Антиутопии

Однако выдумывать утопии тяжело. Способы ограничены, а претензий потом не оберешься. Гораздо выгоднее оказалось переключиться на антиутопии, ставящие целью доказать невозможность и кошмарность каких бы то ни было утопий. В получивших в ХХ веке распространение антиутопиях, или, скорее, так называемых дистопиях (" Мы" Замятина, " О дивный новый мир" О.Хаксли, " 1984" Оруэлла), будущее изображено с позиций либерального индивидуализма и социального пессимизма, как неизбежное торжество научно-тотализированного «ада». Сатанинской выступает сама государственная машина, аппарат управления, система, в которой сконцентрировано все зло.
Интересно заметить, что в свое время нам втолковывали, что в «1984» Оруэлл описал социалистическое общество – но, оказалось, отнюдь нет. Писатели все больше сходятся в том, что это общество как нельзя более соответствует США с царящим там полным личностным контролем, занесением всех «субъектов» в компьютерные базы и полным отслеживанием их жизней: покупок, женитьб, переездов, работ, выговоров, болезней и т.д. В Сети регистрируется любое упоминание о человеке. Да и так рекламируемая и воспитываемая «добропорядочность» граждан одним из элементов предполагает сообщение о любом проявлении «недобропорядочности» (иными словами, донос). Чем не «1984»? Как выразился один эмигрант, «бюрократия советского общества – это детские ясли по сравнению с бюрократией западной».

Но мы отвлеклись. Нас интересует утопия как разновидность фантастического жанра. Хотя, как мы установили, она практически полностью вытеснена антиутопией. Что же отличает антиутопию и дистопию?
Дистопия - изображение идеально плохого общества, изображение еще не существующего социального зла, зла чисто житейского, глубоко личностного. Антиутопия же обычно направлена на развенчивание утопических тенденций (в частности, высмеивание увлечения НТР). У Замятина и Оруэлла разные представления о главном зле будущего. У Замятина это технология, у Оруэлла - психологический контроль. По художественным достоинствам " О дивный новый мир" О.Хаксли несколько слабее в этом ряду, зато в нем наиболее конкретизирован источник зла, берущий начало в системе пробирочного размножения методом Бокановского и выращивания соответственно альф, бетт, гамма и эпсилонов - кирпичиков " дивного мира", обеспечивающих его существование и стабильность.
Впрочем, как и положено манере постмодерна, жанр антиутопии и утопии ныне размывается и определить точно, описывает ли художественное произведение общество утопическое или его антипод, зачастую невозможно. Но основное, что обрело в нем выражение – уход от научно-технократических концепций и замена их концепциями изменения самой человеческой породы.
Вот один из последних романов Уэльбека «Элементарные частицы», в котором автор предлагает по-иному взглянуть на человеческую сексуальность и тот культ, в который превратилось молодое, здоровое и красивое тело в современном обществе. Масс-медиа давно внушили истину: если ты обладаешь таким телом – ты хозяин этого мира, нет – влачишь жалкое существование, прозябая у подножия социальной пирамиды. Мнение Уэльбека иное: он предлагает общество, в котором отмирает мотив секса, поскольку люди обретают способность, благодаря открытию ученого, жить практически вечно и, следовательно, тяга к размножению затухает. На повестку дня выходят совсем иные интересы и ценности.
Или вот как описывает общество будущего Сол Беллоу в романе «Планета мистера Сэммлера» (сам роман – не утопический): «Человек будущего, грандиозная личность красивого зеленого цвета, с рукой, развившейся в набор универсальных инструментов, приборов точных и тонких, с указательным и большим пальцами, способными передать тысячи фунтов давления. Каждый разум превратится в часть замечательного аналитического организма… Раса полубессмертных гигантов, наших зеленых потомков, нашего роду и племени, неизбежно несущих в себе обрывки и остатки наших огорчительных странностей, так же, как и силу нашего духа».
Если раньше утопии видели своей целью лишь устройство общества, то ныне к этому присоединилось еще одно важное условие: бессмертие. Какой толк от идеального устройства, если в нем царит смерть? Начиная с самого начала 20 в. усердно ищутся пути, как обмишулить старую плутовку, начиная с релизиозно-философских поисков путей всеобщего воскрешения Н. Федорова. Тема бессмертия (с его критикой как естественного зла) оригинально трактуется в романе Хаксли «О, дивный новый мир», где сопряжена с вырождением человека (продление жизни человека вызывает в нем все большее развертывание программы «взросления», т.е. приближения по стандартам к облику обезьяны, и превращения в конце концов в монстра). А в романе А, Плеханова «Душа Клауса Даффи» бессмертие, обретенное для избранных путем создания и постижения специальных рун, оборачивается неимоверной скукой и преступлением по отношению к нормальному человечеству, исчезнувшему с лица земли по причине исчезновения способности к размножению.
Утопия и антиутопия становятся часто неразлучными спутниками, как добро-зло, жизнь-смерть.
Антиутопические романы, в общем-то, не выдумывают новых идей и концепций, они просто имитируют жизнь в ее наиболее драматических и трагических изломах. Поэтому их успех огромен. К тому же, антиутопию и критиковать то не за что: ведь автор ничего и не предлагает.
Не то с утопиями. Стругацких в свое время обвинили в «коммунистическом утопизме», проповедуемом ими в своих романах 60-х годов. А утопический роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды» (1957), описывающий на Земле коммунистический рай, ныне кажется почти постыдным.
Нынешняя фантастика – это зазеркалье утопической мечты, где клубятся зловещие тени, громоздятся искаженные, изломанные контуры утопического идеала. Никакого рая, ничего светлого, никакой надежды – под такими лозунгами выступает антиутопия и одерживает победу.
К какому, например, виду отнести роман Эдмунда Купера «Наследники Сверхчеловека» о возрождении машинами человечества через 10 000 лет после его гибели на основе оставленного сверхчеловеком генетического материала? Или повесть Фрица Лейбера «Грешники», в основе сюжета которой лежит идея о том, что наш мир уже давно наполнен автоматами, проявляемыми свою истинную сущность лишь в экстремальных условиях? Казалось бы, антиутопия: «Люди суть машины, созданные для того, чтобы выполнить определенную работу и умереть. И если ты остаешься частью системы, с тобой все будет в порядке. Но если ты начинаешь действовать самостоятельно, другие люди перестают на тебя реагировать. И продолжают делать то, для чего предназначены». Однако с утопическими элементами: в наличие сильные герои, которые разворачивают борьбу с автоматизмом и пытаются распознать и мобилизовать среди ходячих людей-роботов живые организмы.
Этот вариант механизированного ада, законспирированного иллюзиями, распознать которые мы можем лишь при определенных условиях, идеально воплощен в фильме «Матрица» (1999), где весь мир погружен в виртуальную реальность, воспринимаемую людьми как полноценная жизнь, в то время как на дворе 22 век и светом управляют захватившие власть машины. Они-то и посадили людей в пробирки, крутя им грандиозное кино о несуществующем уже мире – тотальную иллюзию.
По сути, антиутопии уводят от мечтаний. Предельной мечтой в созданном ею кошмаре становится просто желание выжить, возродиться, вернуть свой мир, приняв его таким, каков он есть.