Декабрь две тысячи двадцать четвертого.

Позже в бар зашел еще один иногородний, но до беспредела грузный, да с куда более низкой фотогеничностью. Он присел к тому, который ввиду сытости поленился тратить мелочь на чай.

Признаюсь, еле добрался сюда. Дыра еще та. Никто не знает, все глухие кошмар… - на одном дыхании протараторил толстяк и с лихорадочным усердием взялся подбирать код к своему черному кейсу, - Простите за опоздание! Я, честное слово, хотел придти раньше!

- Смотрю на вас и думаю, ведь многие истеричные модницы стали искать способ уменьшить размер талии…

И будто по иронии к нему присел тот же человечек – влиятельный бизнесмен-политолог Дмитрий Карпенко, не гнушающийся заказными убийствами и шкулянием чужой собственности. Дмитрий, который совсем немножко похудел (видимо, серьезно отнесся к совету мутанта), мастерски вынул аванс еще до того, как его рот успел открыться. Но… каково было его удивление, когда герой не принял деньги жестом и произнес с лицом праведника:

- Никаких, я завязал…

Бизнесменишка напрягся, чувствуя себя оскорбленным:

- Ты… что? Повтори-ка, Ханк Батькович!

Тогда собеседник встал из-за стола и уточнил свою позицию:

- Я больше не убиваю за бабло. Все. Вопрос закрыт.

- Эээ… - от неожиданности Карпенко крутанулся на стуле, - А из-за чего хоть, дружок? Можешь объяснить?

Вместо ответа, который мог положить конец любопытству заказчика, Ханк задал ему довольно просто моральный вопрос:

- Бить живым или бить убитым – что вы выберите?

Капренко подпрыгнул на месте:

- Первое, конечно же, Ханк Батькович!

И воин без страха сказал уже на выходе из бара:

- Так вот и другие тоже выберут первое. Я верю в разум и здравый смысл. Человеческая жизнь и свобода дороже всего и никто не имеет права ее отнимать! - дверь захлопнулась негромко. Эхом в душу жуликоватого политолога.

Вернувшись через месяц в солнечный Кот-д’Ивуа́ р, Ханк мечтал вновь увидеть Абимбола и его заботливую прекрасную мать, поговорить с мудрым советчиком Забиром и забыть хотя бы четверть пережитой в Англии истории, чтобы жить дальше – жить без оглядки, что означало верить в прошлое, несмотря не предыдущий горький опыт, и не бояться повтора. Но вместо радушного приема и громких счастливых приветствий, на которые так надеялся великий путешественник, его настигло очередное разочарование: всю деревню, где жил Абимбол со своей мамой, выпилили, и теперь этот ранее живой и мирный клочок африканской земли напоминал одно сплошное кладбище. Воин с ужасом взирал на продырявленные тела негров и арабов. Некоторые раненые подергивались, жизнь только начинала из них выходить. Домики были поразрушены и неопрятны, а улицы грязны, кривы и так узки…

“ Господи ” - стараясь найти среди бедняг своих друзей, Ханк на какой-то момент замер, став абсолютно неподвижным, и прикрыл рот рукой.

Старый Забир и семилетний Абимбол оказались единственными выжившими во всем кот-д’Ивуа́ рском поселении. Рыбак показался, как только увидел ходившего в каком-то сонном оцепенении Ханка. Он крикнул, чтобы тот вышел из этого мрачного состояния и наконец-то посмотрел в его сторону.

- Эй! Дружище, ты там живой или как?

Путешественник с трудом выдавил:

- Кажется, да… - и после довольно-таки неожиданной встречи ему незначительно полегчало.

“ Фух, хоть так, хоть так, хоть так… ”

Четыре часа дня. Крыльцо одноэтажного дома.

- Что случилось, пока я отсутствовал? Давай, рассказывай. И, прошу, в деталях. Ты же понимаешь, мне необходимо знать обо всех деталях произошедшего! – Ханк выспрашивал рыбака, поднося к губам полуторалитровую бутылку минералки. В ней еще оставалось на треть, - Поэтому молчать, глупо трясясь за свою шкуру, не в твоих интересах и уж точно не в интересах мальчика, чью мать застрелили!

Забир, который и так планировал нарисовать приблизительную картину произошедшего, описать все подробности злополучного дня, услышав эту просьбу, стал немного быстрее и усиленнее тереть свои потные виски. Осознавая, что никто не защитит Абимбола так, как Ханк, араб просто не находил другого выхода, кроме как разговориться:

- Эти люди, чьи цели так и остались не ясны, не щадили никого. Они, словно ангелы смерти, пришли ранним утром, когда добрая половина народа еще спала, и учинили зверство над населением! – в преклонном возрасте всегда нелегко вспоминать пережитый ужас, поэтому Забир постоянно пялился куда-то в сторону и каждые полминуты вздыхал, - Резня, выстрелы… это были даже не люди, а самые настоящие изверги. Мать Абимбола поручила мне спрятать ее сына и, по возможности, сохранить хотя бы четверть имущества, чтобы ему было, на что жить. И если с первой задачей я справился, определив мальчонку в погреб, то со вторым, увы, нет. Эти варвары сожгли их домишко…

Ханк спросил в середине разговора:

- А как погибла хозяйка? - и продолжил получать нужные сведения.

- Правильно будет сказать, она отдала себя в жертву. Она вдруг решила, что рискует жизнью сына, идя с нами в укрытие, и, не задумываясь, вышла к извергам – рыбак винил себя, что не спас ее, и показывал это скачущей по лику печалью, - К сожалению, мальчонка увидел, как несколько пуль врезались в грудь ее матери и до сих пор не может отойти от шока.

Не зная, что и думать, Ханк прибег к стандартным домыслам:

- Не выдвинули никаких требований? Ничего не попросили?

Но старик все отрицал покачиваниями головой, игрой межбровных мышц и сильным нахмуриванием лба:

- Нет. Ничего…

- Что, не сказали ни слова и просто начали стрелять?

- Именно так…

После этого герой произнес мрачно и отрывисто

- Да уж, прилетел, называется…и выражение лица его, и звук голоса кардинально переменились. Он дважды огляделся кругом, - А где сейчас мальчик?

- Отдыхает – улыбаясь, ответил Забир, - Отсыпаться после пережитого страха, паники и слез. Ему сейчас важна поддержка взрослых. Вот я и не отхожу от него не на шаг. Верчусь вокруг него, словно хромой ослик на привязи…

Встреча рассвета после черной-черной африканской ночи незабываема. Сколько бы коренные жители не просыпались от слепящих солнечных лучей, кот-д'ивуарцы

так и не могли привыкнуть к этому, без сомнения, великому чуду природы! Наличие мошкары, причем в огромных количествах, перестает восприниматься как нечто ужасное недели через четыре, а через шесть-восемь недель оно уже ощущается естественным условием жизни. В конечном счете, все, что приживается, становится родным и нерасторжимым.

После непродолжительного чаепития давние приятели вернулись к неоконченной беседе о невыясненном предназначении препятствий, выстроенных на пути получеловека-полузверя. Недосказанность, необъясненность… причина, по которой всевышний допустил существование такого любопытного создания, как Ханк – вот, что их интриговало в первую очередь.

- Во время нашей прошлой встречи я сказал, что ты способен ценить жизни животных и людей в равной степени. Для снижения предвзятости тебе нужен был опыт. Ответь, сейчас ты по-прежнему питаешь ненависть к людям или менталитет английской глубинки тебя все-таки исправил?

Путешественник ждал, когда его об этом спросят, и заранее придумал длинный ответ:

- Еще бы! Во мне все поменялось местами. Я вернулся полностью другим, не дурнем, ослепленным местью, каким был, когда улетал, а… другим. И, признаться, таким я себе нравлюсь больше. Спасибо вам за ваши советы, оказывающие замечательное воздействие и прогоняют страхи, учащие любить по-настоящему…

Забир, которого на самом деле жутко радовала такая несколько фанатичная, но искренняя благодарность Ханка, скромно и благонравно акцентировал внимание на его природных особенностях, сильно преуменьшая собственные заслуги:

- Это не совсем мои советы, ибо так распорядился Аллах, да будет он вечно славен! – Ханк был не против еще разок его послушать, и, может, получить еще какую-нибудь полезную рекомендацию, - Твои разработчики задумывали чистого зомби без души, неспособного к жалости, состраданию и к другим проявлениям эмпатии, идеальное живое оружие! Но их настиг провал. Их испытательный объект науки, то есть ты, вышел не таким, каким должен был – после недолгой паузы, длившейся ровно двадцать секунд, Забир уместил смысл всего вышесказанного в компактную форму, понизив голос до уровня секретного шепота, - Ох, уж эта природа амбиций. Преступники в погоне за властью хотели создать монстра, а… на выходе получился один более-менее нормальный человек. Я, умудренный опытом шахматист, удивился, пожалуй, впервые за много лет.

Life became complete of surprises recently, and all of them carried me to one thought: people indeed deserve that happens to them. Jeffrey Lindsey. Dexter in business. Dexter Morgan.

(Жизнь в последнее время стала полна сюрпризов, и все они вели меня к одной мысли: люди и впрямь заслуживают того, что с ними приключается. Джеффри Линдсей. Декстер в деле. Декстер Морган)

Сыграв в шахматы с Забиром две партии и столько же партий проиграв, Ханк сделал вывод, что их беседа снова зашла в область оплакивания погибших. Всему виной частые напоминания старика об осиротевшем Абимболе, не оставлявшие мутанта равнодушным.

Всю дискуссию заботливый араб плавно и осторожно вел к тому, что необходимо решить судьбу мальчика в кротчайшие сроки, а сам всяким образом намекал на негодность своего возраста и на не самое лучшее здоровье.

- Цель воспитания в этот период – передать ребенку большую любовь и ощущение безопасности. Ему всего семь лет! Если оставить это без должного внимания, все может закончиться слишком плачевно!

Поначалу Ханк отказывался брать на себя ношу:

- Нет, даже не начинай! - и подкреплял свой протест вескими, на его взгляд,

аргументами, - Я и безопасность - несовместимые вещи. Вообще абсурдно меня просить о таком…

Впрочем, первая весьма ожидаемая реакция не остановила Забира. Он был полностью уверен, что, в конце концов, мутант согласится:

- Но к кому мне еще обратиться, умник? Пацан существует в практически постапокалиптическом мире, из родных у него никого! Отца Абимбол никогда не видел, никто не знает, жив ли он, а матери недавно не стало.

Мутант сильно повысил тон, почти прокричав:

- Ну, а от меня-то ты чего хочешь? – и уперся рукой в край окна забировской лачуги, - Всякий, кто со мной сталкивается, погибает по той или иной причине. Данная неприятная тенденция прослеживается уже довольно давно, так что даже мое личное желание тут не при чем.

Рыбак очень кстати вспомнил, что ему говорила мать Абимбола – с каким величайшим удовлетворением женщина рассказывала о его приездах, каким лестным образом отзывалась о нем и как хотела видеть его в качестве постоянного сожителя.

- Ответь на вопрос, у тебя были отношения с убитой? Только не лги, я же узнаю…

Ханк не мог так быстро описать его мнение о негритянке, потому он грустно призадумался и впал в нектарные воспоминания последних дней, проведенных в ее обществе.

Значит, тебя устраивает, что твоего сына будет воспитывать выродок, которого даже не родили естественным путем и который занимается тем, что отбирает чужие жизни? – самокритичность изгоя вызывала у женщины уважение и даже… некое подобие сострадания, из-за чего хозяйка, собственно, и привыкла к нему.

- У Абимбола нет и не будет другого отца. Нам не надо выбирать, с кем уживаться…

Но… - Ханк достал из-под кресла скомканную тряпку, вытер лицо и с минуту соображал, как быть дальше, - Это же ненормально. Меня стоит опасаться. Я убивал женщин, если хочешь знать. Я наслаждался их муками… - скучная, однообразная и безликая выставка отрицательных чувств, самоненависть и отношение к себе, как к чему-то плохому, неправильному, продолжалась еще несколько протяжных минут.