III. Литературные притчи

В конце ХIХ – начале ХХ в. ведущее положение в русской литературе занял малый прозаический жанр, что так или иначе отразилось на творчестве целого ряда писателей. Некоторые беллетристы обратились к наследию древнерусской литературы, в том числе и к притче.

Традиционная, устоявшаяся веками поэтика притчи, легенды, жития оказала заметное влияние на структуру «малой прозы». Писателей привлекала простота и в то же время смысловая емкость этих жанров, их выразительная яркая аллегоричность, сплав лиричности с эпической широтой и философской углубленностью.

Персонажи прозаических произведений «малой формы» приобретают некую каноничность – принцип, унаследованный из древнерусской литературы; их характеры и поступки рассматриваются и оцениваются сквозь призму категории вечности, а в сюжетной ткани произведений всё большую роль начинают играть христианские символы и чудеса. И хотя бытовая конкретика не уходит из «малой прозы», авторов в первую очередь волнуют такие проблемы, как смысл жизни, поиск счастья, обретение любви и победа над смертью.

Великие писатели рубежа ХIХ – ХХ вв., чьи имена украшают золотые страницы отечественной прозы, подчас намеренно придавали своему языку притчевую образность. При этом они понимали, что «злоупотребление» языком притчи таит в себе определенный художественный риск. Заостряя собственную нравственную позицию до «притчи», оголяя ее, автор постоянно рискует впасть в нравоучительность и тем самым лишить свое произведение жизненной правды.

Притча ворвалась и в ХХI век – эпоху интернет‑ технологий и «клипового» сознания, обусловленного тотальным господством рекламы, – и пришлась тут как нельзя кстати. Современные ритмы жизни лишили большинство людей досуга, достаточного для систематического чтения: мы, если и читаем, то от случая к случаю, обычно в дороге, и выбираем то, что покороче. На притчу как жанр краткого интеллектуально‑ духовного, но вполне светского повествования вновь возник спрос. Вот почему современные авторы стали сочинять притчи или литературно обрабатывать уже хорошо известные, хрестоматийные сюжеты. И такие литературные притчи сегодня как никогда популярны, потому что литературная притча, в отличие от монашеской, лишена ярко выраженного религиозного канона – она не проповедует, а ненавязчиво приглашает к размышлению; сформулированные в ней идеи не возводятся в высокий абсолют, а просто служат поводом о чем‑ то серьезно задуматься. Изменилась и роль автора притч: это не обязательно высокий нравственный авторитет, воплощение духовности или богословской образованности – иногда это просто человек, умеющий литературно обрабатывать материал или писать содержательные тексты, хотя это не означает, что в современных литературных притчах не встречаются крупицы таланта.

Написание притч – это своего рода мифотворчество. Автор притчи уверенно «подправляет» сырой материал бытия в направлении воплощаемого идеала. Это и есть свойство мифа – такого свидетельства о жизни, которое, не совсем совпадая с реальностью, на самом деле даже точнее, чем эта реальность, выражает глубинную истину бытия. Творчество в чистом своем проявлении есть всегда мифотворчество, есть созидание высшего, вневременного представления о бытии.

Литературная притча – несомненно, жанр интеллектуальной прозы. Интеллектуализм ее выражается во всеобъемлющем проникновении в произведение философского начала. Заключенная в этих рассказах символика, моральная или философская аллегория являются одним из средств художественного обобщения явлений, фактов, черт постоянно обновляющейся современности. Но, как и сами авторы, направления этих повествований могут быть различными. Во‑ первых, они не обязательно христианские, а могут выражать религиозное сознание мусульманина, иудея, буддиста – т. е. представителя какой угодно религиозной конфессии. Во‑ вторых, они могут быть и вовсе нерелигиозными, а светскими и даже атеистическими, где нередко проскальзывает высокомерная усмешка по отношению к церковной обрядности, но, тем не менее, они все равно касаются нравственно‑ духовных тем. Бывают притчи и «корпоративно‑ отраслевые», политические, педагогические, семейные, детские и другие.

Литературные притчи этого раздела условно объединены в несколько тематических блоков, в какой‑ то степени символизирующих ступени духовной эволюции человека.

Низшая ступень – «Притчи о житейском море и суете сует» – олицетворяет евангельскую истину: мир лежит во зле. Они о тех людях, кто в житейской круговерти, повседневных мелких заботах и печалях, в погоне за сомнительными благами и служении преходящим ценностям забывает о духовном смысле жизни и теряет его либо приходит к осознанию своей духовной слепоты так поздно, что изменить что‑ либо уже невозможно.

Таким людям призваны помочь «Притчи о смысле жизни и мудрости», выразительная аллегоричность, ненавязчивая назидательность, а подчас и явная дидактичность которых позволяют нам задуматься о том, для чего мы пришли в этот мир; как нужно жить, чтобы мир сделался добрее и лучше, а мы смогли в полной мере раскрыть свой духовный и нравственный потенциал и стать счастливее.

«Притчи о духовно богатых» рассказывают о тех людях, которые, хотя и живут в миру, среди нас, тем не менее, согласуют свои мысли и поступки с евангельской этикой и мудростью христианского вероучения. Такие образы напрямую не связаны с Церковью, но косвенно они подводят к осознанию важной роли Божественной Истины в нашей жизни.

Наконец, завершают раздел «Притчи о Боге, вере и Божьем промысле». Это притчи о Путях Божьих, которые неисповедимы, и тех немногих, имеющих абсолютную и истинную Веру, кому дано услышать Бога, разглядеть Божий промысел и обрести в Нем духовную опору, защиту от всех напастей и спасение от самых страшных бед.