А он висел

Он висел в петле очень прочного, но не толстого жгута. скрученного из ниток распущенных эластичных носков.

- Вызывай всех, кого положено, - недовольным голосом сказал дежурный по изолятору временного содержания своему помощнику. «Сейчас начнётся свистопляска, - думал он – и крови попьют изрядно за то, что недосмотрели».

- Говорил же я этому дуболому из прокуратуры, чтобы тот был поаккуратней с ним, а то выкинет какой фокус. Так нет же, сучок зелёный: «Не учите меня жить, сами с усами…». Выскочка. Тьфу, - негромко продолжил дежурный, ни к кому не обращаясь, с сожалением и интересом рассматривая висельника.

- Чего говорили? – обернулся помощник, выходящий из одиночной камеры.

- Теперь это не имеет никакого значения. Иди вызывай.

В петле висел вор-медвежатник, очень хорошо известный в своих кругах и милиции.

Три с половиной месяца назад в одной из Сургутских контор, связанных с нефтью, пропал сейф с частью денег, привезенных для выдачи зарплаты рабочим. День-

ги привезли после четырёх часов дня и потому решили зарплату рабочим выдать на следующий день, оставив деньги на ночь в кассе. Сыщики сбились с ног. Никаких зацепок. Ни на двери, ни на окнах в кассе ни одного следа. Сигнализация не сработала. Непьющий сторож

язвенник, дежуривший в ту таинственную ночь в конторе, ничего не видел и ничего не слышал. Сплошная мистика. Но вполне реальный тридцатикилограммовый сейф исчез.

Следователь прокуратуры несколько раз провёл тщательный допрос всех тех, кто был причастен к деньгам или мог что-то о них знать. А кассира, тридцатилетнюю женщину, довёл до истерики прямо в здании прокуратуры. И оставил её в покое лишь после вмешательства прокурора, пристыдившего и остудившего излишнее рвение и пыл зарвавшегося сотрудника.

Так вот, несколько дней назад, надо же было такому случиться, некий законопослушный гражданин, где-то краем уха что-то слышавший, наткнулся в километрах двадцати от Сургута в тайге на выпотрошенный сейф.

Удивлению и радости сыщиков не было предела, внутри сейфа они обнаружили очень чёткие, хорошо сохранившиеся отпечатки пальцев известного медвежатника. Тот три года назад освободился из мест не столь отдалённых и осел в Сургуте у какого-то, седьмой воды на киселе, родственника. Сейф лежал дверцей к земле, и ни тающие весенние снега, и ни летние дожди не смогли навредить сохранности отпечатков.

Следователь несколько дней морально пытал медвежатника, арестованного после идентификации отпечатков, отыгрываясь на том за прошлое фиаско. Тот смиренно ожидал отправки в Тюменский СИЗО и шёл в полный отказ на допросах, приводя вроде бы железобетонные алиби. И если бы не отпечатки…

Мечтая выслужиться, следователь давил. Приводя в довод, что хилый и чахоточный подследственный без

чьей-нибудь помощи не смог бы проникнуть в хорошо охраняемое помещение и покинуть оное, не оставив ни одного хотя бы микроскопического следа, тем более утащить за двадцать километров от города тридцатикилограммовый сейф, даже имея железную волю. Напрямую утверждая, что его сообщницей и главной помощницей и, скорее всего, руководителем ограбления являлась кассир, прикидывающаяся невинной овечкой, при этом наводя горы всякой несусветной чуши. Издеваясь над чувствами урки, предлагал черкнуть явку с повинной: «Черкнёшь и разложишь всё по полочкам, то получишь, вместо гарантированной по закону пятнашки полосатого, с обязательной в таких случаях отбывкой полсрока в одиночной камере, лет одиннадцать, двенадцать строгого». Но для подследственного это было равнозначным явлением.

Медвежатник шёл в полный отказ, а следователь, издеваясь над ним, называя сявкой, безмозглым кретином и другими унижающими урку прозвищами, провёл очную ставку с кассиром, на которой та простодушно рассказала о совместном полугодичном проживании с подследственным в гражданском браке. Но они расстались, и было это двадцать шесть месяцев тому назад. Следователь, выплетая немыслимые кружева из собственных

умозаключений, пытался доказать, что все это было лишь уловка для запутывания, в дальнейшем следов и предлагал написать явку с повинной, своими речами он вновь довёл женщину до истерики, которая окончилась обмороком. Пришлось вызывать скорую помощь.

Вчера на последнем допросе следователь – это молоденькое самовлюблённое чудовище, по всей видимости,

видящее себя во снах великим гением сыска, рядом с которым такие, как Шерлок Холмс и прочие, выглядят блеклыми тенями, добил его насмерть.

И вот он висел, приговорив себя к смертной казни через повешение за свою глупость. Надо же, всё продумал, всё провернул, но как последний- нет даже слов, оставил отпечатки пальцев. Он решил уйти, и унести и собой тайну ограбления, заодно избавить эту простушку-кассира от головных болей. За время совместного проживания, та по простоте душевной, сама не ведая того, слила всю интересующую его информацию. Может, она была и глупа, но была доброй, и этому сверчку не дадут навесить на неё какое-либо участие в этой делюге. Мечта об уютном домике и спокойной старости накрылась медным тазом. Пусть даже милиция и не нашла денег, и никогда не найдёт – сейчас ему пятьдесят пять, а после освобождения, если он ещё доживёт до оного и если не добавят, будет под семьдесят. А этот возраст, по его жестким меркам, был возрастом трупа, живого трупа.

И вот он висел в петле, весь такой вонючий и неопрятный.

Может быть, он потихоньку и тлел бы остаток своей жизни на нарах, но следователь, ещё раз выставив его безмозглым кретином, добил:

- Ты не медвежатник, ты посмешище! И надо было тебе тащить эту тридцатикилограммовую железяку за двадцать километров. И было в ней каких-то шестьдесят тысяч всего. Шары надо было разуть и мозгами пораскинуть, на такую огромную контору - и такой мизер. Посмотрел бы рядом с сейфом: там, в мешке из под сахара было - ни много ни мало – полтора миллиона рублей…

Последняя, свинцовая капля. 20.05.07г.