Ангелы ада 16 страница

Представьте себе реакцию положительного и важного коммивояжера средних лет, путешествующего со своей супругой и двумя детьми в семейном «мустанге» по какому-то отдаленному отрезку хайвея 101. Что-то залязгало в моторе, и он съехал на обочину и вылез посмотреть, в чем, собственно, дело. Неожиданно он слышит рев приближающихся мотоциклов. Около десятка Ангелов Ада останавливаются, слезают с мотоциклов и идут по направлению к нему. Быстро соображая, что к чему, он выдергивает oil dipstick из своего двигателя и начинает материть приближающихся громил. Его жена, объятая ужасом, опрометью выскакивает из машины и бежит к ближайшему кукурузному полю, скользя между зелеными сочными стеблями, словно ящерица. Дети наложили в штаны, мужика как следует отметелили, а через несколько мгновений подъезжает машина дорожного патруля. «Отверженных» заметают под залог в три тысячи долларов в совокупности за избиение и попытку изнасилования. Неделю спустя все выясняется, все обвинения сняты, а мужик извиняется... но каждый Ангел стал беднее на триста долларов, и эти «карточки вежливости» в следующей раз будут оставлены дома. «Отверженные» все еще носят визитки, но только не те, которые они оставляли пострадавшим на хайвеях. На большинстве визиток изображаются только клубные эмблемы, имя или погоняло члена клуба и знак «1%» если нужно. Ни у кого на карточках нет ни адресов, ни телефонных номеров. Их иногда пишут на оборотной стороне, но и адреса, и телефоны меняются так часто, что их можно считать недействительными. На большинстве оказавшихся у меня карточек значились три или четыре телефонных номера, но почти все они были отключены за неуплату.

Почему-то у меня не осталось визитки Бруно (или Харпо), но я запомнил его, потому что он спер у меня целую банку пива. Я не мог поверить в это, так как он из кожи вон лез, дабы удостовериться, что у меня сложилось самое правильное впечатление о «Цыганском Жулье». То и дело мы ставили свое пиво на багажник машины, на который облокачивались. Непосредственно перед его уходом я открыл новую банку, поставил ее на багажник и увидел, как Бруно-Харпо ловко подменил ее своей, уже пустой. Когда я намекнул об этом Хатчу, тот пожал плечами и сказал: «Это, скорее всего, просто привычка, один из тех трюков, которому ты научился, пьянствуя в баре, будучи уже на мели».

Подобные привычки широко распространены в среде outlaws. «Отверженные» могут быть очень дружелюбны по отношению к чужакам, но не все они считают, что дружба равнозначна взаимному доверию. Кто-то будет красть бессознательно, в силу врожденной дурной привычки или из-за крайней нужды, тогда как остальные будут делать все возможное, чтобы оградить наивного чужака от слишком нечистых на руку братков. Вороватых райдеров никто не жалеет, но никто их и не осуждает, за ними только бдительно следят.[46]

Один Ангел, очутившись впервые в доме незнакомого ему человека, отправился принять ванну. Там он порылся в аптечке, нашел пузырек с оранжевыми таблетками, похожими на декседрин, и моментально их проглотил. Позже, когда Ангел почувствовал себя хреново, он робко спросил хозяина о таблетках — дескать, не ошибся ли он, те ли это колеса. Оказалось, что он принял немыслимую дозу кортизона — лекарства, которым успешно лечат артрит, но, которое вызывает довольно странные побочные явления. Кроме того, точно реакция организма на кортизон не установлена. Хозяин съеденных таблеток отнюдь не обрадовался такому повороту дела и заявил Ангелу, что, скорее всего, кожа его покроется здоровенными фурункулами и кровоточащими нарывами, и агония Ангела будет длиться несколько недель.

Услышав это, outlaw в панике ретировался и залег в очередную подвернувшуюся койку. Фурункулы так никогда и не появились, но он говорил, что примерно десять дней чувствовал себя больным, слабым и «совершенно никаким». Когда Ангел пришел в себя, он заявил, что из случившегося с ним сделал соответствующие выводы: теперь он может совершенно не волноваться относительно тех таблеток, которыми он закидывается, потому что его организм вынесет любую проглоченную им дрянь.

Итак, мою банку пива нагло стырили, и мне пришлось тащиться через всю поляну за другой. К тому времени всем в лагере, кто еще держался на ногах и тусовался вокруг костра, открылась страшная и горькая правда: гора пива почти полностью испарилась. Приказала долго жить. Не пройдет и часа, как байкеры, не позаботившиеся заблаговременно о заначках и тайниках, начнут мучиться нестерпимой жаждой. И вот тут-то могут возникнуть всякого рода неприятности... Вот почему Ангелы, успевшие кое-что заныкать и запрятать в укромных местах, громче всех кричали, что пришло время послать гонцов за пивом. Иначе им пришлось бы либо делиться своим припрятанным богатством, либо драться. Некоторые были слишком обкурены и обдолбаны, чтобы их волновала судьба пива, но костяк примерно из пятидесяти пьяниц, намеревавшихся колобродить всю ночь, организовал рабочий процесс сбора денег. Вообще-то жизнь в лагере была уже дезорганизована. Баргер затерялся где-то среди деревьев, и последняя надежда была на тех, кто еще толкался возле огня.

Тот факт, что все магазины в Бейсс Лейк были закрыты, не имел никакого значения. Тайни сказал, что у него есть «друг», который держит лавку вниз по хайвею. Он откроет магазин в любой час ночи, если кто-то подойдет к черному ходу и постучит в окно его спальни. Я внимательно слушал, потому что уже понял, кому придется отправляться за живительным продуктом. Полиция не позволила бы никому из Ангелов покинуть лагерь, а из всех не-Ангелов здесь были только я и один молодой парень, который забрел сюда раньше и никак не мог сообразить, как же теперь выбраться отсюда и добраться до дома. Пока он не заявил во всеуслышание, что не имеет к пробегу никакого отношения, все еще думали, что он чей-то друг, но на поверку вышло, что парень оказался «зайцем». Никто особо и не трепыхался, чтобы помочь ему выбраться из лагеря, но мальчик настаивал, что ему надо обязательно встретиться с какими-то друзьями, искавшими его на хайвее. Буквально на секунду он оказался рядом с Тайни у костра, и контраст был крышесносящим. Аккуратно подстриженный, чистенький паренек лет шестнадцати, в белой майке и спецовке, вдыхающий горный воздух в компании огромного порочного волосатого изгоя, познавшего все мыслимые и немыслимые виды разврата и носящего на своей куртке нашивку: «Дорога в рай для меня закрыта, ибо я уже отмотал свой срок в аду». Стоя рядом, они выглядели, словно фигуры на некой зловещей картине, словно портрет человекообразного животного, противостоящего самому себе в Судный день... как если бы из яйца с двойным желтком вылупились и цыпленок, и антилопа гну.

Тайни мог бы стать хорошим репортером или агентом какого-нибудь актера. Он очень контактен, он всегда в курсе всего происходящего, и к нему стекается отовсюду самая свежая и самая секретная информация. Он — закоренелый, неисправимый говорун по телефону. Связаться с другим городом по телефону — для него плевое дело. В Окленде у него есть несколько телефонов-автоматов, в будках которых он принимает важные звонки из Бостона, Провиденса, Нью-Йорка, Филадельфии и бог его знает еще откуда. Он действует, как настоящий рецидивист, всегда трезво оценивая свои поступки, взвешивая все шансы и возможности. Если он сидит в баре, то обязательно лицом к двери. Пока остальные Ангелы пьют и несут всякую околесицу, Тайни размышляет о встречах, которые почему-либо сорвались, об акциях, о которых ему почему-то не сообщили, о тех пока неизвестных последствиях каких-либо действий, которые придется расхлебывать в любую секунду. Он — шести с половиной футов ростом, и его вес колеблется от 250 до 270 фунтов, находясь в прямой зависимости от состояния его психики на данный момент. А его психика и ум настолько подвижны, что Тайни, пожалуй, не только один из наиболее опасных Ангелов, но и самый большой юморист среди них. Другие быстро распаляются и лезут в драку, но не причиняют и половины того вреда, который может причинить Тайни. Он калечит людей, и, когда окончательно теряет над собой контроль, его огромное тело превращается в смертоносное оружие. Трудно сказать, какая роль ему была бы отведена в Великом Обществе.

...Пока парни скидывались на пиво, между деревьями замаячил свет фар приближающейся тачки. После десяти часов подъехало еще несколько байков, но это был первый автомобиль, и его появление вызвало переполох и привлекло всеобщее внимание. Сенсация оказалась Гнусным Филом, бывшим президентом отделения во Фриско, объяснившим, что он спрятал на хайвее пятнадцатилетнюю девочку и нужно помочь провести ее через полицейский кордон.

Это определило дальнейший ход событий. Было решено осуществить всю операцию за один раз. Мы с Филом должны отправиться за пивом, попытаться по пути вывезти прибившегося к байкерам парня и подбросить Пита и Пыха до того места в лесу, где они найдут спрятанную девушку. Вообще-то вид у Гнусного Фила был такой, что язык просто не поворачивался назвать его «гнусным». Он был одет в широкие брюки, белую рубашку и голубой кашемировый свитер. Ему, по его собственным словам, пришлось здорово поднапрячься, чтобы пробраться в лагерь: копы ни за что не хотели верить, что он — из Ангелов. Скорее он смахивал больше на копа на отдыхе или, может быть, на мускулистого вышибалу из какого-нибудь клуба на Бульваре Сансет. Его машина, новый белый «шевроле импала», тоже довольно диковато смотрелась в таком месте, как и его прикид.

Примерно в пятидесяти ярдах до хайвея Фил показал, где пряталась девушка. Двое Ангелов вышли и углубились в лес, чтобы забрать ее. Мы поехали дальше по тропе до полицейского заграждения. Здесь стояло три машины, и тусовалось по меньшей мере десять копов, со светловолосым капитаном дорожного патруля во главе. Наш заяц сидел на заднем сиденье, и как только копы начали спрашивать нас, за каким собственно хреном мы сюда пожаловали, подъехала еще одна тачка, и мальчик закричал: «Это они! Они!». Я замахал рукой и загудел, машина остановилась, мальчик выскочил наружу, и через несколько секунд его и след простыл. Полиция сообразила, что она прохлопала что-то, непосредственно касающееся ее обязанностей.

— Говоришь, этот паренек все это время был там? — спросил один. — Его не избили? Что там вообще происходит?

— Да ничего, — сказал я. — Скучно там. Поезжайте и посмотрите сами. Вот удивитесь-то!

Капитан, мусоливший мои фальшивые журналистские удостоверения, заявил, что уехать мы не можем. За этим заявлением последовал долгий спор о свободе прессы, о правах гражданина США на покупку пива в любое время суток. Был затронут вопрос и о том, что, если нас завернут, Ангелы сами навострят лыжи за любимым напитком.

— И где вы собираетесь его купить? — спросил капитан. — Все точки закрыты.

— Мы отъедем так далеко, как только сможем, — ответил я. — Времени навалом.

Они тихонько и быстро посовещались между собой, и разрешили нам проехать. Конечно же, они думали, что нам придется промчаться шестьдесят миль по направлению к Мадере, и поискать там открытый бар. Как только мы тронулись, один из копов улыбнулся и произнес: «Счастливого пути, ребята!».

Через десять минут мы вроде бы припарковались рядом с продовольственным магазином, который вроде бы принадлежал другу Тайни, хотя в это верилось с трудом. Эта точка находилась гораздо дальше, чем он нам говорил, и выглядела гораздо больше, чем он нам ее описывал. Поэтому я несколько засомневался в правильности своего решения и подумал — а не отъехать ли мне чуть назад. И стучаться в темные окна тоже как-то расхотелось. Но, как говорят, попытка не пытка, и я все-таки постучал, готовясь рвануть за угол при первом же щелчке ружейного затвора. Никто не отвечал, и я постучал снова. В любую секунду я был готов услышать пронзительный, истерический вопль женщины: «Генри! Они уже здесь! О Господи, они пришли за нами! Стреляй, Генри! Стреляй!» И даже если Генри не вышибет мне мозги, он, разумеется, вызовет полицию, и нас заметут за попытку взлома и ограбления пивного магазина под покровом ночной темноты.

Наконец я услышал внутри какой-то шорох, и вот кого-то словно пробило на крик:

— Кто там?!

— Друг Тайни, — быстро ответил я. — Мы за пивом.

Зажегся свет, и в окне появилась дружелюбная физиономия. Вышел мужик в купальном халате и открыл магазин. Было непохоже, чтобы он злился.

— О да, старый добрый Тайни, — проговорил он. — Вот кто мастер оторваться, точно?

Я не мог с ним не согласиться, и отдал 35 баксов, собранные Ангелами у костра. Фил добавил еще пятерку, и мы уехали с восемью ящиками. Этот человек настолько уважал Тайни, что запросил только по 1, 25$ за упаковку из шести банок вместо 1, 50$, которые мы заплатили в другом месте. Когда мы опять подъехали к заграждению, капитан посветил фонариком в машину, и, увидев пиво, буквально охуел от удивления. Мы обернулись меньше чем за полчаса.

— Где вы пиво откопали? — спросил он.

— Там, дальше по дороге, — уклончиво ответил я.

Коп угрюмо покачал головой и дал знак пропустить нас в лагерь. Он прекрасно понимал, что мы провернули классную аферу, но до конца так и не просек, что же, собственно, произошло. Мне даже стало его немного жаль. Он стоял всю ночь на хайвее, поклявшись защищать граждан Бейсс Лейк, и те же люди, которых, безусловно, могут ограбить, — если Ангелы Ада вдруг взбесятся и моча ударит им в голову, — помогают этому хулиганью достать выпивку!

В лагере нас приветствовали аплодисментами и радостными криками. Привезенные восемь ящиков заткнули брешь в очередном пивном кризисе. Те, у кого оставались заначки, мудро решили разобраться со своими собственными запасами, а примерно около четырех утра с юга подъехала большая группа товарищей еще с несколькими ящиками. На повестке оставшейся части ночи стоял скорее вопрос о выживании, нежели о развлечении. Маго, двадцатишестилетний водитель грузовика из Окленда, остался у костра и начал подбрасывать в огонь дровишки. Кто-то предупредил его, что не надо сжигать все сразу, за первую ночь, однако услышал в ответ: «С какого такого веника? Здесь же лес повсюду. Дров у нас — выше крыши». Маго — один из самых интересных Ангелов, потому что его сознание, похоже, обладает чудовищным иммунитетом против всех представлений и догматов жизни Америки двадцатого века. Как и большинство остальных, он был исключен из средней школы, но его тусня с дальнобойщиками приносила ему приличный доход, и вопрос денег особенно его не волновал. Маго садится за руль грузовика, только получив заказ на поездку по телефону, иногда шесть дней в неделю, иногда всего лишь один, и он утверждает, что наслаждается работой, особенно после долгого простоя. Однажды ночью в Окленде он явился в белой рубашке под своими «цветами» и, казалось, был очень доволен собой: «В первый раз за долгое время я получил сегодня достойную работу, — заявил он. — Разгружал тридцать пять тысяч фунтов мороженых цыплят, и даже одного украл. Для разнообразия кайфово заняться такой работой».

Маго — подсевший на колеса фрик, и, когда он закидывается наркотиками, его несет, он начинает тараторить и тараторить без остановки. Невзирая на свою уродливую, страхолюдную внешность, он обладает своеобразным чувством собственного достоинства, которое может быть оценено и понято, если только исходить из его собственных представлений и понятий о жизни. Его легко оскорбить, но, в отличие от некоторых Ангелов, он тонко чувствует, когда это получается случайно и когда оскорбляют специально, намеренно. Вместо того чтобы мордовать не понравившихся ему людей, — как это делает Толстый Фредди, мощно сложенный мексиканец, специалист отделения Окленда по рукопашному бою, — Маго демонстративно повернется к ним спиной. В его взглядах на жизнь чувствуется некая мораль, скорее инстинктивная или врожденная, а не приобретенная. Он — поразительно честный человек, и хотя в основном его речь производит довольно странное впечатление своей беспорядочностью, в ней то и дело проскальзывают живые импровизации с фрагментами размышлений в духе примитивного христианства и сильной дозой учения Дарвина. Именно Маго начал Портервилльский бунт в 1963 году. И именно он, согласно сообщениям в журналах, безжалостно избил в кабаке какого-то старика. Сам Маго выдвигал свою версию случившегося:

«Я сидел там, в самом конце подковообразной стойки, спокойно пил пиво и занимался своими делами, когда подошел этот старый ублюдок, схватил мою кружку и выплеснул ее содержимое мне в лицо. «Какого черта!» — заорал я, и быстро поднялся. «Ух-ох, — сказал чувак. — Я ошибся». Я дал ему правой тумака, и он оступился. Затем я врезал ему еще раз, он свалился, и я добил его еще одним пинком. Старый козел так и остался валяться на полу. Вот и все. Черт, а что бы ты сделал, если бы какой-то сукин сын плеснул тебе в лицо пиво?».

Однажды ночью в Окленде Маго и я завели долгую беседу об оружии. Я ожидал услышать обычную чушь о пулях «дум-дум», «перестрелках» и «клевых чуваках с пушками», но Маго говорил так, словно он — кандидат в Олимпийскую команду стрелков. Когда я случайно упомянул о мишенях в человеческий рост, он рявкнул: «Только не говори мне о стрельбе по людям. Я говорю о спичечных головках». Он так и поступал. Маго стрелял из револьвера, Люгера.22, дорогой, длинноствольной пушки, с такой математической точностью, которая не снилась ни одному самому крутому урелу. И в те дни, когда он не работал, Маго отправлялся на свалку и пытался отстрелить спичкам головки. «Это чертовски трудно, — заметил он. — Но иногда я попадаю прямо так точно, что зажигаю эту спичку».

Маго более самостоятелен, нежели большинство Ангелов. Он один из немногих, кто совершенно спокойно могут назвать свое настоящее имя. Он женат на спокойной, вполне зрелой девушке по имени Линн, но редко берет ее на вечеринки Ангелов, которые могут обернуться беспределом. Обычно он приходит один, и не очень-то разговорчив, пока не решит закинуться колесами. А вот тогда он начинает нести околесицу в духе Лорда Бакли.

В Бейсс Лейк он следил за костром с рвением человека, который ест бенни, как попкорн. Языки пламени отражались в стеклах его очков и бликовали на нацистском шлеме. Чуть раньше тем утром он обрезал свои «левайсы» охотничьим ножом на уровне колен, обнажив свои толстые ноги примерно на десять дюймов, перед тем как они снова исчезли в черных мотоциклетных сапогах. Продукт, полученный в результате этой операции, выглядел как весьма непристойное издевательство над шортами фасона «Бермуды».

Незадолго до рассвета я стоял у костра, и услышал, как Маго делает одно из своих классических заявлений. Он разговаривал с двумя другими Ангелами и девушкой, пытаясь убедить их в необходимости учинить оргию: «Давайте-ка вчетвером уединимся в кустарнике, — сказал он. — Мы дунем немного дури, упыхаемся в жопу и не почувствуем никакой блядской головной боли... и если она захочет дать нам с ней порезвиться, почему бы и нет?». Маго выждал немного, но ответа не последовало, и тогда он продолжал: «Ты же Ангел, что, не так? Я никогда тебя не мудохал, а? Никогда тебя не подставлял. Так в чем проблема? Давай пойдем в кусты и дунем дури. Она — женщина Ангелов. Черт, да она разведется на групповуху».

Произнеся эту тираду и не дождавшись ответной реакции, Маго, не сходя с места и лишь повернувшись боком, помочился в костер. Раздалось громкое шипение, несколько тлеющих углей почернели. Вонь заставила людей убраться прочь. Наверное, он расценивал свой поступок как соответствующий сигнал, плотский, чувственный жест, призывающий отбросить прочь все предрассудки. Но на самом деле добился он одного: запорол свое пламенное выступление. Ангелу, чью женщину разводили, подобная ситуация была совершенно не по нраву, а глупое и бессмысленное потакание Маго позывам его мочевого пузыря послужило отличным оправданием ухода всей компании. Они убрались от него подальше, сославшись на необходимость поиска позиции строго по ветру.

Чуть позже, по другую сторону костра, буквально в двух шагах от меня, я услышал разговор двух Ангелов. Они сидели на земле, облокотившись об один из мотоциклов, и беседовали очень серьезно, передавая друг другу косяк. Я немного послушал, повернувшись к ним спиной, но из всего разговора мне удалось четко расслышать одно весьма выразительное предложение: «Старый, я отдал бы всю дурь на свете, чтобы избавиться от всего этого хлама в моей голове». Я быстро смотался, надеясь, что меня не узнали.

У своей машины я обнаружил несколько людей, шарящих на заднем сиденье в поисках пива. Они пропадали некоторое время в лесу и не знали, что прибыла очередная партия живительной влаги. Среди них был непостижимый и загадочный Рэй, президент отделения во Фресно. Даже сами Ангелы не в состоянии понять Рэя. Он слишком дружелюбен с чужаками, представляется исключительно официально и всегда жмет руку. В его внешности нет ничего пугающего, за исключением его параметров — рост около 6, 3 фута и вес около двухсот фунтов. Его светлые волосы по Ангельским стандартам подстрижены коротко, а его лицо пышет здоровьем и приветливостью, словно он — тип с обложки настольной книги бойскаутов. Некоторые «отверженные» называют его мажором, подразумевая, что его отношения с Ангелами скорее дилетантские и не определяются его отчаянным положением в обществе. Вполне возможно, что так оно и есть. Рэй производит впечатление человека, у которого всегда есть выбор, и другие предполагают, что он, в конце концов, выйдет из игры и в будущем променяет дело Ангелов на что-то совсем другое. Начнет вкалывать в поте лица или навечно застрянет на замасленном ремонтном пункте где-нибудь на автогонках. Рэю двадцать пять лет, и ему нравится быть Ангелом, но идейным его не признают — и из-за этого он словно кость в горле тех «отверженных», которые не питают никаких иллюзий относительно собственного права выбора. Если Рэю придется переехать в Окленд, он будет вынужден показать по-настоящему дьявольский класс, перед тем как его примут в отделение Баргера: принародно избить легавого или изнасиловать официантку на стойке ее собственной забегаловки. Только после того как он спалит за собой все мосты в мир «цивилов», его примут с распростертыми объятиями в легион проклятых.

Но Рэй вполне доволен своим пребыванием во Фресно, где он устраивает дикие и разнузданные вечеринки и способствует процветающей торговле мотоциклами. Он — такой фантастический энтузиаст байков, что Ангелы не только из Лос-Анджелеса, но и из Бэй Эреа используют его в качестве своеобразной расчетной палаты. Рэй постоянно путешествует, и всегда на своем «борове». На один уик-энд он может оказаться в баре «Блю Блейзес» в Фонтане, вписываясь в какую-нибудь акцию в Берду, а на следующий день — появиться в Люао или клубе «Синнерз» в Окленде... охотно давая советы, пожимая руки и пытаясь организовать вечеринку. В разгар борьбы за гражданские права в Алабаме Рэй прогнал на своем байке аж до Селмы — не для того чтобы принять участие в марше, а просто поглазеть, что там происходит. «Я думал, что, может, они, эти ниггеры, совсем там от рук отбились, — объяснял он с улыбкой. — Так что я просто поехал на них посмотреть и себя показать».

Когда Рэй встретил Билла Мюррея в Фонтане и узнал, что тот пишет статью для The Saturday Evening Post, то пригласил его во Фресно, дав особые инструкции, как с ним связаться. «Когда ты доберешься до города, — сказал он, — езжай по Блэкстоун Авеню, пока не найдешь стадион Рэтклифф. Спроси меня на заправочной станции через улицу. Иногда меня трудно найти, но они все знают, где я нахожусь».

Но что-то неожиданно сорвалось, и Мюррей провел половину дня, тщетно следуя указаниям Ангела: все координаты оказались липой, потому что Рэй принял Мюррея за копа. На этот раз Ангела подвела его безошибочная интуиция, помогавшая всегда разбираться в людях. Тем не менее, Мюррей умудрился обнаружить дом, где Ангелы из Фресно недавно устраивали вечеринку. Это произвело на него такое неизгладимое впечатление, что журналист быстро покинул город. Вот как образом Мюррей описывает увиденное:

«Дом находился на расстоянии ста или двухсот ярдов от Блэкстоун Авеню, главной дороги на север к Йосемайту. Еще один из многих подобных домов в округе, где все на одно лицо, и царит общий дух разрухи — одноэтажное, с белыми рамами, четырехкомнатное бунгало с крошечным передним двориком. И все же, пройти мимо него, не обратив внимания, было трудно. Часть изгороди была выворочена, все окна разбиты, один из замков выбит из двери, а ветки двух небольших деревьев в переднем дворике были безжалостно отломаны от стволов и по-идиотски разбросаны по земле. Между ними, спинкой кверху, валялось выпотрошенное кресло с подлокотниками. Ручки его были отломаны, а сзади, красными чернилами, были выведены слова:

Ангелы Ада

13 (свастика) 69

Ди — Берду

Я зашел в дом и застыл в центре того, что когда-то было гостиной. Это трудно описать, потому что я никогда еще в жизни не видел подобного полнейшего хаоса: вся мебель была разбита; на полу валялись груды мусора — битое стекло, обрывки одежды, пустые банки, винные и пивные бутылки, расколотая глиняная посуда, коробки. Каждая дверь была сорвана с петель, и огромная дыра зияла там, где с мясом вырвали кондиционер, который просто потом уволокли с собой. Слово «легавые» было намалевано огромными красными буквами над проломанной кроватью. Оно служило мишенью для бутылок и всего остального, что только попадалось под руку. Под этим словом было выведено: «Даешь Фресно», а поверх намалевана еще одна свастика. Все стены были обезображены...

Ближайшими соседями оказались весьма почтенные люди, чьи дома отстояли всего на несколько ярдов от бунгало; они сказали, что помещение снимала одна девушка, которая произвела на них вполне благоприятное впечатление. На следующее утро туда стали съезжаться мотоциклисты: двадцать или двадцать пять человек, включая девушек, и их вечеринка затянулась почти на две недели, пока, в конце концов, не приехала полиция, хотя никто из соседей ее не вызывал. Никто из соседей не возмущался, и никто не взывал о помощи. Человек, живший прямо позади этого дома и ни на минуту не сомкнувший за все это время глаз, объяснил, почему жители вели себя так соглашательски. «Ты же не будешь выступать против целой армии, — сказал он. — Они бы такого не простили. Они же похожи на стаю животных».

«rapere: схватить, наслаждаться необдуманно...»

(Латинский словарь)

Ангелы из Фресно не слишком-то часто становятся темой газетных новостей, но уж если такое происходит, то это обычно связано с чем-то по-настоящему диковинным, неподдельно и немыслимо оскорбительным для всего, что так дорого «цивилам» и за что они с таким трепетом держатся. Среди таких новостей было жестокое «изнасилование» в маленьком городке Кловис, неподалеку от Фресно, в Центральной Долине. Когда эта история прорвалась в печать, граждане были так возмущены, будто в Калифорнии зараз надругались над всеми обывателями.

Тридцатишестилетняя вдова и мать пятерых детей заявила, что ее выволокли из бара, где она спокойно пила пиво с другой женщиной, затащили в заброшенную лачугу позади бара и неоднократно насиловали в течение двух с половиной часов пятнадцать или двадцать Ангелов Ада, а под конец ограбили ее, забрав 150$. В таком виде этот рассказ появился на следующий день в газетах Сан-Франциско и оставался притчей во языцех еще несколько дней. Атмосферу подогревали утверждения этой женщины: дескать, ей постоянно звонят по телефону с угрозами, обещают ее убить, если она даст показания против надругавшихся над нею Ангелов.

Через четыре дня после совершения преступления сама потерпевшая была арестована по обвинению в «половых извращениях». Правда всплыла, по словам шефа полиции Кловиса, когда «показания этой женщины опровергли на очной ставке свидетели. Наше расследование показало, что она не была изнасилована, — сообщил шеф. — Она предавалась развратным действиям в баре по крайней мере с тремя Ангелами Ада, пока владельцы не потребовали, чтобы вся компания убрались прочь. Она потворствовала заигрываниям подозреваемых, а потом заманила их в заброшенный дом... Ее не ограбили, так как, по словам ее приятельницы, она вышла из дома тем ранним вечером всего с пятью долларами в кармане, чтобы выпить пива в баре».

Об этом инциденте ничего не говорилось в докладе Генерального прокурора, но он представляет такую же ценность, как и прочие произошедшие скандалы. А это — один из классических рассказов об Ангелах Ада. Витиеватость сюжетной линии а-ля О'Генри делает его по-настоящему стильным. Кто-то должен был в общих чертах дать картину общественного мнения во Фресно, предоставив читателю возможность выплеснуть первую порцию эмоций после появления первоначальной версии «изнасилования». Затем последовала следующая версия, когда червяк сделал полный круг, пар был выпущен, порох в пороховницах иссяк, и дело, как выяснилось, не стоило и выеденного яйца. Подобно монтерейскому изнасилованию, надругательство в Кловисе оказалось одним из тех дел, когда прокурор будет жить гораздо спокойнее, если свидетелей запугают так, что они заткнутся окончательно.

История в Кловисе забавна и занимательна не только из-за того, что случилось на самом деле, но и из-за оглушающей несоразмерности между выдвинутым обвинением и тем, что произошло в действительности. Здесь налицо мания изнасилования — старое пугало, один из главных ключей ко всему, связанному с феноменом Ангелов Ада.

Объективности в вопросе об изнасиловании нет. Это и кошмар, и приятное возбуждение, и тайна — все вместе. Женщины боятся, что их изнасилуют, но где-то сзади каждой матки притаилось одно бунтарское нервное окончание, которое содрогается от любопытства, стоит лишь произнести это слово. Вот что пугает еще больше, потому что здесь уже затрагивается вопрос об изначальной порочности и тайных вожделениях — слишком опасных, чтобы даже думать о них. Мужчины говорят о насильниках с отвращением, а о жертвах изнасилования отзываются так, словно они несут на себе какое-то трагическое клеймо. Мужчины полны сочувствия, но всегда начеку. С изнасилованными женщинами разводятся их мужья. Мужчины не могут жить с пострадавшими, зная об этом отвратительном случае, мучаясь кошмарными видениями, и при этом допускать, что в действительности изнасилования не было. Вот здесь-то и зарыта собака! В этой тайне, о которой простыми словами не расскажешь. Все слышали шутку об адвокате, который использовал гусиное перо и бутылку с чернилами, чтобы оправдать своего клиента по обвинению в изнасиловании. Он сказал присяжным, что такой вещи, как изнасилование, вообще нет в природе, и доказал это, заставив свидетеля попытаться вставить перо в бутылку, — и манипулировал ими так ловко, что свидетель в конце концов сдался.