спросил она, повышая тон. – А ты не думал, что я должна знать?

– Я не хотел делать тебе больно, я знал, что ты будешь страдать, – сказал я, пытаясь объяснить. – Было неправильно так с тобой поступать, заставлять тебя проходить через это дерьмо. Я не видел смысла…

– Ты не видел смысла? – с недоверием спросила она. – Твоя мать умерла из-за меня, а ты не видел смысла говорить мне? Я уничтожила твою жизнь, Эдвард!

– Иисусе, Белла, тебе было всего четыре гребаных года, когда она сделала свой выбор, – сказал я. – Ты не сделала ничего неправильного.

Она покачала головой, по ее щекам бежали слезы.

– Я забрала у тебя маму, – сказала она, ее голос надломился.

– Нет, не ты, – ответил я. – Ее забрал тот человек, который нажал на курок. Тебя нельзя винить за это дерьмо.

Она неуверенно глянула на меня.

– Ты ошибаешься, – сказала она, стирая с лица слезы, которые продолжали бежать. – Если бы меня не было, ничто из этого не случилось бы. Как ты можешь даже смотреть на меня, Эдвард? Как можешь любить меня после такого?

– А как я могу, черт подери, не любить тебя, Белла? – спросил я. – И тот простой факт, что ты была такой особенной для моей матери, что она рисковала ради тебя своей жизнью, лишь подтверждает это. Я не буду лгать. Было больно, когда я впервые узнал, но это дерьмо лишь подтвердило все, во что я верил в отношении тебя. Я столько раз говорил тебе, что умру за тебя, так как я, блядь, могу винить тебя за то, что моя мать чувствовала то же самое?

– Это не должно было случиться, – пробормотала она. – Я того не стою.

– Никогда не говори это дерьмо, – с силой сказал я. – Ты, черт подери, стоишь этого, и мое мнение ничто не изменит. Ты не можешь просто, нахер, закрыться и отстраниться от меня из-за такого. Я боролся за тебя, моя мать, блядь, боролась за тебя, за то, чтобы у тебя была настоящая жизнь, и ты не можешь просто забить на эту хрень и не бороться за себя сама.

– Но ты сказал… – начала она, но я быстро покачал головой, обрывая ее.

– Никаких долбаных " но", Белла. Я знаю, что говорил в прошлом, но мне было просто чертовски больно, и я злился. Мы все говорим и делаем дерьмо, когда расстроены, и часто так не думаем, – сказал я. – Я не сожалею ни об одной гребаной случившейся вещи, и тебе тоже советую. Это охеренно трудно, но мы справимся. Я слишком много потерял, я не хочу потерять и тебя.

Она вытерла слезы и всхлипнула, в ее глазах вспыхивала целая гамма эмоций. Я приблизился и снова взял ее за руку, в этот раз она не отшатнулась. Я притянул ее в объятия. Она крепко вцепилась в меня, ее рыдания стали громче.

– Черт, tesoro, ты же знаешь, я люблю тебя. И я не знаю, что за фигня творится с нами, и как, святые небеса, мы справимся, но мы должны, это дерьмо не может нас уничтожить. Я понимаю, почему ты не говорила мне, что не так – и я ненавижу это, но понимаю – но не закрывайся от меня. Я охеренно жалок без тебя, – сказал я.

– Прости, – прошептала она. – За все. Мне так жаль.

– Не извиняйся, – сказал я. – Я не виню тебя.

– Хотя должен, – тихо сказала она между всхлипами.

Вздохнув, я крепче сжал ее, от боли в ее голосе мое сердце сжалось.

– Что я сказал об этом дерьме? – спросил я. – Я, блядь, не виню тебя, и ты не должна винить себя. Мы будем над этим работать. И я пока не знаю, как, но мы разберемся. Сколько раз ты говорила мне, что мы выжили? И если нам до сих пор удавалось, то получится снова. Мы выживем в этом дерьме.

Какое-то время я стоял на месте и держал ее, пока она пыталась успокоиться, мне было приятно, что она в моих руках. Я не был наивен, и знал, что предстоит гребаное количество работы, чтобы вернуть вещи на свои места. Простое признание, что мы в курсе правды, не исправит все между нами. Дело зашло слишком далеко и вышло из-под нашего контроля, сожрало нас обоих, чтобы можно было просто, нахер, забыть о случившемся. Гнев во мне все еще бушевал, и я знал, проклятье, что просто слова, сказанные ей, не будут достаточными. И ее чувство вины не испарится магически ко всем чертям.

Наконец она оторвалась от меня, на ее щеках застыли слезы, глаза покраснели. Я все еще видел опасение в ее взгляде, она явно переживала, что, блядь, случится при следующем шаге, но я ощутил облегчение, что хотя бы страх ушел.

Подняв руку, я вытер влагу с ее щек кончиками пальцев, тихо вздыхая.

– Ты знаешь, на этих скалах опасно, – сказал я. – Ты могла, нахер, упасть или еще что-нибудь.

Она мягко улыбнулась.

– Ты когда-то прыгал с этих скал, – сказала она.

Мои глаза расширились от удивления, что она знает.

– Джейкоб сказал? – спросил я.

Она кивнула и я тихо засмеялся.

– Да, я был чертовски безрассудным.

– И все еще остаешься, – ответила она. – Приезжать сюда было безрассудно. Ты мог попасть в серьезные неприятности.

Я пожал плечами.

– Ну, не попал же, – просто ответил я.

После этого последовала минута тишины, между нами оставалось столько недосказанного, что напряжение не уходило.

– Значит, я знаю, почему ты поехала в Ла Пуш, но как ты оказалась на скале с Джейкобом? И как, черт возьми, Элис узнала, что ты тут?

Она вздохнула и повернула голову к воде, нервничая.

– Я поехала сюда наугад, не зная, что буду делать и куда направляюсь. Мне было больно, ты продолжал звонить, но я не знала, как поступать после случившегося. И не знала, с кем можно поговорить, хотя отчаянно нуждалась в собеседнике.

– А ты не могла поговорить с Элис? – прервал я ее. – Я понимаю, почему ты не говорила со мной, но, Иисусе, Элис бы выслушала.

– Я не могла взвалить на Элис такую ношу, – сказала она. – Я бы поставила ее в ужасно неудобное положение, ей бы пришлось хранить секреты от Джаспера, или разбить ему сердце, сказав это, а я так не хотела. Она знала, что я тут, потому что позвонила Джейкобу, узнать, видел ли он меня, а он сказал, что я в порядке и ей не следует переживать. И именно так узнал Джейкоб. Я, э-э… позвонила ему.

Я в шоке уставился на нее, ее слова задели меня за живое.

– Как, черт побери, ты звонила ему? У тебя же нет его… – я замер, прищуриваясь. – У тебя есть его сраный номер, Белла?

Она с осторожностью глянула на меня и кивнула, нервно покусывая губу.

– Он записал свой номер в мой телефон, когда Эммет брал меня на пляж. И, клянусь, никогда прежде я не пользовалась им, и даже не думала, что буду.

– Так почему ты, блядь, не сказала мне? – спросил я, раздраженный, что она хранила от меня секреты.

– Потому что знала, что ты разозлишься, как сейчас, а я не хотела еще больших проблем, – сказала она. – Я должна была удалить его, но… Я не знаю… Что-то подсказало мне оставить номер.

Я был чертовски зол и боролся с желанием заорать или посмеяться над ее решением, я чувствовал себя обиженным.

– Но он, Белла? – спросил я. – После всего, что я говорил тебе о нем, о его поступках, о том, как он проходился своим грязным ртом по имени моей матери, ты говорила с ним о ней? Я, блядь, не понимаю.

– Я не говорила с ним о твоей матери, Эдвард. И не могу поверить, что ты так думаешь, – ответила она, мое утверждение ранило ее. – Я бы никогда так не предала тебя, я тебя люблю.

– Тогда о чем вы говорили? – спросил я, не понимая.

Она безразлично пожала плечами.

– Мы говорили о его маме, – сказала она. – Джейкоб ощущает вину за ее смерть. Ему всегда казалось, что это его вина.

– Да, я знаю, – сказал я. – Она погибла в автокатастрофе, дорога была мокрой, шел сильный дождь, а она потеряла контроль над управлением или что-то еще. А ехала она по единственной причине – он закатил истерику, что хочет чего-то, и она поехала это покупать. Мы говорили когда-то об этом дерьме.

Она кивнула.

– Я понимаю, что он чувствует, – тихо сказала она.

Вздохнув, я взъерошил волосы, совершенно не радуясь повороту диалога.

– Ну да, думаю, я тоже, – пробормотал я.

– Я знаю, что понимаешь, – ответила она. – Но я не чувствовала, что разочарую Джейкоба чувством вины. Я ничего ему не должна.

Я нахмурился.

– Ты и мне ничего не должна, – сконфуженно сказал я, мне было больно, что она так, нахер, думает.

Она глянула на меня и грустно улыбнулась.

– Разве? – спросила она. – После всего случившегося с твоей матерью, после того, через что твоя семья прошла, чтобы спасти меня, разве я не обязана тебе в полной мере своей жизнью?

– Э-э, не знаю, – пробормотал я, не зная, что ответить.

Она кивнула и снова вернулась к созерцанию воды.

– Именно поэтому я чувствую, что не оправдала ожиданий. Иногда я чувствую себя виноватой за то, что вообще родилась, Эдвард, – сказала она.

Я начал было говорить, чтобы опровергнуть ее гребаное заявление, но она меня оборвала. – Я знаю, что ты собираешься сказать. Не говорить такие глупости… я и не хотела, потому что это неправильно после всего, что ты отдал, чтобы дать мне эту жизнь. Но молчание не изменит мои чувства.

Я тихо стоял на месте, глядя на нее несколько секунд, пытаясь понять смысл ее слов.

– Но ты можешь сказать это Джейкобу, и тебе не будет плохо.

– Да, – ответила она. – Я сказала ему, что нечего праздновать в день моего рождения, я не должна существовать, и вместо того, чтобы сказать мне, что это смешно и чтобы я прекратила молоть чепуху, он просто сказал " это больно". В этом нет чего-то глубокого, но мне стало легче, ведь это давало мне право чувствовать все эти эмоции. И рядом с ним я не сожалела о своем чувстве вины, я не ощущала, что разочаровываю его. И я даже не знаю, не все ли ему равно, как я себя ощущаю, но он хотя бы выслушал.

– Ну, да, – сказал я, вспоминая, как был моложе и часто говорил о вине и злости по поводу смерти матери, а он ни разу не попытался сказать мне, как, блядь, себя чувствовать или что думать. – В духе Джейкоба.

Она снова на меня глянула.

– Я знаю, что он поступил с тобой неправильно, и мне жаль, если я ранила тебя, разговаривая с ним. Я не хотела, я никогда не сделала бы что-то специально, чтобы расстроить тебя, Эдвард. Просто… не имеет значения, какие у него были мотивы, но Джейкоб часто делал все, чтобы рассмешить меня. Он был добр ко мне и пытался помешать девушкам из твоей школы обидеть меня, когда тебя не было рядом. И он никогда меня ни о чем не просил и не ждал ничего от меня, он просто предложил меня выслушать, если понадобится. И сегодня… сегодня мне просто нужен был кто-то, кто послушает меня.

Ее голос к концу сорвался, и она нахмурилась. Я почувствовал себя эгоистичным придурком, ей было больно, когда она объясняла мне это дерьмо, а я думал только о себе и собственной злобе. Изабелла спасла меня, она вытащила меня из темноты и вернула к жизни, а я вел себя так, будто лучше пусть она идет, нахер, ко дну, чем говорит с тем, кто мне не нравится. Я совершенно не доверял Джейкобу и серьезно сомневался в его мотивах, но вот теперь, стоя рядом с ней, я понял, что все были, блядь, правы… Отец повторял, что, если я люблю Беллу, то должен уважать ее право на собственные решения, и даже если я хочу ее защитить, она может делать собственные гребаные ошибки. И Элис… Элис, спрашивала меня, почему я не могу понять… и куда делась вера в мою девочку.

Где была моя чертова вера в нее?

– Ты знаешь, что он, блядь, ненавидит меня, – сказал я через минуту, не зная, что тут еще добавить.

Она покачала головой.

– Нет, не так. Ему больно, и он зол, но он не ненавидит тебя, Эдвард, – сказала она. – И кстати, он скучает по вашей дружбе.

Я сухо засмеялся.

– Он говорил всякое плохое дерьмо обо мне, Белла, – сказал я.

Она повернулась ко мне и подарила улыбку, кивнув.

– Иногда да. Но, как ты сам сказал несколько минут назад, мы всегда говорим не то, что думаем, когда нам больно, мы обижены и расстроены, – ответила она.

– Ты серьезно думаешь, что он не имел в виду все то дерьмо? – с удивлением спросил я. Она кивнула.

– Я думаю, он просто сбит с толку. Он больше не знает тебя, Эдвард. Понимаешь, он говорил мне, что ты был единственным человеком, с которым он разговаривал о смерти своей матери. У него столько друзей в резервации, но он не верил, что кто-то из них его поймет. Раньше вы доверяли друг другу, а теперь у тебя есть я, а кто есть у Джейкоба? Никого. И я не говорю, что жалею его, наверное, это его вина…

– Может, черт его дери, – встрял я.

Она замолчала и вздохнула.

– Хорошо, это его вина. Но факт в том, что он по-настоящему одинок, и я могу понять, почему он ревнует и не может поверить, что ты изменился, ведь он – нет. Он не может поверить, что ты уже не тот хулиган, которым был, потому что это означает, что он теперь один. Теперь, когда у него неприятности, а он потерял единственного друга,