Друга нет нигде 4 страница

Она откинула край простыни, которой укрывался Джордж, и погладила его голое плечо.

— Сколько тебе лет Джордж, двадцать два?

— Двадцать три, — ответил Джордж. — Я не хочу тебя огорчать. Я в принципе очень даже не против. И мне любопытно узнать, как ты это делаешь. Но я очень устал.

— Милый, ты не можешь меня огорчить. Чем у тебя меньше сил, тем больше мне это нравится. Тем сложнее задача, которую ты передо мной ставишь. Позволь показать мое искусство.

Тарантелла сбросила лифчик, юбку и трусики быстро, но так, чтобы Джордж успел полюбоваться ее телом. Улыбаясь, она стояла перед ним, широко расставив ноги. Она пощипывала ноготками соски, и Джордж смотрел, как они набухали. Затем ее левая рука начала ласкать грудь, а правая соскользнула к паху и начала массировать золотисто‑ каштановые волоски на лобке. Ее средний палец исчез между ногами. Через несколько мгновений румянец залил ее лицо, шею, грудь, она выгнула спину и издала одинокий отчаянный вопль. Ее кожа с головы до ног покрылась сверкающими капельками пота.

Через мгновение Тарантелла улыбнулась и взглянула на него. Она провела правой рукой по его щеке, и он почувствовал на лице влагу и ощутил аромат молодой вульвы, напомнивший ему омара «Ньюберг». Ее пальцы соскользнули к простыне, и она сорвала ее с тела Джорджа. Она усмехнулась при виде его твердого члена и через секунду уже сидела на Джордже, сжимая в руке его орудие и вставляя его в себя. Две минуты плавного поршнеобразного движения с ее стороны довели его до неожиданно приятного оргазма.

— Детка, — сказал он. — Ты и мертвого разбудишь.

Примерно через полчаса он наслаждался вторым оргазмом, а еще через полчаса — третьим. Во второй раз Тарантелла лежала на спине, а Джордж — на ней сверху. В третий раз она лежала на животе, а он оседлал ее сзади. Изюминкой «искусства», о котором говорила Тарантелла, была ее способность создавать удивительное настроение. Хотя она и хвасталась умением доводить мужчин до многочисленных оргазмов, но когда дошло до дела, она заставила его почувствовать, что на самом деле не важно, что с ним происходит. Она была веселой, игривой, беззаботной. Он вообще не чувствовал себя обязанным демонстрировать свою мужскую силу и тем более кончать. Возможно, Тарантелла и рассматривала мужчин как вызов ее искусству, но она ясно дала понять, что Джордж не обязан воспринимать как вызов ее.

Немного вздремнув, он проснулся, обнаружив, что она сосет его быстро твердеющий пенис. На этот раз ему понадобилось намного больше времени, чтобы кончить, но он наслаждался каждым мгновением нарастающего наслаждения. После этого они легли бок о бок и немного поболтали. Затем Тарантелла подошла к ночному столику и вытащила из ящика тюбик вазелина. Она начала смазывать им его пенис, который во время этого действия начал вставать. Затем она перевернулась и подставила ему розовую попку. Впервые в жизни Джордж спал с женщиной таким способом, и, едва успев ввести, кончил, испытывая дикое возбуждение из‑ за новизны происходящего.

Они немного поспали, и когда он проснулся, то обнаружил, что она возбуждает его рукой. У нее были умелые пальчики, и она быстро нашла все самые чувствительные участки его пениса, уделяя особое внимание нежной зоне под головкой. Во время оргазма он широко открыл глаза и увидел, что через несколько секунд на кончике члена выступила маленькая бледно‑ жемчужная капелька семени. Удивительно, что она вообще появилась.

Он начинал отключаться. Его эго куда‑ то унеслось, и он превратился в сплошное тело, полностью ему доверившись. Оно трахало Тарантеллу, и оно кончало — и, судя по звукам, которые она издавала, и влаге, в которой хлюпал его пенис, она тоже кончала.

Затем последовали еще два минета. Затем Тарантелла вытащила из ящика ночного столика что‑ то похожее на электрическую бритву. Она воткнула вилку в розетку и начала поглаживать вибрирующей головкой этого прибора пенис Джорджа, время от времени останавливаясь, чтобы облизать и увлажнить обрабатываемые места.

Джордж закрыл глаза и начал вращать бедрами из стороны в сторону, ощущая приближение очередного оргазма. Откуда‑ то издалека он услышал, как Тарантелла Серпентайн сказала: «Моя сила — в жизни, которую я пробуждаю в вялых членах».

Таз Джорджа начал дико пульсировать. Поистине он приближался к тому супероргазму, который описывал Хемингуэй. Так и происходило. Чистое электричество. Никакой спермы — сплошная энергия, пульсировавшая как молния по магическому жезлу в центре его существа. Он бы не удивился, обнаружив, что его половой орган превратился в вихрь вращающихся электронов. Он пронзительно закричал и, несмотря на плотно зажмуренные глаза, совершенно отчетливо увидел улыбающееся лицо Мэвис.

Проснулся он в темноте и, инстинктивно ощупывая рукой кровать, понял, что Тарантелла ушла.

У подножья кровати стояла Мэвис в белом врачебном халате, глядя на него огромными сияющими глазами. Темная спальня Дрейка превратилась в больничную палату с неожиданно ярким освещением.

— Как ты сюда попала? — вырвалось у него. — Вернее... как я сюда попал?

— Сол, — сердечно сказала она, — все уже позади. Ты справился. И вдруг он понял, что чувствует себя не двадцатитрехлетним юношей, а шестидесятитрехлетним стариком.

— Твоя взяла, — признался он, — я больше не знаю, кто я.

— Это твоя взяла, — запротестовала Мэвис. — Ты прошел через потерю эго и сейчас начинаешь узнавать, кто же ты на самом деле, старый бедный Сол.

Он взглянул на свои руки: руки старика. Морщинистые. Руки Гудмана.

— Есть две формы потери эго, — продолжала Мэвис, — и иллюминаты мастерски вызывают обе. Первая — это шизофрения, а вторая — иллюминизация. Они направили тебя по первому пути, но мы переключили на второй. В твоей голове была бомба с часовым механизмом, но мы сняли с нее взрыватель.

Квартира Малика. «Плейбой‑ клуб». Подводная лодка. И все остальные прошлые жизни и потерянные годы.

— Ей‑ богу, — воскликнул Сол Гудман, — я понял. Я — Сол Гудман, но я — это еще и все остальные люди.

— А вечность — в моменте «сейчас», — тихо договорила Мэвис. Сол поднялся и присел на кровати. На его глаза навернулись слезы.

— Я убивал людей. Я отправлял их на электрический стул. Семнадцать раз. Семнадцать моих самоубийств. Дикари, отсекавшие пальцы, языки или уши ради своих богов, были умнее нас. Мы отсекали целостное эго, считая, что оно не наше, а отдельное. Боже Боже Боже, — прошептал он и разразился рыданиями.

Мэвис рванулась к нему и ласково прижала его голову к своей груди.

— Это ничего, — сказала она. — Это ничего, поплачь. Не истинно то, что не заставляет тебя смеяться, но ты не поймешь этого, пока ты не умеешь рыдать.

— Груад Серолицый! — воскликнул в рыданиях Сол, колотя кулаком по подушке, пока Мэвис держала его голову и гладила волосы. — Груад Проклятый! А я был его слугой, его марионеткой, принося себя в жертву на его электрические алтари.

— Да, да, — нежно ворковала ему в ухо Мэвис. — Нам нужно учиться отказываться от наших жертв, а не от наших радостей. Они велят нам отказываться от всего, кроме наших жертв, а именно от них мы и должны отказаться. Мы должны принести в жертву наши жертвы.

— Серолицый, ты жизнененавистник! — вопил Сол. — Гребаный урод! Осирис, Кетцалькоатль, я знаю его под всеми его именами. Серолицый, Серолицый, Серолицый! Я знаю его войны и его тюрьмы, знаю всех мальчиков, которым он засаживает в задницу, всех Джорджей Дорнов, которых он пытается превратить в таких же убийц, как он сам. А я служил ему всю мою жизнь. Я приносил людей в жертву на его кровавой пирамиде!

— Выговорись, — повторяла Мэвис, придерживая дрожащее старое тело, — все выговори, дитя...

23 августа 1966 года: еще ничего не знающий о ССС, дискордианцах, ДЖЕМах или иллюминатах, укуренный в камень, Саймон Мун разглядывает полки в магазине уцененных товаров на Норт‑ Кларкстрит. Он наслаждается вспыхивающей мозаикой цветовых оттенков и не имеет ни малейшего намерения что‑ либо покупать. Вдруг он застывает на месте, загипнотизированный объявлением над часами:

СОТРУДНИКАМ НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ

НЕ РАЗРЕШАЕТСЯ ПРОБИВАТЬ

ХРОНОКАРТУ ТАБЕЛЬНОГО УЧЕТА

ЗА ДРУГИХ СОТРУДНИКОВ.

НАРУШИТЕЛИ БУДУТ УВОЛЕНЫ.

АДМИНИСТРАЦИЯ

— Божья пижама! — недоверчиво бормочет Саймон.

— Пижама? Это в седьмой галерее, — услужливо произносит продавец.

— Да. Спасибо, — старательно выговаривает Саймон, отходя бочком и скрывая свою укуренность. " Божья пижама и тапочки, — думает он в полупросветленном трансе. — Либо меня глючит, либо вот это объявление полностью объясняет весь наш цирк".

— Забавнее всего, — сказал Сол, улыбаясь сквозь слезы, — что я ничуть этого не стыжусь. Два дня назад я скорее бы умер, чем позволил кому‑ то увидеть мои слезы — особенно женщине.

— Да, — отозвалась Мэвис, — особенно женщине.

— А разве нет? — вздохнул Сол. — В этом и состоит весь их трюк. Я не мог увидеть тебя, не увидев женщину. Я не мог увидеть этого редактора, Джексона, не увидев негра. Я не мог никого увидеть, не увидев на нем клеймо и ярлык.

— Именно так они нас разделяют, — мягко сказала Мэвис. — И так они обучают нас носить маски. Любовь оказалась самой прочной связью, которую им предстояло разрушить, поэтому они придумали патриархат, мужское превосходство и весь этот бред — результатом чего стал «протест против мужчин» и «зависть к пенису» у женщин, — чтобы даже влюбленные, глядя друг на друга, видели это разделение.

— О Господи, Боже мой, — простонал Сол, снова начиная горько плакать. — «Тряпкам, костям и пучку волос». О Боже. И ты была с ними — внезапно закричал он, поднимая голову. — Ты — бывший Иллюминатус, именно поэтому ты играешь такую важную роль в плане Хагбарда. И вот почему у тебя эта татуировка!

— Я была одной из Пяти, которые управляют Соединенными Штатами, — кивнула Мэвис. — Одной из инсайдеров, как называет их Роберт Уэлш. Сейчас меня заменила Атланта Хоуп, глава «Божьей молнии».

— Я понял, я понял! — сказал со смехом Сол. — Раньше я смотрел во всех направлениях, кроме правильного. Он в Пентагоне. Вот почему у здания такая форма: чтобы он не смог сбежать. Ацтеки, нацисты... а теперь мы...

— Да, — сурово сказала Мэвис. — Вот почему каждый год бесследно исчезают тридцать тысяч американцев, и эти дела остаются нераскрытыми. Его надо кормить.

— Человек, даже голый, может быть в лохмотьях, — процитировал Сол. — Амброз Бирс об этом знал.

— И Артур Мейчен, — добавила Мэвис. — И Лавкрафт. Но им пришлось все шифровать. И все равно Лавкрафт зашел слишком далеко, упомянув название «Некрономикон». Вот почему он столь внезапно умер в сорок семь лет. А его литературного душеприказчика, Огаста Дерлета, вынудили вставить в каждое издание сочинений Лавкрафта примечание, что книги «Некрономикон» не существует — это, дескать, лишь плод фантазии Лавкрафта.

— А Ллойгор? — спросил Сол. — А долы?

— Реальны, — ответила Мэвис. — Все реально. Именно они вызывают кислотные «плохие трипы» и шизофрению. С ними устанавливается психический контакт, когда стена эго рушится. Вот куда посылали тебя иллюминаты, когда мы совершили налет на их подставной «Плейбой‑ клуб» и прервали процесс.

— Du hexen Hase, — процитировал Сол. Он начал дрожать.

До печально известного инцидента остров Фернандо‑ По привлекал особое внимание мировой прессы лишь единожды. В самом начале семидесятых (когда капитан Текилья‑ и‑ Мота только начинал осваивать азы искусства государственных переворотов и строил первые планы) антрополог Дж. Н. Марш из Мискатоникского университета выступил с возмутительными заявлениями. Якобы артефакты, обнаруженные на Фернандо‑ По, доказывают, что исчезнувший континент Атлантида действительно существовал. Хотя до этого профессор Марш славился научной осторожностью и академической педантностью, Последняя опубликованная им книга " Атлантида и ее боги" стала предметом насмешек и издевок со стороны ученых коллег, особенно после того, как пресса раздула из его теории сенсацию. Многие приятели пожилого ученого даже видели в этой издевательской кампании причину его исчезновения, которое последовало через несколько месяцев и, как они подозревали, было самоубийством убитого горем искателя истины.

Совершенно недостоверными с научной точки зрения были признаны не только теории Марша, но даже его методы — например, цитирование книг «Священный гриб и крест» Аллегро или «Белой богини» Грейвза, словно эти авторы были столь же авторитетны, как Боуз, Мед или Фрэзер, — явно указывали на научное угасание. Это впечатление только усилилось из‑ за эксцентричного посвящения «Эзре Паунду, Жаку де Молэ и императору Нортону I». Истинной причиной разгоревшегося научного скандала стала не теория существования Атлантиды (на этой идее были помешаны многие горячие научные головы), а утверждение Марша, будто атлантидские боги действительно существовали — конечно же, не как сверхъестественные существа, а как более высокий тип жизни, ныне исчезнувший. Они существовали прежде человечества и обманом заставили первых людей поклоняться им как божествам и приносить кровавые жертвы на их алтари. Ученые обрушились на эту гипотезу с уничтожающей критикой. Их главным аргументом было отсутствие хотя бы одного археологического или палеонтологического свидетельства существования этих «богов».

Быстрое угасание профессора Марша в те несколько месяцев, которые прошли с момента единодушного неприятия научным миром книги до его неожиданного исчезновения, отозвалось болью в сердцах его коллег по Мискатонику. Многие понимали, что некоторыми представлениями он был обязан доктору Генри Армитиджу, который, по всеобщему мнению, «двинулся мозгами», посвятив слишком много лет разгадыванию непристойной метафизики «Некрономико‑ на». Когда вскоре после исчезновения Марша библиотекарша мисс Горус упомянула во время факультетского чаепития, что весь последний месяц Марш изучал эту книгу, один католический профессор, не то в шутку, не то всерьез, сказал, что Мискатоник должен раз и навсегда избавиться от скандалов, передав «эту проклятую книгу» Гарварду.

В полиции Аркхема дело Марша поручили молодому детективу из отдела розыска без вести пропавших лиц, который ранее отличился тем, что сумел раскрыть несколько дел о пропаже младенцев. (Он разыскал их в одной из особенно гнусных сатанистских сект, процветавших в этом городе еще со времен охоты на ведьм 1692 года.) Детектив начал с того, что исследовал рукопись, над которой работал старый ученый после завершения книги «Атлантида и ее боги». Это было небольшое эссе, предназначенное для антропологического журнала. Текст оказался довольно консервативным по стилю и содержанию, словно профессор сожалел о дерзости предыдущих гипотез. Лишь одно примечание в сноске, содержавшее осторожное и сдержанное одобрение теории Эркарта о том, что Уэльс заселен потомками тех, кто спасся после гибели континента My, показывало, что профессор не отказался от странных идей, высказанных им в книге об Атлантиде. Однако последняя страница рукописи вообще не имела отношения к этому эссе. Похоже, это были наброски к статье, которую профессор намеревался в знак презрения ко всему научному сообществу предложить какому‑ то низкопробному оккультно‑ уфологическому журналу. Детектив долго ломал голову над этими заметками:

Обычный подлог: вымысел выдается за факт. Описанный здесь подлог — полная противоположность: факт выдается за вымысел.

Все началось с «Там, внизу» Гюисманса: сатанист становится героем.

Мейчен в Париже в 1880‑ х годах вхож в круг Гюисманса.

«Долы» и «Письмена Акло» в последующих «сочинениях» Мейчена.

Те же годы: Бирс и Чемберс упоминают об озере Хали и Каркозе. Якобы совпадение.

После 1900 года Кроули собирает свою оккультную группу.

В 1913 году исчезает Бирс.

После 1923 года Лавкрафт пишет о Хали, долах, Акло, Ктулху.

В 1937 году Лавкрафт безвременно умирает.

Сибрук обсуждает Кроули, Мейчена и проч. в своей книге «Черная магия», 1940 г.

«Самоубийство» Сибрука — 1942 г.

Подчеркнуть: в «Смерти Холпина Фрэзера» Бирс описывает эдипов комплекс ДО ФРЕЙДА, а в «Обитателе Каркозы» — теорию относительности ДО ЭЙНШТЕЙНА. Невразумительные Лавкрафтовские описания Азатота как «слепого бога‑ идиота», «демона‑ султана» и «ядерный хаос» примерно в тридцатые годы — за пятнадцать лет ДО ХИРОСИМЫ.

Непосредственные упоминания наркотиков в книгах Чемберса «Король в желтом», Мейчена «Белый порошок», Лавкрафта «За стеной сна» и «Горы безумия».

Желания Ллойгора (или Древних) в «Проклятой вещи» Бирса, «Черном камне» Мейчена, у Лавкрафта (постоянно).

Как в немецком фольклоре, так и в преданиях панамских индейцев Атлантиду называют Туле, что, конечно же, по общему мнению, очередное «совпадение». Начать статью так: «Чем чаще для объяснения странных событий человек употребляет слово „совпадение“, тем яснее становится, что в действительности он не ищет объяснений, а уходит от них». Или короче: «Вера в совпадения есть господствующее суеверие Научной Эпохи».

Вторую половину дня детектив провел в библиотеке Мискатоникского университета, просматривая сочинения Амброза Бирса, Ж.‑ К. Гюисманса, Артура Мейчена, Роберта В. Чемберса и Г. Ф. Лавкрафта. Он выяснил, что во всех этих трудах повторяются одни и те же ключевые слова; упоминаются исчезнувшие континенты или исчезнувшие города; описываются сверхчеловеческие существа, стремящиеся каким‑ то не совсем понятным образом мучить и приносить в жертву людей; предполагается, что существовала некая секта (или различные секты) людей, которые служили этим существам; описываются определенные книги (как правило, их названия не приводятся, исключением был лишь Лавкрафт), раскрывающие тайны этих существ. Дальнейшее расследование позволило детективу выяснить, что оккультные и сатанистские круги Парижа в 1880‑ е годы оказали сильное влияние на сочинения и Гюисманса, и Мейчена, а также на карьеру знаменитого Алистера Кроули и что Сибрук (знакомый с Кроули) прозрачно намекал, что знал больше, чем писал в своей книге о черной магии. Потом детектив составил следующий список:

Гюисманс — истерия, жалобы по поводу оккультных нападений, затем удаляется в монастырь.

Чемберс — отказывается от таких тем, обращается к светлой романтике.

Бирс — загадочно исчезает.

Лавкрафт — умирает в расцвете лет.

Кроули — вынужден умолкнуть и умирает, всеми забытый.

Мейчен — становится ревностным католиком. (По примеру Гюисманса?)

Сибрук — предполагаемое самоубийство.

Затем детектив сделал паузу и перечитал, на этот раз уже более внимательно, сочинения этих писателей, в которых упоминались наркотики. Теперь у него возникла гипотеза: старика Марша, как и этих писателей, заманили в наркотический культ, где его терроризировали собственные галлюцинации. Он покончил с жизнью, чтобы избавиться от фантомов, порожденных его затуманенным наркотиками воображением. Для начала это была довольно неплохая теория, и детектив добросовестно приступил к опросу всех приятелей Марша по университету, очень осторожно и исподволь наводя их на разговоры о марихуане и ЛСД. Это ему ничего не дало, и он начинал уже терять уверенность, когда вдруг фортуна улыбнулась. Один профессор антропологии сообщил детективу об увлечения Марша в последние годы amanita muscaria, галлюциногенным мухомором, употреблявшимся в древних религиозных культах Ближнего Востока.

— Это очень любопытный гриб, — рассказал профессор детективу. — Некоторые любители дешевых сенсаций утверждают, что магические снадобья всех древних культур готовились именно на основе amanita. И сома в Индии, и нектар, употреблявшийся в дионисийских и элевсинских мистериях Древней Греции, и даже Святое Причастие у первых христиан и гностиков. Один парень в Англии даже считает, что мухомор, а вовсе не гашиш, был наркотиком, который употребляли ассасины на Ближнем Востоке. А по мнению нью‑ йоркского психиатра Пухарича, этот гриб наделяет даром телепатии. В основном все это, конечно, чушь, но мухомор действительно признан самым сильным в мире наркотиком, изменяющим сознание. Если молодежь когда‑ нибудь его распробует, ЛСД по сравнению с ним покажется бурей в стакане воды.

Далее детектив сосредоточился на поиске кого‑ нибудь, кто действительно видел старину Марша «забалдевшим». Свидетель наконец нашелся — молодой чернокожий студент по фамилии Пирсон, изучавший антропологию и музыку.

— Сильно возбужденный, в эйфории? Да, ‑ задумчиво сказал он. ‑ Однажды я видел нашего Джошуа в таком состоянии. Это было в библиотеке географического факультета, где работает моя девушка; тогда старик вскочил из‑ за стола с блаженной улыбкой до ушей и, разговаривая сам с собой, ну, вы знаете, как это бывает, громко объявил: «Я видел их — я видел фнордов!» И умчался куда‑ то. Я удивился и подошел посмотреть, что это он такое читал. Это была большая статья в «Нью‑ Йорк тайме», на всю страницу, без единой фотографии, так что уж не знаю, каких таких фнордов он мог там увидеть. Кем бы они, черт побери, ни были. Так вы думаете, он был немного под кайфом?

— Может быть да, может быть нет, — уклончиво сказал детектив, следуя полицейскому правилу: при допросе свидетеля никого ни в чем не обвинять, если ты не готов произвести арест. Но он уже почти не сомневался в том, что профессор Марш никогда не вернется, и тем, кто не вхож в его особый мир исчезнувших цивилизаций, пропавших городов, ллойгоров, долов и фнордов, никогда не удастся его арестовать или достать каким‑ то иным образом. По сей день дело Джошуа Н. Марша, которое хранится в полицейском управлении Аркхема, заканчивается следующей строкой: «Вероятная причина смерти: самоубийство в состоянии наркотического психоза». Никто никогда не связал разительные перемены, происшедшие с профессором Маршем, с конференцией РХОВ в Чикаго, на котором подавали безалкогольный коктейль со странным привкусом. Но у молодого детектива Дэниела Прайсфиксера навсегда сохранилось мучительное сомнение и смутное беспокойство по поводу этого расследования. И даже после того, как он переехал в Нью‑ Йорк и начал работать на Барни Малдуна, он по‑ прежнему читал запоем книги о доисторической эпохе и предавался странным размышлениям.

После исчезновения Сола Гудмана и Барни Малдуна агенты ФБР прочесали квартиру Малика вдоль и поперек. Все было сфотографировано, дактилоскопировано, взято на анализ, запротоколировано и по возможности отправлено в криминалистическую лабораторию в Вашингтон. Среди изъятых при обыске предметов была короткая записка на обратной стороне обеденного счета «Плейбой‑ клуба», явно написанная не рукой Малика. Смысла ее никто не понял, но для порядка ее подшили к делу.

Записка гласила: " Долы Мейчена = дхолы Лавкрафта? "

Двадцать пятого апреля почти весь Нью‑ Йорк гудел, обсуждая невероятное событие, которое произошло перед рассветом в лонг‑ айлендском особняке знаменитого филантропа Роберта Патни Дрейка.

Однако Дэнни Прайсфиксера из отдела по борьбе с терроризмом мало интересовало это странное происшествие, пока он мотался по запруженным улицам с одного конца Манхэттена на другой, опрашивая всех свидетелей, которые могли разговаривать с Джозефом Маликом в последнюю неделю до взрыва в «Конфронтэйшн». Результаты бесед оказались одинаково неутешительными: кроме замечаний о возросшей в последние годы скрытности Малика, ни один из опрошенных не сообщил полезной информации. На город снова опустился смог‑ убийца, который стоял вот уже седьмой день подряд, и некурящего Дэнни очень беспокоили хрипы в груди, что ничуть не улучшало его настроения.

Наконец в три часа пополудни он вышел из офиса «Оргазма» на Западной сороковой улице, ПО (один тамошний редактор был старым приятелем Малика и часто с ним обедал, но не смог предложить ни одной разумной версии случившегося), и вспомнил, что в двух шагах от него находится центральное отделение Нью‑ йоркской публичной библиотеки. Он почувствовал, что эта мысль таится в глубине его души еще с тех пор, как он увидел адресованные Малику странные докладные записки об иллюминатах. " Черт с ним, — решил он, ‑ потрачу впустую еще десять минут этого впустую потраченного дня".

Слава Богу, затор у окошка заказов в читальном зале был поменьше, чем пробка на Канал‑ стрит. Через семнадцать минут ему выдали книгу Дж. Н. Марша «Атлантида и ее боги», и он начал перелистывать ее в поисках отрывка, который смутно помнил. Наконец на странице 123 он его нашел:

Ганс Стефан Сантессон отмечает существенное сходство майянских и древнеегипетских ритуалов посвящения. На это уже указывалось в глубокомысленных, но не слишком точных текстах полковника Черчварда о континенте My. Как мы показали, одержимость Черчварда Тихим океаном, основанная на полученных им в некоем азиатском храме сведениях о наших исчезнувших предках, заставила его приписать большую часть реальной истории действительно существовавшей Атлантиды вымышленному континенту My. Но этот отрывок из " Постижения My Сантессона (Paperback Library, Нью‑ Йорк, 1970, стр. 117) нуждается в небольшом исправлении:

Ranee его отводили к Трону Возрождения Души, где происходила церемония Инвеституры, или Иллюминизации. Затем он подвергался дальнейшим испытаниям, после чего добирался до Зала Востока, до Трона Ра, чтобы стать истинным Мастером. Он сам видел в отдалении нетварный свет, излучавший абсолютное счастье будущего... Другими словами, как пишет Черчвард, и в Египте, и у майя посвящаемый должен был «выдержать» (то есть пережить) «испытание огнем», чтобы его признали адептом. Затем адепту предстояло заслужить «подтверждение». Подтвержденный адепт уже должен был стать иллюминатом... Возможно, символический Дом Огня у киче‑ майя и сравнительно более поздний Зал Центрального Огня мистерий, которые, по преданию, совершались в Великой Пирамиде, должны были служить напоминанием о гибели My.

Если заменить My на Атлантиду, то в основном Черчвард и Сантессон правы. Разумеется, бог сам выбирал форму, в которой являлся во время последнего испытания. Поскольку эти боги, или ллойгоры на языке атлантов, обладали даром телепатии, они читали мысли посвящаемого и представали перед ним в той форме, которой он больше всего страшился, хотя чаще всего принимали форму шоггота и классического Гневного Великана, известного по ацтекским статуям Тлалока. Позволим себе пошутить, что, если бы эти существа продолжали существовать до наших дней (на чем настаивают некоторые оккультисты), они бы являлись американскому обывателю в виде Кинг‑ Конга, Дракулы или Человека‑ волка.

Возможно, символический Дом Огня у киче‑ майя и жертвоприношения, которых требовали эти создания, весьма способствовали упадку Атлантиды, и можно предположить, что массовые сожжения скота, практикуемые кельтами во время Белтана, праздника костров, и даже ацтекская религия, которая превращала алтари в скотобойни, после исчезновения реальной угрозы ллойгора были лишь слабым отголоском устойчивой традиции. Естественно, мы не можем полностью понять цель этих кровавых ритуалов, так как не в состоянии постичь ни природу, ни вид материи или энергии, из которой состоял ллойгор. То, что в Пнакотических Манускриптах и на Элтдаунских Черепках высшего из этих существ называют Йок‑ Сототом, «Пожирателем Душ», наводит на мысль, что ллойго‑ ру требовалась какая‑ то энергия или психическая вибрация умирающей жертвы; физическое тело, как в случае культа трупоедения Ленг, употреблялось самими жрецами или же просто выбрасывалось, как это делали индийские туги.

В глубокой задумчивости Дэнни Прайсфиксер вернул книгу сотруднику библиотеки. В глубокой задумчивости вышел на Пятую авеню и остановился между статуями двух львов. «Кто‑ то из великих, не помню кто, когда‑ то задал риторический вопрос, — подумал он. — Почему происходят войны, если никто не хочет войны?» Он посмотрел на убийственный смог вокруг и задал себе вторую загадку: «Почему усиливается загрязнение воздуха, если все против загрязнения воздуха?»

Ему вспомнились слова профессора Марша: ...если бы эти сущности продолжали существовать до наших дней (на чем настаивают некоторые оккультисты)...

Направляясь к машине, он прошел мимо газетного киоска и увидел, что даже в дневных изданиях главной темой по‑ прежнему оставалась трагедия в особняке Дрейка. Но трагедия не имела отношения к его проблеме, поэтому он ее проигнорировал.

Шерри Бренди монотонно повторяла про себя, поддерживая ритм движений рта... пятьдесят три больших носорога, пятьдесят четыре больших носорога, пятьдесят пять... Внезапно в ее плечи вонзились ногти Кармела и солоноватая струя жарко брызнула ей на язык. «Слава тебе, Господи, — подумала она, — наконец‑ то этот гад кончил». У нее устала челюсть, ныли растянутые мышцы шеи и болели колени, но по крайней мере у сукина сына сейчас поднимется настроение и он не будет ее бить за то, что она так мало может рассказать о Чарли и его жучках.

Она встала, хорошенько потянувшись всем телом, чтобы снять напряжение в мышцах ног и шеи, и посмотрела вниз, проверяя, не запачкано ли кармеловскими извержениями ее платье. Обычно мужчины хотели, чтобы она делала им минет в голом виде, но не это отродье Кармел. Он всегда настаивал, чтобы она надевала лучшее платье. Ему нравилось ее пачкать, и она это понимала, но все‑ таки бывают сутенеры еще похуже, а кайф каждый ловит по‑ своему.