Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 6. «Хочешь, спрыгнем вместе?»






«Хочешь, спрыгнем вместе?»

Сергей Новиков начал замечать за собой, что все чаще и чаще останавливает свой взгляд на Филимоновой. Сначала он думал, что просто пытается разобраться, за что ее все так ненавидят. Он пытался вспомнить, сделала ли Верка кому нибудь из одноклассников какую нибудь подлость. По всему выходило, что никакой не делала. Даже сейчас, когда могла бы, казалось, устроить в классе какую либо истерику, она только помалкивает. Правда, вполне возможно, что он, Серега, просто многого не знает. Оно и понятно: кто ему станет докладывать то!

А лицо Филимоновой неизменно спокойно и розово. Это ж какое самообладание надо иметь, чтобы так равнодушно терпеть полное отторжение коллективом! Вот его не отторгают, а просто не замечают, так он и то воспринимает это болезненно. Булат сказал, что у него стрижка не та и штаны не те. Возможно… Но разве взаимная симпатия или несимпатия зависят от вида штанов? По одежке встречают, это понятно, но ведь одноклассники знают его, Сергея Новикова, уже далеко не первый год. В курсе ведь, что он вполне нормальный человек. Или для того, чтобы тебя признали нормальным, надо надеть навороченные джинсы? Ладно. Наденет как нибудь. Они у него, кстати, есть. Только надежды на то, что это как то что то изменит, нет никакой. Да и постричься в следующем месяце можно как нибудь по другому. Ему просто лень идти в парикмахерскую. Мать — раз — чикчик ножницами, и готово дело! Но он сходит, как только волосы подлинней отрастут. Нет проблем.

Потом он вдруг стал замечать, что ему нравится, как Вера Филимонова наклоняет голову несколько набок, когда пишет в тетради, как забавно (оттого, что очень усердно) наматывает на палец прядку волос. Когда она при ответе у доски списывает пример с учебника, то кисть с зажатой в ней книгой держит очень изящно, слегка на отлете. Потом она обычно, почти не глядя, бросает учебник на кафедру и начинает быстро быстро стучать мелком по зеленой глади доски. Решает Вера почти мгновенно, потом поворачивается к учительнице, и весь ее довольный вид словно говорит: «Вот как здорово я со всем справилась, верно ведь?!» Получив очередную заслуженную «пятерку», Филимонова обязательно улыбается, и на ее щеках появляются забавные ямочки.

А еще здорово, что она не носит джинсов. Абсолютно все девчонки ходят в школу в каких ни будь брюках, и только одна Вера в своих юбочках выглядит необыкновенно женственно и трогательно. И эти волосы… Длинные, светлые, они кажутся очень тяжелыми, но мягкими. Интересно, какие они на самом деле на ощупь? Впрочем, ему ли об этом размышлять? Можно подумать, она когданибудь позволит ему к ним прикоснуться! Да и не только она. Вообще ни одна из одноклассниц никогда не бросала на него заинтересованного взгляда. Впрочем, ему нет дела до остальных одноклассниц. А вот чтобы Вера посмотрела на него, Серегу, какнибудь… ну… хотя бы тепло, ему теперь постоянно хочется. И что такое с ним случилось?

И ведь она, эта Вера, даже в ум не берет то, что он, Сергей Новиков, — единственный, кто вступил в группу Илюхи Булатова под собственными именем и фамилией. В сложившихся обстоятельствах это, между прочим, поступок! Тот же Илюха еще непонятно зачем группу создал. К Вере, как к девчонке, он явно равнодушен. Наверняка просто решил помериться силами с админами группы «Мы ненавидим Веру Филимонову!». Поскольку все остальные думают точно так же, как он, Серега, то воспринимают Булата вовсе не как борца за Верину честь. Именно поэтому ничего хорошего Вере Илюхина группа пока не принесла. В классе относятся к ней попрежнему холодно, а в группе вообще непонятно кто состоит. Может, только он, Серега, да сам Булатов в разных образах.

В тот день к Сергею в школе неожиданно подошла Ольга Первухина и сказала, глядя прямо в глаза:

— Я гляжу, Новиков, ты на Филимонову вдруг запал?

Сергей очень удивился тому, что его отношение к Вере, как оказалось, не только заметно окружающим, но еще и вызывает какието странные чувства у самой Первухиной. Еще вчера ей было безразлично, на кого он запал и запал ли вообще, а потому он именно об этом и спросил:

— А почему тебя, Оля, это вдруг так обеспокоило?

— Фу, Серега, ты до противного изысканно выражаешься! Меня это не просто обеспокоило! Мне это очень не нравится! — ответила она.

— А что так?

— То есть ты не отпираешься, что втрескался в Филимониху?

— Ну… это так я не стал бы утверждать…

— Так! Хорош! — взорвалась Первухина. — Ты тут свои светские манеры брось! Они тебе совершенно не к лицу!

— Не к лицу или не к моим штанам?

Сбитая с толку Первухина покосилась все на те же рыночные тренировочные брюки, которые обругал Булатов, но в которых Новиков попрежнему ходил в школу, и сказала:

— Да уж… в этих штанцах влюбляться вообще — верх идиотизма!

— Значит, я не влюбился! — расхохотался Серега.

— А чего тогда на нее пялишься?

— Ну уж пялитьсято ты не можешь мне запретить!

— Думаю, что если очень захочу, то смогу и запретить, — жестко сказала Ольга, — но пока просто прошу.

— А что будет, если я не прореагирую на твою просьбу? — спросил он тоже уже очень серьезно.

— Может быть, ты хочешь, чтобы в инете образовалась группа «Мы ненавидим Серегу Новикова!»?

Он с минуту подумал и спросил:

— А какой, собственно, мне от нее будет вред?

— А такой же, как Филимоновой! — тут же среагировала Первухина.

— Не скажи! Вера — нормальная, красивая и умная девчонка, всегда была в центре класса, а вы опустили ее, как сейчас любят говорить, ниже плинтуса.

— Так и тебя опустим!

— А меня ниже уже не опустить.

— В каком смысле?

— А в таком. Ты вот, Оля Первухина, подошла бы ко мне когданибудь с разговорами, если бы не Вера?

— Ну… не знаю… не думала об этом… Но непременно подумаю, если ты не отвалишь от Филимоновой! — сказала Ольга.

Теперь уже Сергей с удивлением спросил:

— Это в каком же смысле?

— В таком! Я уже начала думать об этом прямо сейчас, но все объясню тебе чуть позже. Сначала скажи, ты и впрямь считаешь Филимониху красивой?

— Считаю.

— И чего же в ней, коротконогой лилипутке, красивого?

— Она не коротконогая, а просто… миниатюрная.

— Ага! Миниатюрная лилипутка с красной рожей блином!

— У нее не рожа, а милое лицо с нежнорозовой кожей, а ты, похоже, просто завидуешь ей!

— Я?!!!!!! Филимонихе?!!!!!!!!! Совсем с ума сошел!

Серега посчитал за лучшее промолчать, но и это Первухиной не понравилось. Ее ноздри вздрогнули и побелели. Было ясно, что Ольга раздражена до крайней степени. Именно в соответствии с этой степенью она прорычала одним духом:

— Так вот, Новиков, а теперь я тебе скажу то, о чем подумала! Наверно, ты прав: нет никакого смысла тратить на тебя время! Ты и без группы в «Лучших друзьях» никому не нужен! Ты смешон, Новиков! Да ты посмотри на себя в зеркало: длинный, тощий, перекошенный какойто! У тебя одно плечо выше другого, наверно, сантиметров на двадцать, и спина горбатая! Мыслитель!!! А уши! Ты только посмотри на свои уши! Локаторы! Да тебе их скрывать надо под волосами, а ты стрижешься, идиот, почти налысо! Ты урод, Новиков! Настоящий урод! И ни одна девчонка действительно к тебе никогда не подойдет без острой необходимости! Так что и не рассчитывай, что Филимонова бросит на тебя хоть один благосклонный взгляд! Но и ты больше на нее не пялься! Нечего привлекать к ней внимания! А станешь это делать — очень пожалеешь!

Серега тогда еще нашел в себе силы спросить:

— И что же ты сделаешь?

— Я?!!!! — Ольга расхохоталась. — Я же не одна! За мной весь класс! А вы с Веркой — одиночки. Вы ведь даже не вместе, чтобы могли хоть както нам противостоять! И Булат вовсе не на Веркиной стороне. Это ж ясно, что он просто решил с нами посоревноваться: кто кого! А это глупо! Мы же все против вас! Все! И вы с Веркой и с наивным Илюхой ничего не сможете сделать!

— Скажи, Оля, за что ты так ненавидишь Филимонову? — спросил Новиков.

— А нечего стоять на моем пути! — выдохнула она и, резко развернувшись, пошла по коридору школы в направлении столовой.

Сергей еще долго смотрел вслед однокласснице. Он пытался сообразить, что особенно сильно задело его в словах Первухиной. На самом деле, она ничего нового ему не сказала. Да, он нехорош собой… Да, мать тоже говорит, что от постоянного сидения за столом боком у него уже правое плечо стало выше левого. Неужели же прямо на все двадцать сантиметров? Нет, конечно, Ольга преувеличивает… Но чтото с этим, безусловно, надо делать. Спортом, что ли, заняться, а то ведь и впрямь перекосит на все эти сантиметры… А уши… Да нормальные у него уши! Не хуже, чем у других! Или хуже? Аааа! Вот что его резануло: он урод… Урод? Неужели прямотаки урод?

Новиков спустился на первый этаж к гардеробу и встал перед зеркалом. Он урод? Вроде, нет… Или он просто к себе привык? Попробовать, что ли, абстрагироваться? Например, представить, что на него смотрит девчонка. Ну, представил… И что же она видит? А видит она страшные темносиние штаны, вытянутые на коленях. Еще серый джемпер с пузырями на локтях. Кроссовки тоже те еще… Их давно пора выбрасывать, но он както привык к ним: нигде не давят, не трут. У него есть новые… старшая сеструха подарила… Фирма какаята навороченная… Он, Серега, в фирмах не силен. Он один раз надел эти фирменные кроссочи, потом неделю волдырь на пятке лечил.

Впрочем, хватит одежду хаять. Ее и сменить можно. Было бы желание. Пора к роже переходить!

Сергей с большой опаской посмотрел на свое лицо. Да, пожалуй, уши слегка выпирают. Но небезнадежно. Если волосы и впрямь отрастить подлинней, все будет нормально. Или ненормально? Куда, скажите, девать этот ужасный огромный нос? Он выпирает покруче ушей, и ничем его не прикроешь. Удивительно, что Первухина по нему не прошлась. Хотя того, что она сказала, и так достаточно. Конечно же, он урод! Самый настоящий! Длинный, тощий, одежда висит как на вешалке. И правое плечо, если расслабиться и встать в привычную позу, конечно же, выше левого. Ну не на двадцать сантиметров… но выше… В глаза бросается… А какой кошмарный рюкзак! Впрочем, неудивительно. Он ходит с ним в школу третий год. Мать предлагала купить новый, а он отказался: привык, дескать… удобный…

Серега отошел от зеркала и решил проделать еще один эксперимент. Он поднялся на третий этаж, где у них должен был начаться урок литературы, и вышел в рекреацию, где у окон тусовались девчонки. Подойдя к ним, он окликнул одну из признанных красавиц класса, Таню Лебедеву:

— Тань, можно тебя на два слова?

Лебедева удивленно вскинула бровки, передернула плечами, но с подоконника, на котором сидела, спрыгнула и пошла к нему.

— Я вот что хочу у тебя спросить… — начал Серега и повел разговор о сочинении по «Слову о полку Игореве», которое им задали на дом. Собственно, «Слово» его совершенно не интересовало, да и сочинение он уже не только написал, но даже и сдал, но ему надо было проверить реакцию Таньки на разговор с ним. И чем дольше он говорил, тем более убеждался в том, что Ольга Первухина права. Прехорошенькой Лебедевой было явно стыдно стоять с ним рядом. Она все время пятилась от него, и он вынужден был наступать. А Танечка снова пыталась от него оторваться и всем своим видом показывала окружающим, что не имеет с этим уродом ничего общего. Он сам привязывается, а она из элементарной вежливости не может отказать ему в разговоре. В конце концов он пощадил Лебедеву и отошел от нее еще до того, как прозвенел звонок на урок.

Оставшиеся уроки Серега провел как во сне. Он не смотрел на Веру не потому, что ему запретила Первухина. Он не смел поднять на нее глаз. Какой смысл ему, уроду, засматриваться на девчонку, которая так же шарахнется от него, как Лебедева, если он вдруг решится подойти к ней. Да он теперь и не решится. Впрочем, он и раньшето не решался… Хотя раньше ему никто и не нравился. Неужели Вера ему нравится? Или, может быть, Первухина была права и в другом? Может, он влюбился в Филимонову? Очень похоже на то… И что же теперь с этой любовью делать?

Вечером Новиков никак не мог сосредоточиться ни на уроках, ни на своей коллекции моделей автомобилей, которую любовно собирал уже несколько лет. Это не были купленные в магазинах детские игрушки. Он сам собирал автомобильчики из картонных деталей, которые сам же и чертил, и вырезал, глядя на фотографии в Интернете. Потом он машинки раскрашивал и покрывал лаком. Получалось здорово. Моделек набралось уже более двадцати, и он не так давно как раз подумал о том, не похвастаться ли комунибудь своей коллекцией. Он стал перебирать своих одноклассников и вдруг остро почувствовал, что у него нет настоящих друзей. Он, Серега, только и делал, что изо всех сил учился, поскольку это было ему очень интересно. В свободное время с упоением решал дополнительные примеры и задачи и клеил свои машинки. И теперь выходило, что он упустил в жизни самое главное, а именно — друзей. Почемуто до этого они не были ему нужны. А что сейчас? А сейчас ему очень хотелось с кемнибудь пообщаться не только на предмет школьных заданий на дом. Именно за общением он пришел тогда к Илюхе Булатову. Он хотел пригласить его к себе в гости и показать коллекцию автомобилей. Но Илюха был сильно занят созданием группы «Мы любим Веру Филимонову!». Было ясно, что в этот момент ему явно было не до машинок. Собственно, вполне может быть, что ему вообще никогда не будет дела до коллекции. Скорее всего, она покажется ему смешным детским увлечением. Все сейчас как развлекаются? Слушают музон да сидят в Интернете. Кому они нужны, его машинки?

Но он, Серега, бесконечно благодарен Булату за то, что тот привлек его внимание к Вере Филимоновой. Сама Вера, конечно, никогда не снизойдет до него, но любитьто ее тайно он вполне может. Неужели он и впрямь ее любит? А что? Он ведь сегодня это абсолютно точно понял. Любит… Словото какое хорошее… И чувство тоже… И как же это радостно — любить, даже безответно.

Но вот быть уродом — это отвратительно. Конечно, можно завтра же надеть в школу и новые джинсы, и сеструхины кроссовки, и даже попросить на день у отца кейс, а сразу после уроков купить себе какуюнибудь красивую сумку через плечо… мать денег сразу даст… Но у него уже сформировался определенный имидж — незаметного и не интересного никому человека. Разве это можно побороть новыми штанами? Да он и общатьсято нормально не умеет. Одно дело — спросить Лебедеву про сочинение и совсем другое — говорить о чемто постороннем. О чем люди разговаривают друг с другом? Что интересно девчонкам? Уж точно не коллекция автомобилей! Хотя… о чем бы он ни завел с девчонками разговор, он будет им смешон. Они будут мечтать от него отделаться. Хоть Лебедева, хоть Вера Филимонова…

Серега посмотрел на лежащую перед ним тетрадь по алгебре и вдруг понял, что она ему отвратительна. Да! Тетрадь по алгебре — и вдруг отвратительна! И от написанных в ней формул — тошнит! От всего тошнит! От никчемной, никому не нужной коллекции! От комнаты в идиотских голубых обоях! И особенно от собственного дурацкого существования!

Новиков вышел из комнаты и огляделся в квартире. Его тошнило от вида всей квартиры в целом! Не только от дивана, покрытого стареньким, потертым покрывалом, но и от нового телевизора с жидкокристаллическим экраном. От всего, что вокруг! А что делать, если его будет тошнить, когда он посмотрит на родителей, вернувшихся с работы? И от сестры Наташки? Что ему тогда делать? С этим же надо както бороться…

Сергей вышел в коридор, сдернул с вешалки куртку, с трудом попал руками в рукава и выскочил на улицу. Уже прилично стемнело. Он пометался возле подъезда. Куда пойти? Ведь никуда не хочется… Но кудато же надо себя деть… Разве что в башню? Еще, конечно, рановато, там никого нет… Но сейчас, пожалуй, это как раз и хорошо. А то вдруг от песен тоже станет тошнить.

Башней в их районе назывался дом, построенный еще во времена Сталина. Он был интересен тем, что несколько напоминал Спасскую башню Московского Кремля. Только купол не так сильно сужался кверху, и, естественно, не было на нем рубиновой звезды. Внутри купола существовала винтовая лестница, на ступеньках которой поздними вечерами собирались местные барды с гитарами. Жители дома несколько раз пытались прекратить эти музыкальные посиделки, вызывали милицию, бардов разгоняли, но они потом приходили снова. Их снова гнали, но они возвращались. В конце концов жители както к концертам притерпелись, потому что песни в их доме исполнялись неплохие, беспорядков и грязи не было. Они даже сами стали приходить слушать: в домашних шлепанцах на босу ногу, в тренировочных штанах или халатах.

Винтовая лестница вела на плоскую крышу башни — залитую бетоном площадку. С нее открывался красивейший вид на город. Только находиться на крыше было опасно: ограждение низенькое, запросто можно загреметь вниз. Костей потом не соберешь. Но если сесть прямо на бетон, просунуть ноги сквозь решетку ограждения, то локти придутся как раз на перила. Очень удобно сидеть и смотреть прямо в небо. Ощущение такое, будто ты паришь над городом. Пожалуй, это именно то, от чего его, Серегу, сейчас тошнить не будет.

Решив, куда пойти, Сергей направился к башне через проходной двор, которым, в общемто, редко ходил, поскольку он пользовался дурной славой. Но сейчас ему было все равно. Если вдруг в этом дворе на него нападут и пристукнут — будет даже хорошо: сразу прекратится тошнота, которая уже подкатывает к самому горлу. Опустив голову, чтобы не видеть того, кто из этого двора может выскочить ему навстречу, Новиков прошел через подворотню. Таким же быстрым шагом он намеревался пересечь небольшой квадрат двора, но очень скоро споткнулся обо чтото мягкое и довольно объемное. Перелетев со всего маху через это мягкое и объемное, Серега грохнулся во весь свой рост рядом и его лицо оказалось нос к носу с чьимто другим, мертвенно белеющим в вечерних сумерках. Он подумал, что здорово вляпался, поскольку это наверняка лицо трупа: уж очень какоето синюшное, с черными подглазьями… Но «труп» вдруг неожиданно резко открыл глаза, завозился и сел, нахохлившись. По щуплой фигуре и длинным волосам Новиков понял, что это девчонка. Он тоже перевел свое тело в сидячее положение и спросил:

— Ну и чего валяешься? Под кайфом, что ли?

Девчонка молча уставилась в глаза Сереги, и ее лицо показалось ему знакомым. Пожалуй, она была бы очень похожа на Филимонову, если бы не брюки и не размалеванное лицо. Кроме того, Вера ни за что не стала бы валяться кулем в грязном проходном дворе. Он повторил вопрос, несколько его переиначив:

— Спрашиваю, чего лежишь тут? Не пляж, поди!

Серега вдруг заметил, что на девчонке одна футболка с короткими рукавами, несмотря на октябрь, и добавил:

— Простудишься ведь.

— Ну и что… — без всякого вопроса в голосе прошептала девчонка.

— Как это что? Заболеешь, лечиться придется.

— А я не буду лечиться.

— А че так?

— Не хочу.

— То есть ты специально тут лежишь, чтобы простудиться, заболеть и не лечиться? Так что ли?

— Ну… почти… — ответила девчонка и убрала от лица мешающие пряди.

Новиков дал бы голову на отсечение, что это Вера, Вера Филимонова, если бы не ее одежда, макияж и не странное валяние в проходном дворе. Он глубоко вздохнул и решился все же назвать девочку по имени:

— Вера? Ты?

Она вздрогнула, и глаза ее раскрылись шире. Она внимательно вгляделась в него и с удивлением спросила:

— Новиков?

— Я…

— Ааа… — безразлично протянула она, продолжая сидеть на асфальте.

Серега понял, что никак ее не взволновал, чего, собственно, и следовало ожидать, принял это как должное и засуетился.

— Вер, ты того… ты лучше вставай… — начал он. — Сидеть на холодном долго нельзя. На самом деле заболеешь.

— Неужели тебе неясно, что мне все равно, заболею я или нет! — с надрывом произнесла она, и Новиков наконец понял, что ее удивительное спокойствие в школе было показным. Конечно же, она не могла не переживать о том, что весь класс настроен против нее, что красавчик Рогачев от нее переметнулся к Первухиной, а в инете ее регулярно поливают грязью и глумятся над фотографиями. Как он только мог думать, что все это ей безразлично? Как мог обманываться спокойствием ее лица?

— Вера…Вера… всетаки тебе лучше встать! Представь, что ты добьешься своего и заболеешь, получишь какоенибудь ужасное воспаление легких или… еще какихнибудь органов, но не умрешь, как тебе хочется, а, к примеру, станешь инвалидом какойнибудь группы, будешь всю жизнь кашлять и ходить на уколы с капельницами, жить на одних таблетках и зависеть от них…

— То есть ты предлагаешь чтонибудь радикальное, да? Чтобы раз — и все? Так? Представь, я и сама об этом думала… Только чтото страшно мне, Серега…

Новиков испугался, что натолкнул ее на нехорошие мысли, а потому стал пытаться ее поднять уже не словами, а действиями. Он наконец сам встал с асфальта, взял ее за руку и слегка потянул вверх. Вера же настолько обмякла на асфальте, что сдвинуть ее с места таким образом было почти невозможно.

— Вер, ты лучше вставай! В этом дворе такие личности иногда ходят, которым лучше на глаза не попадаться! — привел он, как ему казалось, самый серьезный аргумент.

— А пусть они меня лучше убьют, — с горечью отозвалась она.

Сергей ждал, что Филимонова заплачет, но лицо ее попрежнему оставалось бесстрастным. Тогда он опять напомнил ей, что действие может начать развиваться вовсе не по тому сценарию, который она планирует:

 

— А если они тебя не убьют, а… — он не стал ничего больше добавлять, но Вера, конечно же, поняла, что он имеет в виду, и даже попыталась встать. Ее болтало в разные стороны, и Сергей вынужден был удерживать ее за плечи. Тут он и почувствовал, что Вера, которая хотела простудиться, сильно дрожит. Несмотря на апатию, ей явно было холодно. Может быть, правда, она этого не осознавала. Новиков скинул с себя куртку и окутал ею Верины плечи, на что она никак не среагировала, продолжая дрожать.

— Давай я тебя домой отведу! — предложил Серега. — Ты ведь в сорок девятом доме живешь?

— Нет!!! — резким, клокочущим голосом крикнула Вера и вырвалась из его рук. Сергей сжал в руках свою куртку, из которой девочка выскользнула, как бабочка из кокона. — Только не это!!! Я ни за что не пойду домой, потому что… потому что… — Она явно не знала, что сказать, и все ее тело забила куда более сильная дрожь.

— Хорошо… хорошо… — самым тихим и спокойным голосом, на который только был способен, начал Новиков, — …главное, не надо так расстраиваться!

Говоря это, Серега медленно, шаг за шагом подходил к девочке. Главным было ее не спугнуть, опять накинуть на ее трясущиеся плечи куртку и увести куданибудь подальше из этого двора.

Когда у него получилось обернуть Верино дрожащее тельце курткой, он одной рукой обнял девочку за плечи, другой ему пришлось придерживать куртку за полы, чтобы не расходилась. И вот так изогнув дугой все свое длинное тело, он повел одноклассницу к выходу из двора, приговаривая:

— Вот мы с тобой сейчас куданибудь пойдем… куда ты хочешь… и ты непременно успокоишься… и все будет хорошо…

Новиков абсолютно не был уверен, что все будет хорошо. Более того, ему казалось, что все будет еще гораздо хуже, чем сейчас, но он должен был говорить чтото позитивное. Он понимал, что молчать нельзя. Нельзя давать Вере сосредоточиться на своих страшных мыслях.

И Сергей болтал, как мог, на разные дурацкие темы, ведя Веру к башне. Они с ней сейчас сядут на крышу, свесив ноги в бездну, и он расскажет ей, что она не одинока в своем несчастье. На самом деле в мире полно одиноких людей, но они както живут, не впадают в черную меланхолию, хотя, надо признаться, их тоже часто подташнивает от того, что они видят вокруг.

Башню Вера узнала и, отшатнувшись от нее, тихо сказала:

— Не хочу… Там люди… Не надо…

— Там еще никого нет, — успокоил ее Новиков, глянув на часы на экране мобильника. — Часа через полтора подтянутся, не раньше. Пойдем, посидим на крыше. Успокаивает… я знаю… Оттуда город таким красивым кажется! Что называется, с высоты птичьего полета!

Он, конечно, чувствовал, что Вере глубоко плевать и на город, и на птичий полет, и на него, Серегу, но оставить ее одну в таком состоянии не мог. Хоть както, но надо было помочь ей выйти из беспросветной тоски. Он почти силком впихнул ее в подъезд башни. Старые цельнодеревянные двери на скрипящих пружинах, закрывшись, слегка подтолкнули их в спины прямо к ступеням лестницы. Вере ничего не оставалось делать, как ступить на них. Она поднималась очень медленно, тяжело опираясь на перила. И тем не менее Новиков видел, что Веру то и дело ведет в сторону, и она легко может оступиться. А свалиться кубарем с винтовой лестницы — это вам не с небольшого лестничного пролета стандартной современной многоэтажки. Ступени тут куда круче, да и чуть ли не бесконечны. Если до конца докувыркаешься, можешь и не выжить. Поэтому Серега был вынужден бережно поддерживать Веру за локоть.

Когда они наконец добрались до плоской крыши башни, Новикову показалось, что одноклассница несколько упокоилась, поскольку дрожь ее уже не сотрясала. Оказывается, винтовые лестницы — прекрасное лекарство от хандры. Так утомляешься их преодолевать, что остальные мысли сами собой из головы улетучиваются. Ну и отлично!

Серега оставил Веру посреди площадки и сказал:

— Стой тут и не двигайся! Прямо на бетоне сидеть холодно. Там… — он махнул рукой в сторону вентиляционных труб, — были свалены доски… специально натащили… чтобы сидеть не на камне… Я сейчас принесу, ты, главное, не двигайся, хорошо?

— Хорошо, — бесцветно произнесла Вера, что Новикову очень понравилось. Хорошо, что сказала без надрыва. Явно успокаивается.

Он убрал руку от Вериного локтя и пошел к трубе, за которой были свалены доски и даже целые сиденья, оторванные от старых стульев и табуретов. Добрые люди их даже специально прикрыли куском полиэтилена, чтобы не намокали от дождя и снега. Новиков разворошил кучу и нашел для Веры квадратное сиденье, чистое и еще поблескивающее лаком. Себе взял просто кусок доски. Емуто уж абсолютно все равно, на чем сидеть. Он мог бы и прямо на бетоне.

Когда Серега вышел изза трубы, то буквально прирос к площадке крыши. Он чуть не выронил из рук доски, но вовремя догадался их подхватить крепче. Никаких громких звуков издавать было нельзя. Вера, которую он оставил, прямо посередине площадки, уже сидела на низеньком ограждении. Одно неверное движение, и она окажется «за бортом». На лбу и висках Новикова выступил холодный пот, когда он разглядел, как Вера сидела: верхом на хлипкой стальной конструкции, одна нога на крыше, другая уже болталась над бездной. Что делать? Окликать нельзя. Вздрогнув, девочка может потерять равновесие и рухнуть вниз.

С большой осторожностью, чтобы не издать ни одного лишнего звука, Серега положил доски там, где стоял, и начал осторожно приближаться к Вере со стороны спины. Главное, чтобы она не услышала его шаги, потому что если вдруг обернется — все! Кранты! Хорошо всетаки, что он так и не надел сеструхины кроссовки! В старых, со стершимся рельефом на подошвах, можно передвигаться бесшумно, как кошка.

Новикову казалось, что он шел к Вере часа два, до такой степени медленно передвигался. Он боялся какнибудь нечаянно шумнуть. На крыше валялись осколки стекол, какието мелкие камешки. Главное, не наступить на них, чтобы не раздался хруст. Нельзя, чтобы Вера вздрогнула.

Сереге повезло. Он добрался до одноклассницы без приключений. Она все так же недвижимо сидела на перилах, вытянувшись стрункой. Конечно, непросто решиться на то, что она задумала. Только бы успеть! Только бы успеть!

Новиков уже хотел осторожно схватить Веру за плечи, как на крышу с визгом выскочили две дико орущие кошки. Вера охнула и закачалась на перилах. Она балансировала руками, и видно было, что вот так, неожиданно, она вовсе не желала свалиться вниз. Она хотела это сделать обдуманно, по возможности красиво: раз — и решиться на изящный прыжок и последний плавный полет в никуда. А тут какието непристойно вопящие кошки. Но Сереге понравилось, что с лица Веры исчезло выражение безысходности. На нем было написано лишь одно желание — удержаться на перилах. И тут уж Новиков терять время не стал. Он в один прыжок подскочил к однокласснице, схватил за плечи и потянул на себя. А Веру в этот момент вело как раз совсем в другую сторону. И она увлекла бы его своей тяжестью за собой, если бы он не догадался сильно дернуть ее на себя и ничком рухнуть на бетонный пол крыши. Сергей здорово ударился боком и локтем, но зато Вера перевалилась через перила и грохнулась рядом. Только с ноги, зацепившейся за стойку решетки, сорвало туфельку, которая камнем полетела вниз, туда, куда собиралась упасть сама Вера. Приподнявшись на локте, девочка посмотрела на свою босую ногу, и вдруг лицо ее некрасиво сморщилось, и она заплакала, всхлипывая и размазывая слезы. Плач ее становился все громче и громче, а тело начали сотрясать настоящие конвульсии.

Серега догадался, что Вера представила, как сама полетела бы навстречу асфальту вслед за своей туфелькой. И, возможно, она еще не решила, хорошо ли то, что она осталась здесь, а не там, где запланировала быть. Оставшись здесь, она опять оказалась один на один со своими проблемами, которые ей кажутся совершенно неразрешимыми. Новиков осторожно поднялся на ноги. Рукав джемпера прилип к содранному кровоточащему локтю. Серега передернул плечами, отгоняя боль, и принялся поднимать Веру. Она рыдала уже в полный голос, и все силы ее уходили на это, а потому подняться она никак не могла. А может, и не хотела. Именно это сейчас было для нее главным: горько оплакивать свою судьбу.

Верино горе уже перелилось в Серегу, он уже сам болел и страдал им, а потому ему тоже хотелось то ли кричать, то ли плакать, на что он не имел сейчас никакого права. Он напрягся и с силой оторвал Веру от бетона. Она коекак встала, но поскольку сил стоять не было, ее так и тянуло назад, в спасительное положение лежа, когда можно свернуться калачиком и больше ничего не делать, просто ждать смерти. Новикову стоило большого труда ее удержать. Наконец он нашел выход: прижал девочку к себе, и ее лицо уткнулось прямо ему в грудь. Вера всхлипнула както особенно громко и, продолжая рыдать, вцепилась пальцами в его джемпер. Серега подумал, что она теперь уже не упадет, но разжать руки у него сил не было. Ему хотелось прижимать Веру к себе всю жизнь — пусть плачет подольше. Дрожащей рукой он дотронулся до ее волос. Они были спутанными, тяжелыми, но именно такими мягкими, как он и предполагал. И Новиков дал себе волю: он прижал к себе Веру еще сильней, стал гладить ее по волосам и приговаривать:

— Ну, Верочка, милая… успокойся… Все же хорошо… Могло быть куда хуже…

— Хуже уже некуда… — пробубнила она ему прямо в джемпер.

— Если бы ты сорвалась с перил — вот это было бы хуже…

— Не было бы! Не было бы! Все бы только обрадовались… Мне в этой группе про ненависть давно советуют куданибудь сгинуть… вот я и хотела…

— Мало ли чего они там хотят! Перетопчутся! Еще не хватало доставлять радость ненавистникам!

— А другихто нет, Серега! — выкрикнула Вера и опять зашлась совершенно диким плачем. Его джемпер намокал от ее неудержимых слез.

— Как это нет?! — возмутился он. Его уже тоже начала бить дрожь. То ли от холода — ветер на площадке задувал нешуточный, то ли на нервной почве. — Другие есть, только ты не хочешь замечать… тебе твой Рогачев глаза застит…

— Какие еще другие?! Меня все ненавидят!

— Нет же, нет! Вовсе нет! Вот я же тебя не ненавижу! Я как раз наоборот…

— Что наоборотто?!

— Я очень… хорошо к тебе отношусь… — Серега даже это произнес с трудом, хотя сказать ему хотелось совсем другое.

По всему было видно, что Вере абсолютно все равно, как он к ней относится. Даже если бы плохо, это ее ничуть не взволновало. Она будто не слышала его простенького признания, продолжала рыдать, вцепившись в его джемпер не только пальцами, но и зубами. Тогда он продолжил:

— Я ведь даже в булатовскую группу вступил под своим именем, чтобы все знали, что мне плевать… — Он никак не мог сообразить, на что ему плевать, тем более что Вера его не слушала. Она выла на его груди на одной протяжнощемящей ноте. И тогда он с силой оторвал ее от себя, чувствительно тряхнул за плечи так, что ее голова мотнулась от одного плеча к другому, а глаза уставились в его собственные, и вдруг ни с того, ни с сего начал говорить о себе:

— Ты, конечно, думаешь, что самая несчастная, да? А на самом деле ты счастливая! Изза твоей персоны весь класс будоражит! Никто не удостоился такого внимания, как ты! Ольга Первухина на подлости идет, чтобы тебя уесть! Вечерами в инете висит, чтобы только тобой и заниматься! А все от чего?! Да от того, что она тебе завидует! Рогачев к ней переметнулся, но все равно на тебя косится. Она это видит и с ума сходит!

— Мне плевать, кто и от чего с ума сходит! А Алик… Алик… он только что сказал, что не любит меня… что я ему не нужна…

И из глаз Веры опять крупным горохом посыпались слезы, но Сереге уже хотелось поговорить о себе, к чему он незамедлительно и приступил:

— Ему не нужна, так другим нужна! Но тебе ведь тоже на других наплевать! А ты знаешь, Вера, как тяжело жить, когда вообще никому не нужен, никому не интересен, когда с тобой даже рядом не хотят стоять, потому что это непрестижно, стыдно? Человек — никто! Человек — пустое место! Почти невидимка! Знаешь, я, пожалуй, хотел бы, чтобы меня ненавидели! Всетаки какоето живое человеческое чувство! С ненавистью можно сражаться, можно ненавидеть в ответ! Ненависть, мне кажется, может перерасти даже и в любовь… А что делать с равнодушием? С безразличием? С тем, что всем все равно: есть ты, нет тебя? Есть — не замечают, уйдешь — тем более! Может, мне тоже спрыгнуть с этой башни, а, Вер? Тогда точно заметят! Хочешь, вместе спрыгнем?

Вера замерла на груди Новикова, уже не только не плача, а почти уже и не дыша, а он никак не мог остановиться:

— Но имей в виду, что повспоминают нас тобой только до тех пор, пока не похоронят! А потом займутся своими насущными делами и забудут! Забудут, Верка! И никакой Шекспир про наши несчастные любови никаких трагедий не напишет! Даже не надейся! Ты вот вспомни, как мы любили Майю Николаевну, учительницу истории! Все рыдали на ее похоронах, даже пацаны! А год прошел — и все! Никто слезинки не проронит! Забыли! Даже на могилу к ней не ходим! Так и на наши… могилы…только родители и будут ходить! Ты хочешь сделать им такой подарок, Вера? Хочешь, чтобы им было к кому прийти на местное кладбище? Если хочешь, я с тобой спрыгну! Ну, хочешь?! Ты только скажи! Я тебя вот так к себе прижму, чтобы не очень страшно было! Хочешь? — И он опять обнял и прижал к себе дрожащее девичье тело. Вера уже не плакала, но трясло ее все сильнее и сильнее.

Сергей помолчал немного, еще погладил ее по волосам своей, тоже здорово дрожащей рукой и заговорил опять:

— Верочка, пойдем отсюда… Я тебя сейчас домой провожу. Ты когда придешь, выпей чегонибудь горячего и спать ложись. Как бы ты не простудилась! А завтра, вот увидишь, все уже будет казаться не таким страшным и безысходным. Ты посмотришь на мир совсем другими глазами. Ты же уже была на самом краю и поняла, что это не выход. А значит, надо жить, надо както радоваться тому, что есть… Прошу тебя, пойдем… — И он осторожно развернул одноклассницу к люку, ведущему на винтовую лестницу.

Вера уже не сопротивлялась, но переставляла ноги с трудом. Одна туфелька на каблучке, оставшаяся на ноге, ей здорово мешала. Сергей стянул с нее эту туфлю и засунул себе в карман. Потом заглянул ей в лицо. Из сплошного месива размазавшейся косметики, которая, видимо, была наложена очень густо, тускло поблескивали глаза. Сергей не был уверен, что все сказанное им дошло до сознания Веры. Но положительным было то, что она согласилась уйти с крыши.

На лестнице уже начали собираться музыканты и слушатели, но все были так заняты друг другом, что на спустившуюся с крыши парочку никто особого внимания не обратил. Оно и понятно: крыша башни была любимым местом влюбленных.

С Вериной туфелькой им повезло. Та, что свалилась с ее ноги, лежала почти прямо перед дверью в подъезд башни. Коекак обув Веру, Новиков повел ее к фонтану, который был встроен в стену недавно построенного магазина спортивных товаров под названием «Дельфин». Вода стекала в небольшую чашу из пасти каменного дельфина, который сильно смахивал на престарелую, потерявшую зубы акулу. Но умываться под этой струей было очень удобно. Серега понимал, что идти Вере домой с такими узорами и потеками на лице не стоит, а потому подвел ее к низвергающимся из акулоподобного дельфина струям. Умыться девочка не смогла. Она вообще плохо понимала, что он от нее хочет. Новикову пришлось силой наклонить ее голову к самой воде и умыть, как умывают маленьких детей. Косметика плохо смывалась холодной водой. Серега стянул джемпер, потом футболку и этой футболкой вытер совершенно безучастной Вере лицо. После этого футболку пришлось выбросить в рядом стоящую урну. Он натянул на голое тело джемпер и повел девочку к дому. Поскольку она молчала, он размышлял о том, каким образом сдать ее на руки родителям. А сдать надо было непременно. Сергей должен был быть уверен, что она сегодня больше ни на что опасное не решится.

Он так и не сумел придумать ничего стоящего, но им повезло: у родителей Веры были гости, а потому ее мать, высунув из дверей комнаты голову, весело крикнула:

— Веруська! Ты уж какнибудь сама поешь! Все на кухне! К нам с папой институтские друзья приехали! Не скучай!

— Вер, ты давай лучше сразу спать ложись, — посоветовал однокласснице Сергей. — Ну ее, еду эту… Перебьешься какнибудь… Лучше заснуть. А вот чаю горячего я тебе сейчас принесу. Думаю, твои предки и не заметят, что я на вашей кухне похозяйничаю. У них там такая гульба!

Ничего не отвечая, Вера ничком рухнула на диван. Серега прошел в кухню. Изза дверей комнаты, мимо которой он проходил, доносились громкие голоса и взрывы смеха. Новиков подумал, что Верины родители даже не догадываются о том, что только что могли потерять дочку. Как же все в этом мире странно, непонятно и… отвратительно.

Синий электрический чайник вскипел быстро. Когда он принес Вере чашку с дымящейся жидкостью густоянтарного цвета, она уже не понадобилась. Девочка крепко спала. Сергей поставил чашку на секретер и присел перед с Верой на корточки. Лицо одноклассницы было спокойно. Ресницы, с которых смылась тушь, были трогательно светлыми и беззащитными. Новиков наклонился и поцеловал девочку в побледневшую щеку. Спящая красавица не только не проснулась, но даже и не пошевелилась. У нее был трудный день, и силы ее покинули. Серега отвел от ее лба прядку волос, тяжело вздохнул и ушел домой. Он был доволен тем, что тошнить его абсолютно перестало.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.