Глава 27. Дембель Дяди Вали.

Собирались долго, ехали быстро. Только уже на подъездах к Червленой колонна начала растягиваться – в машинах почему то заканчивалось горючее. То и дело вставали, дожидаясь пока бензовоз выдаст топливо очередному проворовавшемуся механику.

Близился вечер. Хотелось жрать и еще сильнее – пить. Мы сидели на левом борту втроем: я ближе к корме, Шулятьев и Легкоступов. АГСник Бес со своей инфернальной пушкой боролся со скукой у нас за спиной: засыпал гранатами придорожные кусты. Когда АГС загавкал в очередной раз, Шулятьев не выдержал:

- Беспалов, в рот тебе ноги! Уймись уже! Дай хотя бы пять минут постоять в тишине!

Потом повернулся ко мне.

- Яга, есть с фильтром курить чего?

- Нету.

Взводник повернулся к Легкоступову. Тот кивнул и принялся шарить по карманам. Дядя Валя потянулся было за сигаретой, но вдруг коротко вскрикнул, неловко скатился с брони и посмотрел в небо.

В его взгляде не было боли – скорее удивление, обида и тоска. Левая рука неестественно болталась, когда он старался удержаться на ногах, а из рукава пульсирующим ручьем струилась кровь.

Кто-то заорал голосом, очень похожим на мой:

- Обстрел слева! Командир ранен! Медицину сюда!..

А я же нежно обнимал взводного со спины, роняя его на себя в канаву. Рвал с приклада резиновый жгут едва ли не зубами, вцепившись рукой в Шулятьевское плечо. Рычал и плакал от ужаса.

***

Броневик с заглохшим двигателем вцепился гусеницами в асфальт и развернулся поперек дороги. В наступившей тишине гудели шины удаляющегося ЗИЛа с Шулятьевым в кузове, да за спиной в дали батальон продолжал неистово утюжить придорожные кусты, из которых подстрелили взводника.

- Все хорошо будет, пацаны, - Легкоступов сбросил с головы шлемофон, - Вертушка на подлете. Починят его…

-Не будет… Ничего уже не будет… Дай и мне тогда сигарету.

Мы стояли перед машиной и смотрели туда, куда увезли Шулятьева. Ветер бросал в лицо мелкий колючий снег. Сигарета липла к окровавленным рукам.

Газель остановилась метрах в пятидесяти. Я бросил автомат на локоть и побрел навстречу.

- Яга! – окрикнул Легкоступов, - Не думай даже!..

Оглянулся на него, бросил в канаву окурок и пошел дальше.

Водиле было лет сорок. Он судорожно вцепился в руль и смотрел на меня сквозь грязное стекло, прикидывая расклады. Я указал стволом на асфальт перед газелью.

С минуту стояли, разглядывая друг друга. Он видел перед собой юнца с оружием в руках, перемазанного в грязи и крови, ярко запекшейся на морозе. А я видел человека, которому страшно.

Первый раз в моей жизни меня кто-то боялся. Боялся до дрожи в коленях, до накатывающих слез. А я чувствовал свою силу перед ним. Чувствовал свой праведный гнев. И мне даже нравились это новое во мне чувство, наполняющее, провоцирующее к резким действиям. Он боялся меня, а я волен был решать…

- Слышь чего… У тебя вода есть? Умыться хочу.

Есть, - выдавил водила, не решаясь сойти с места.

- Дай. Пожалуйста.

Газелист бодро рванулся к кузову, скользя стоптанными башмаками, и вывалил на асфальт пак минералки. Я продырявил стволом упаковку, достал полторашку, открыл и выпил, давясь и брызгая, почти половину. Отдышался, протянул бутылку водиле. Тот взял ее, стараясь не угодить пальцами в кровавые отпечатки, и уставился на меня в недоумении.

- Полей на руки мне…

Смотрели вместе, как вода красноватым пятном растекается под ногами.

- Ты это… Не езди сегодня никуда, вернись в Червленую. Наши нервные сегодня, не надо нарываться…

***

- Ты есть хочешь?

Истопника Имамгуссейнов не держал – в палатке у него было холодно.

- Не знаю… Нет наверное… Есть выпить чего?

- Ты не напутал ли в обстановке, товарищ сержант? – Майор посмотрел на меня с напускным негодованием, - Ладно. Только не вздумай рассказать кому!

Он достал из стола пару стаканов и бутылку водки. Нормальная водка оказалась крепче местного коньяка и застряла у меня в горле. Занюхали хлебным сузарем.

- Товарищ майор.

- Чего?

- Это из-за усов?

Имамгуссейнов откинулся на спинку стула и тяжко вздохнул.

- Может быть. Я говорил ему – не надо форсить, сбрей к чертовой матери. Половина офицеров даже погоны на выезда снимают… А тот – все свое. Я дембель, мне положено… А может – просто наудачу пальнули. Он же посередке между вами сидел, насколько я понял? Да и не мог стрелок знать, что колонна там остановится. Стало быть – случай, а не подготовленная позиция.

- Но стрелял то грамотно, под АГС, чтобы по звуку выстрела позицию не спалили. Да и не в середину он стрелял. Шулятьев в тот момент как раз за сигаретой потянулся. А так бы как раз в грудь пришлось, а не в руку. Чего у него с рукой то кстати, не знаете?

- Да плохо там все. Пуля локтевой сустав разворотила.

- Мы его когда в ЗИЛа грузили – тормошили один хрен, хоть и старались аккуратно. Так у него в руке такой хруст стоял, что я едва не блеванул. Нечем только было.

- Давай я в столовку позвоню – принесут чего пожрать?

- Да не надо. Не полезет в меня теперь. Пойду я, товарищ майор, спать пора.

- Вы там это…, с бухлом завязывайте. А то ведь я не посмотрю!... А взводника мы вам подберем. Нормального.

***

Взвод не спал.

- Яга, ты где был? Устинов с тебя показания получить хотел, достал всех.

- Идет он… в болито. Я у сто второго был.

- А ему-то чего от тебя надо?

- Да так, расспрашивал все, – как вышло… А у вас тут чего?

Дед вздохнул, полез в тумбочку, достал кружку.

- А у нас - жопа полная. Москайкин приходил. Рассказал, что вертолет, который дядю Валю забрал, почту секретную в штаб привез. А в почте – бумага. А в бумаге, Яга, русским по белому написано, что старший лейтенант Валентин Егорович Шулятьев - уже две недели как дембель.