Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Часть I 1 страница






В лабиринтах познания

 

 

o ОТ ОТВЕТОВ К ВОПРОСАМ

О чем невозможно говорить,

о том следует молчать.

Людвиг Витгенштейн

Мы выучили все возможные ответы,

Но мы не ведаем, в чем состоит вопрос.

Арчибальд Маклиш

Люди, которых сексуально влечет к представите­лям собственного пола, существовали всегда и везде. В христианской Европе однополую любовь именовали «нена­зываемым пороком», «педерастией» или «содомией».

Педерастией (от греческого paides — ребенок) древние греки называли мужскую любовь к мальчикам-подросткам. В современной сексологии педераст — «старший мужчи­на, имеющий анальное сношение с допубертатным маль­чиком или с мальчиком в начальной стадии полового со­зревания». Партнер, выполняющий пассивную, рецеп­тивную (от латинского «рецепция» — принятие, восприя­тие) роль, педерастом не считается. Однако обыденная речь с нормами научного языка не считается. В Европе начиная с XVI в. педерастами называли всех занимающих­ся анальным сексом мужчин, а в русском уголовном жар­гоне значение слова вообще перевернуто: педерастами (педерами, педерасами, педиками, педрилами, пидарами, пидарасами) называют именно тех, кто выполняет рецептивную роль. «Опедерастить» — значит изнасиловать через задний проход.

«Содомией» (от упоминаемого в Библии города Содома) в средние века называли любой «неестественный» половой акт: сношение с людьми собственного пола или с животны­ми, анальные или оральные контакты, позицию «женщина сверху» и т. п. Чаще всего «содомитами» называли мужчин-мужеложцев. Мальчиков или юношей, находившихся на содержании или занимавшихся проституцией с мужчинами, начиная с эпохи Возрождения, называли катамитами (ис­каженное имя Ганимеда, мифологического греческого мальчика, возлюбленного Зевса)*. В древнерусском цер­ковном праве, наряду с понятием «содомии», подразуме­вавшим любые анальные сношения, существовали «мужеблудие» — сексуальный контакт между мужчинами (чаще все­го взаимная мастурбация) и «мужеложство», подразумевав­шее исключительно анальные сношения. В этом значении термин «мужеложство» в дальнейшем вошел в русское и со­ветское уголовное право. Занимавшихся этим мужчин, не­зависимо от их сексуальных позиций, называли содомита­ми, мужеложцами или мужеложниками.

В старофранцузском, а затем и в английском языке синонимами со­домии были слова «bougrerie» и «buggery», а синонимом содомита— фран­цузское bougre (от него происходит и жаргонное русское «бугор»), от ис­каженного латинского bulgaras (болгарин). При чем тут болгары? Вообще говоря, все народы приписывают странные или осуждаемые явления дру­гим. В России часто называют однополый секс армянским, армяне при­писывают его мусульманам-азербайджанцам, во Франции его называ­ли сначала итальянским или флорентийским, а затем английским поро­ком и т. п. Но дело не только в этом. В средневековой Болгарии заро­дилась еретическая секта богумилов, перекочевавшая под именем альби­гойцев или катаров в Южную Францию. Католическая церковь приписы­вала им, как и многим другим сектам, совершение ритуальных анальных контактов, отождествляя «неправильную» сексуальность с религиозной ересью. В Англии слово buggery в 1553 г. стало юридическим термином для обозначения «противоестественного» секса: совокупления с человеком собственного пола или с животным. В дальнейшем оно стало трактовать­ся главным образом как анальная интромиссия, пол сексуального объек­та значения не имел.

Более новое и нейтральное русское название — «голу­бые». Этимология и история его не изучены. Одни авторы связывают его с ласковым обращением «голубь», «голуб­чик», другие — с претензией на аристократизм («голубая кровь»), третьи утверждают, что он пришел в обыденную речь из уголовного сленга (а как он там возник?) только в 1950-х годах. Среди цветов, символически обозначавших в разных культурах однополую любовь, голубой цвет вроде бы не значится, однако гомосексуальные районы Парижа ког­да-то назывались «голубыми», а альбом-монография об от­ражении однополой мужской любви в литературе и изоб­разительном искусстве называется L'Amour bleu.

Слов, обозначающих женскую однополую любовь, мень­ше. В Древнем Риме женщин, имеющих сексуальные свя­зи с женщинами, называли трибадами (от греческого гла­гола «трибейн» — тереть), подразумевая, что они получают сексуальное удовольствие от трения о тело другой женщины (отсюда позднейший термин — трибадизм). В новое время появляются термины «сапфическая» (сафическая) или «лес­бийская» любовь и «лесбиянки», производные от имени древнегреческой поэтессы Сафо и острова Лесбос, на кото­ром она жила.

С появлением научной сексологии ученые стали искать более строгие и неоценочные наименования. Немецкий юрист и публицист Ульрихс предложил называть однополую любовь «уранизмом», по имени древнегреческой богини Афродиты Урании («небесной»), дочери мужского божест­ва Урана, которую Платон, в противоположность Афроди­те Пандемос («всенародной»), покровительнице любви к женщинам, считал покровительницей однополой любви. Мужчин, носителей этого чувства, Ульрихс называл урнингами, а женщин — урниндами, однако эти слова в на­уке не привились.

Больше повезло термину «гомосексуальность». Греческая приставка homo- обозначает сходство, единство, принад­лежность к одному и тому же, в отличие от приставки hetero- («другое», «иное»). В сочетании с латинским sexualis (половой) эти две приставки позволили раз граничить направленность эротического влечения на людей соб­ственного пола (гомосексуальность) или другого пола (гетеросексуальность). Затем, с помощью приставки bi- («два», «оба») возник континуум: гетеросексуальность — бисексу­альность — гомосексуальность*.

С появлением «гомосексуальности» терминологическая эпопея не закончилась. Чтобы преодолеть оскорбительную для них «медикализацию», западноевропейские и американ­ские гомосексуалы в 1950-х годах нашли себе другое само­название — «гей» (gay). В провансальском наречии XIII - XIV вв., на языке трубадуров, это слово обозначало курту­азную рыцарскую любовь, которая нередко была однопо­лой, а также искусство поэзии и любви. В Англии XVII в. слово gay обозначало легкомысленного повесу — плейбоя, а применительно к женщинам (несколько позже) — прости­туцию (женщина легкого поведения = «веселая женщина»). В начале XX в. слово «гей» стало кодовым словом англий­ской гомосексуальной субкультуры, а затем перекочевало в США, где из жаргонного обозначения мужской гомосексу­альности превратилось в ее политический и идеологический символ. «Гей» — не просто мужчина, которого сексуально влечет к мужчинам, он носитель особого самосознания, член соответствующей геевской субкультуры, общины или организации, борец за свои гражданские права и т. д. В начале 1990-х годов это слово получило распространение и в России.

Эмоциональная нагрузка слова зависит не столько от

Между прочим, в русском языке смысловое, семантическое нера­венство «гомо» и «гетеро» выражено сильнее, чем в английском, фран­цузском и немецком. Употребляемый в тех языках термин «гомосексуаль­ность» имеет точный аналог в «гетеросексуальности». Слово «гомосексу­ализм» звучит сильнее, потому что «гетеросексуализма» не бывает, а вся­кий «изм»— что-то странное и подозрительное. То же самое— с оконча­нием «ист». По-английски и по-французски можно сказать о человеке, что он гомосексуал или гетеросексуал, прилагательное и существительное выражаются одним и те же словом. В русском языке есть только слово «гомосексуалист», «гетеросексуалистов» нет. Лишнее безобидное оконча­ние— и уже дискриминация!

его происхождения, сколько от того, кто и в каком кон­тексте его употребляет. Одно из самых оскорбительных ан­глийских жаргонных названий гомосексуала — queer (бук­вально — кривой, странный, извращенный, фальшивый), в противоположность straight (прямой, нормальный; рос­сийские геи называют гетеросексуалов «натуралами»). В 1990-х годах некоторые американские геи-активисты стали демонстративно называть себя «квирами», подчеркивая, что не только не стыдятся своей сексуальной ориентации, но гордятся ею. В отличие от слова «гей», относящегося только к мужчинам, «квир» включает также и лесбиянок. Впрочем, для многих гомосексуалов слово «квир» катего­рически неприемлемо. Еще одна терминологическая нова­ция — слово «лесбигей», обозначающее одновременно геев и лесбиянок и имеющее преимущественно политический оттенок.

В истории сексуальности давно уже идет спор между «эссенциалистами» и «конструктиви­стами».

Эссенциалисты (от латинского essentia — сущность), сре­ди которых преобладают биологи и медики, но есть и нема­ло гуманитариев, полагают, что сексуальная ориентация — объективное, имманентное свойство индивида, автономное от культурных и исторических условий, хотя последние вли­яют на конкретные формы ее проявления.

Конструктивисты, среди которых преобладают обще­ствоведы и гуманитарии, утверждают, что человеческая сексуальность — не природная данность, а продукт исто­рии и культуры, разные общества и культуры конструиру­ют ее по-разному. Одни и те же действия, например по­ловой акт, могут иметь разное социальное значение и субъективный смысл в зависимости от того, как они вос­принимаются и интерпретируются их участниками. Биоло­гические факторы, формирующие половые различия, не предопределяют того, как будут жить и чувствовать себя конкретные мужчины и женщины в исторически конкрет­ном обществе.

Вопрос не в том, существовали ли в прошлом «мужчи­ны, имеющие секс с мужчинами», и «женщины, любящие женщин», а в том, обладали ли они особым группо­вым самосознанием и каким именно, занимали ли они в обществе какое-то особое место или же их сексуальные наклонности были всего лишь индивидуальными предпоч­тениями.

Сначала наука, как до нее — философия и религия, рассматривала сексуальность исключительно в контексте репродуктивного поведения, обеспечивающего продолже­ние рода. Разумеется, люди всегда знали, что сексуальное желание и наслаждение являются самоценными. Однако теории, рожденные в лоне антисексуальной европейской культуры, с этим не считались.

В отличие от средневекового богословия, классифици­ровавшего и оценивавшего не столько самих индивидов, сколько их поступки и помыслы, которые могли быть пра­вильными (=добродетельными) или неправильными (гре­ховными), наука XIX в. превратила гомосексуалов в особую разновидность людей, у которых «инверсия сексуального чувства» сочетается с множеством других болезненных и мо­рально неприемлемых черт. Хотя ученые спорили, являет­ся ли это состояние врожденным или благоприобретенным, разница между гетеро- и гомосексуалами казалась абсолют­ной.

Поскольку содомия была грехом и преступлением, пер­вые специалисты в области судебной медицины больше все­го интересовались телесными признаками, по которым можно распознать и уличить содомита. Итальянский медик, придворный врач римского папы Паоло Захиа (1584—1659), трактат которого оставался самым авторитетным трудом в этой области вплоть до середины XIX в., считал главным признаком и доказательством пассивной педерастии измене­ния в состоянии заднего прохода, прежде всего сглаженные в результате анальных сношений кожные складки. Француз­ский судебный эксперт Амбруаз Тардье (1818—1879) пошел дальше. По мнению Тардье, анус пассивного педераста яв­ляется гладким, лишенным складок еще до того, как он начинает заниматься содомией, активный же педераст име­ет тонкий, недоразвитый член, с маленькой головкой, искривленный, как у собаки, а безошибочными признаками повышенной чувственности лесбиянок он считал волоса­тость (хирсутизм) и увеличенный клитор.

С выделением в самостоятельную отрасль медицины пси­хиатрии (термин появился в 1808 г.) содомия стала посте­пенно психологизироваться. Французские психиатры Фи­липп Пинель (1745—1826) и Жан Этьен Доминик Эсквироль (1772—1840) считали, что «безумие» может быть не только общим, но и частичным, поражающим только одну психи­ческую функцию; одной из таких «мономаний» является «извращение полового чувства». Английский психиатр Джеймс Каулз Причард (1786—1848) придумал для обозна­чения социально неприемлемых чувств и поступков термин «моральное безумие». С появлением понятия психопатии стали говорить о «сексуальных психопатиях» и т. д. Автор авторитетного руководства по судебной медицине Иоганн Людвиг Каспер, не найдя у обследованных педерастов опи­санных в литературе телесных признаков, обратился к изу­чению их психологии и дневников и пришел к выводу, что однополое сексуальное влечение напоминает «духовный гер­мафродитизм»; у большинства оно врожденное, но у неко­торых возникает лишь в последующей жизни. Это влечение может оставаться платоническим, ничем не отличаясь от обычной любви.

Смена религиозной парадигмы («содомский грех») пси­хиатрической («сексуальная психопатия») была определен­ным шагом вперед. Хотя «сексуальный психопат» выглядел таким же отвратительным, как «содомит», он был не толь­ко преступником, но и больным, страдающим человеком. Однако в этом была и опасность. По прежним представле­ниям, человек, совершивший акт содомии, за который его наказывали, мог раскаяться и исправиться. Религия остав­ляла грешнику надежду. А что спросишь с психически не­полноценного «сексуального психопата»? Одна и та же тео­рия могла быть как оправдательной (человек не виноват, что родился уродом), так и обвинительной (надо защищать общество от дегенератов). Политические соображения при этом часто заслоняли существо вопроса.

Ульрихс (1825—1895), который сам был гомосексуалом, в своих «Исследованиях загадки любви мужчин к мужчи­нам» доказывал, что «уранизм» является врожденным, а «урнинги» — особый «третий пол», в мужском теле живет женская душа. Полагая, что каждый пятисотый мужчи­на — урнинг, Ульрихс выступал против их уголовного пре­следования.

Поскольку однополая любовь казалась ученым-медикам странной, немецкий психиатр Карл Фридрих Отто Вестфаль в 1869 г. назвал ее «противоположным», или «извращен­ным», сексуальным влечением. Это не грех и не порок, а врожденная патология вегетативной нервной системы, «ис­кажающая» «весь внутренний мир собственного пола». Ита­льянский психиатр Арриго Тамассия назвал это состояние инверсией, а его носителей — инвертами, или инвертиро­ванными. «Инверсия» (обращение, перевертывание, выво­рачивание наизнанку) звучит мягче, чем извращение (пер­версия), которую стали считать особенно серьезным, пато­логическим вариантом инверсии. Но понятие инверсии оказалось слишком широким. Один человек вовсе отказы­вается от своей половой принадлежности, причисляя себя к противоположному полу, а другой «только» влюбляется в людей своего пола.

Для обозначения этого состояния немецко-венгерский писатель, переводчик и журналист Кароль Мария Кертбени (1824—1882) (сначала он писал под именем «Доктор Бенкерт», поэтому многие ошибочно считают его медиком) в 1869 г. предложил слово «гомосексуальность». Наряду с гетеро- и гомосексуалами существуют «моносексуалы», глав­ной формой сексуального удовлетворения которых является онанизм, и «амбисексуалы», сочетающие гетеросексуаль­ный брак с гомосексуальными связями. Кертбени не про­сто доказывал, что гомосексуальность является естественной и врожденной, но апеллировал к общим принципам право­вого государства, которое обязано распространить на гомосексуалов правило невмешательства в личную жизнь граж­дан. Он возражал против всякой симптоматологической ка­тегоризации, которая часто напоминает процессы над ведьмами, потому что одно и то же свойство может иметь сотни разных причин.

Судебным медикам и психиатрам XIX в. такая широта взглядов была несвойственна. Поскольку однополая любовь была для них болезнью, они должны были ответить на че­тыре вопроса:

1) Каковы причины этой болезни (этиология)?

2) Каковы ее диагностические признаки, чем она отли­чается от сходных явлений, как вписать ее в общую класси­фикацию болезней (нозология)?

3) Можно ли и как именно ее лечить (терапия)?

4) Представляет ли она опасность для окружающих и как предотвратить ее распространение (эпидемиология, профи­лактика и социальная политика)?

Отчужденно-недоброжелательное отношение психиат­ров и судебных медиков XIX — начала XX в. к однополой любви и ее носителям объяснялось не только их личными предубеждениями и профессиональными установками (врач ищет именно патологию), но и свойствами того че­ловеческого материала, с которым им приходилось иметь дело. В их поле зрения чаще всего попадали люди, пси­хика которых действительно была отягощена, помимо го­мосексуальности, психическими проблемами и отклоне­ниями. Не имея представления о том, как ведут себя обыкновенные, «нормальные» гомосексуалы, эксперты-медики невольно ассоциировали весь этот букет болезнен­ных и социально неприемлемых черт прежде всего с нео­бычной сексуальной ориентацией и заранее ожидали, что найдут их и у следующих пациентов. А кто ищет, тот все­гда находит. Психопатологизация гомосексуальности дей­ствовала как самореализующийся прогноз, формировав­ший не только сознание врача, но и самосознание паци­ента. В то же время она — и только она! — могла поста­вить под вопрос правомерность уголовной ответственнос­ти за гомосексуальность.

Самый авторитетный специалист этого периода барон Рихард фон Крафт-Эбинг (1840—1902), чье руководство для врачей «Сексуальная психопатия» считалось классическим,

заинтересовался проблемой однополой любви под влияни­ем Ульрихса и Вестфаля. Его работы и клинический архив по сей день остаются ценным историческим источником для изучения психики и образа жизни гомосексуалов того пери­ода. Однако, в противоположность Ульрихсу, Крафт-Эбинг считал гомосексуальность проявлением патологии и вырож­дения, хотя настаивал на строгом разграничении врожден­ных и благоприобретенных форм инверсии. Лишь в самом конце жизни Крафт-Эбинг пересмотрел свои взгляды и от­крыто признал, что гомосексуальность встречается и у впол­не нормальных людей.

Весьма влиятельными были труды берлинского невро­патолога Альберта Молля (1862—1939). В отличие от Крафт-Эбинга, который знал преимущественно психиат­рических больных и людей, обвиняемых в сексуальных преступлениях, Молль имел дело с обычными рабочими и интеллигентами. От также одним из первых стал изу­чать детскую и подростковую сексуальность. Гомосексу­альность, по Моллю, всегда болезнь, но не обязательно врожденная. Вслед за психологом Максом Дессуаром Молль считал, что формирование сексуальной ориента­ции у человека проходит две фазы. На первой фазе, от начала полового созревания до 20 лет, сексуальное влече­ние еще не дифференцировано по объекту и может на­правляться на людей как противоположного, так и соб­ственного пола. Это делает возможным, с одной сторо­ны, гомосексуальное совращение детей и подростков, а с другой — психотерапевтическую коррекцию потенциаль­ных и реальных гомосексуальных наклонностей ребенка. Молль считал, что гомосексуальные отношения между взрослыми не должны преследоваться, но гомосексуалов, совращающих молодежь на стадии «недифференцирован­ного влечения», необходимо изолировать. К движению за декриминализацию гомосексуальности Молль относил­ся резко враждебно. Будучи человеком консервативных взглядов, Молль даже приветствовал фашистскую дикта­туру, что не помешало гитлеровцам запретить ему как ев­рею врачебную практику.

Самый влиятельный исследователь и теоретик гомосек­суальности начала XX в. — Магнус Хиршфельд (1865— 1935). Сам будучи гомосексуалом, Хиршфельд посвятил всю свою жизнь делу реабилитации и декриминализации однополой любви. Уже в своей первой, выпущенной под псевдонимом, книге «Сафо и Сократ» (1896) Хиршфельд утверждал, что однополая любовь — неотъемлемая форма человеческой сексуальности, а отмена уголовного пресле­дования гомосексуалов отвечает высшим интересам обще­ства. Речь идет не о милости, а о справедливости, ибо гомосексуальное влечение не является предметом свобод­ного выбора, но имеет глубокие конституциональные кор­ни. В 1897 г. Хиршфельд основал «Научно-гуманитарный комитет», первую в мире организацию в защиту прав го­мосексуалов. Под петицией с требованием отмены анти­гомосексуального 175 параграфа Германского уголовного кодекса подписались около 6 тысяч людей, включая мно­гих ведущих представителей немецкой интеллигенции. В 1899 г. он начал издавать первый в мире междисципли­нарный журнал, целиком посвященный проблемам гомо­сексуальности — «Jahrbuch fur sexuelle Zwischenstufen». По­мимо клинических данных, Хиршфельд использовал ан­кетный метод. В декабре 1903 г. он распространил среди 3000 берлинских студентов, а в феврале 1904 г. — среди 5721 рабочего-металлиста опросник, прося их анонимно ответить о своих разнополых и однополых контактах и вле­чениях. На вопросы ответили 1696 студентов и 1912 рабо­чих. Эти данные, наряду с другими, Хиршфельд исполь­зовал в своем фундаментальном труде «Гомосексуальность мужчин и женщин» (1914). После первой мировой войны Хиршфельд активно участвовал в работе Всемирной лиги сексуальных реформ и в 1919 г. основал в Берлине первый в мире Институт сексологии (Institut fur Sexualwissenshaft), который просуществовал до 6 мая 1933 г., когда его раз­грабили и сожгли гитлеровцы. Хиршфельд собирался пе­ренести Институт в Париж, но умер, не успев развернуть его работу.

Хиршфельд считал гомосексуальность врожденной, но не патологией, а «промежуточным звеном» дифференциации полов в фило- и онтогенезе. Смешанное, одновременно мужское и женское строение половых органов дает гермаф­родитизм, неопределенность, двойственность телосложе­ния — психическую андрогинию, инверсия или двойствен­ность сексуального влечения — гомо- и бисексуальность, а прочих душевных черт — трансвестизм. Подобно «нормаль­ным» людям, гомосексуалы и лесбиянки индивидуальны, каждый из них «промежуточен» на свой собственный манер и несет в себе «свою собственную природу и свой собствен­ный закон».

Немецкий ученый Иван Блох (1872—1922) хотя и был практикующим врачом, больше интересовался культуроло­гическими и историческими сюжетами. Вначале под влия­нием Крафт-Эбинга Блох считал гомосексуальность редкой, встречающейся лишь у 0, 01% мужчин, но в принципе изле­чимой патологией. Главным фактором ее распространения он считал неблагоприятные условия в детстве: совращение взрослыми, сексуальные игры со сверстниками, стимули­рование эрогенных зон поркой, неудачи в общении с жен­щинами и общий страх перед ними, мотивируемый, в ча­стности, страхом заражения венерическими заболевания­ми. Однако под влиянием Хиршфельда и этнографической литературы Блох в 1908 г, резко изменил точку зрения и признал, что гомосексуальность отличается от прочих пер­версий, а ее адепты не должны подвергаться преследовани­ям.

Если в Германии копья скрещивались главным образом вокруг вопроса о правовой ответственности — судить или не судить? — то для Франции этот вопрос был неактуа­лен: кодекс Наполеона отменил уголовную ответствен­ность еще в 1810 г. Зато легальность проституции делала для французских ученых чрезвычайно важным вопрос о соотношении публичного и частного, а падение рождае­мости — проблему укрепления семейных устоев. В обоих этих контекстах гомосексуальность добрых чувств не вызы­вала.

Как и их немецкие коллеги, французские психиатры считали гомосексуальность извращением. Психоневролог Жан Мартен Шарко и психиатр Валентин Маньян считали ин­версию генитального чувства врожденной и безуспешно пробовали излечить ее с помощью гипноза. Напротив, пси­холог Альфред Бинэ утверждал, что все половые извраще­ния — результат специфической ассоциации идей; напри­мер, половое возбуждение у подростка ассоциируется с ка­ким-то внешним условием или раздражителем, после чего соответствующий стимул автоматически вызывает у него эротический эффект.

В Италии влиятельный психиатр и криминолог Чезаре Ломброзо (1836—1909) твердо стоял на позиции «вырожде­ния». С точки зрения Ломброзо, любое криминальное по­ведение — об историчности и условности самого понятия преступности ученый не задумывался — имеет свой невро­логический базис и коренится в нарушениях центральной нервной системы. Гомосексуальность, по Ломброзо, — форма психического гермафродитизма, возвращение к од­ной из пройденных ступеней биологической эволюции. Факторами, «расковывающими» это скрытое биологическое наследие, Ломброзо считал эпилепсию и кретинизм. Лю­бые формы вырождения Ломброзо брался определять по форме черепа и другим антропометрическим показателям. Судить врожденных преступников и безумцев нельзя, но их следует содержать в психиатрических больницах и ни в коем случае не позволять им размножаться. Что же касается ге­ниальных гомосексуалов, вроде Микеланджело и Верлена, то гениальность, по Ломброзо, связана с гипертрофией оп­ределенных отделов головного мозга за счет других. Отсю­да — тяготение гениев к преступности, сумасшествию и го­мосексуальности.

Интересовались гомосексуальностью и русские ученые. В 1870 г. одна из статей в «Архиве судебной медицины и общественной гигиены» поддержала Каспера против Тардье, указав, что телесные признаки мужской гомосексуаль­ности «крайне ненадежны», а лесбийская любовь вообще не оставляет видимых следов. К этому мнению присоединился и петербургский гинеколог Мержеевский. В 1882 г. молодой психиатр, в дальнейшем профессор Юрьевского уни­верситета В. Ф. Чиж отметил, что описываемые под этим именем явления вовсе не являются такими редкими и ис­ключительными, как это кажется немецким авторам, с проявлениями содомии криминальная полиция сталкивает­ся чуть не ежедневно.

Самым влиятельным русским специалистом был про­фессор Петербургской Военно-медицинской академии Ве­ниамин Михайлович Тарновский. Его книга «Извращение полового чувства: Судебно-психиатрический очерк для вра­чей и юристов» (1885) была почти одновременно с рус­ским изданием выпущена на немецком, а позже также на английском и французском языках. Подобно своим не­мецким и итальянским предшественникам, из которых он особенно ценил Ломброзо, Тарновский полагал, что из­вращение полового чувства у мужчин может быть как врожденным, так и благоприобретенным. Обе формы ка­жутся ему глубоко отвратительными и аморальными, но в случаях врожденного извращения он считает уголовное преследование несправедливым. Склонность женщин к проституции Тарновский также считал врожденной, выс­тупая против гуманного отношения к проституткам. Не­приязнь к гомосексуальности дополнялась у Тарковского антисемитизмом, который шокировал даже симпатизиро­вавшего ему Ломброзо.

В. М. Бехтерев (1857—1927) в статье «Лечение внушени­ем превратных половых влечений и онанизма» (1898) выво­дил «превратные половые влечения» из «патологических со­четательных рефлексов» и предлагал лечить их внушением и гипнозом. Позже, в статье «Об извращении и уклонении полового влечения» (1926) Бехтерев доказывал, что гомо­сексуальное влечение — несчастный результат внешних вли­яний в критический момент сексуального развития личнос­ти. Почти во всех приводимых им историях болезни «извра­щение» возникало в период полового созревания под влия­нием сверстников. Чтобы избавиться от него, пациент дол­жен добровольно подвергнуться гипнозу и внушению и це­ленаправленно поддерживать гетеросексуальные отношения.

Но особенно важна профилактика, правильное половое воспитание подростков.

В отличие от континентальной Европы, где об однопо­лой любви писали преимущественно психиатры, в Англии эту проблематику сделали респектабельной не медики, а философы, историки и филологи, среди которых было больше апологетов, чем «разоблачителей».

Известный путешественник и географ сэр Ричард Фрэнсис Бартон (1821 — 1890), питавший, как и многие другие путешественники того времени (Стэнли), слабость к мальчикам, перевел в 1885 г. на английский язык сказ­ки «1001 ночи», с их многочисленными и весьма откро­венными пассажами о любви к мальчикам, сопроводив обширным историко-этнографическим очерком о педера­стии. Хотя теория Бартона, объяснявшего распростране­ние педерастии климатическими условиями, не выдержа­ла критики, его работа показала английскому читателю, что любовь к мальчикам — явление далеко не редкое и что многие народы относятся к ней вполне терпимо и даже положительно.

Поэт и историк литературы Джон Аддингтон Саймондс (1840—1893) в предназначенном для узкого круга друзей (было напечатано всего 10 экземпляров) очерке «Проблема в греческой этике» (1883) увидел в античной педерастии не признак вырождения, а одно из высших достижений и неотъемлемых свойств древнегреческой культуры. В другой книжке «Проблема в современной этике» (1891, 50 экземп­ляров) Саймондс дал критический анализ современных воз­зрений на однополую любовь, противопоставив медицинс­ким теориям о ее болезненности и извращенности идею о ее нормальности и даже возвышенности. Насколько позво­ляли цензурные условия, он проводил эти идеи и в своих исследованиях греческой поэзии и итальянского Возрожде­ния.

Писатель и утопический социалист Эдуард Карпентер (1844—1929), который, в отличие от закомплексованного Саймондса, полностью принимал свою гомосексуаль­ность, в публичной лекции «Гомогенная любовь и ее значение в свободном обществе» (1894) открыто выступил в защиту однополой любви, утверждая, что нежный мужчина-гомосексуал, как промежуточный, переходный тип между мужчиной и женщиной, не только не является уро­дом, но призван сыграть особую роль в становлении «но­вой жизни», заменив сковывающие общество денежные и правовые связи узами личной симпатии и сочувствия. Опираясь на этнографические данные, Карпентер показы­вает распространенность людей «промежуточного пола» и разнообразие выполняемых ими социальных функций. Об­ладая даром вдохновения и пророчества, эти люди часто бывают божественными избранниками-шаманами, а с другой стороны — членами воинственных мужских братств (например, японских самураев).






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.