Глава четырнадцатая

С чемоданом в руке и головной болью, я следовала за Маратом и Татьяной по автомобильной палубе. Чувство дискомфорта усиливалось еще и от того, что я надышалась выхлопными газами. Паром уже причалил, носовой визир был открыт, и машины медленно скатывались на берег.

Я не выдержала и сплюнула на колесо грузовика, который стоял рядом с машиной Радика. Шофер высунулся из кабины и начал кричать на непонятном языке. Это был тот самый дядька, который вчера первым угостил меня рюмкой водки.

Я показала ему палец.

– Проститутка, – сказал он и сплюнул.

Я смолчала. Что ему возразить? Сказать, что я не проститутка, что меня заставили заниматься этим ремеслом? Или что он ничуть не лучше меня, раз воспользовался моими услугами? А может, надо было напомнить, что вчера он был добрее, когда у него стояло…

Радик завел двигатель, и я была вынуждена прыгнуть в машину. Мы выкатились на набережную и пристроились в очередь за другими машинами. У дальнобойщиков была своя очередь. Вообще-то я была рада, что мне не пришлось выяснять отношения с шофером, заплатившим мне вчера пятьсот крон. Сверх таксы он дал еще пятьдесят крон и сказал «дрикс». Что означало «дрикс», я не понимала. По-видимому, он имел в виду, чтобы я купила чего-нибудь попить. Сейчас мне как раз это и было нужно. Во рту пересохло, возможно, сказывалось похмелье.

Радик остановил машину у КПП и опустил боковое стекло. Пограничники были одеты в желтые жилеты. Один из них по-английски потребовал наши паспорта. Марат кивнул и достал наши паспорта из барсетки. Никакого подозрения они не вызвали. Осматривать машину пограничник не стал, хотя в багажнике лежало немного гашиша. Он даже не спросил, куда мы направляемся. Пожелав нам приятного путешествия, он дал знак, чтобы мы отъезжали.

Честно говоря, я надеялась, что паспортный контроль мы будем проходить сами, как в Клайпеде. Тогда, может быть, я и осмелилась бы заявить, что еду по фальшивому документу. Хотя… я плохо соображала с похмелья и вряд ли решилась бы на кардинальные действия.

Как только мы пересекли границу, Радик позвонил кому-то по мобильному телефону. Вероятно, он сообщил, что мы едем. Потом он что-то непонятное буркнул Марату. Но мне было не до этого. Я устала и хотела спать. Часы показывали начало одиннадцатого, а мы в бане после ночной работы обыкновенно спали до двух-трех дня. Так рано я уже давно не вставала.

Татьяна давно уже спала. Я положила голову на ее плечо и задремала, уснуть по-настоящему я не могла. Мне было плохо, я боялась. Что меня ожидало в Швеции? Неизвестность мучила. В бане я, по крайней мере, знала, что со мной могло произойти. Но что будет с нами здесь, в совершенно чужой стране?

Я открыла глаза и стала смотреть в окно. Вдоль дороги тянулся лес. От этого страх только увеличился. Я стала прислушиваться к тому, о чем говорили мужчины. К счастью, они говорили по-русски. Я узнала, что у Марата был свой человек в Стокгольме, который держал квартиру специально для проституток. Для таких, как я и Татьяна. Так что впереди меня ждало то же самое: постель.

Эвелина когда-то говорила нам, что мужчины в Швеции не такие грубые. Может, и так, но без тычков вряд ли обойдется. Я уже и не представляла, что может быть по-другому. Эвелина также рассказывала, что на Западе есть люксовые проститутки. У них якобы всего несколько клиентов, и им платят больше тысячи евро за сеанс. И никаких сутенеров у них нет. «Люксовые шлюхи» – так назвала их Эвелина. Я посмаковала про себя это слово. Куда лучше, чем слово «блядь», от которого во рту оставалось неприятное послевкусие, как после вчерашнего алкоголя. Фу, не рот, а помойка…

Я начала думать об Эвелине. Она была обычной девушкой – ни хорошей, ни плохой, но, конечно, не самой умной из тех, кого я встретила на своем пути. Ей бы и в голову не пришло учиться в институте, хотя это не означало, что она была глупой. Почему же она выбрала профессию проститутки? Ведь, пользуясь относительной свободой, она сто раз могла сбежать. И кстати, где она теперь? Если она вернется в баню, Оксане будет не так одиноко. Бедный ребенок, как она все это переживет?..

Радик свернул на заправочную станцию. Над ней висела вывеска с симпатичным зеленым медведем. Мы вышли из машины немного размяться. Пока Радик заправлял бак, Марат звонил по телефону.

Погода в Швеции была прекрасной. Светило солнце, было тепло, около пятнадцати градусов. Что меня удивило, так это чистый воздух, которым приятно было дышать. Возможно, это объяснялось тем, что рядом был лес. Высоченные сосны и ели теснились у самой дороги. А вообще лес от дороги отделял стальной забор. Я подумала, что лес тут частный и владелец не хочет, чтобы кто-то заходил на его территорию. Вот ведь странные люди!

Марат зашел в магазинчик и купил две банки кока-колы. Я взглянула на запотевшие жестянки, и у меня от жажды закружилась голова. Горло совсем пересохло. Мне было больно глотать, но я боялась попросить у Марата даже глоток. А Татьяна попросила.

– Я тоже хочу пить, – произнесла она.

Я молча уставилась на землю, зная, что ничего не получу. Может, в туалете была вода?

– Мне нужно в туалет, – сказала я.

– Выпей да отлей, – загоготал Радик. – Из-за такой мелочи так много возни.

– Я куплю банку, – сказал Марат и исчез в киоске. Я пошла в туалет, расположенный немного в стороне.

Странно, но в нем было чисто. Правда, пахло мочой – в точности, как от мужских членов, – но это можно было спокойно снести. Из крана бежала вода. Я плеснула немного воды в лицо, а потом сложила руки ковшиком и напилась. Вода была холодная и вкусная. Я пила и чувствовала, как ко мне возвращается жизнь. Головная боль отпустила, я набрала в легкие воздуха и почувствовала себя намного лучше.

– Поторопись, – крикнул Радик, когда я вышла на улицу.

Таня уже сидела в машине и наслаждалась колой. Весь салон пропах кока-колой. Я почувствовала, как у меня текут слюнки. Вот бы сделать глоточек, хоть самый маленький. Но просить об этом Татьяну я не хотела. Могла бы и сама догадаться предложить. А как бы я повела себя на ее месте – поделилась бы или нет? Не знаю…

Местность, по которой мы проезжали, была красивой, но однообразной. Лес за высоким забором. Лес, как тюрьма. Интересно, как чувствуют себя в таком лесу животные?

Там, где лес кончался, виднелись дома и – реже – деревни. Время от времени мы проезжали мимо небольших городов. Все аккуратно и ухожено. И пустынно.

Как люди могут здесь жить, думала я. И где вообще люди? Пока мы ехали, встречались только машины. Даже в небольших городах, которые мы проезжали за пять минут, людей было мало. Просто пустыня какая-то.

– Смотри-ка, кошка, – сказала Татьяна и показала на большую рыже-полосатую кошку, сидевшую на обочине дороги.

– Откуда она взялась? – удивилась я. – Кругом ни одного дома.

– Наверное, это дикая кошка.

– Не думаю, что тут водятся дикие кошки, – сказала я. Мне ли не знать, что дикими бывают только мужчины.

В два часа Марат захотел есть, и мы остановились в каком-то небольшом городке.

– «Вестервик», – прочитала я название на дорожном указателе. Если верить тому же указателю, до Стокгольма было недалеко.

– Пойдем в кафе и отдохнем, – предложил Радик, обращаясь к Марату. – Ты тоже можешь пойти с нами, – крикнул Марат Татьяне, когда уже вышел из машины.

Ей не надо было повторять дважды. Я наблюдала за ними из машины.

Трио было еще то. Марат и Радик были одеты в яркие тренировочные костюмы, на ногах – незашнурованные кроссовки. Они шли, раскачиваясь из стороны в сторону, и курили. Татьяна семенила сзади в своей короткой юбчонке. Высоченные каблуки подчеркивали кривизну ее ног.

Марат всеми способами пытался продемонстрировать мне, что я должна подчиниться ему, примиряясь со своим положением. Татьяну они уже выдрессировали.

Когда я рассказала об этом докторше, она выразилась по-научному:

– Татьяна является хорошим примером, подтверждающим теорию Филиппа Зимбардо.

– А что это за теория?

– О том, как внешняя среда влияет на поведение человека.

– Не верю я в ваши теории.

– Если хочешь, могу рассказать об экспериментах, которые проводил доктор Зимбардо тридцать лет тому назад.

Филипп Зимбардо – это звучало совсем уж по-иностранному. Докторша сказала, что он работал профессором при Стэнфордском университете. Его эксперименты известны всему миру. Если верить докторше, о Зимбар-до не слышал только ленивый. Как будто он Джон Лен-нон, сказала я назло ей.

Что меня раздражало в докторше, так это то, что она никогда на меня не сердилась, как бы я ни пыталась дразнить ее. Я даже пыталась ругаться матом, но она, не повышая голоса, пресекала меня. Она говорила со мной дружелюбно, смотрела сочувственно, а я ненавидела ее сочувствие. Ей не пришлось пройти через то, через что прошла я, для нее это были всего-навсего грязные рассказы. Моя жизнь, мои переживания были для нее лишь эпизодами из истории болезни.

Но, возвращаясь к Зимбардо, ее рассказ меня напугал. Оказывается, этот хрен проводил свои эксперименты в подвалах Стэнфордского университета. Он выбрал двадцать четыре студента и разбил их на две группы: одна группа играла роль заключенных, а другая – тюремщиков. Зимбардо хотел посмотреть, как среда – или, вернее, навязанная роль – влияет на поведение людей. Эксперимент должен был продолжаться две недели, но был остановлен через шесть дней, потому что все в нем пошло наперекосяк. «Тюремщики» через сутки стали мучить «заключенных» как морально, так и физически. Некоторые из «заключенных» стали доносить на своих товарищей, чтобы заслужить у «тюремщиков» право спокойно сходить в туалет или получить лучшую еду. Их не останавливало даже то, что объекты доноса могли подвергнуться пыткам.

Докторша объяснила мне, что Марат и Радик, так же как и «тюремщики» в эксперименте, имели над нами неограниченную власть. В стэнфордском эксперименте «тюремщиков» больше всего прельщала возможность унижать «заключенных» с целью утверждения над ними своей власти. В точности, как в нашей ситуации.

– Получается, Марат не виноват в том, что насиловал нас, унижал и продавал другим придуркам? – спросила я ее.

– Нет, ты не поняла, о чем я пытаюсь сказать. Я считаю, что Татьяна и Эвелина были хорошим примером того, как человек за небольшую льготу может пренебречь своими моральными принципами.

Докторша пояснила, что Татьяна сознательно добивалась определенных привилегий для облегчения своего положения. Получая эти привилегии, она, в своем представлении, поднималась по иерархической лестнице и чувствовала себя выше меня. Это помогало ей выжить.

Но все это болтовня. Я не верила докторше. Говорят, кто работает с психами, сам становится психом. А она и на самом деле была психом. Иначе как можно было прийти к таким дурацким объяснениям поведения Татьяны? Хотя, конечно, она была рада, что мне было хуже, чем ей. Я это отлично знала. Я же видела, как она посмотрела на меня, когда шла в кафе. Это был взгляд победительницы.

Когда все трое вошли в кафе, я заплакала, как ребенок. Я тоже была голодна и мне тоже хотелось кока-колы. Ведь я тоже была человеком! Я била кулаками в спинку переднего сиденья и кричала:

– Вы гады, проклятые суки!

Потом до меня дошло, что я осталась в машине одна.

Одна!

Бес всякого контроля!

Я перевела дыхание. Теперь я могу удрать. Сейчас, в эту минуту!

Как ни странно, особой радости я не испытывала. А если они из кафе увидят, как я убегаю? Они же наверняка убьют меня и тело закопают где-нибудь в лесу. Но, с другой стороны, мы же в городе. Достаточно спрятаться в каком-нибудь подъезде, и они меня не найдут.

Я взялась за рукоятку – дверь была закрыта. Может, заело, подумала я, и попробовала подергать рукоятку со стороны Татьяны. Но и там ничего не вышло. Тогда я переползла на переднее сиденье и начала дергать рукоятки там – машина была закрыта! И я не могла ее открыть!

Отчаявшись, я стала нажимать на все кнопки подряд. Ведь Радик, уходя, нажал на какую-то кнопку, прежде чем захлопнуть дверь. Где же эта проклятая кнопка, которая откроет мне путь к свободе?

Вдруг начала пищать сигнализация. Я так испугалась, что перестала соображать. Я заткнула уши руками и сидела на переднем сиденье, пока не подошел Радик и не открыл дверь. Он нажал на какую-то кнопку, чтобы выключить сигнализацию, и влепил мне пощечину.

– Ах ты, сучка! – прошипел он, опасаясь, что его услышит проходившая мимо женщина. – Если ты не дашь мне спокойно поесть, я из тебя сделаю котлету!

Я переползла обратно на заднее сиденье и сжалась в комок. Радик захлопнул дверь и пошел обратно в кафе заканчивать свой перекусон.

Я дрожала от жалости к самой себе. Почему это происходит со мной? Почему меня продали? Именно меня! И почему Татьяна так заважничала? Почему?

– Ты когда-нибудь видела мыльную оперу? – ответила докторша вопросом на мой вопрос. – Или хотя бы реалити-шоу?

– Почему ты спрашиваешь об этом? – удивилась я.

– Ты когда-нибудь задумывалась над тем, почему люди иногда ведут себя странно? Почему они плетут против своих друзей интриги, меняют партнеров и доносят на друзей?

– Нет.

– Ну, подумай, что движет этими людьми.

– Возможно, желание победить, – предположила я.

– И это тоже. А что еще?

Я задумалась: что же заставляет одних людей топтать других? Жажда власти? Попытка улучшить собственные условия жизни?

– Вот именно. Ты права. И этот импульс может принимать разные формы. Некоторые хотят обеспечить себе место под солнцем, а другие готовы продать собственную мать, чтобы сделать свою жизнь лучше.

– А если сделать жизнь лучше не получается, то что тогда? Надо продавать в рабство других?

– Нет, на это идут не так много людей. Но, к сожалению, много таких, которые пытаются добиться для себя привилегий за счет других.

– Привилегий?

– Да, привилегий.

– Что ты имеешь в виду?

– Это может принимать любые формы, но главное в том, чтобы привлечь к себе больше внимания, чем другие. Для этого кое-кто готов пойти на что угодно, в том числе и на то, что раньше им и в голову не могло прийти. Например, они готовы совершать поступки, противоречащие моральным принципам, в том числе их собственным.

– Но почему они это делают?

– Чтобы произвести лучшее впечатление на других, чтобы жить лучше, чем другие из их окружения.

– Ну и витиевато ты выражаешься! Говори проще, чтобы было понятно.

– Ну, – сказала докторша и подумала минутку, – в твоем случае это выглядит так. Татьяна, согласившись на условия Марата, получила более высокий статус, чем ты. Она прекратила сопротивление – внутреннее сопротивление. Ее наградили небольшими привилегиями вроде банки кока-колы или еды в кафе. Но это не все. Ее поощрили тем, что поставили рядом ее и твое тогдашнее положение и сравнили их. У нее положение оказалось лучше. Значит, она была лучше тебя.

– Лучше для кого?

– Лучше в ее собственных глазах. И это то, что считается важным для всякого индивидуума. Может даже, самым важным.

Я не исключаю, что она, эта моя докторша, была права. Когда Татьяна вернулась из кафе, где она обедала вместе с Маратом и Радиком, она выглядела счастливой и остаток пути со мной вообще не разговаривала. После этого отношения между нами резко ухудшились. Больше на нее я надеяться не могла. Я не сомневалась в том, что она уже проболталась Марату о моих планах побега в надежде на то, что ее еще раз наградят банкой кока-колы или какой-либо иной привилегией.