Введение в художественный мир Пушкина 5 страница

Попутно надо обратить внимание на достойную сожаления путаницу, которая часто встречается: говоря о творческой свободе Пушкина, восхищаясь его художнической мощью и жизненной правдой, нередко говорят, что он якобы " нарушает иерархию", переворачивает, меняет ее и пр. Рассуждающие так путают иерархию с субординацией - вот ее-то Пушкин действительно и нарушает, и меняет, и переворачивает. Ведь субординация есть тот относительный, временный и внешний " порядок" ценностей, который людям в жизни видится или который они сами сознательно или невольно устанавливают (порой даже думая, что он таков и есть или должен быть), - в то время как иерархия есть порядок, по Толстому, " предвечный", то есть абсолютный и объективный. Ни нарушить, ни изменить его невозможно - можно нарушить правильное представление о нем, и тогда возникнет очередная субординация. Пушкин никогда этого не делал, напротив: нарушая субординацию, он приводил ее в соответствие с иерархией. И думается, многие споры и ошибки в понимании пушкинских произведений коренятся как раз в том, что мы часто руководствуемся своей субординацией ценностей, которая сильно расходится с иерархией ценностей, которой руководствуется Пушкин. И вот почему, при всей сложности проблем, которые он ставит, он так прост. Он прост потому, что иерархия - вещь простая. Ее суть - различение черного и белого, низкого и высокого. Нарушить иерархию - значит поставить на голову соотношение между ними. " Есть упоение в бою... Все, все, что гибелью грозит... таит Неизъяснимы наслажденья - Бессмертья, может быть, залог..." (" Пир во время чумы") - это, бесспорно, одна из высших ценностей. Но разве высшая истина - абстракция, силлогизм, одинаково верный в любых устах, как таблица умножения? Ведь это разные вещи, когда " Ищу человека" говорит Диоген - и когда " Дайте мне человека! " кричит Фома Опискин. Одно дело, когда молодой Пушкин пишет: " Во цвете лет, свободы верный воин, Перед собой кто смерти не видал, Тот полного веселья не вкушал. И милых жен лобзаний недостоин", - и совсем другое, когда об " упоении в бою" и о таящемся в нем " бессмертья залоге" говорит несчастный, деморализованный ужасом и одиночеством, павший духом (ведь он сам потом в этом признается: "...мой падший дух...") человек, который потерялся, оставил поле брани, где борются с бедой и страдают его собратья, забыл об их нужде в помощи, сочувствии, утешении и стремится утопить свое горе и страх в вине, ласках " погибшего, но милого созданья" и, наконец, " гимне", который призван украсить эту достойную если не осуждения, то жалости позицию, придать ей, в глазах окружающих и самого Вальсингама, видимость некоей высшей ценности. Вальсингам пытается сделать своею служанкой одну из " вечных истин, на которых основаны счастие и величие человеческое". Он не злодей, не трус, он потерялся от горя, он запутался, но отчего же мы часто видим в нем героя, отождествляем гимн со звучащими в нем святыми словами, всю трагедию с этим гимном, а позицию несчастного - с позицией автора " Пира во время чумы"?.. Да не потому ли, что сами мы порой нечетко различаем низшее и высшее?

3. " Исчезла... истина, - писал Фолкнер. -...Истина - эта длинная, чистая, четкая, неоспоримая и сверкающая полоса, по одну сторону которой черное - это черное, а по другую белое - это белое, - в наше время стала углом, точкой зрения, чем-то, что не имеет ничего общего не только с истиной, но даже и с простым фактом, и целиком зависит от того, какую позицию ты занимаешь, глядя на нее..." (эти слова приводит Валентин Распутин - " Современная драматургия", 1985, №3, с.256. - В.Н.).

Я начал с того, почему катастрофический мир Пушкина светел. Теперь можно ответить и на вопрос о том, почему светлый мир Пушкина так катастрофичен. Основа всех трагедий - путаница ценностей, " смешение низших с высшими, или принятие низшего за высшее" (Толстой), превращение черного в белое в зависимости " от того, какую позицию ты занимаешь" (Фолкнер), стремление поставить высшие истины на службу интересам. Трагедия совершается тогда, когда человек, преступая через свою совесть, преступает тем самым через свое достоинство цели и венца мироздания. Высокий чин человека не позволяет ему бесчинствовать. Поэтому как только мы отворачиваемся от Истины, говорит Фолкнер, Истина отворачивается от нас.

У Пушкина это звучит так: " Нельзя молиться за царя Ирода - Богородица не велит".

Стоит воздвигнуть город - прекрасный, любимый и самим автором, - но воздвигнуть его " назло" (на важную поэтическую роль этого слова, стоящего в самом начале " Медного всадника", обратил внимание А.Архангельский - В.Н.), неважно кому, надменному ли соседу или " Божией стихии", - как сотрясаются основы земли и на беззащитный город обрушивается зло - " злые волны", столь же своевольные в разрушительной мощи, сколь своевольна была созидательная сила; [Обратим внимание на мирный и тихий пейзаж, открывающий поэму (" Пред ним широко Река неслася..." и т.д.); первые же слова монолога: " Отсель грозить мы будем... прорубить окно...", - словно взламывают его; в образовавшуюся брешь (не " окно" ли?) и хлынут затем " злые волны" (в самом деле: " злые волны, Как воры, лезут в окна...").] и вот уже человек, обездоленный и обезумевший, " Как обуянный силой черной" грозит (" Отсель грозить мы будем...") кулачком бронзовому истукану и, " злобно задрожав", шепчет угрожающее слово, страшный перевертыш: " Добро, строитель чудотворный..." И снова, как по цепной реакции, в ответ на злобу несчастного, " назло" которому оказался построен дивный град, мертвый металл возмутился - как возмутились неодушевленные волны - и сдвинулся со своего места, и погубил окончательно бедного Евгения... И какая разница, наяву это произошло или в помраченном сознании: истина остается истиной - " назло" есть " назло", и ничего сверх этого, и отвечает за это " венец творения".

Природа " высших истин" такова, что они суть простые истины. Но с некоторого - давнего уже - времени человечество убедило себя, что они-то и есть самые сложные. Ведь очень часто со сложным удобнее и легче иметь дело, чем с простым, - меньше ответственности. Поступить по совести, по правде, по простым понятиям о добре бывает трудно, это так, но вовсе не сложно: ведь правду знают все.

Правду знают все. На этой простой истине как раз и построен пушкинский художественный мир, отсюда и солнечность его, и трагизм.

Если так, то Пушкин - современнейший писатель, и слушать его надо так, как слушаем мы врача, объясняющего природу нашей болезни.

Вальсингаму нужно было ужаснуться собою, чтобы прозреть и погрузиться " в глубокую задумчивость". Пушкин так и оставляет его на пороге.

Ныне человечество подошло к порогу. Экология - уже не отрасль" биологии, а наука выживания. Она есть не что иное, как попытка мирскими средствами, средствами науки осмыслить мир как целостную и ценностную структуру, попытка научно отразить факт существования высших и простых истин, существования Правды, не зависимой от " точек зрения" и " позиций".

Эту-то задачу решил, этот-то факт отразил мирскими - художественными - средствами Пушкин. Его пророческая интуиция словно прямо обращена к нашей эпохе, когда только простая правда и может достойно противостать вселенской смерти.