Керуак Джек 16 страница

" Это же просто смешно! " вопит Рафаэль разглядывая свою безнадежно проигрышную шахматную позицию - А потом: " Померэй что тянешь эту последнюю игру, достали эти твои бесконечные шахи один за другим, не тяни, что - " и Коди смахивает фигурки и убирает доску так быстро, что мне вдруг в голову приходит что он мелвилловский Верный Друг играющий в невероятно тайные и важные шахматные игры.

Затем Коди идет в ванную бриться, и Рафаэль садится за пианино и колотит по клавишам одним пальцем.

Он начинает стучать по одной клавише, потом нажимает две сразу, потом опять одну

В конце концов он начинает играть мелодию, чудесную мелодию которую никто прежде не слышал - хотя Коди, с бритвой у подбородка, и утверждает что это " Остров Капри" - Рафаэль кладет задумчивые пальцы на аккорды - И скоро уже его соната-импровизация выстраивается во что-то прекрасное, с интерлюдиями и рефренами, он возвращается к старым рефренам и освежает их новыми темами, потрясающе как он заканчивает свою Итальянскую Птичью Песнь внезапной похожей на вскрик нотой - Синатра, Марио Ланца, Карузо, все они пели эту чистейшую птичью ноту виолончельной грусти, которая так заметна в их печальных музах, Мадоннах - у Рафаэля другая муза, шопеновская, мягкие понятливые пальцы уверенно лежат на клавиатуре, я отворачиваюсь от окна у которого стою, смотрю на играющего Рафаэля и думаю " Ведь это его первая соната - ", я замечаю что все слушают его замерев, Коди в ванной, и старина Джон Эрман в кровати, глядя в потолок - Рафаэль играет только белыми клавишами, может быть в прошлой жизни (в шопеновском окружении) он был безвестным органистом играя в церковной башенке на ранне-готическом органе без минорных нот - потому что ему хватает мажорных (белых) клавиш, и он создает неописуемо прекрасные мелодии, становящиеся все более и более трагическими и разрывающими сердце, это чистое птичье пение, так сказал он об этом сам " я чувствую себя маленькой поющей птичкой", и сказал это сияя от счастья. И когда стоя у окна слушаешь его, ни одной фальшивой ноты, а ведь это его первая в жизни игра на пианино перед серьезными слушателями, такими как лежащий в спальне маэстро, становится так печально, эти песни слишком прекрасны, они чисты как чисты слова его, и рот его чист как чиста рука его - его язык чист как чиста его рука, и поэтому рука уверенно находит ноты этой песни - Трубадур, раннеренессансный Трубадур, играющий на гитаре для дам, заставляющий их плакать - Он заставил плакать и меня... слезы подходят к глазам моим когда я слышу это.

И я думаю " Как давно все это было, я так же вот стоял около окна, я был тогда маэстро в Пьерлуиджи, и открыл нового гения музыки", серьезно, такие вот величественные мысли возникают у меня - я имею ввиду мое прошлое перерождение, я был собой, а Рафаэль новым гением-пианистом - за всеми шторами Италии рыдала роза и лунный свет сиял на птичке-неразлучнике.

Потом я представил себе его играющим так, при свечах, как Шопен, может даже как Либерэйс, для толп женщин похожих на Розу, заставляя их плакать я представил себе это, начало карьеры великого композитора и виртуоза спонтанности, чьи работы вначале записываются на магнитофон и потом переписываются в нотах, эх кто бы " записал" первые свободные мелодии и гармонии мира, это должна быть первобытная музыка - я вижу что на самом деле он еще более великий музыкант чем поэт, и это при том что он великий поэт. Потом я думаю: " Сейчас Шопен вселился в Урсо, и теперь поэт звенит музыкой и словами - " Я говорю это Рафаэлю и он особо серьезно к моим словам не относится - Он играет еще одну мелодию, не менее прекрасную чем первую. Теперь я знаю что он может сделать это всегда когда захочет.

Сегодня вечером мы должны идти сниматься на фото для журнала поэтому Рафаэль кричит на меня " Не причесывайся - оставь свои волосы нерасчесанными! "

И стоя у окна отставив ногу как Парижский Модник, я понимаю в чем величие Рафаэля - величие его чистоты, включая чистоту его отношения ко мне - и в том как он дал мне поносить Крест. Его девушка Соня сказала недавно, " Разве ты не носишь больше Крест? " причем таким противным тоном будто хотела сказать Разве жить со мной, это было для тебя как нести свой крест? - " Не причесывай волосы", говорит мне Рафаэль, и у него никогда нет денег - " Я не верю в деньги" - Тот кто лежит в спальне на кровати почти не знает его, но он въехал в эту квартиру, играет на его пианино - И на следующий день я вижу что маэстро согласен, и Рафаэль опять играет и опять прекрасно, правда разгоняется медленнее чем днем раньше, может быть из-за того что я слишком уж поспешил с восхвалениями его музыкального таланта - музыкального гения и потом Эрман выходит из своей больничной комнаты и бродит закутанный в купальный халат, и когда Рафаэль берет чистейшую и гармоничнейшую музыкальную ноту я смотрю на Эрмана, он смотрит на меня, и кажется будто мы оба киваем друг другу с пониманием - И потом он стоит несколько минут наблюдая за Рафаэлем.

Между этими двумя сонатами нам нужно сняться для этого дурацкого журнала и мы все напиваемся, кому это надо оставаться трезвым чтобы тебя сняли для журнальной заметки и назвали " Блистательным " Потрясным" Поэтом" мы с Ирвином ставим Рафаэля между нами, это моя идея, я говорю " Рафаэль короче всех, надо его в середину" и так вот рука об руку мы трое стоим и позируем миру Американской Литературы, и когда хлопает деревянная стучалка - сигнал к началу, кто-то говорит: " Ну и троица! " таким тоном каким говорят о Тех Самых Миллионодолларовых Бейсболистах - Тогда я буду левым нападающим, быстрым, отличным бегуном, ловящим мячи издалека, некоторые над самым плечом, настоящим вышибалой как Пит Райзер, и весь в ссадинах, я Тай Кобб, я бью, я бегу, отбираю и перекидываю мяч с искренней свирепостью, они зовут меня Персик - Но я псих и никому лично не симпатичен, я не Всеобщий Любимец Бейб Рут - Рафаэль центральный нападающий, это светловолосый ДиМэг который разыгрывает безошибочные мячи без всякого видимого напряжения, такой вот он, Рафаэль, - правый нападающий это серьезный Лу Гериг, Ирвин, отбивающий длинные затяжные удары левой рукой в окошки Гарлем Ривер Бронкса - Позднее мы позируем вместе с Беном Фэганом, величайшим ловцом мячей, коротконогим старым Микки Кокрейном, вот какой он, он как Хенк Гоуди, он с легкостью вырывается вперед и уделывает всех этих голенастых защитников, а между атаками становится незаметным

Мне хочется съездить в его домик в Беркли, там у него есть маленький дворик и дерево под которым я спал Осенними звездными ночами, и на меня спящего падали листья - В этом домике мы с Беном долго пытались завалить друг друга в соревновании по реслингу, что кончилось для меня занозой в руке а для него болью в спине, мы были как два гигантских пыхтящих носорога, борясь забавы ради, как я делал это раньше в Нью-Йорке на мансарде с Бобом Кримом после чего мы разыгрывали за столом целые представления из Французских Фильмов, с беретами и диалогами - Бен Фэган с красным серьезным лицом, синими глазами и большими очками, который был Смотрителем на старой доброй Старательской за год до меня и тоже знал горы - " Пробудитесь! " кричит он (он буддист) - не наступите на трубкозуба! " Трубкозуб это такой вид муравьеда - " Будда сказал: - не стоит ходить спиной вперед." Я говорю Бену Фэгану: " Зачем солнце сияет сквозь листья? " - " Это твоя вина" - Я говорю: " В чем смысл того что ты медитировал-медитировал, а твоя крыша улетела? " - " Это значит лошадь рыгнула в Китае и корова замычала в Японии." - Он сидит и медитирует в широких порванных штанах - однажды у меня было такое вот видение его: он сидит в пустоте вот так вот, но наклонившись вперед и с широкой улыбкой - Он пишет длинные стихи о том как превратится в 32-футового Гиганта сделанного из чистого золота - Он очень странный - Он как столп силы - Мир станет лучше из-за таких как он - Мир должен стать лучше - И он постарается

И я стараюсь тоже и поэтому говорю " Слушай Коди, завязывай, тебе должен понравиться Рафаэль" - и для этого я хочу привести Рафаэля в гости домой к Коди на выходные. Я накуплю всем пива, хотя и выпью почти все сам - Тогда я куплю еще - Пока не вырублюсь - Все это заранее предсказуемо - Мы, Мы? Я не знаю что делать - Но все мы это одно - Теперь я понимаю, все мы одно, и все будет в порядке если мы оставим друг друга в покое - Хватит ненавидеть - Хватит подозревать - Так в чем же дело, бедняга смертный?

Разве сам ты не умрешь когда-нибудь?

Тогда зачем же убивать своего друга или врага?

Все мы друг другу друзья или враги, ну хорошо, а теперь хватит, хватит войн, пробудитесь, это всего лишь сон, оглянитесь вокруг, вы спите, когда вы думаете что нас ранит золотая земля, то вы ошибаетесь, золотая земля не ранит нас, это лишь золотая бесконечность блаженной беспечности Благословите маленькую мушку - Не убивайте больше - Не работайте на бойнях - Мы можем выращивать зелень или выдумать синтетические фабрики работающие на атомной энергии, из которых будут сыпаться хлебные булки и вкуснейшие химические отбивные и масло в банках - почему бы нет? - наша одежда будет вечной, превосходный пластик[140]- у нас будет прекрасная медицина и лекарства что пронесут нас сквозь все без смерти - чтобы потом мы принимали смерть как награду.

Готов ли кто-то встать в знак согласия со мной? Так, хорошо, ну а теперь чтобы поддержать меня, вам остается лишь благословить все сущее и сесть на место опять.

Так что мы выходим и пьем и идем в Подвал где сегодня сейшн Брю Мура, он дует в тенор-саксофон держа его в уголке рта, надувая щеки круглым мячом как Гарри Джеймс или Диззи Гиллеспи, и какую б мелодию они не начинали он подхватывает ее с безупречной прекрасной гармонией - Ни на кого не обращая внимания он пьет свое пиво, напивается и глаза его тяжелеют, но он никогда не пропустит ни удара, ни ноты, потому что музыка это его сердце, и в музыке он находит свой чистяк, свое послание этому миру - Только вот одна беда, никто это послания не понимает.

Например: я сижу здесь на краю сцены прямо у его ног, лицом к бару, опустив голову к своему пиву, от застенчивости ясное дело, и я вижу что они ничего не слышат - Эти блондинки и брюнетки они пришли сюда со своими мужчинами и строят глазки чужим и в воздухе попахивает дракой - Битвы развернутся здесь перед женскими глазами - и гармония погибнет - Брю дует прямо в них, " Рождение блюза", потом джазовый рефрен, и когда приходит его очередь вступать он выступает с отличной прекрасной новой идеей, она говорит о прекрасном будущем этого мира, пианино подтверждает это понимающим аккордом (светловолосый Билл), святой ударник воздев глаза к Небесам задает ритм, ангельский ритм связующий работу всех воедино - И конечно контрабас, он вибрирует под пальцами, два пальца щипают струны и еще один скользит по струнам ловя точный звук подходящего аккорда - Конечно все музыканты слушают, толпы цветных парней, чьи темные лица сияют в тусклой полутьме, чьи белые глаза круглы и искренни, они держат в руках выпивку купленную просто за право находиться здесь и слышать - Когда люди вслушиваются в истину живущую в гармонии это порождает в них что-то по-настоящему доброе - И все же Брю вынужден работать со своими идеями вместе с вокалистами и это ему нелегко, его музыка становится чуть более усталой, он вовремя останавливается - к тому же ему уже охота играть новую тему - И я делаю так, постукиваю слегка по кончику его ботинка чтобы дать ему знать что он прав - Между отделениями он присаживается к нам с Гией и особо ничего не говорит, он пытается сделать вид что вообще не способен говорить - Он скажет все своей трубой

Но Небесный червь времени поедает жизнь даже Брю, как и мою, как и вашу, ведь и так нелегко жить в мире где ты старишься и умираешь, так зачем же вдобавок жить не слыша гармонии?

Давайте будем как Дэвид Д`Анжели, будем молиться в одиночестве на коленях - Давайте скажем " О Выдумавший все это, смилостивись" - Давайте молить его, или это, чтобы эти выдумки были милостивыми к нам - Чтобы мир был спасен надо лишь чтобы он, Бог, выдумывал милостиво - А каждый из нас и есть Бог - Кто же еще? Кто же еще когда мы молимся стоя в одиночестве на коленях?

Мир души моей в этом.

А еще после сейшна мы пошли к Мэлу (Мэлу Назывателю, Мэлу Даммлетту) и вот он Мэл, в своей аккуратненькой тряпичной шапочке, аккуратной спортивной рубашке и жилетке в клеточку - но бедняжка Бэйби, его жена, она сидит на бензе[141], и когда он выходит с нами за выпивкой она становится страшно подозрительной - Год назад я уже говорил Мэлу слыша как они спорят и ругаются с Бэйби, " Да поцелуй же ее в живот, просто люби ее, не спорь" - И это помогло на целый год - Мэл работает весь день развозя телеграммы для Вестерн Юнион, бродя по улицам Сан-Франциско с тихим взглядом умиротворенных глаз - Теперь он за компанию идет вместе со мной до того места где я припрятал бутылку в выброшенной коробке из китайской лавки, и мы немного прикладываемся к ней как в старые времена - Он завязал с выпивкой, но я говорю ему " Эти несколько глотков тебе не повредят" - О Мэл был серьезным любителем выпить! - Мы валялись на полу включив радио на полную катушку пока Бэйби была на работе, мы валялись там с Робом Доннели в холодные туманные дни и просыпались только чтобы добыть еще бутыль вина - четвертушку токайского - чтобы выпить ее под новый взрыв разговоров, и потом засыпали опять на полу все трое - Самый паршивый запой который у меня когда-либо был - через три дня такой жизни чувствуешь что тебе крышка - И в этом не было никакого смысла

Господи будь добрым, Господи будь милосердным, как бы тебя ни звали, будь милосердным - благословляй и присматривай.

Присматривай за своими выдумками, Боже!

Так оно все закончилось и на этот раз, мы напились, нас сфотографировали, мы заснули у Саймона и утром в журнале оказались Ирвин с Рафаэлем и я, все вместе, отныне навсегда неразрывно связанные в наших литературных судьбах - Должно быть непростая штука все это фотографирование

Я стою в ванной на голове чтобы не болели ноги из-за всего этого пьянства-курева, и Рафаэль открывает двери в ванную и вопит " Смотрите! Он стоит на голове! " и все бегут подивиться, включая Лазаруса, и я говорю " О черт."

Поэтому позднее этим же днем Ирвин говорит Пенни " О иди и постой на голове на углу на улице! " когда она спрашивает его " О что же мне делать в этом безумном городе и с такими безумными типами" - Заслуженный ответ, но все же не стоит детям воевать. Потому что мир в огне - и глаз в огне, и то что он видит в огне, и само зрение этого глаза в огне - и это значит только то что все кончится чистой энергией, и даже более того. Все кончится блаженством.

Обещаю.

Я знаю это потому что это знаете вы.

Вверх к Эрману, вверх по этой странной горе уходим мы, и Рафаэль играет свою вторую сонату Ирвину который до конца не врубается - Но Ирвин приходится понимать столько всяких вещей о человеческом сердце, о том что это сердце говорит, что у него не хватает времени понимать гармонию - Он понимает мелодию, драматические Реквиемы которыми он дирижировал передо мной как бородатый Леонард Бернстайн, до самых их грандиозных взмывающих руки к небесам апофеозов - И я говорю ему, " Ты был бы хорошим дирижером, Ирвин! " Но когда мы слушали Бетховена до самого рассвета пока крест не забелел над крышами городка, его костистая печальная голова начала понимать гармонию, священный покой гармонии, и симфонией Бетховена не нужно было дирижировать - Или дирижировать пальцами играющими его сонаты

Но ведь все это разные формы одного и того же.

Я знаю что нехорошо прерывать рассказ такой болтовней - но я должен сбросить это со своих плеч или мне вообще конец - я просто загнусь

И хотя " просто загнуться" не значит просто загнуться, а есть лишь часть золотой бесконечности, все же приятного в этом мало.

Бедняга Эрман, он валяется совсем никакой из-за температуры, я выхожу и звоню его доктору который говорит, " Не могу ничем помочь - скажите ему чтобы пил побольше и отдыхал".

И Рафаэль кричит " Эрман ты должен показать мне как играть на пианино, показать мне музыку! "

" Как только мне станет получше"

Это печальный день - и на залитой немилосердным солнцем улице бритоголовый художник Левескье отмачивает этот свой безумный танец который пугает меня, он похож на пляшущего черта - Как только эти художники способны такое выносить? Кажется, он кричит что-то насмешливое - И мы втроем, Ирвин, Раф и я, идем вниз по сиротливой дорожке - " Пахнет дохлой кошкой", говорит Ирвин. " Пахнет прекрасным дохлым япошкой", говорит Рафаэль, опять натянув рукава на руки и вышагивая вниз по крутой дорожке - " Пахнет дохлой розой", говорю я - " Пахнет прекрасной сытной кормежкой", говорит Ирвин - " Пахнет Силой", говорит Рафаэль - " Пахнет грустью", говорю я и добавляю - " Пахнет безразличными розовыми лососями" - " Пахнет сиротливой сладогоречью", говорит Ирвин

Бедный Ирвин - я смотрю на него - Мы знакомы уже пятнадцать лет и смотрели встревоженно в глаза друг другу среди пустоты, теперь все подходит к концу - наступает тьма - и нам понадобится все наше мужество - мы повернем все то так то эдак в радостной солнечности наших мыслей. Через неделю все позабудется. Зачем умирать?

Мы грустно подходим к дому с билетом в оперу данным нам Эрманом который не может пойти, и говорим Лазарусу чтобы он приоделся к своему первому в жизни вечеру в опере - Мы завязываем ему галстук, выбираем рубашку Причесываем волосы - " А чего делать надо? " спрашивает он

" Просто врубайся в людей и в музыку - будут давать Верди, давай я расскажу тебе все о Верди! " кричит Рафаэль, и объясняет заканчивая долгими рассказами из истории Римской Империи - " Ты должен знать историю! Ты должен читать книги! Я скажу какие книги тебе надо прочесть! "

Саймон уже тут, окей, мы берем такси в оперу и высаживаем там Лазаруса и идем повидаться с МакЛиром в баре - поэт Патрик МакЛир, наш " враг", согласился встретиться с нами в баре - Мы оставляем Лазаруса среди голубей и людей, внутри сверкают огни, оперная публика, именные шкафчики раздевалок, коробки, занавеси, маски, будет опера Верди - Лазарус увидит все это сквозь громыхание грома - Бедный парень боится идти в одиночку - Он беспокоится о том что люди скажут про него - " Может ты встретишь там каких-нибудь девушек! ", уговаривает его Саймон и подталкивает ко входу. " Давай же, сейчас твой шанс порадоваться жизни. Целуй их, щипай и мечтай об их любви"

" Окей", соглашается Лазарус и мы видим как он скачет к опере в своем собранном с-миру-по-нитке костюме, галстук развевается на ветру - целая новая жизнь для " симпатичного юноши" (так назвал его школьный учитель), вот так вот вприпрыжку в эти оперы смерти - оперы надежды - ждать - наблюдать - Целые жизни проведенные в мечтах об ушедшей луне.

Мы двигаемся дальше - таксист, вежливый негр, слушает с искренним интересом как Рафаэль объясняет ему все о поэзии - " Ты должен читать поэзию! Ты должен врубаться в красоту и истину! Что ты знаешь о красоте и истине? Китс это сказал, что красота есть истина и истина есть красота, ты красивый парень и должен знать такие вещи"

" А где же мне взять эти книжки - в библиотеке, наверное..."

" Точно! Или иди в магазины на Норт Бич, накупи там маленьких брошюрок стихов и почитай что измученные и голодные говорят про измученных и голодных".

" Это измученный и голодный мир", говорит он понимающе. Я в темных очках, мой рюкзак уже собран потому что в понедельник я залезу на товарняк и поеду, и я слушаю внимательно. Как хорошо. Мы пролетаем сквозь печальные улицы, разговаривая откровенно как граждане Афин, Сократ Рафаэль предлагает, Альцибиад таксист покупает. Ирвин наблюдающий Зевс. Саймон Ахиллес набивающий цену. Я Приам оплакивающий свой сожженный город и растерзанного сына и выброшенный на обочину истории. И я никакой не Тимон Афинский, а Крез рыдающий над истиной горящего катафалка.

" Окей", соглашается таксист, " Буду читать поэзию", и желает нам приятным голосом доброй ночи, отсчитывает сдачу и мы бежим в бар, к темным столикам в глубине похожим на задние комнатки в кабачках Дублина, и тут Рафаэль удивляет меня тем что нападает на МакЛира:

" МакЛир! Ты ничего не знаешь об истине и красоте! Ты пишешь стихи но ты не настоящий! Ты живешь жестокой бессердечной жизнью буржуазного предпринимателя! "

" Что? "

" Это очень плохо, это все равно как убить Октавиана сломанной скамьей! Ты подлый сенатор! "

" Зачем ты говоришь все это - "

" Потому что ты меня ненавидишь и думаешь что я дерьмо! "

" Ты чертов нью-йоркский итальяшка, Рафаэль", кричу я и улыбаюсь чтобы дать понять всем " Ну теперь-то мы знаем что Рафаэль просто дурит, так давайте не будем спорить".

Но стриженого ежиком МакЛира невозможно ни обидеть ни переспорить и он отвечает нападением, " Потому что никто из вас ничего не знает о языке кроме Джека"

Окей, ну раз я знаю кое-что о языке тогда пожалуйста не пользуйтесь им для руготни.

Рафаэль разразился обличительной демосфеновской речью с помахиванием в воздухе кончиками пальцев, но улыбка все чаще и чаще появляется у него на лице - и МакЛир тоже улыбается - они оба понимают что все это просто недоразумение возникшее из-за тайных тревог поэтов в штанах, этим-то они и отличаются от поэтов в тогах, вроде Гомера который мог декламировать глядя незрячими глазами и никто из слушателей не пытался его перебивать, редактировать или записывать. Гопники стоящие у входа в бар заинтересовались нашим гвалтом и чудным разговором про какую-то " поезию", и мы чуть было не ввязываемся в драку на выходе, но я говорю себе " Если мне придется ударить кого-то крестом защищая этот крест, да я это сделаю, но О лучше бы мне уйти отсюда и гори оно все огнем", так оно и произошло, слава Богу нам удалось спокойно выйти на улицу

Но потом Саймон огорчает меня тем что мочится прямо на улице на виду у целой толпы народу, до тех пор пока какой-то человек не подходит и не спрашивает " Зачем ты это делаешь? "

" Потому что писать хочется", говорит Саймон - и я иду вперед быстрым шагом со своим рюкзаком за плечами, они идут вслед смеясь - Заходим в кафетерий чтобы выпить кофе, но Рафаэль зачем-то разражается длинной громкой речью обращенной ко всем присутствующим, и естественно они не хотят нас обслуживать - Он говорит опять о поэзии и истине но они-то думают что все это безумная анархия (судя по нашему виду) - Я с крестом, и мой рюкзак Ирвин с бородой - Саймон со своим шизовым прикидом - Что бы ни делал Рафаэль, Саймон смотрит на него с восторгом - Он ничего больше не замечает, не видя испуганных людей, " Они должны научиться красоте", говорит Саймон сам себе решительно.

И в автобусе Рафаэль опять обращается ко всем пассажирам, Эй! Эй! теперь это большая речь о политике " Голосуйте за Стивенсона! " кричит он (непонятно почему), " голосуйте за красоту! Голосуйте за истину! Поднимайтесь на защиту своих прав! "

Когда нам пора выходить автобус останавливается, и мои пустые бутылки которые мы опустошили в нем начинают громко перекатываться по полу, водитель-негр читает нам нотацию перед тем как открыть дверь: - " И никогда больше не пейте пиво в моем автобусе... У нас обычных людей есть свои проблемы в этом мире, и такие как вы их умножают", говорит он Рафаэлю, и это не совсем так разве что именно сейчас да, но ведь никто же из пассажиров не жалуется, это просто такое представление в автобусе

" Это автобус мертвецов направляющийся к смерти! " говорит Рафаэль на улице. " И шофер этот знает об этом и ничего не хочет менять! "

Мы спешим чтобы встретиться с Коди на станции - Бедняга Коди, он случайно зашел в пристанционный буфет позвонить, с головы до ног одетый в железнодорожную форму, и тут его обступила со всех сторон и начала тормошить и гигикать толпа безумных поэтов - Коди смотрит на меня будто пытаясь сказать: " А ты не можешь их успокоить? "

" Что я могу? " говорю я. " Разве что призвать к доброте".

" Черт бы драл доброту! " кричит мир. " Нам нужен порядок! " А когда придет порядок, придут и приказы устанавливающие этот порядок - И я говорю, " Пусть в мире царит всепрощение - попытайтесь - простить - забыть - Да, молитесь на коленях о силе прощать и забывать - тогда все станет Небесами белоснежными".

Коди явно не хочется брать в поезд Рафаэля и всю эту толпу - Он говорит мне " Ты хоть причешись, тогда я скажу проводнику кто ты такой" (что я работал на железной дороге) - Так что я причесываюсь для Коди. И чтобы был порядок. Тоже. Я просто хочу протечь сквозь Господи к тебе - И лучше мне быть в руках твоих чем в руках Клеопатры... до той ночи когда это будут одни и те же руки.

Короче, мы прощаемся с Саймоном и Ирвином, и поезд трогается на юг, в темноту - Это первый шаг моего трехтысячемильного пути в Мексику, и я покидаю Сан-Франциско.

Рафаэль по кодиной подначке всю дорогу болтает о правде и истине с блондинкой, которая выходит в Мильбре и не оставляет адреса, потом он спит на своем сиденье а мы чухаем по рельсам дальше в темную ночь.

И вот приходит старый железнодорожный волк Коди светящий в темноте лампой - У него такой особый маленький фонарик, у нас тут у каждого проводехи, стрелочника, ремонтника, у всех по такой штуковине есть (такой вот базар, чувак) - вместо полагающегося здоровенного фонаря - Он влезает в кармашек синей формы но сейчас света маловато, и я спрыгиваю на землю посмотреть что к чему пока Рафаэль спит сном младенца на пассажирском сиденье (дым, депо, все как в старых снах когда ты с папой въезжаешь на поезде в большой город населенный львами) - Коди рысцой подбегает к двигателю, отворачивает его воздушные шланги и дает отмашку " Давай! ", и они медленно двигаются к стрелке чтобы подцепить вагон с цветами для завтрашнего утра, воскресного утра - Коди спрыгивает и перекидывает стрелку, в его движениях во время работы видна яростная и преданная серьезность, он хочет чтобы его напарник всегда и во всем ему доверял, и это потому что он верит в Бога (и Господь благословляет его -) - инженер с пожарником смотрят как скачет в темноте свет его фонарика когда он спрыгивает с передней подножки и освещает стрелку, все это на маленьких камешках которые выворачиваются из под ног при прыжке, он отмыкает и перебрасывает стрелку с основной ветки вбок и они заезжают в ангар по (-) пути - у этого пути есть особое имя которое кажется вполне нормальным любому железнодорожнику и ничего не значит для всех остальных - но это их работа - и Коди настоящий Король Тормозных Кондукторов этой железной дороги - уж поверьте мне, не раз мотавшемуся в подвагонном ящике[142]по Сант-Луисской дороге, я знаю, - и озабоченно посматривающие на часы железнодорожники тоже знают это, Коди не станет терять времени зря, он отправит цветочный вагон по главной ветке и Бодхисаттва прибудет к Папе весь в цветах - и детишки его заворочаются и вздохнут в своих колыбельках - Потому что Коди родом из мест где детям не запрещают кричать[143]- " Протекая сквозь! " [144]говорит он, помахивая своей большой ладонью " Расступитесь, дубы и сосны! " [145]- Он бежит назад к своей подножке, и мы трогаемся к месту сцепки - Я наблюдаю, стоя в холодной ночи наполненной слабым фруктовым ароматом - и звезды разрывают сердце твое, зачем они там, наверху? - И холм с туманными огнями боковых улочек высится надо мной

Мы сцепляемся, Коди вытирает и сушит руки в вагонном туалете и говорит мне " Мальчик мой знаешь я еду в Иннисфри[146]! Да да братишка с этими лошадьми я точно опять научусь улыбаться. Слушай, буду лыбиться все время, я буду таким богачом - Ты мне не веришь? Знаешь что завтра будет? "

" Ага знаю но это неважно".

" Что неважно, день-ги? " кричит он на меня, он сердится на своего брата которому наплевать на Иннисфри

" Отлично, ты будешь миллионером. А мне на фиг не надо яхты с блондиночками и шампанским, все что мне нужно - это хижина в лесу. Хижина на Пике Одиночества".

" А еще не забудь про то", похлопывая меня по плечу и подпрыгивая " что мы сможем сыграть по моей системе на денежки которые я вышлю тебе по Вестерн Юнион как только мы будем в состоянии расширить наш бизнес на всю страну Ты займешься нью-йоркскими ипподромами, я продолжу здесь, а Старого Соню Рафаэля мы зашлем на какие-нибудь Острова Тропического Парка - он может заняться Флоридой - Ирвину Нью-Орлеан - "

" И Марлону Брандо Санта-Аниту[147]", говорю я

" Ага и Марлу тоже и вообще всей тусовке - "

" Саймону Сетабустопольский Парк в Сардинской России"

" Русский Сирдупапов[148]миляге Лазарусу ага парень дело в шляпе заметано точно-точно, будешь пожары сторожить хе-хе, хряп", треснув себя кулаком в ладонь, " слушай костюмчик вот у меня сзади запачкался, вот те щетка, счисть эту пылищу у меня со спины будь добр? "