Хосе Ортега-и-Гассет. Философия возникает не по причине полезности, однако, не из беспричинного каприза

Философия возникает не по причине полезности, однако, не из беспричинного каприза. Она является основной потребностью разума. Почему? Ее существенным признаком мы назвали по­иск целого как такового, захват Универсума, охоту на Едино­рога. Откуда берется это стремление? Почему не довольствовать­ся тем, что нам открывается в мире без всякой философии, тем, что уже есть и находится здесь перед нами? Да просто потому, что все существующее и находящееся здесь, данное нам, при­сутствующее, явное – это, в сущности, только кусок, осколок, фрагмент, обрубок. Глядя на него, нельзя не заметить, не почув­ствовать его изъяна. В любом данном нам бытии, в любом явле­нии мира мы обнаруживаем глубокий след излома, свидетель­ство того, что это часть и только часть, мы видим рубец его он­тологического увечья, к нам вопиют страдания калеки, его тоска по отнятому, его божественная неудовлетворенность. Двенадцать лет назад, выступая в Буэнос-Айресе, я определил неудовлет­воренность «как любовь без возлюбленного и как боль в отсут­ствующих у нас членах». Это тоска по тому, чем мы не являем­ся, признание нашей неполноты и искалеченности.

Строго говоря, я хочу сказать следующее:

Взяв любой предмет из тех, что мы обнаруживаем в окру­жающем нас мире, внимательно вглядевшись в то, что находит­ся перед нами, мы вскоре начинаем понимать, что это только фрагмент, к которому необходимо домыслить другую, дополняю­щую его реальность. Так, цвета во всем их богатстве, беспре­рывно сменяющие друг друга перед нашими глазами, являются не только тем, чем кажутся на первый взгляд. Любой цвет дол­жен иметь некую протяженность, он существует, покрывая не­кое пространство; поэтому нет цвета без пространства. Он толь­ко часть целого, которое мы назовем цветовым пространством, или пространственным цветом. Но само это цветовое пространст­во, в свою очередь, не может быть только цветовым простран­ством. Существование пространства предполагает то, что про­стирается, что служит опорой пространству и цвету, – субстрат, или основу. Следуя традиции, назовем эту основу материей. Когда мы доходим до материи, кажется, что наконец-то мы пришли к чему-то самодостаточному. Материя уже не нуждается ни в какой основе: она находится здесь сама по себе — в отличие от цвета, который присутствует и существует че­рез другое, через материю, служащую ему основой. Но вдруг у нас возникает подозрение: материя, которая уже существует, находится здесь, является самодостаточной, не могла породить самое себя, не могла сама положить начало своему существо­ванию. Материю нельзя мыслить, не представляя ее тем, что обязано своим существованием какой-то другой силе, подобно тому как, глядя на летящую стрелу, нельзя не вспомнить о пославшей ее руке. Таким образом, она тоже часть более широко­го породившего ее процесса, более широкой дополняющей ее реальности. Все это тривиально и служит лишь пояснением к рассматриваемой нами мысли.

Возьмем другой пример, который мне представляется более близким и наглядным. Весь этот зал в целом присутствует в на­шем восприятии. Он кажется – по крайней мере нам – чем-то законченным и достаточным. Он состоит из того, что мы в нем видим, и ни из чего более. По крайней мере, нам кажется, что, проанализировав ваше зрительное восприятие этого зала, мы об­наружим в нем лишь его цвет, его свет, его формы, его про­странство, не говоря о прочем. Но если затем мы, покидая этот зал, обнаружим, что за его дверями мир кончается, что дальше за этим залом нет ничего, даже пустого пространства, наш пот­рясенный разум испытает шок. Почему мы, не успев задумать­ся, мгновенно поражаемся, что за пределами этого зала нет ни домов, ни улиц, ни города, ни атмосферы и т. д., если раньше у вас в голове было только то, что мы видели в зале? Вероятно, в вашем восприятии рядом с явным присутствием видимого ва­ми интерьера скрыто присутствовал общий фон, исчезновение которого мы не можем не заметить. Иными словами, этот зал даже в непосредственном восприятии не был чем-то закончен­ным, а был лишь первым планом, выступающим на общем фо­не, который мы имели в виду, который в виде скрытого допол­нения уже существовал для нас, обрамляя то, что мы на самом деле видели. Этот общий окружающий фон сейчас не присутству­ет, а соприсутствует. И в самом деле, всякий раз, когда мы видим нечто, это нечто появляется на скрытом, темном, огромном фоне смутных очертаний, и это есть просто мир, фрагмен­том, осколком которого оно является. Каждый раз мы видим только выступающую часть скрытого от нас в остальном мира. Возведя это наблюдение в общий принцип, можно сказать: в том, что присутствует, всегда соприсутствует мир.

То же происходит с реальностью внутри нас, с нашей психикой. В каждый момент мы видим лишь ничтожную часть на­шего внутреннего бытия: возникающие у нас в этот миг мысли, испытываемые вами страдания, бледный образ, рисуемый нашим воображением, чувство, во власти которого мы теперь находим­ся, – лишь эту жалкую горстку вещей встречает наш взгляд, обра­щенный внутрь; вместо себя мы видим лишь плечо, заслоняющее наше полное настоящее Я, которое скрыто от глаз, подобно лежа­щей внизу долине или горе, заслоненной другими горами.

Итак, мир в том смысле, который мы теперь придаем этому слову, – это лишь совокупность вещей, которые мы можем по­следовательно различать. Те вещи, которых мы сейчас не ви­дим, служат фоном для видимых вещей, затем и они возникнут перед нами явно и зримо, будут нам даны. И если каждаяизних лишь фрагмент, а мир лишь собрание или груда вещей, то можно сказать, что мир в целом – совокупность того, что нам дано, и в силу этой данности называемый «нашим миром», – в свою очередь, также является огромным, колоссальным фрагмен­том, только фрагментом и ничем более. Мир себя не объясняет да­же самому себе; наоборот, когда теоретически мы оказываемся пе­ред ним, то нам дается только... проблема.

[В чем состоит проблематичность проблемы? Возьмем изби­тый пример: погруженная в воду палка кажется прямой на ощупь и кривой на вид. Ум хочет остановиться на одном из этих признаков, однако не может отдать предпочтение ни одно­му из них. Не в силах сделать выбор, ум испытывает тревогу и ищет решения: он пробует найти выход, превращая эти призна­ки в чистую видимость. Проблема лежит в осознании бытия и небытия, в осознании противоречия.]

Таким предстает перед нами мир: он не самодостаточен, не служит основанием для собственного бытия, а кричит о том, чего ему недостает, провозглашает свое не-бытие, вынуждает нас философствовать; ведь философствовать – значит искать це­лостность мира, превращать его в Универсум, придавая ему за­вершенность и создавая из части целое, в котором он мог бы спокойно разместиться. Мир недостаточен и фрагментарен, в основе этого объекта лежит нечто, не являющееся миром, не яв­ляющееся тем, что нам дано. Таким образом, это «нечто» решает основополагающую задачу, является основной сущностью. Как говорил Кант, когда то, что обусловлено, нам дано, необусловленное ставится перед нами как проблема. Вот главная философская проблема, неизбежно встающая перед разумом.

Теперь обратите внимание на любопытную ситуацию, возни­кающую в связи с этой постулируемой, но не данной нам сущ­ностью, основной сущностью. Ее нельзя искать, как ищут лю­бую вещь этого мира, которая отсутствовала до сегодняшнего дня, но, может быть, обнаружится завтра. По своей природе основная сущность не есть то, что дается, она никогда не при­сутствует в познании, являясь именно тем, чего недостает в лю­бом присутствии. Как мы о ней узнаем? С этой необычной сущ­ностью происходят удивительные вещи. Мы замечаем, что в мозаике недостает фрагмента по оставшейся дыре; видим именно его отсутствие; он присутствует благодаря тому, что его нет, стало быть, благодаря своему отсутствию. Подобным обра­зом основная сущность есть то, что по своей природе вечно отсутствует, чего всегда в мире недостает, – мы видим только рану, оставленную ее отсутствием, подобно тому, как замечаем, что у инвалида нет руки. Поэтому нам следует определить ос­новную сущность, наметив края этой раны, очертив линию раз­лома. В силу своего характера она не может походить на данное нам сущее, как раз являющееся вторичным и обоснованным. По своей природе основанная сущность есть нечто совершенно иное, нина что не похожее, абсолютно экзотическое.

Ортега-и-Гассет Х. Что такое философия. – М., 1991. – С. 97-99.

Часть 2