Grummet 1 страница

Полеты на Луну и другие планеты – это даже не исторические события. Это главные достижения эволюции… Сегодня, когда люди стремятся достичь физического бессмертия и мы говорим о путешествиях к другим мирам, нам незачем привносить в это теологический или метафизический смысл. Трансцендентальность перестала быть метафизической концепцией. Она становится реальностью.

Ф. М. Исфэндайри. Верхнее крыло Трип десятый, или Малкут прощается с Землей

Вы сами заперлись в тюрьмах страха; и, полюбуйтесь, теперь вы жалуетесь на отсутствие свободы.

Лорд Омар Хайям Равенхурст, X. С. X., «Послание к параноикам», Честная Книга Истины

Когда Земля повернулась вокруг своей оси и рассветные солнечные лучи начали освещать небо от города к городу, от деревушки к деревушке, от фермы к ферме, от горы к горе, от долины к долине, стало ясно, что почти повсюду этот первомайский день будет погожим и ясным. Ученый‑ гуманитарий, проснувшийся в камере афинской тюрьмы, куда его завели некоторые платонические воззрения, неожиданно ощутил проблеск надежды и восславил Гелиоса цитатой из Сафо, крикнув через решетку: «Бродадактилос Эос!» Птицы, которых вспугнул его крик, взлетели над тюремным двором, шумно захлопав крыльями. Тут же пришли охранники и велели ему заткнуться. Он радостно ответил им: «Полифлойсбойс талассас! Вы отняли у меня всё, но вам не отнять у меня старину Гомера!»

В Париже коммунисты под красными знаменами и анархисты под черными готовились к ежегодному празднованию Дня международной солидарности трудящихся, собираясь в очередной раз продемонстрировать раздробленность, сектантство и полное отсутствие солидарности. Красные и черные флаги будут развеваться и в Лондоне, и в Берлине, и в тысяче других городов, и их носители будут заниматься болтовней, и вновь проявит себя вековая тоска по бесклассовому обществу; и в этих же городах в монастырях и школах будут вспоминать более древнее название и более древний смысл этого праздника и петь гимн (со словами намного более древними, чем само христианство) Матери Божьей:

Королева ангелов, Королева мая

Увы, в Соединенных Штатах пришлось отменить традиционное празднование Национального дня Закона, поскольку кое‑ где в стране еще не прекратились беспорядки.

Но везде, где проводились празднества Древнейшей Религии, будь то в Азии или Африке, Европе или обеих Америках, ее адепты, расходясь по домам, шептали: «Будь благословенна», – твердо зная, что Матерь Божья все еще жива и приходила к ним в прошлую полночь, каким бы именем они ее ни называли: Дианой, Дан, Тан, Таной, Шакти или даже Эрзули.

Королева ангелов, Королева мая

Нкрумах Фубар в Найроби взял свою почту у приятеля, служившего в почтовом отделении. К его удовольствию, «Американ экспресс» смилостивилась и исправила допущенную ошибку, признав наконец, что он таки оплатил счет от 2 февраля. По его мнению, это была мощная магия, поскольку уведомление было отправлено из Нью‑ Йорка еще до 25 апреля, когда он начал проводить геодезические атаки на президента «Американ экспресс». Несомненно, черная магия, изменявшая прошлое, заслуживала дальнейшего изучения, и было совершенно очевидно, что ключевую роль в ней играла синергическая геометрия фуллеровского тетраэдра, в который Нкрумах Фубар помещал куклу директора. За завтраком перед уходом в университет он открыл книгу Фуллера «Отказ от Бога из вторых рук» и вновь попытался ухватить суть загадочной математики и метафизики все направленного ореола. Закончив завтрак, он захлопнул книгу, прикрыл глаза и попытался представить себе Вселенную Фуллера. Образ сформировался, и, к его удивлению и восторгу, он совпадал с некоторыми символами, которые когда‑ то рисовал ему старый колдун‑ кикуйю, объясняя доктрину «веерообразности судьбы».

В тот самый момент, когда Нкрумах Фубар в Кении захлопнул книгу, бой барабанов в Ораби внезапно прекратился. Там был час ночи. Заезжий антрополог Индол Рингх тотчас же спросил, как танцоры узнали об окончании церемонии. «Опасность миновала, – терпеливо ответил ему старик из племени хопи, – разве ты не чувствуешь, как изменился воздух?» (Сол, Барни и Маркофф Чейни мчались во взятом напрокат «бронтозавре» по направлению к Лас‑ Вегасу, а Диллинджер неторопливо ехал обратно в Лос‑ Анджелес.) Когда в Гонолулу часы пробили девять часов предыдущего вечера, в голове Бакминстера Фуллера, торопливо бежавшего от одного самолета к другому, мелькнул образ новой геодезической структуры, целиком включавшей в себя всенаправленный ореол… К тому моменту как четырехчасовой перелет на восток подошел к концу и загорелись надписи «НЕ КУРИТЬ» и «ПРИСТЕГНУТЬ РЕМНИ», а в Токио наступило «то же время», что и при его вылете из Гонолулу, подробный эскиз (в котором было нечто веерообразное) был закончен. (Благополучно добравшись до дома в Лос‑ Анджелесе, где было четыре часа утра, Диллинджер услышал стихающие автоматные очереди. Он решил, что, по‑ видимому, Президент приказал национальной гвардии отступить, по крайней мере частично.) И тут же, в восемь часов по нью‑ йоркскому времени, рядом с постелью Ребекки зазвонил телефон. Подняв трубку, она услышала возбужденный голос Молли Малдун: «Сола и Барни показывают по телевизору. Быстро включай – они спасли страну!»

Пока Сол, не сводя ласкового взгляда с телеведущего, отвечал на вопросы тоном ласкового семейного доктора, Барни щурился от яркого света юпитеров и глупо смотрел в камеру.

– Инспектор Гудман, не расскажете ли нашим телезрителям, почему вы искали пропавшего человека в пещерах Леман?

У ведущего был профессионально поставленный голос, и его интонации ничуть не изменились бы, спрашивай он: «Так почему вы считаете продукт наших спонсоров более удачным?» или «Что вы почувствовали, узнав, что у вас рак мозга?»

– Психология, – авторитетно произнес Сол. – Подозреваемый был сводником. Это определенный психологический тип людей. Медвежатники, грабители банков, растлители малолетних и полицейские тоже принадлежат к определенным психологическим типам. Я пытался думать и чувствовать как сводник. Что предпримет такой человек, когда на него охотится целое государство? Попытается ли он сбежать в Мексику или куда‑ нибудь еще? Никогда – так поступают только грабители банков. Сводники – не те люди, которые рискуют или играют ва‑ банк. Что сделает сводник? Он найдет нору, где можно спрятаться.

– Криминалисты из ФБР подтверждают, что найденный инспектором Гудманом человек по фамилии Кармел действительно оказался исчезнувшим переносчиком возбудителя чумы, – вставил ведущий (ему велели повторять это каждые две минуты). – Скажите, инспектор Гудман, а почему такой человек не мог спрятаться в заброшенном доме или в хижине в горах?

– Он не мог отправиться куда‑ то далеко, – объяснил Сол, – поскольку был настоящим параноиком. За каждым кустом ему мерещилась полиция. Кроме того, он сильно преувеличивал реальные возможности государства. В нашей стране на четыреста граждан приходится один сотрудник органов правопорядка, но он считал, что все обстоит как раз наоборот. Даже если бы ему удалось добраться до заброшенной хижины, у него не выдержали бы нервы. Ему чудились национальные гвардейцы и стражи порядка, прочесывающие каждый квадратный метр леса в Америке. Видите ли, по сравнению с закоренелыми преступниками, сводники – самые обычные люди. Они рассуждают как обыватели, которые не совершают преступлений, потому что переоценивают нас.

Сол говорил бесстрастно и монотонно. Сердце Ребекки в Нью‑ Йорке замерло от волнения: она видела нового Сола, который больше не был на стороне Закона и Порядка.

– Значит, вы просто спросили себя, где близ Лас‑ Вегаса находится нора подходящего размера?

– Да, именно так.

– Американский народ, безусловно, будет вам благодарен. Но как получилось, что вы подключились к этому делу? Вы ведь из полиции Нью‑ Йорка, не так ли?

«Как он ответит на этот вопрос?» – мелькнуло в голове Ребекки; в этот момент зазвонил телефон.

Выключив звук телевизора, она сняла трубку и сказала: «Алло?»

– Я слышу по твоему голосу, что ты относишься к тому типу женщин, которые полностью соответствуют моим представлениям, – произнес Августейший Персонаж. – Я хочу полизать твою попку и твою «киску» и чтобы ты на меня помочилась и…

– Что ж, это самая удивительная история, которую нам приходилось слышать, инспектор Гудман, – сказал журналист. Трип десятый, или Малкут прощается с Землей

– Вот черт! – подумала Ребекка. Увидев, сколь невинно выражение лица Сола, она поняла, что он только что поведал миру одну из самых безумных и лживых историй.

Вновь зазвонил телефон. Ребекка схватила трубку и крикнула:

– Слушай, ублюдок, если ты еще раз сюда позвонишь…

– Нехорошо так разговаривать с человеком, который только что спас мир, – послышался в трубке мягкий голос Сола.

– Сол! Но ты же в прямом эфире…

– Они записали это интервью на видеокассету полчаса назад. Я сейчас в аэропорту Лас‑ Вегаса, жду рейса на Вашингтон. Меня вызвали к Президенту.

– О Боже! Что ты собираешься ему сказать?

– Ровно столько, – хмыкнул Сол, – сколько сможет понять такой придурок, как он.

(В Лос‑ Анджелесе доктор Вулкан Тролль смотрел на сейсмограф, стрелка которого качнулась к отметке 2 балла. Это по‑ прежнему не вызывало никаких опасений, однако на всякий случай он нацарапал записку своему сменщику‑ аспиранту: «Если подскочит до трех, обязательно мне позвони». Затем Вулкан Тролль поехал домой. Проезжая мимо бунгало Диллинджера, он весело насвистывал, радуясь, что беспорядки закончились и национальная гвардия ушла. Сменивший его аспирант не заметил, как стрелка сейсмографа благополучно миновала отметку 3 балла и подскочила до 4, поскольку читал книгу в мягкой обложке, которая называлась «Пиршество плоти».)

Дэнни Прайсфиксер, проснувшись в Ингольштадте, посмотрел на часы. «Боже», – подумал он; согласно его представлениям о добродетели, спать допоздна было главным грехом. Затем он стал вспоминать, как прошла ночь, и довольно улыбнулся. Повернувшись в постели, чтобы поцеловать Леди Велькор в шею, Дэнни узрел обнимавшую ее огромную черную руку. Вторая черная рука вяло держала ее за грудь. «Боже!» – воскликнул Дэнни, окончательно проснувшись. Разбуженный им Кларк Кент с трудом сел на постели и тупо уставился на него.

(В этот момент «Улыбчивый Джим» Трепомена брел по очень опасному перевалу в горах Северной Калифорнии. У него за спиной висела винтовка «ремингтон‑ 700» шестимиллиметрового калибра со скользящим затвором, а также бушнелловский шестикратный телескоп. С одной стороны на ремне Трепомены болталась фляга с виски, а с другой – фляга с водой. Потеющий от напряжения, несмотря на высоту, Трепомена был одним из тех немногих счастливчиков в этой стране, которые в течение последних трех дней ни разу не слушали радио. И потому он понятия не имел об ажиотаже, охватившем Соединенные Штаты Америки в связи с утечкой чумы «антракс‑ лепра‑ пи», введением чрезвычайного положения, беспорядками и взрывами. Вырвавшись в отпуск из той вонючей клоаки, в которой он барахтался сорок девять недель в году, рискуя душой ради блага соотечественников, Трепомена дышал чистым воздухом и размышлял о вечном. Точнее говоря, завзятый охотник «Улыбчивый Джим», прочитав, что в живых остался всего один американский орел, вознамерился убить его, чтобы обессмертить свое имя в охотничьей литературе. Разумеется, Трепомена прекрасно понимал, как воспримут это экологи и активисты охраны природы, однако его не волновало их мнение. Он считал этих людишек сборищем педерастов, коммунистов и идиотов. И к тому же наверняка наркоманов. По его мнению, среди них не было ни одного нормального мужика. Взмокший от пота Трепомена поправил давившую ему на спину винтовку и продолжил подъем в гору.)

Мама Сутра смотрела на центральную карту Таро в раскладе «Древо Жизни»: это был Дурак.

– Прошу прощения, – сказало маленькое итальянское деревце.

– Это уже не смешно, – пробормотал Фишн Чипе. – Я не намерен провести остаток жизни, беседуя с деревьями.

– Со мной тебе как раз стоит побеседовать, – настаивало смуглое дерево с заколотыми в пучок волосами.

Чипе прищурился.

– Я знаю, кто ты, – наконец сказал он. – Ты наполовину дерево и наполовину женщина. Следовательно, дриада. Вот и польза от гуманитарного образования.

– Прекрасно, – сказала дриада. – Но когда ты перестанешь бредить, тебе придется вспомнить и Лондон, и свою работу. Тогда ты задумаешься, как объяснить начальству события прошедшего месяца.

– Кое‑ кто украл у меня целый месяц, – благодушно согласился Чипе. – Циничный старый боров по имени Дили‑ Лама. Или же другой тип – Жаба. Негодяй. Как он смеет воровать у людей месяцы!

Дриада вручила Чипсу конверт.

– Постарайся его не потерять, – сказала она. – Когда в твоем ведомстве ознакомятся с информацией, которая находится в этом конверте, они будут на седьмом небе от счастья и поверят в любую небылицу, которую ты придумаешь, чтобы объяснить, где пропадал целый месяц.

– А что там? – поинтересовался Чипе.

– Имена всех агентов БАЛБЕС в британском правительстве. А также вымышленные имена, которыми они воспользовались, чтобы открыть банковские счета. Номера счетов и даже названия банков. Все в лучшем виде. Не хватает лишь подарочной упаковки.

– Мне кажется, меня снова разыгрывают, – сказал Чипе. Но он все‑ таки несколько пришел в себя, вскрыл конверт и посмотрел на его содержимое. – Это правда? – спросил он.

– Они не смогут объяснить происхождение денег на этих счетах, – заверило его дерево. – И последуют весьма интересные признания.

– Кто ты, черт тебя подери? – спросил Чипе, увидев, что перед ним не дерево, а девочка‑ подросток, по виду итальянка.

– Я твой святой ангел‑ хранитель, – ответила она.

– Ты похожа на ангела, – признал Чипе, – но я ни во что такое не верю. Ни в путешествия во времени, ни в говорящие деревья, ни в громадных жаб, ни во что. Кто‑ то подсунул мне наркотик.

– Да, кто‑ то подсунул тебе наркотик. Но я, твой святой ангел‑ хранитель, подсовываю тебе этот конверт, чтобы по возвращении в Лондон у тебя не было неприятностей. Тебе нужно лишь придумать более или менее достоверную историю…

– Скажу, что БАЛБЕС держали меня в своих застенках вместе с прекрасной евразийской невольницей… – начал импровизировать Чипе.

– Отлично, – сказала ангел‑ хранитель. – Они тебе не поверят, однако подумают, что в эту басню веришь ты сам. И этого достаточно.

– Кто ты на самом деле?

Проигнорировав его вопрос, дерево повторило: «Не потеряй конверт» – и удалилось, по пути снова став юной итальянкой, а затем превратившись в гигантскую женщину с золотым яблоком в руке.

Шеф оперативного отдела полиции Федеративной Республики Германии по фамилии Гауптманн – высокий, худой, с коротко остриженными серебристо‑ седыми волосами мужчина, в лице которого проглядывало что‑ то лисье, – с отвращением оглядел фюреровский номер‑ люкс. Он прибыл из Бонна и, вознамерившись найти хоть какой‑ то смысл в скандалах, трагедиях и мистериях прошедшей ночи, тут же направился в отель «Дунай». Первым подозреваемым, которого он решил допросить с пристрастием, был Freiherr30 Хагбард Челине – темная личность и миллионер из высшего общества, наделавший на рок‑ фестивале много шума. Теперь они тихо беседовали в углу, пока позади них щелкали затворами фотоаппаратов полицейские фотографы.

– Ужасная трагедия, – сказал Гауптманн, глядя на Хагбарда пронизывающим взглядом. – Примите мои соболезнования по поводу смерти вашего президента прошлой ночью. А также по поводу печального положения дел в вашей стране.

В действительности, наблюдая, как Соединенные Штаты Америки тонут в пучине хаоса, Гауптманн испытывал радость. Его призвали в немецкую армию в конце Второй мировой войны, когда ему было пятнадцать лет. У него на глазах американцы с союзниками оккупировали Германию. Это оказало на него гораздо большее впечатление, чем дальнейшее сотрудничество США и Западной Германии.

– Это не мой президент и не моя страна, – быстро сказал Хагбард. – Я родился в Норвегии, довольно долгое время жил в США и даже стал на какое‑ то время гражданином этой страны, но тогда я был намного моложе, чем сейчас. Я отказался от американского гражданства много лет назад.

– Ясно, – хмыкнул Гауптманн, безуспешно пытаясь скрыть свое отвращение к человеку, по непонятным причинам не испытывающему чувства национальной принадлежности. – И какая же страна имеет честь считать вас своим гражданином?

Улыбаясь, Хагбард полез во внутренний карман яхтсменского блейзера с медными пуговицами, надетого им по такому торжественному случаю, и вручил Гауптманну свой паспорт. Взглянув на документ, тот крякнул от удивления.

– Экваториальная Гвинея. – Гауптманн поднял глаза на Хагбарда и нахмурился. – Фернандо‑ По!

– Именно так, – подтвердил Хагбард, и его смуглое ястребиное лицо осветилось улыбкой. – Я приму ваши сочувствия по поводу печального положения дел в этой стране.

Неприязнь Гауптманна к плутократу усилилась. Безусловно, Челине был одним из тех беспринципных международных авантюристов, которые выбирали гражданство, руководствуясь теми же соображениями, что и судовладельцы, регистрировавшие корабли в Панаме. Наверняка он богат, как вся Экваториальная Гвинея вместе взятая, и при этом, скорее всего, ничего не сделал для усыновившей его страны, разве что подкупил пару чиновников, чтобы скорее получить гражданство. Экваториальная Гвинея раскололась на части, едва не втянув мир в третью и последнюю мировую войну, но это не помешало сидящему перед ним средиземноморскому хлыщу и паразиту спокойно приехать на рок‑ фестиваль на «бугатти‑ ройял» с целой кучей прихлебателей, лизоблюдов, подхалимов, любимчиков, шлюх, наркоманов и социально пассивных элементов всех мастей. Отвратительно!

Хагбард оглянулся.

– Тут неважное место для беседы. Как вы выдерживаете такую вонь? Меня тошнит.

Довольный, что доставил хоть какое‑ то неудобство этому типу, к которому он испытывал тем больше антипатии, чем больше о нем узнавал, Гауптманн откинулся на спинку красного кресла и неприятно усмехнулся:

– Вам придется меня простить, Freiherr Челине, но я считаю, что в данный момент нам необходимо побеседовать именно здесь. Однако мне казалось, что сей специфический рыбный запах не должен вызывать у вас тошноту. Наверное, меня ввела в заблуждение ваша морская форма.

Хагбард пожал плечами.

– Я люблю море. Но если кому‑ то нравится вода, это не значит, что он будет в восторге от дохлой скумбрии. Что это, по‑ вашему?

– Не имею ни малейшего представления. Я надеялся, что вы внесете ясность.

– Так вот, это просто дохлая рыба. Именно она здесь и воняет. Боюсь, вы рассчитывали получить от меня больше информации. Наверное, вы предполагаете, что я могу многое рассказать о прошедшей ночи. Но что именно вас интересует?

– Прежде всего я хочу знать, что тут на самом деле произошло. На мой взгляд, мы столкнулись с массовым наркотическим отравлением. В последние годы у нас – в Западном мире в целом – подобные инциденты становятся повсеместными. Судя по всему, на этом фестивале случаи употребления безалкогольных напитков с ЛСД были не единичными.

– Если угостить каждого таким десертом, кто избежит галлюцинаций? – заметил Хагбард. – Прошу прощения?

– Я перефразировал Шекспира31. Впрочем, это к делу не относится. Прошу вас, продолжайте.

– Ну так вот, до сих пор никто не смог связно и достоверно доложить мне о ночных событиях, – сказал Гауптманн. – Я совершенно уверен в том, что умерли по меньшей мере двадцать семь человек. Произошло массовое злоупотребление ЛСД. Есть множество сообщений о выстрелах из пистолетов и винтовок, а также звуках автоматных очередей, которые доносились с берега озера. И есть очевидцы, утверждающие, будто они видели людей в эсэсовских мундирах, бегавших по лесу. Если это не галлюцинации, значит, налицо факт серьезного преступления, поскольку именно так квалифицируется в Федеративной Республике Германии ношение нацистской формы. До сих пор нам удается скрывать большую часть этой информации от прессы, поскольку мы изолировали прибывших сюда репортеров. Нам предстоит точно установить, какие преступления были совершены, кто их совершил, и привлечь виновных к судебной ответственности, иначе мы предстанем перед всем миром как государство, неспособное справиться с массовым моральным растлением молодежи.

– Все государства – массовые растлители молодежи, – сказал Хагбард. – Я бы не волновался по этому поводу.

Гауптманн хмыкнул, мысленно представив себе одуревших от наркотиков участников нынешнего эсэсовского маскарада и себя, пятнадцатилетнего, в немецкой военной форме – более тридцати лет назад. Он хорошо понимал, что имеет в виду Хагбард.

– Я должен выполнять свои обязанности, – угрюмо буркнул он.

Посмотри, насколько приятнее стал мир после того, как его покинули Зауре, – вспыхнули в его сознании слова Дили‑ Ламы. Лицо Хагбарда оставалось бесстрастным.

– Судя по всему, – продолжил Гауптманн, – в этом инциденте вы повели себя весьма конструктивно, Freiherr Челине. Говорят, когда истерия и галлюцинации достигли пика, вы вышли на сцену и выступили с речью, которая успокоила публику.

Хагбард рассмеялся.

– Я вообще не имею понятия о том, что говорил. Знаете, о чем я тогда думал? Считал себя Моисеем, а их – народом Израиля, который мне нужно перевести через Красное море, чтобы спасти от армии фараона. – С единственными гражданами Израиля, которые тут были прошлой ночью, обошлись достаточно сурово. А вы сами‑ то не иудей, а, Freiherr Челине?

– Я вообще не религиозный человек. А почему вы спрашиваете?

– Я подумал, что тогда вы могли бы пролить свет на то, что мы обнаружили в этих номерах. Ладно, сейчас это не так важно. Интереснее то, что вам казалось, будто вы ведете их через море. Видите ли, полиция, войдя на территорию фестиваля, обнаружила, что большинство молодых людей находится на противоположном берегу озера Ингольштадт.

– Хм. Возможно, мы обошли озеро, думая, что идем по нему, – сказал Хагбард. – Кстати, неужели на фестивале не было ваших людей? Уж они‑ то могли бы вам кое‑ что рассказать.

– Здесь находились наши агенты в штатском, но они не в состоянии ничего толком объяснить. Все, кроме одного, сами того не ведая, приняли ЛСД, а тот единственный агент, который его не принял, почему‑ то тоже галлюцинировал, явно в результате некоего психологического заражения. Он видел нацистов, светящуюся женщину ста футов ростом, мост через озеро. Полный бред. Как вы, несомненно, заметили, там не было полицейских в форме. Существовала договоренность, санкционированная на самом высоком правительственном уровне, согласно которой функции обеспечения порядка на фестивале передали его администрации. Принимая во внимание взгляды современной молодежи, сочли, что присутствие полицейских в форме при таком огромном скоплении людей не возымеет должного эффекта. Могу сказать, что со своей стороны считаю такое решение проявлением малодушия. Но, слава богу, я не политик. Так вот, в результате поддерживать порядок на фестивале пришлось таким людям, как вы, и вам каким‑ то образом удалось справиться с ситуацией. Причем вы действовали в трудных обстоятельствах, ибо сами, так же как и все остальные, оказались невольными жертвами ЛСД.

– Знаете, – сказал Хагбард, – чтобы полностью восстановить картину событий, вы должны понять следующее. Вероятно, многим из гостей кислотный бред пришелся по вкусу. Наверняка многие привезли свою собственную кислоту и принимали ее. Лично у меня огромный опыт употребления ЛСД. Вы же понимаете, человек с таким широким кругом интересов, как у меня, чувствует себя обязанным хоть раз в жизни попробовать всё. Я принимал кислоту давно, когда ее употребление еще считалось легальным во всем мире. – Разумеется, – мрачно кивнул Гауптманн. Хагбард оглядел комнату и сказал:

– Послушайте, разве маловероятно, что все эти старики могли, сами того не подозревая, наглотаться ЛСД, в результате чего у них отказало сердце или что‑ нибудь еще в этом роде?

В данный момент в номере находилось двадцать три мертвеца; с виду всем им было далеко за восемьдесят, а некоторым, возможно, и за девяносто. Почти все седые, а некоторые – совсем лысые. Тринадцать из них пребывали в огромной гостиной, где разговаривали Хагбард и Гауптманн. Эти мертвецы сидели в позах, отмеченных печатью смерти: у некоторых были неестественно задраны подбородки, у других голова свешивалась между колен и костяшки пальцев покоились на полу. Еще девятеро располагались в спальне, а один в туалете – смерть застигла его на унитазе со спущенными трусами. Это был именно тот престарелый джентльмен с седыми усами и непокорной прядью волос на лбу, который накануне вечером обругал Джорджа в холле отеля.

Гауптманн покачал головой.

– Боюсь, нам будет нелегко выяснить, что произошло с этими людьми. Создается впечатление, что все они умерли примерно в одно и то же время. Нет видимых признаков отравления, нет следов борьбы или насилия, но у них на лицах застыл ужас. У всех открыты глаза, и кажется, что они смотрят на нечто невообразимо ужасное.

– А кто они вообще такие? И почему вы сказали, что я мог бы вам помочь, если бы был иудеем?

– Мы нашли их паспорта. Все они – граждане Израиля. Это само по себе довольно странно. Как правило, евреи такого возраста по вполне понятным причинам не горят желанием посещать нашу страну. Впрочем, существовала одна организация, связанная с сионистским движением, которая была создана здесь, в Ингольштадте, 1 мая 1776 года. Эти сионские мудрецы могли собраться тут, чтобы отпраздновать годовщину ее создания.

– Да‑ да, – сказал Хагбард. – Баварские иллюминаты, кажется? Помнится, я что‑ то слышал о них, когда мы прибыли сюда.

– Эта организация была создана лишенным духовного сана иезуитом, а входили в нее франкмасоны, вольнодумцы‑ атеисты и евреи. Среди них было несколько знаменитостей – король Леопольд, Гёте, Бетховен.

– И вы считаете, что эта организация стояла за сионистским движением? Гауптманн отмахнулся от этого предположения.

– Я не говорил, что она за чем‑ то стояла. Всегда находятся люди, утверждающие, будто за каждым политическим и криминальным событием кто‑ то стоит. Это ненаучный подход. Если вы хотите понять подоплеку событий, анализируйте положение народных масс – экономические, культурные и социальные условия, в которых живут люди. Сионизм был логическим следствием положения евреев на протяжении последнего столетия. Вовсе не нужно представлять себе какую‑ то группу людей, которая придумала это движение и способствовала его распространению по каким‑ то особым и известным только им причинам. Во многих странах евреи находились в ужасном положении, им нужно было где‑ то приткнуться. И ребенку ясно, что они считали Палестину самым привлекательным местом.

– Странно, – сказал Хагбард, – если иллюминаты не играли никакой роли в истории Израиля, тогда что тут, в день годовщины этой организации, делали двадцать три старых еврея?

– Возможно, они как раз признавали особую роль иллюминатов или даже сами были членами этой организации. Я направлю запрос в Израиль, чтобы установить их личности. Вероятно, родственники потребуют выдачи тел. В противном случае правительство Германии позаботится, чтобы они были похоронены на еврейском кладбище Ингольштадта с соответствующими иудейскими церемониями. В наше время правительство очень внимательно относится к евреям.

– А вдруг они были атеистами‑ вольнодумцами и не хотели, чтобы их хоронили согласно религиозным обычаям? – предположил Хагбард.

– Это риторический и, по‑ моему, несущественный вопрос, – ответил Гауптманн. – Мы посоветуемся с израильскими властями и поступим в соответствии с их рекомендациями.

В дверь постучали, и люди Гауптманн впустили в номер престарелого официанта, толкавшего перед собой сервировочный столик на колесиках, на котором стояли роскошный серебряный кофейник, чашки и блюдо с пирожными и печеньем. Первым делом он покатил столик по толстому ковру в тот конец гостиной, где сидели Гауптманн и Хагбард. Приблизившись, официант стал наливать им кофе, старательно отводя слезящиеся глаза от трупов.

– Побольше сливок и сахара, – попросил Хагбард.

– Мне черный, – сказал Гауптманн и, взяв с блюда пирожное с вишневой начинкой, с наслаждением откусил от него. – Вы уверены, что никто не подмешал ЛСД в кофе или пирожные? – с озорной улыбкой спросил Хагбард.

Гауптманн пригладил рукой волосы и улыбнулся ему в ответ:

– Если в еду, которую мне здесь подают, будет хоть что‑ то подмешано, я уничтожу весь их отельный бизнес, и им это хорошо известно. Поверьте, они принимают максимальные меры предосторожности.

– Сейчас, когда мы немного познакомились и пьем вместе кофе, – сказал Хагбард, – разрешите мне попросить вас об одолжении. Отпустите меня сегодня. Видите ли, у меня есть кое‑ какие интересы в США, о которых мне следует позаботиться. Именно поэтому я и хотел бы уехать.

– Но ведь первоначально вы планировали пробыть здесь целую неделю. А теперь вдруг должны немедленно ехать. Не понимаю.