Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава третья.
Ржевский лагерь военнопленных разместился в обширных складахЗаготзерна. Черные бараки маячат зловещим видением, одиноко высясь наокраине города. По открытому, ничем не защищенному месту гуляет-аукаетхолод, проносятся снежные декабрьские вихри, стоная и свистя в рядах колючейпроволоки, что заключила шесть тысяч человек в страшные, смертной хваткиобъятия. Все дни и ночи напролет шумит-волнуется людское марево, нижется ввоздухе говор сотен охрипших, стонущих голосов. Десять гектаров площадилагеря единственным черным пятном выделяются на снежном просторе. Кем икогда проклято это место? Почему в этом строгом квадрате, обрамленном рядамиколючки, в декабре еще нет снега? Съеден с крошками земли холодный пух декабрьского снега. Высосана влагаиз ям и канавок на всем просторе этого проклятого квадрата! Терпеливо имолча ждут медленной, жестоко-неумолимой смерти от голода советскиевоеннопленные......Лишь на седьмые сутки жизни в этом лагере Сергей получил шестьдесятграммов хлеба. У него хватило сил ровно столько, чтобы простоять пять часовв ожидании одной буханки в восемьсот граммов на двенадцать человек. Диким ижадным огнем загорались дотоле равнодушно-покорные глаза человека при видесеренького кирпичика. - Ххле-леб! - со стоном вырывается у него, и не было и нет во вселеннойсокровища, которое заменило бы ему в этот миг корку месяц тому назадиспеченного гнилого хлеба! Сергей видел, как курносый парень из его шеренги бережно и осторожно, как что-то воздушно-хрупкое и святое, принял из рук полицейского буханкухлеба. Смешно расширенными глазами глядел он на нее, покачивая взаскорузлых, давным-давно не мытых руках. - Аида, ребята, к третьему бараку, - почему-то шепотом проговорил он. -Разделим хлебушко... Опасался орловец, что вот тот же полицейский вдруг одумается да икрикнет: - Эй, ты,... в рот, отдай буханку! Раздевшись, парень разостлал шинель, положил на нее хлеб. Одиннадцатьчеловек сверлили глазами этот жалкий бугорок серой массы, терпеливо ожидаяконца священнодействия орловского хлебороба. Не так-то просто разрезать буханку хлеба! Из восьмисот граммов должновыйти двенадцать кусочков, но ровных, абсолютно ровных по величине. Крошки, размером в конопляное зерно, должны быть тщательно подобраны и опять-такипоровну разложены на двенадцать частей. Сергей наблюдал за ножом и худым грязным лицом разрезающего хлеб и немог понять: то ли желтоватые скулы орловца двигаются в такт ножу, то ли оннагнетает слюну, предвкушая горьковато-кислый хлеб... - Ну как, братва, ровна? - спросил парень, закончив раскладку крошек. - Вон там от горбушки надоть... - Добавить суды... - Ну, будя, будя! - проговорил парень. - Теперя становитесь по одному, чтоб номера помнить. Сергей присутствовал первый раз при дележке паек и потому охотно ипокорно исполнял правила этой процедуры. Нужно было запомнить свойпорядковый номер. Один из участников дележки оборачивался спиной к пайкамхлеба и на вопрос: " Кому? " - называл тот или другой номер. Таким образом устранялись всякие нарекания на делящего, что он поступилв данном случае нечестно. Номер Сергея был пятый, называющий сказал егопоследним, и в минуты ожидания, видя, как за два укуса исчезал ломтик хлебаво рту его обладателя, Сергей, почувствовал, как водянистая слюна заполнилавесь его рот, не успевая проталкиваться в глотку... С каждым часом все тяжелей становились ноги. Они отказывалисьслушаться, вечно замерзшие и сырые. Все эти дни Сергей ночевал в третьембараке на третьем этаже нар. Бараки не могли вместить и пятой части людей, находящихся в лагере. Спали там вповалку друг на друге. На четырехъярусныхнарах ложились в три слоя. Счастливцем был тот, кто оказывался между верхними нижним. Было теплей. Каждый день по утрам пленные выносили умерших за ночь. Каждый деньоколо шестидесяти человек освобождали места для других В середине лагеря, внутри одного барака, во всю его ширь и глубь вырыли пленные огромную яму.Не зарывая, сносили туда умерших, и катился в нее воин с высоты четырехметров, стукаясь голым обледеневшим черепом по костяшкам торчащих рук иколен братьев, умерших раньше его... Тяжелым ленивым шаром катились дни. Подминал этот шар под тысячепудовуютяжесть тоски и отчаяния людей, опустошая душу, терзая тело. Не было днямсчета и названия, не было счета и определения думам, раскаленной массойзалившим мозг... Соседом Сергея слева был обладатель синего прозрачного личика сзаострившимся носиком. Личико тихо и размеренно дышало, выглядывая из-подполы шинели черными, похожими на зерна смородины глазами. Было в них что-тоторжественно-печальное. То ли успокоение сознанием, что, слава богу, все этоскоро кончится для него, то ли мольба... Личико не шевелилось. - Давноздесь? - стараясь придать своему голосу тон сострадания, спросил Сергей. - Месяц... нет, меньше, - тоненьким голоском пропищало личико. - Боленя... Пальцы отваливаются, - продолжал сосед, по-прежнему не шевеля ни единымчленом тела. - Как отваливаются? - Гнали нас... на дороге танкист-немец... снял с меня валенки... пятьверст босой... ноги отмерзли. Вот семь пальцев отвалились... Теперь толькотри... завтра, наверное, тоже отвалятся... И ноги гниют тоже... Тут насмного таких... В гаме голосов терялся тихо шелестящий, часто прерывающийся звук речи.Личико не могло, а может быть, не желало усилить этот шелест. Зачем? Всеравно бесполезно. Все равно!.. Но вдруг шелест повторился. Сергей, облокотившись, приблизил лицо к говорящему. - Шесть верст до дому... Знала б мама... принесла бы картошки вареной, хлеба тоже... На шоссе мы живем... деревню Аксеновку знаете? Колей менязовут... И как сообщить маме, вы не знаете? Сергей глядел на влажный агат глаз тоскующего по маме сына и думал: " Да, принесла бы мать своему единственному Коле картошки вареной... и хлебатоже... Долго бы ходила вокруг лагеря, утопая в снегу веревочными лаптями, до боли щуря слезоточащие глаза, ища ими Колю. Билось бы частыми толчками ееизнывшее сердце, и не поняла бы, не услышала она лающего окрика немца состорожевой вышки. Прицелился бы тот по склоненной голове в дырявом черномплатке, и тихо опустилась бы мать в снег, схватясь руками за грудь, словнопытаясь задержать еще на минуту свою материнскую любовь к сыну, вырваннуювдруг кем-то злым и ей непонятным..." - Нет, не знаю, Коля, как сообщить твоей маме, - ответил Сергей и, пытаясь успокоить его, весело проговорил: - Ничего, Коля, все будет хорошо! Ты еще вернешься в свою Аксеновку! - Э, нет! Поглядите-ка вот... Ухватясь одной рукой за брезентовый ремень, прибитый к доске верхнихнар, Коля пытался встать. Это ему никак не удавалось, и Сергей, поддержавего худую, ребристую спину, помог ему сесть. Обеими руками Коля бережно взялодну ногу и, пододвинув ее ближе к Сергею, начал разматывать полотенце. - Как же я дойду? - повторил он, печально глядя на свою ногу. Фиолетовый налет гангрены покрыл всю ступню. Ни одного пальца на ногене было. В их основаниях торчали белые острые косточки или зияло углублениес сочившейся оттуда сукровицей. - Вот я какой теперь! - проговорил Коля, ложась и накрываясь шинелью... В этот день было объявлено, что в два часа будет выдаваться " баланда".Сергей уже знал, что в лагере так называют суп. Но именно это бессмысленноеслово в точности определяло по достоинству ту несказанную по цвету и вкусужидкость, которой питались пленные. Варилась баланда в полевых кухнях.Состояла она из чуть подогретой воды, забеленной отходами овсяной муки. Сергей не имел ни котелка, ни ложки. Опечаленный сознанием своейнемощи, он положил голову на вещевой мешок, служивший ему подушкой. " Но что же в нем все-таки есть? " Привстав, Сергей начал развязывать мешок Никифорыча. На самом верху тамлежали серые суконные портянки. Потом аккуратно сложенное белье, рукавицы, старая пилотка и противоипритная накидка. Вынимая, Сергей раскладывал всеэто по порядку. На дне мешка лежала совершенно новая плащ-палатка - предмет, особо интересовавший полицейских. Она была свернута заботливо и толково.Развернув ее наполовину, Сергей увидел две небольшие пачкиконцентрированного гороха. - Мы с тобой пообедаем сегодня, Коля! - обрадовался искренне Сергей. -Только вот котелка у меня нет... Не меняя позы, Коля пошарил рукой в тряпье изголовья и протянул Сергеюржавую жестяную банку из-под консервов. - На черпак баланды хватает, - пояснил он....Третий барак выстроилсяза получением баланды. - Сказывают, гушша имеется в баланде... - Потому наш барак последний, так она на дне... - Не напирай, не напирай! - Люди добрые, исделайте божескую милость, получить ба на двоих...посудинки нету... Медленно переступая с ноги на ногу, подвигаются пленные к бочке сбаландой. Белые лохмотья пара крутятся над ней, отрываются, смятые ветром, разнося щекочущий нос запах варева. - Ну, добавь... ради христа, добавь!.. И полицейский " добавлял". Вылетал из слабых пальцев смятый задрипанныйкотелок, выливалась из него сизая дрянь-жидкость, бухался горемыка на токземли, утоптанный тысячью ног, и, не обращая внимания на побои, слизывал-грыз место, оттаявшее от пролитой баланды... Вдруг по толпе прокатился гул удивленных и испуганных голосов: - Больше нету баланды?! - Будьте вы прокляты, ироды! Три часа простоять зря... - Р-расходись в б-барак! - кричали полицейские, крутя дубинками. Помахивая пустой баночкой, Сергей вернулся в барак. С трудом поднявшисьна вторые нары, он вдруг не увидел Коли. Лишь в его изголовье валялась однарукавица да сиротливо свисал, напоминая ужа, зеленый брезентовый ремень, чтослужил поручнем его хозяину. Не было также и мешка Никифорыча. - Какой-то мешок не давал малец полицаям... ну, и того - сбросили снар. В четвертый понесли... помер, стало быть, - пояснил сосед.
Данная страница нарушает авторские права?