Крепость. Валька, пожалуйств, встань!

Валька плечом отодвинул тяжёлую дверь, и морозный воздух резанул ему лицо. Валька остановился на крыльце.

Что же делать дальше?

Та упрямая сила, с которой он держался в пионерской комнате, теперь покинула его.

Валька медленно спустился с крыльца, прошёл вдоль школы, свернул в переулок и зашагал наугад, не думая о дороге и доме.

Что же будет дальше? Завтра?

Нет, он ни капельки не жалел, что не отдал галстук. Никаких сомнений тут не было, но и просвета не было тоже.

Чего он добился? Завтра, наверно, всё повторится. Ну, опять галстук не отдаст. Ну и что? Носить его всё равно запретят, если считается, что исключили.

Самое страшное, что никто не поможет. Кто может дать защиту?

А может быть, кто-нибудь защитит? Кто?

Где-то в этом городе живёт Сандро, старый Валькин вожатый. Но где его найдёшь? Забыл Валька летом взять адрес. Так глупо получилось...

Кто ещё?

И вдруг Валька понял, кто поможет. Оксана Николаевна. Она всегда понимает. Надо пойти и всё рассказать. Прямо сейчас надо пойти, ещё не поздно.

Путь до большого зелёного дома на углу Пушкинской показался ему очень коротким и знакомым. И лестница в доме, и дверь, и даже коричневая кнопка звонка в белом колечке. И поэтому вдруг поверилось Вальке, что всё сейчас решится, всё будет хорошо. Он смело вдавил кнопку, и звонок за дверью словно взорвался с резким рассыпчатым треском. Валька вздрогнул и замер, испуганный своей решительностью и этим оглушительным звонком. Но за дверью уже дёргали запор, и вот она открылась. Валька увидел Серёжку.

Того Серёжку, который отказался голосовать за Валькино исключение.

" Брат", — подумал Валька даже без удивления, а просто с досадой: как он не догадался в школе. Они с сестрой так похожи...

Ещё скользнула мысль, что он. Валька, видно, долго бродил по улицам, если Серёжка успел прийти из школы и даже переодеться.

Наверно, брат Оксаны Николаевны удивился. Он несколько секунд смотрел на гостя и моргал. Потом смутился и шагнул в сторону, чтобы пропустить Вальку.

Ничего не сказал.

— Здравствуй, — поспешно и растерянно пробормотал Валька. И тут же понял—глупо здороваться, если только час назад виделся с человеком. И вообще всё получилось так глупо и противно. Даже уши начали гореть под шапкой. Зачем он пришёл? Какой помощи он хочет? Чтобы Оксана Николаевна пошла уговаривать завуча?

Ему показалось, что Серёжке известны его мысли, страх его и слабость. И Валька понял, что не переступит порога.

— Оксана Николаевна дома? — спросил он, отчаянно желая, чтобы дома её не оказалось.

— Она скоро придёт, — как-то виновато сказал Серёжка. — Ты подожди. Заходи...

— Нет, я пойду, — пряча глаза, ответил Валька. Было неловко скрывать за пустыми словами главную свою большую тревогу, и оба они понимали это. " Что там было после меня? " —хотелось спросить Вальке, но он знал, что скорей умрёт, чем спросит. Вместо этого он сбивчиво и торопливо сказал совсем другое. И даже обрадовался, что нашёл такие спасительные слова: — Я только спросить хотел... Мы договаривались с Оксаной Николаевной... Один мальчишка с вами на каток хотел ходить. Ему когда можно прийти?

— Да. Я знаю, — оживился Серёжка. — В воскресенье можно. Утром. — И глянул на Вальку с простодушным удивлением: " Значит, из-за этого ты и пришёл? "

— Я передам ему. Я пошёл, — сказал Валька.

На лестнице он попробовал даже засвистеть что-то весёлое, но не получилось.

Теперь уже не виделось никакой надежды.

Валька побрёл к дому. Но что делать дома? Не всё ли равно теперь... Он очень устал. Увидел скамейку на пустыре и сел.

Это был пустырь за Андрюшкиным домом. Вернее, уже не пустырь, а молодой садик: из-под снега торчали тощие прутики осенних саженцев.

Валька привалился к спинке скамьи и взял пригоршню снега. Снег был сухой и сыпучий, как песок. Совсем не холодный.

" Никто не поможет", — подумал Валька.

Даже мама и отец не помогут. Ну что они сделают?

До сих пор при любой беде можно было найти, у них защиту. Даже если очень виноват или несчастен, можно было прижаться к отцу и спрятаться от всяких бед.

Один такой случай Валька помнит удивительно ярко.

Был солнечный летний день. Хороший день, потому что все ждали папу. Он должен был вернуться из командировки. Все радовались, и пятилетний Валька радовался. И, наверно, эта самая радость заставляла его прыгать, хохотать и вертеться под ногами. И он довертелся: зацепил на краю стола фаянсовую пепельницу и грохнул на пол.

Стало тихо-тихо, и день потемнел.

Поникший Валька стоял над черепками и не понимал, как это случилось: было всё хорошо и вдруг в одну секунду стало плохо.

Он чувствовал, что совершил ужасное дело. Это была любимая папина пепельница — смешная собака с розовой пастью. Она казалась такой же вечной и прочной, как дом, как деревья, как земля. И такой же нужной. Она была всегда, эта весёлая собака.

И вот — черепки. Из-за Вальки.

Самое страшное было то, что никто не закричал на Вальку, не потащил в угол, не назвал разбойником и хулиганом. Только Лариса деревянным голосом сказала:

— Так, допрыгался. Приедет папа — он с тобой побеседует. Помнишь его ремень?

Валька помнил. Это был широченный ремень с жёлтой пряжкой и аккуратными круглыми дырками в два ряда. Папа никогда не носил его, он точил на нём бритву. Это был ремень для бритвы.

Неужели не только для бритвы?

Придавленный несчастьем. Валька вышел во двор и забрался на чердак. Здесь пахло землёй и сухим деревом. Солнце пробивалось пыльными полосками. По железной крыше стучали клювами воробьи, а за старым сундуком скреблись мыши.

Валька просидел в тесном углу целый час. Или целый год. Он слышал разные голоса: и радостные, и тревожные. И молчал. А потом ему прямо на колено опустился мохноногий щекочущий паук, и Валька, вздрагивая, полез к выходу. Будь что будет. Лишь бы не остаться навсегда в этом сумраке с паутиной и мышиной вознёй.

Медленно двигая ногами, он пошёл в дом. Остановился на пороге и стал смотреть в пол.

— А, явился, преступник, — сказали ему. Валька глянул туда, где раньше лежали черепки. Черепков уже не было, а на их месте стоял рыжий мохнатый конь. Ростом с большую собаку Пальму. На блестящих зелёных колёсах. Как настоящий.

Но зачем он здесь, этот конь? При чём здесь конь, если Валька грохнул пепельницу?

И что сейчас будет?

— Валька, — услышал он голос, от которого немного отвык.

И увидел отца.

— Валька, глупый...

Валька зажмурился и бросился к нему. За помощью, за прощеньем. И, прежде чем уткнулся в знакомый жёсткий пиджак, он успел крикнуть:

— Я больше не буду разбивать твоих собак!

И, уже подхваченный большими руками, всхлипывающий и счастливый, он повторил, прижимаясь щекой к отцовскому плечу:

— Не буду разбивать...

— Эх ты, малыш, — тихонько сказал папа. — Ну, перестань.

Валька приоткрыл глаза, посмотрел вниз и сквозь мокрые ресницы увидел блеск золотистой конской гривы.

Но сейчас не заплачешь, не уткнёшься в пиджак. Потому что дело не в фаянсовой собаке. Разве помогут слезы?..

Конечно, дома придётся всё рассказать. Это неприятно, но не страшно. Лишней беды от этого уже не будет, и помощи тоже. А что делать в школе?

За домом, за снежным валом сугробов слышались ребячьи крики. Там Андрюшка вёл с Толькой Сажиным бой за крепость. Один раз крики стали особенно громкими, потом хрипло затрубил горн, однако сигнал оборвался на половине.

Вальку не трогал шум сражения. Не удивила и наступившая тишина. Он сидел, не чувствуя холода, и не собирался вставать и идти.

И когда вдруг появился перед ним Андрюшка, Валька сразу не понял, что ему надо.

— Валька, встань...

Боже мой, что людям надо? Все только и знают: Валька, Валька, Валька! Оставьте Вальку в покое!

— Ну, Валька... — Голос Андрюшки звучал жалобно и требовательно. Валька тихо сказал:

— Уйди.

— Ну, Валька. У Павлика идёт кровь.

У кого-то идёт кровь. А при чём здесь он?

— Валька...

Однажды тоже не хотелось вставать. В лагере. Он до двенадцати просидел у костра, а в три надо было подниматься на встречу солнца. А его как свинцом придавило. Но кто-то сказал: " Солнце всходит в три тридцать..." И Валька вскочил. Ведь в самом деле — солнце должно взойти через полчаса. Его не остановишь. Надо встать.

Валька шевельнулся. Потому что в Андрюшкиных словах прозвучало то же требование немедленного подъёма. Ты сидишь, а у кого-то беда. Кровь идёт. Пусть у тебя хоть тысяча несчастий, но у кого-то — ещё одно.

— Ну, Валька. Ну, пожалуйста, встань.

Встань, Валька. Это так же обязательно, как восход солнца.

— Почему у него кровь? — сказал Валька и поднялся. Рывком.

Штурм был горячий, и Павлик, маленький горнист крепости, заиграл боевой сигнал. Он забыл, что у старого горна металлический, а не пластмассовый мундштук.

Была сорвана с губ кожа. Ребята сгрудились у столба под фонарём и бестолково топтались вокруг раненого горниста. Павлик не плакал. Он только наклонил голову, чтобы кровь не пачкала пальтишко, и испуганно смотрел, как чёрные капли дырявят снег.

— Надо же было догадаться... — сказал Валька. Торопливо схватил пригоршню снега и прижал к губам Павлика.

От ладони и от тёплой крови снег таял, превращаясь в кашицу.

— Он даже не заметил сперва, что губы примёрзли, — сказал Толька Сажин.

— Домой надо, — сказал Валька. — Здесь ничего не сделать.

— Домой нельзя, — объяснила Ирка-скандалистка. — Дома ему попадёт.

— За что попадёт? Что ты чепуху городишь! У человека беда, а ему попадёт.

— Нет, правда, — тихонько сказал Андрюшка. — Его всегда за такое ругают.

— Порядочки... — процедил Валька. — А ну, дайте платок. У кого есть?

Платок нашёлся у Ирки. Валька приложил его к губам горниста, но тонкая ткань быстро промокла. Валька снял шарф и прижал его к платку.

— Держи так. Пошли ко мне.

Мысли о сегодняшней беде слегка отодвинулись, дав место тревоге за малыша-горниста. Они всей толпой ввалились в тесную кухню.

— Тихо вы... — прикрикнул Валька. Дома ещё никого не было. Он сдёрнул с Павлика пальто и валенки и уложил его в комнате на диван. Вверх лицом. Кровь шла уже не так сильно.

Потом он включил электрочайник.

Малыши сидели в кухне притихшие. Запотевший горн стоял на столе.

— Что теперь с ним будет? — шёпотом спросил Толька Сажин и смешно приоткрыл рот.

— Наверно, жив останется, — сказал Валька. С тёплой водой он вернулся в комнату. Павлик лежал спокойно, только часто моргал.

— Больно?

Павлик помотал головой.

— Немного потерпи, если будет больно.

Он действовал осторожно и быстро. Убрал платок и куском бинта начал смывать кровь с подбородка и щёк. От вида крови слегка мутило, но это были пустяки. /

Главное то, что он. Валька, ожил. Если бы не этот раненый горнист, он до сих пор сидел бы на проклятой заледеневшей скамейке, не зная, что делать. Это просто здорово, что в такую минуту он оказался нужен. Хорошо, что пришёл Андрюшка и потребовал: " Встань! "

И, как награда за то, что он всё-таки встал, к Вальке пришло спокойствие.

Конечно, это было не настоящее спокойствие. Мысль о том, что же будет завтра, не уходила.

Но не было страха.

И не было беспомощности. Словно снежные стены крепости-малютки могли защитить Вальку от всех бед за то, что он спас её раненого бойца.

— Всё, — сказал Валька. — Полежи теперь немного. Больше ничего не сделать. Рот ведь не забинтуешь.

Павлик слегка улыбнулся.

Валька взял его пальто и валенки, вынес на кухню и мокрой щёткой начал стирать с них бурые кровяные капли.

Андрюшка следил за ним напряжённо и молча.

— Что ты меня так разглядываешь? — поинтересовался Валька.

— Я не разглядываю... Валька... Нет, я так...

Что-то тревожило его. И, чтобы как-то отвлечь Андрюшку от беспокойных мыслей. Валька сказал:

— Я договорился, с кем тебе на каток ходить... С моими знакомыми. В общем, можно покупать коньки.

— Хорошо, — откликнулся Андрюшка, но как-то рассеянно.

Тихонько вошёл Павлик.

— Кровь уже не идёт, — сообщил он.

— Ну и порядок. Только иди сразу домой, а то губы на морозе обветреют. И горячего не ешь сегодня...

Он проводил ребят на крыльцо.

— До свидания. Валька! — крикнул уже от калитки Андрюшка.

— До свидания! — громко ответил Валька и прислонился затылком к заиндевелому косяку. Ему казалось, что холод прояснит мысли и поможет во всём разобраться.

Но большого холода не было. Вечер стал пасмурней и мягче.

Это снова двигался на Урал атлантический ветер. Ещё не пришли облака, но воздух уже потерял прозрачность, и звёзды расплывались в мутноватой влаге обмелевшего неба. И только на юго-востоке, пробивая туманную пелену, чисто и гневно сиял Юпитер.

У калитки послышались шаги. Валька знал, что это не Андрюшка и не его друзья. Им незачем было возвращаться. И родители должны были вернуться позднее. Кто же? Валька не хотел видеть никого. И, не отрывая глаз от яркого Юпитера, он крикнул коротко и зло:

— Кто идёт?