Садху, предающиеся созерцанию у истоков Гонги

русскому и украинскому «иго» (ярмо). Встречается в древнейшем, пожалуй, из сохранившихся Писаний человечества — Ригведе, собрании священных гимнов. Однако в ранних ее частях употребляется в связи с колесницами царя богов Индры или Сурьи (Солнца), влекомых быстрыми буйными конями, обузданными и запряженными в упряжку.

По мере складывания многоцветной и многообразной мозаики индийской культуры слово йога стало притягивать и вбирать в себя все новые и новые смыслы и играть все новыми и новыми оттенками. Образ упряжки становится символом некого обуздания, соединения и управления. Такое приращение и слияние значений — одно из замечательных свойств индийской культуры, отражающих непрерывающуюся ее преемственность.

Относительно значения слова в большинстве славянских языков имеется связь, много значащая в свете принятия все большим числом ученых идеи о прародине ариев в Северном Причерноморье⁴: происходящее от праиндоевропейского *iugum славянское «иго» связано с «игла», причем первоначально имелась в виду не швейная игла, а стержень, шкворень, соединяющий перекладины ярма для быков⁵. Возможно, в этом первоначальном слово образе — источник таких, казалось бы, далеко расходящихся значений слова йога, как обуздание и, с другой стороны, пронзание острой мыслью кажущегося, неистинного, преходящего. Но с ведийских времен в широчайшем и многоуровневом семантическом поле слова огромную долю стало занимать значение особого метода, используемого для управления сознанием. И именно в этом смысле слово употребляется в более позднем гимне Ригведы, где говорится, что Брахма, космический творец, преподал йогу Хираньягарбхе, золотому зародышу.

Слово йога стало применяться в связи с обучением, молитвой, исполнением жертвенных обрядов, ибо ведийское богослужение — это поддержание мирового порядка мыслями, речью и действиями жрецов и верующих. И, по крайней мере, ко времени появления буддизма слово указывало прежде всего на какую-то основанную на теории практику избавления от пут обусловленного ограничениями тела и ума существования.

«Упряжка» преобразуется в «упражнение», «напряжение», «сопряжение», «сложение», «служение», «сочетание», «соединение»... и т. д. В традиционных толкованиях различных по тематике текстов и даже внутри одного текста слово может объясняться совершенно противоположно: как «цель» или «средство», «сосредоточение» или «обобщение», «затворничество» или «паломничество по святым местам», «обуздание» или даже «соитие». Логика подобных пониманий и взаимосвязей ускользает от западных исследователей и переводчиков, не связанных спасительной нитью преемственности «учитель-ученик», позволяющей традиционным комментаторам останавливаться на определенном значении, принятом традицией.

Какая же историческая действительность свернута в это слово?