Сама земля стонала подо мной

И жизнь уже казалась позади.

ПРИПЕВ Но только тверже выходила из огня

Суровая доверчивая Русь,

Ну как ты обходилась без меня,

А я вот без тебя не обойдусь!

Голос у Светланки был звонкий, сильный и песня ей эта очень нравилась, хотя и была мальчуковой.

Когда выдавался редкий выходной, все шли в лес, начинала зреть малина. Малинников вокруг деревни было великое множество. Малину брать ловчей всего изо всех ягод, не считая, конечно, брусники, растёт она высоко, ягода крупная, в корзинке прибывает заметно, брать задорно. Бывает нечаянно «налетишь» на земляничный «кружок», тётя Лиза сделает маленькую набирушку из бересты и в неё соберешь землянку. Вместе с малиной брать нельзя – изомнется. Если встречалась черника, тоже брали. Делалось это для того, чтобы, придя домой, подоив Любку, перебрав ягодки, налить в блюдо молока и нахлебаться в полное удовольствие. Это лакомство самое любимое в летнюю пору.

Уж очень Светланка не любила собирать чернику. Ягода черная, маленькая, растёт низко, собирать приходится в вечном рое мошкары. От комаров не было так противно, как от мошки. Она лезла везде: в нос, глаза, уши. Бывало утром встанешь и себя не узнаёшь – раздуло или глаз, или щёку. Но тётя Лиза пекла с черникой дивные пироги и приходилось, скрипя сердцем, собирать её.

Завершался сенокос стогованием Лопаты. Это удивительное место. Огромная, ровная, открытая всем ветрам пожня. От близости двух рек, на ней всегда чувствовалось дуновение ветерка и не донимали так сильно овода со слепнями. Одним словом, грести на ней было полное удовольствие, поэтому её, наверно, и гребли последней, чтоб остались только приятные воспоминания. Работа продвигалась споро и скоро. В паужну щли отдыхать в Зыкову кто к родственникам, кто к друзьям. Тётя Лиза со Светланкой ходили в гости к сватам тёти Агнии. Хозяин дома был колоритной фигурой. Высокий старик, весь заросший бородой и усами. Звали его дедко Тарбайко. На сенокосе, как правило, он ничего не делал по старости, только курил цыгарку за цыгаркой, ходил с батогом, потыкивал молодежь и всех-всех поучал. Говорил непонятно-непонятно, куда-то в бороду и усы, невыговаривая множества букв и получалось такое то ли полумычание, то ли полуворчание, среди них гортанные вскрикивания. Сарынь его боялась жутко. Он мог и батогом огреть запросто, если кто-нибудь вздумает ему «отговаривать». Он поучал всех-всех и старых, и малых, но на него серьезного внимания никто не обращал. Ругается и ругается, так и должно быть. Он был обязательным сенокосным «генералом», без него как бы чего- то не хватало.

Так вот, к нему и ходили в гости тётя Агния, тётя Лиза и Светланка. Жена у дедка была маленькая, чистенькая, улыбчивая старушка. Звали её Опрошка. Доброты была необычайной. Гостям бывала рада чрезвычайно. Стол накрывался, как у всех бутылочка горячительного, рыбники, шанежки, печеное мясо, молоко, творог, кисель молочный и ягодный. Кисель ели ложками, такой он был густой. Самовар обязательно - на углях. Многие женщины выпивали водку очень интересно: в чай выливали ложку другую водки, вот и вся выпивка. Красное вино там не любили и мало кто его выпивал. Последняя паужна сенокоса была как бы гостеванием друг у друга. По времени она немного растягивалась, не укладываясь в час, а чаще всего плавно переходила в вечернее пирование по поводу окончания сенокоса. На Лопате успевали сгрести всё до обеда.

Домой возвращались навеселе, разморенные, довольные хозяевами и собой, довольные проделанной работой, умиротворённые сознанием, что скот на зиму будет с кормами.

Бабы шли красивые, в новых сарафанах, платьях, полушалках, передничках. Шли стайками, похожими яркой расцветкой одеяний на тропических птиц.

Говорили степенно, размеренно, вспоминали, как проходил весь сенокос, где лучше, а где хуже греблось, при этом истово просили у Господа Бога постоять ещё солнечной погоде. На плечах каждая несла грабли, а через плечо перекинута сумка-планшетка, сумка, какие были во времена гражданской войны.

Эти сумки были очень удобные в полевых условиях, - из них ничего не выливалось и не выпадало.

Мужички шли отдельной, меньшей стайкой, с меньшей пестротой в одеянии. Несли за ремнями топоры, за плечами несли вилы и грабли. Ребята гонялись за «масетками» - невестами. Деушки шли степенно, во всем подражая взрослым женщинам. Доходили до рички, разувались, перебродили её и шагали домой. Дома ждали каждодневные дела, которые никогда не кончаются.

В свободные минутки, нечасто выдававшиеся, ребята и деушки играли в «войнушку» в красивой березовой рощице, разделенную на две половинки тропкой, что вела на свинарник, телятник и коровник. Игра была шумная и веселая, но какая-то бестолковая. Светланке непонятна была эта игра. Еще играли «Чью душу желаете». Становились две группы, взявшись за руки, друг против друга, выкрикивали желаемого, он бежал и разбивал руки у той пары, кого бы он хотел взять к себе, если силы хватало разбить руки, то он забирал человека, если нет, то оставался в противоположном стане. И так до тех пор, пока в той или иной команде оставался один человек. Тот, кто оставался один, снова набирал себе команду и игра продолжалась пока не надоест.

Главная задача для хозяек была выставить сенокос для своей коровки.

Тётя Лиза со Светланкой косили около свинарника. Погода уже к тому времени не была столь устойчива, как в начале сенокоса, прокрапывал дождик. Утром, очень рано тётя Лиза убегала косить, назавтра ворочали и гребли. На небе ходили угрожающие тучки, надо было во что бы то ни стало до дождя успеть сгрести, сносить и сметать сенцо. На своем сенокосе было гораздо тяжелей работать, носить нужно было всё ручками, лошадок не было и мужичков в подмогу – тоже.

Старая да малая очень старались, знали, если не успеют, - замочит, а этого допустить никак нельзя. Бегали почти бегом, носили вилами, граблями, вицам.

Зародик «завели» небольшой, топтать не стали –сено было не очень сухим, - стожары воткнули нетесаные, с сучками, чтобы сено сильно не уминалось и, чтобы при лёжке не «согрелось» - не запрело. Сметали нетоптанцем, высоченным, несуразным, но зато успели до дождя. Только сметали, дождь и пролился. Тётушка с племяшкой спрятались в лесок под ёлку, попили молочка, съели по краюшке хлеба, дождик и кончился. Зародик пообчесали, подпёрли на два раза, одни колышки – подлиннее, другие – покороче, как бы в два яруса, очески бросили на верх. Первый зародик был готов. Довольные пошли домой. По обе стороны тропинки росла малина, набрали в набирушки для вечернего молока.

Через несколько дней гребли в ричке, за Майданом. Место необычайной красоты, возле слуды. Слуда это – высокий берег реки, выбитый многолетними весенними паводками. Высота слуды бывает с пятиэтажный дом. Ни единожды со слуды кувыркались трактористы в пьяном угаре.

Вот около слуды и был Тёти Лизин второй сенокос. Грести там была одна красота: ветерок, свежесть, нет противных комаров, сено хорошо сохнет, очень много землянки на угорышке, только тяжеловато с ношами в угорышек бегать. Места больше, чем у свинарника, гребли обычно два дня, помогала тётя Агния. По пути на сенокос или, идя обратно, можно было увидеться с Милым. Но это бывало редко, все торопились закончить с сенокосом до дождей.

Ещё наш сенокос был на Резани, на своём городище, там, где раньше стоял дом Татьяны Васильевны. Трава там вырастала в человеческий рост, косилась очень тяжело, сто раз надо косу поправить, чтобы шла лучше. К вечеру гудело всё тело.

Когда сгребли своё, ходили помогать тёте Агние.

Наконец-то сенокос закончился.

Приспела пора брать грибы и ягоды. Тётя Лиза водила Светланку по своим резанским местам, она не любила ходить с чужаками, брала только Светланку, та была послушна и ловка в лесу. Главное, - леса не боялась, брала быстро и умело, не ленилась. Очень любила Тётя Лиза грибовницу – без картошки и других каких добавок, одни грибы, особенно – юшку. Светланка грибы особо не любила кушать, но собирать любила очень, азартная была. Маленькие грибочки варились сразу и съедались, покрупнее – сушили, волнушки, белянки, путники, рыжики, грузди солили в ушатиках.

Малину и чернику ели свежей с молоком, остальную сушили. Раньше не принято было варить варенье. Денег было мало, работали за трудодни, покупали самое необходимое: муку, соль, сахар-рафинад, бутылочку-другую для гостей. Основной ягодой считалась брусника, но Светланка на бруснику никогда не поспевала, её увозили в Таганрог.

Расставание бывало всегда мучительным. Отчаянно не хотелось уезжать, жалко было всех: и тётю Лизу, и подружек, и Милого, и себя. Переправляясь на лодке или на плоту и, оглядываясь в последний раз на милую и такую родную Бережную, хотелось разреветься в голос и страшно хотелось остаться-остаться навсегда с любимой тётей Лизой и любимой Бережной.

Подробности переезда в Таганрог никогда не запоминались, потому что

слишком живо ещё стояли в глазах картинки деревенской жизни: то Светланка купалась в Устье, то играла в войну, то училась ездить на велосипеде, то репетировала в клубе, то разговаривала с Милым.

Единственное и то неприятное воспоминание по приезде в Таганрог, было, когда выводили вшей, Светланка их привозила непременно, сколько бы мама её об этом не предупреждала.

После гостевания на севере, Светланка приехала совсем другая, более открытая, более доверчивая. Даже воспитательница Галина Ивановна отметила разительные перемены в девочке и сказала ей об этом. Света ответила откровенностью на участие воспитательницы. Она много рассказала Галине Ивановне о житье в деревне, рассказала, в частности, как они учились петь у Тёти Кати. В ответ на это Галина Ивановна отвела Светлану в интернатский хор. В хоре девочке понравилось сразу, ей понравилось всё: и руководитель, и как разучивали партии, и какие песни пели. Хор был большой, когда выступали на сцене, то выстраивались в три яруса. Потом организовали ещё отдельную вокальную группу, куда взяли и Светлану. Занималась с группой очень красивая женщина, похожая на грузиночку, с огромными черными глазами, точеной фигуркой, белыми изящными руками, которые при дирижировании летали как птицы.

Светланке очень хотелось походить на эту славную женщину. Она даже волосы стала так же носить, как она.

В вокальной группе они разучили песню «Про Тбилиси».Какое дивное многоголосье звучит в этой песне. Именно с этой песни Светланка полюбила грузинское многоголосье. Её до сих пор впечатляет мужское акапельное пение горцев.

А еще она выучилась петь с тетей Таней Лабуз украинские песни «дывлюсь я на нэбо, тй думку гадаю… Тетя Таня пела вторым голосом, Светланка – первым, чудесная песня была «Несэ Галя воду…» и много других замечательных украинских песен.

Вот так и возила Светланка городские песни в деревню, а деревенские- в город. Поэтому и репертуар у неё сложился неровный и необычный, не совсем народный и не совсем эстрадный – смешанный такой. Одно понятно, Светланка любила ХОРОШИЕ песни и обязательно на хорошие стихи.

Маме – Крыловой Евгении Гавриловне

Только сейчас начинаешь понимать всю глубину утраты от ухода из жизни (и твоей жизни) самых дорогих людей на свете.

Почему то я никогда не звала её мамой. Всё больше коротеньким – Ма.

Или, когда стала взрослей, стала называть ласково Мамусей.

В детстве я её очень боялась. Боялась сделать что-то не так, боялась плохо учиться, боялась, не дай Бог она замахнется на меня полотенцем. Это так стыдно и обидно.

Мама воспитывала меня в большой строгости (сейчас то я понимаю, что и правильно делала). Так нельзя, этого не делай, а вот так категорически нельзя. Я очень боялась её ослушаться, боялась огорчить, боялась… да всего боялась. Я училась и жила в интернате. Домой отпускали только на выходной, вечером в субботу – домой, и вечером в воскресенье – в интернат. Дома мне очень нравилось. Главное мы ходили мыться в железнодорожный душ. Это было такое круглое сооружение со множеством душевых кабинок. Воду мама налаживала горячую, пар стоял как ватный столб, я могла плескаться до бесконечности, но… всему хорошему приходил конец, нужно было освобождать место следующим купальщикам, тем более, что следующие были мужчины. В душ пускали сначала партию женщин, а потом партию мужчин, потому что они все время подглядывали за женщинами и, если кого обнаруживали за таким занятием, визгу поднималось, шуму, смеху, подглядывателя тащили в душевую во всей одежке и «издевались» как могли. Потеха да и только.

Вымытые, разлимоненные (разомлевшие) приходили с мамой домой, где ждали нас всякие вкусности: наваристый, с большим куском мяса, борщ, жареная картошка, соленые помидорчики, вкуснящие синенькие (баклажаны). Мама меня откармливала от интернатской пищи, так она говорила. А в шифоньере была самая вкуснятина, в одном из выдвижных ящичков «жили» конфеты «Золотой ключик», - м н о г о -, вкусные, не прилипающие к зубам и не тянучие, как жвачка, а очень качественные ириски. Я их обожала. Самое вкусное было впереди, в маленьком кулёчке, грамм на триста «жили» шоколадные ириски «Забава». Они очень дорого стоили (3рубля 80 коп.), поэтому их было мало. Денег всегда не хватало, хотя мама всегда работала на двух работах, а то и на трех. Иногда и в выходные её не было дома, она ходила на «шабашки» с тетей Галей со своей соседкой и подружкой. «Шабашка» это – такая работа, мама ремонтировала квартиры или дома; она по образованию – строитель, в молодые годы, живя в Москве, строила малую арену стадиона «Лужники».

В те выходные, когда мамы не было дома, меня культурно образовывала тетя Таня Лабуз. Тетя Таня это – отдельная песня в моей судьбе, расскажу позже. В выходной тетя Таня водила меня или в парк, или в театр. В Таганроге театр носит имя Антона Павловича Чехова, это – его родина, и дом – музей его там существует. Так вот я в театре пересмотрела весь репертуар, начиная с «Маленького Мука», включая всю классику. Кстати, в нем же начинала свою творческую жизнь ныне очень знаменитая Юлия Борисова. Иногда мы ходили в клуб металлургического завода, когда давали бесплатные билеты передовикам производства или маме, или тете Тане. В частности, однажды приезжали артисты оперетты. Какие все красивые – женщины и мужчины,

какие красивые наряды, какие красивые голоса…Ммммм. Да… А однажды приезжали цыгане, там я впервые увидела Николая Сличенко влюбилась на всю жизнь в его голос, его образ. У мамы тоже был Сличенко любимый певец. Мама сама замечательно пела, у неё был высокий, красивый, звонкий голос. Как запоет – «Над полями, да над чистыми, ветер птицею летит…»- дух захватывает. Очень хорошо пела тетя Таня. У неё был второй голос. Мы с ней пели на два голоса украинские песни: «Дывлюсь я на нэбо, тай думку гадаю, чому я ни сокил, чому нэ литаю…». Это были первые мои опыты в двухголосном пении.

В парк ходили чаще, чем на концерты, дешевле и вход свободный.

Мне покупалось мороженное эскимо, самое вкусное для меня и по сей день. Катались на колесе обозрения (тогда я еще не боялась высоты), на качелях, на круговой такой карусели, самой смешной была комната смеха - королевство кривых зеркал, просто умирали со смеху.

Праздник кончался, надо было идти в интернат, мама сгружала всё вкусное, что оставалось от наших трапез. Кое-что приносила тетя Таня, тетя Галя и я, нагруженная, навьюченная продуктами, отправлялась, чтобы подкормить одноклассников, которым некуда было идти в выходной день: или они были круглые сироты, или родители жили в дальних городах. Запасов, принесенных мной, хватало ровно на один воскресный вечер. Всё съедалось подчистую и моя совесть оставалась чистой, что я не в одну харю лакомилась в выходной день. Потом начинались будни с вечерними припрятываниями хлеба из столовой и невкусным, помоеподобным какао по утрам. И перловую кашу ненавижу по сей день за её синий вид и несъедобность.

Но, по большому счету, на интернат я не в обиде. Там были замечательные педагоги и воспитатели. Очень хороший был директор

Георгий Победоносцев. Сама фамилия за себя говорит, держал весь персонал в строгости, воровства – уж такого наглого - не было, над детьми не издевались, не били, знания дали хорошие. Я очень любила нашу воспитательницу Галину Ивановну Терещенко. У неё своих детей не было и она всю себя отдавала нам. И в поход – с нами, и в - кино, и в волейбол играла за нашу команду. Кстати, где-то в классе пятом я сама играла в футбол, стояла на воротах, говорили, что - неплохо. Потом увлекалась баскетболом, ещё участвовала в спортивных таких построениях (раньше было модно фигуры такие создавать из людей) вот я там тоже участвовала и на шпагат садилась и на полушпагат. Больше всего, конечно, любила петь. Был у нас огромный хор, я там участвовала, а еще в большую переменку мы бегали петь в маленькое такое помещение вокальной группой. Руководила грузиночка, о которой я уже упоминала.

\\

На каникулах тоже было хорошо, а на праздниках, так вообще - красота! Особенно красочно и весело было на 7ноября. Отмечали очередную годовщину Великой Октябрьской революции. Несли плакаты, знамена, гремела музыка, играли гармошки, баяны, аккордеоны, народ весело шествовал по улицам города, пели песни, плясали, орали речевки. Потом плавно перетекали все в парк и веселье продолжалось там. В парке была летняя эстрада, там была такая забава: разучивали новые песни. Я, конечно, была в первых рядах разучивающих песни, мне даже однажды дали приз за хорошее пение.

\\\\\\\

После окончании семи классов, нашего директора перевели работать в город Ростов-на-Дону, на повышение, чтобы наладить работу тамошнего интерната. Новая метла, то бишь новый директор таганрогского интерната, решил, что два восьмых класса будет много и постановил из двух седьмых классов сделать один восьмой. Детей, у которых был хоть один родитель, просто выгнали вон. Я пошла учиться в восьмой класс в простую общеобразовательную школу. Для меня всё было чуждо, непонятно, страшно. В интернате мы были все одинаковые, а в простой школе дети учились у которых были родители, конечно, был другой доход, одевались ребята хорошо, а мы такие нищие. Ох, - и посмеялись надо мной. Сколько я поплакала, жуть. Учиться стала плохо. В интернате домашние задания делали все вместе, все друг другу помогали, а тут помогать стало некому. Успеваемость пошла вниз. Немаловажное значение имела подружка Ольга Клименко. Она была девушка свободная, взрослая, красивая, у неё уже был мальчик, конечно, она и меня таскала за собой. Какие там уроки. Кое-как одолела я восьмой класс. После этих мучений в простой школе, я категорически отказалась идти в девятый и десятый класс. Самостоятельно пошла в вечернюю школу и записалась на курсы шоферов. В школе рабочей молодежи я училась на одни пятерки, там были. одни парни, которые учиться не хотели совсем, а хотели совсем другое. На курсах шоферов было совсем интересно, я была там одна девушка. Брюки в то время не носили, а изучать из чего состоит машина надо наклоняться, ползать везде, в общем, хохма. Я страдала, пацаны ржали, механики злились. Но я ведь пошла на курсы не просто так, я видела, как трудно нам живется и как трудно маме дается копеечка, я и решила – Буду маме помогать! Но, не долго музыка играла, как- то встретилась нам с мамой Галина Ивановна – моя воспитательница. Да, я забыла сказать, что она тоже ушла из интерната, когда наш класс расформировали. Когда она узнала, что я учусь в вечерней школе и записана на курсы шоферов, она ужаснулась. – Ты моя лучшая ученица, у тебя такие задатки и т.д. и т.п. Мама была, конечно, на её стороне

Полностью, в общем, Галина Ивановна лично поехала в Ростов-на-Дону, где работал наш бывший директор, уговорила взять меня в его интернат – уже шла, между прочим, вторая четверть – я опять окунулась в привычное русло учебы, всё мне там нравилось, тем более, что там училась моя давнишняя подружка Таня. В общем, всё пошло своим чередом, но учеба, верней, неучеба в восьмом классе дали знать о себе, было много пробелов, особенно в точных науках, преуспевала только в литературе, где меня и отметила Валентина Ивановна - учительница литературы и русского языка. Была отмечена и в общественной работе, была и председателем Совета дружины интерната, и комсоргом класса бессменным. В Ростове-на-Дону тоже был хор и там я пела, потом ещё организовали вокальную группу из старшеклассниц, называлась «Дружба» и там я пела и в 1978 году завоевала первое место уже не помню и где.

Тетя Таня Лабуз –

Татьяна Григорьевна Лабуз.

Тетя Таня была лучшей подругой моей мамы. И меня любила очень.

Во время войны ее угонили в фашистскую Германию. Там она работала на немцев (она не любила об этом рассказывать, только моя мама немного мне об этом поведала, поэтому об этом времени её жизни сведения очень скудные). По окончании войны тетя Таня вернулась на родину, работала проводницей на железной дороге. В одну из поездок, выходя из вагона, (было холодно и скользко) не удержалась за поручень и попала под поезд, ей отрезало ногу пониже колена. С молодых лет она ходила на протезе. Она была очень красивая, всегда – чуть косметики, (бровки – дугой, губки – подкрашены), всё в меру. Платье или другая одежда, так отглажены, что я всегда удивлялась, как так можно выгладить. Очень элегантная, всегда подобранная, обаятельная.

Тетя Таня очень любила читать и читала неторопясь, вдумчиво, даже можно сказать, медленно. Я как- то ей похвасталась, что я прочитала вот это и это и так быстро я читаю. Она усадила меня напротив себя и сказала: «И что же ты помнишь из того, что ты недавно прочитала?» Я, тык, мык, в общем, почти ничего и не помню. А тетя Таня сказала: -» Надо читать так, чтобы в голове осталось на всю жизнь, если мне в книге попадается нерусская, очень плохо запоминающаяся фамилия, я её до тех пор прочитываю, пока не запоминаю наизусть». Я для себя это очень хорошо запомнила и стала читать также.

Годы, когда надо было учиться, тетя Таня провела на чужбине и, будучи уже взрослой женщиной пошла учиться в вечернюю школу, закончила её, потом пошла учиться в техникум и тоже его закончила, причем, с отличием. После того как получила образование, стала работать главным бухгалтером на металлургическом заводе. Она для меня была учителем во всем: и как познавать науки, и как познавать весь житейский мир. Учила меня, как правильно одеваться (хотя чему учить то в этом плане, одежки у меня все были обноски с её и маминого плеча - перешитые). Она меня всегда очень баловала, приласкает, приобнимет, а мама этого не допускала, то ли не умела, то ли не хотела? Может, боялась, что заласкает, да в то время это не было как то принято.

Вот такой был у меня один из учителей по жизни. Еще во всю меня воспитывала Галя - мамина подруга. Она жила в комнате напротив. Мы жили в общежитии. Это было семейное общежитие, каждая семья занимала по комнате. Кухня была общая, там стояли керогазы, на них и готовили, и кипятили белье, в выходной день там стоял дым столбом от готовки, варки и парки.

Галя была очень дотошная. Если мы с ней шьем какую-нибудь вещь, это – кошмар. Надо, чтобы шов был ровным, стежки одинаковые, все выверено до мулиметра, а мне надо, чтобы быстрее сшить, и - как-нибудь. Галя очень сердилась и требовала, чтобы я сделала, как надо, а то последуют карательные меры. О, ужас, меня не возьмут или в театр, или в парк, или не пустят на море купаться. Скрипя сердцем, я порола, шила, опять порола, опять шила. В результате, что-то получалось путное и всё было хорошо. Меня везде брали. Но Галине до сих пор благодарна за её строгость и настойчивость.